Житель доброго города (заметки о встречах с А. А. Леонтьевым)

т.н. Ушакова

Житель Доброго города (Заметки о встречах с А.А. леонтьевым)

Думаю, Алексей Алексеевич с раннего возраста дышал атмосферой знаменитости своей семьи. Сужу об этом потому, что мне довелось познакомиться с некоторыми сторонами жизни семьи Леонтьевых, оказавшись в соседстве с ними по Новопесчаной улице в конце 1950-х годов. Однажды кто-то из моих знакомых указал мне глазами на молодого человека, стоявшего на троллейбусной обстановке у площади, и сказал «Это сын нашего Леонтьева». Алексей Николаевич был для нас в то время важнейшей фигурой психологического сообщества. Встретить его сына на улице, а в других случаях и наблюдать его издали, было весьма любопытно.

Полагаю, я была не одна среди такого рода наблюдателей. На Новопесчаной улице в начале 1950-х годов был отстроен ряд жилых домов для элитной части московских жителей. В них поселилась целая колония психологов. Возле магазина «Диета» имел квартиру знаменитый академик Б.М.Теплов с семьей (д.19). Семья А.Н. Леонтьева жила в квартире так называемого «Академического дома» (д.24), построенного для Академии педагогических наук (АПН), теперь - Академия образования (РАО).

Здесь был главный оплот психологической колонии. Многим из сотрудников Психологического института АПН была предоставлена «жилплощадь» в этом доме. Не квартиры, как мы подумали бы теперь, а преимущественно отдельные комнаты в 2-х, 3-комнантных квартирах, т.е. попросту в «коммуналках». Например, мой учитель Евгений Иванович Бойко (зав. лабораторией) с женой имел небольшую комнату в 2-комнатной квартире, а за стеной своей комнаты - сотрудницу лаборатории А.В. Запорожца в Институте психологии очаровательную Ядвигу Зеноновну Не-верович. Соседи мирно делили общую кухню, туалет, ванную. Не очень комфортным, думаю, было такое «коммунирование», но оно не было единичным случаем в доме. А подвальное помещение вообще служило общежитием для аспирантов Института. Можно видеть, что могло набраться немало желающих наблюдать за жившими в отдельной квартире Академического дома Алексеем Николаевичем и его домочадцами.

Бывавший в доме Леонтьевых известный психолог Николай Иванович Жин-кин как-то рассказал, что, приходя к Алексею Николаевичу, он постоянно видел Алешу пишущим что-то. Детским компаниям сын Алексея Николаевича предпочитал свою деятельность за письменным столом. Было ли это подражанием безусловному авторитету отца или рано пробудившимся интересом к выражению себя через слово? Николай Иванович не знал ответа на этот вопрос. Я же думаю: чем бы ни была вызвана недетская тяга Алеши к письменному слову, не она ли заложила основу и привычку к долгой работе над текстами, не она ли облегчила тяжкий взрослый труд по написанию и изданию 30 научных книг и более 800 статей, созданных Алексеем Алексеевичем?

Видимо, Алеша Леонтьев рано начал интересоваться умственным трудом. Будучи на улице, он обычно был спокоен, безмятежен, погружен в себя. Лицом сильно походил на отца, но выражение его было свое. Сколько видела его, всегда

Будущий академик в ранней юности

имел при себе очень большой портфель, едва не волочившийся по земле. В то время он, кажется, учился на филологическом факультете МГУ, романо-германском отделении.

Много позднее, в 1970 году, я по-настоящему познакомилась с Алексеем Алексеевичем. Встреча с ним имела для меня большое значение и была счастливой.

Алексей Алексеевич был тогда неслыханно молодым доктором наук (32 года!). Защита его диссертации по филологическим наукам успешно прошла в 1968

году.

В студенчестве

В 70- годы

Он разработал тему «Теоретическая проблема психолингвистического моделирования речевой деятельности», которая, на мой взгляд, была уже прегнантна психолингвистикой. По моему давнему пониманию, психолингвистика - это направление, исследующее природу и жизнь человеческого языка и речи при использовании неразделимых по своей сути психологической и вербальной сторон предмета. При нашей первой встрече, помню, Алексей Алексеевич осторожно высказал свое убеждение в близости лингвистики и психологии, в чем нашел мое полное согласие.

Был он в то время семейным человеком, папой своего в тот год 10-летнего первенца Дмитрия и близнецов Гоши и Маргариты (от второго брака). Впрочем, это не служило ему препятствием тому, чтобы с интересом реагировать на появление свежего женского лица на его горизонте. Думаю, и он встречал вокруг себя немало горящих женских глаз. Важно также отметить, что он был успешен по служебной линии и быстро продвигался. Это была счастливая пора его жизни.

Однако вернемся к моей с ним встрече. Она была вызвана делами, связанными с организацией моей докторской защиты. Ученый совет Психологического института АПН (председатель проф. А.А. Смирнов) наметил А.А. Леонтьева в качестве одного из официальных оппонентов на моей защите. В.Д. Небылицын, столь же ранний блестящий доктор (по психологическим наукам) и заместитель председателя Ученого совета, обратился к Алексею Алексеевичу, чтобы пригласить в Институт для встречи со мной и передачи необходимых материалов.

Там и состоялось наше знакомство. Помню, мы расположились на 2-м этаже Психологического института в малом зале - торжественной и красивой комнате с психологическими приборами, стоящими в стеклянных шкафах вдоль стен. Институт располагается в историческом здании особняка, построенного в центре Москвы в начале 20-го века для нужд психологических исследований. Владимир Дмитриевич представил меня Алексею Алексеевичу и скоро оставил для последующего разговора. Естественно, я была взволнована, меня обуревали чувства робости и почтения к более молодому, чем я, моему официальному оппоненту. Казалось, Алексей Алексеевич почувствовал это и был прост, доверителен, изысканно внимателен. Он рассказывал о своей докторской защите, о желании сблизиться с психологическими кругами, делился своими представлениями о психолингвистических исследованиях на Западе.

Его последующий официальный отзыв был великодушным и благожелательным, что было важно для меня, поскольку прохождение моей диссертации было не очень простым делом.

По окончании процедуры защиты за праздничным столом в модном в то время московском ресторане «Арагви» Алексей Алексеевич, мой сосед слева, был искренне веселым, склонен к доверительному разговору1. Он поведал, что ведет список диссертаций, где выступал оппонентом. Список в то время был еще коротким,

За праздничным столом

Во избежание ненужной ошибки, уточню, что автора этого текста на фотографии нет.

а моя защита в нем, насколько помню, - первая докторская. Я увидела в ведении такого списка черточку детской игры, и это показалась мне трогательным. Еще, помню, он охотно рассказывал о своей маме, называя ее по имени и отчеству Маргаритой Петровной. Вспоминал небольшие события домашней жизни.

Нет нужды объяснять, что после личного сначала чисто делового, а позднее и почти дружеского контакта с Алексеем Алексеевичем, я стала внимательнее относиться к его публикациям и организационной деятельности. Было не сложно заметить, что в них поселилась, растет и зреет некая большая идея, отчасти похожая на мечту. Позднее она ярко развилась как идея о продвижении в нашей стране новой науки психолингвистики, объединяющей усилия и накопленный багаж лингвистики и психологии. Публикации Алексея Алексеевича с использованием термина «психолингвистика» начались очень рано, еще до его защиты кандидатской диссертации, по сути, с начала 1960-х годов и были, безусловно, пионерскими. Хоть им и предшествовала небольшая книжка О.С.Ахмановой («О психолингвистике», М., 1957), они явно превосходили ее по своей информационной силе, а тем более по наличию оригинального предложения по конкретизации вектора развития темы. Сам Алексей Алексеевич, по-видимому, придавал значение своей публикации «Психолингвистика и проблема функциональных единиц речи», вышедшей в Москве в 1961 году в сборнике «Вопросы теория языка в современной зарубежной лингвистике». Наибольшее влияние, однако, получила его книга «Психолингвистика» (Л.: Наука. 1967).

В предисловии книги автор выделяет в ней несколько целей. Первой называется цель информационная. Совершенно справедливо А.А. Леонтьев пишет, что «не существует литературы на русском языке, из которой можно было бы почерпнуть необходимые сведения об основных чертах американской психолингвистики. Что касается аналогичных направлений в науке других стран, то о них, насколько нам известно, вообще неоткуда узнать».

Следует дополнительно учесть, что интерес к «буржуазной науке» не очень поощрялся в то время. Не случайно были в ходу такие несущие угрозу понятия, как «низкопоклонство перед Западом», «космополитизм», «космополит».

Возможно, отчасти поэтому в области психолингвистики не имел освещения такой фундаментальный факт, как издание книги «Psycholinguistics/M. Syrvey of Theory and Research Problems/ Ch.E.Osgood T.A.Sebeok (Ed.). Baltimore, 1954. Книга была создана на основе работы семинара под руководством психологов Чарльза Осгуда и Джона Кэрролла, а также семиотика Томаса Сибеока. На семинаре, в течение нескольких дней работавшего на базе Университета Индиана, США, были разработаны теоретические основания новой науки, намечены основные направления экспериментальных исследований, активно продвигался термин «психолингвистика». Заметим также, что Ч.Осгуд, видимо, в известной мере не удовлетворенный бихевиористским характером заложенных в книгу идей, развил позднее оригинальное направление, названное им «психосемантикой» (Ч.Осгуд, Дж.Суси и П.Танненбаум «Измерение значения», 1957 (The Measurement of Meaning). Это направление было впоследствии успешно развито в нашей стране.

Алексей Алексеевич смело преодолевал существующий информационный барьер. В книге 1967 г. он представляет работы Б.Ф. Скиннера; посвящает главу психолингвистическим исследованиям в странах зарубежной Европы и Японии; находит и описывает психолингвистические исследования в Советском Союзе.

В обрисованной ситуации становится понятной подчеркнуто информационная направленность книги А.А.Леонтьева «Психолингвистика». Книгой не просто заинтересовались специалисты близких областей. Она меняла исследовательские ориентиры, манила в новую неизведанную и привлекательную страну.

Другая цель, решаемая в рассматриваемой книге, состояла, по словам Алексея Алексеевича, в обобщении и частичном анализе тех психолингвистических исследований, которые велись и ведутся в нашей стране. Дело в том, что было недостаточно объявить рождение новой науки. Нужно показать, по какому пути она должна идти. Американские ученые (Ч.Осгуд и др.) видели развитие психолингвистики через опору, в основном, на психологические разработки поведенческой стороны функционирования человека, анализ медиативных (ассоциативных) процессов. Французские психолингвисты направили внимание на эпистомологические исследования Ж. Пиаже.

Думаю, это было очень важно - определиться в выборе вектора развития новой науки - и, соответственно, - высоко значимая для Алексея Алексеевича часть его книги. По моему мнению, она могла составить для него наиболее волнующую часть разработки психолингвистической темы, как бы счастливое совпадение разработок высоко авторитетного отца, Алексея Николаевича, и самого Алексея Алексеевича. В нашей стране такой опорой для психолингвистики, по мысли Алексея Алексеевича, могла стать психологическая теория деятельности А.Н. Леонтьева, охватывающая большую часть личности человека. В самом деле, легко обнаруживается, что основные элементы схемы деятельности человека (мотив, цель, совершаемые действия, результат действий) обнаруживают свое соответствие в совершаемой человеком речи, которую можно квалифицировать как речевую деятельность. Теорию речевой деятельности Алексей Алексеевич развивал и конкретизировал в последующих многих своих работах.

Не все близкие по интересам к психолингвистическому направлению специалисты приняли предложение Алексея Алексеевича. Замечательно при этом то обстоятельство, что это совсем не стало причиной борьбы с ними или вытеснения из психолингвистического сообщества.

А.А. на семинаре

Вопросы психолингвистики 23

Такое сообщество активно развивалось с 1960-х годов в Институте языкознания АН. После публикаций Алексея Алексеевича многие обнаружили в своих работах психолингвистическую струю. Таких оказалось немало, Алексей Алексеевич щедро и широко приглашал желающих для участия в организованном им в 1966 г. семинаре. После нашего знакомства и я получила приглашение принять в нем участие, что было с благодарностью мной принято. Свое значение семинар сохраняет и в наши дни, регулярно собирая сотни участников из разных концов страны под эгидой Института языкознания РАН и стараниями учеников Алексея Алексеевича.

Определившись в своей теоретической позиции, Алексей Алексеевич, естественно, стал углубляться в психологическую науку. Его признание на моей защите об интересе к психологическим работам оказалось серьезным. К 1975 году он подготовил докторскую диссертацию по психологии «Психология речевого общения» и успешно защитил ее на психологическом факультете МГУ.

После 1975 г. мои контакты с Алексеем Алексеевичем и психолингвистическим сообществом в целом несколько ослабели. Причиной с моей стороны явилось то обстоятельство, что я перешла на работу в Институт Высшей нервной деятельности АН. По приглашению директора Э.А. Асратяна, я организовала и заведовала там Лабораторией высшей нервной деятельности человека, надеясь иметь лучшие условия и возможности развивать мои интересы по сравнению с теми, какими я располагала в Институте психологии АПН.

Регулярные встречи и контакты с Алексеем Алексеевичем возобновились уже в стенах Российской академии образования, куда я была избрана в 1990-м году. Там, в 1997 г. я получила от Алексея Алексеевича замечательный подарок - сборник его стихов «Добрый город».

Житель доброго города Как иначе, чем в стихах, так полно и искренне отражается то самое, упоминание чего самым тщательным образом избегается академическими психологами - душа человека? В сборнике я нашла это отражение и поняла, что Алексей Алексеевич всегда был поэтом - в жизни и в науке. Он был жителем обрисованного им Доброго города, жителем Доброго душевного мира.