Спросить
Войти
УДК 821.531
Б01: 10.28995/2073-6355-2018-12-285-296
Гора Пэктусан и оппозиция «свой - чужой» в «Описании избранных деревень» (Тхэнниджи, 1751 г.) Ли Джунхвана (1690-1756?)
Наталия А. Чеснокова Российский государственный гуманитарный университет, Москва, Россия; Национальный исследовательский университет
«Высшая школа экономики», Москва, Россия, chesnatalie@gmail.com
Аннотация. В статье рассматривается историко-географический литературный памятник XVIII в. «Описание избранных деревень» (Тхэнниджи, ЗЖё) в контексте культурной оппозиции «свой - чужой», приобретшей с XVII в. особое значение для корейских интеллектуалов. С приходом к власти в 1644 г. маньчжурской династии Цин и падением китайской династии Мин - бывшего формального сюзерена Кореи - корейцы-интеллектуалы желали пересмотреть существующую картину мира, так как «нецивилизованные» Цин не могли быть «Срединным государством». Ли Джунхван, автор «Описания избранных деревень», для решения этого культурного конфликта обратился к корейской географии, доказывая преемственность Кореи от Китая, и в настоящей статье мы рассматриваем изложенные им идеи.
Согласно представлениям Ли Джунхвана, само географическое расположение Кореи определяет высокий уровень моральных ценностей корейского народа; его заслуги - главная из которых - это «верность» по отношению к Мин; и предопределяет развитие корейской истории и международные отношения. В «наследовании» традиционных китайских ценностей, норм и «цивилизованности» гора Пэктусан, стоящая на границе между Китаем и Кореей, выступает в качестве связующего звена и по этой причине наделяется Ли Джунхваном особыми «качествами». При этом гора также входит в территории, считающиеся для Цин священными. Таким образом, конфликт между интересами обоих государств оказывается неизбежен.
Для цитирования: Чеснокова Н.А. Гора Пэктусан и оппозиция «свой -чужой» в «Описании избранных деревень» (Тхэнниджи, 1751 г.) Ли Джунхвана (1690-1756?) // Вестник РГГУ. Серия «История. Филология. Культурология. Востоковедение». 2018. № 12 (45). С. 285-296. БОГ 10.28995/2073-6355-2018-12-285-296
© Чеснокова Н.А., 2018
Mountain Paektu and the concept of "friend or foe"
in the "Description of the Selected Villages" (T&aengniji, 1751) by Yi Chung-hwan (1690-1756?)
Natalia A. Chesnokova Russian State University for the Humanities, Moscow, Russia; National Research University Higher School of Economics, Moscow, Russia; chesnatalie@gmail.com
Abstract. The article focuses on the historical and geographical literary work of 18th century named the "Description of the Selected Villages" (Taengniji, SM^) with reference to the cultural opposition of "friend or foe" which since the 17th century has acquired a special value for Korean intellectuals. With the coming to power in 1644 of the Manchu Qing dynasty and the fall of the Chinese Ming dynasty - the former formal overlord of Korea - Koreans-intellectuals wanted to revise the existing picture of the world, since the "uncivilized" Qing could not be the "Middle State". Yi Chung-hwan, the author of the "Description of the Selected Villages" addressed Korean geography to resolve that cultural conflict, proving the succession of Korea after China, and this article considers the ideas he outlined.
According to Yi Chung-hwan, the very geographical location of Korea determines the high level of moral values of the Korean people; its merits - and the main is "loyalty" to the Ming dynasty; and predetermines the development of Korean history and international relations. In "inheriting" the traditional Chinese values, norms and "civilization" Mt. Paektu standing on the border between China and Korea acts as a link, and for that reason Yi Chung-hwan endowed it with special "qualities". At the same time, the mountain was also included in the territories considered to be sacred for the Qing dynasty. Thus, the conflict between the interests of both states was inevitable.
For citation: Chesnokova NA. Mountain Paektu and the concept of "friend or foe" in the "Description of the Selected Villages" (T&aengniji, 1751) by Yi Chung-hwan (1690-1756?). RSUH/RGGU Bulletin. "History. Philology. Cultural Studies. Oriental Studies" Series. 2018;12(45):285-96. DOI: 10.28995/20736355-2018-12-285-296
«Описание избранных деревень» SM^ (Тхэнниджи) -историко-географическое сочинение второй половины XVIII в. Предположительно оно было написано в 1751 г. - самая ранняя из обнаруженных на настоящий момент рукописей датирована именно этим годом. Авторство «Описания избранных деревень»
принадлежит ученому-конфуцианцу Ли Джунхвану ^Ж&Ш (16901756?), который провел 30 лет в странствованиях по родной стране и зафиксировал в своем единственном произведении свои воспоминания о корейских землях.
Сочинение повествует о восьми провинциях, из которых на тот момент состояла Корея: их географическом положении, истории, достопримечательностях, известных людях. Кроме того, в «Описании избранных деревень» прослеживается тенденция к разделению мира на «свой - чужой», характерная для периода корейского Ренессанса.
«Своим» для Кореи считались как родная культура, так и (а возможно, и в большей степени) культура Китая - «Срединного государства», символического «центра» норм и морали, на которые следовало равняться. «Чужим», «варварским» соответственно считалась периферия, т. е. все остальные страны. Данная система характерна для замкнутых на себя традиционных культур, к которым Корея относится. Ее можно охарактеризовать как отношения, где «лишь свое может быть нормой и ценностью, а все выходящее за границу собственного мира - чужое; и по отношению к Чужаку уместна вражда и насмешка» [1 с. 50].
Подобная картина начала формироваться с первых веков нашей эры: находясь в символическом «центре» известного на тот момент мира, Китай был окружен другими странами - «младшими братьями», «детьми». Среди них Корея, по причине общей границы с Китаем, занимала привилегированное положение: между двумя странами существовало регулярное общение через посольства, а также тесные культурные и торговые контакты. Подобные международные отношения вошли в историю под названием садэ Щ^, что на русский язык можно перевести как «почитание старшего [государства]».
Своеобразие корейской культуры обуславливается культурной интеграцией и взаимодействием между Китаем и Кореей: перенимая элементы «цивилизации», Корея адаптировала их под особенности своей страны, рождая неповторимый синтез. В своей политической и духовной жизни образованные корейцы всегда ориентировались на китайскую модель поведения и представления о мире. Знание китайских литературных канонов и умение их грамотно и логично интерпретировать было необходимо для сдачи государственных экзаменов на чин.
Как отмечается в современной историографии, с XII в. корейцы впервые представляют себя «маленьким Китаем» - «государством пусть и небольшим по площади, но имеющим собственные культурные корни и культуру, которая по значимости не уступает культуре "Большого Китая" и также оказывает влияние
на окружающие "варварские государства"» [2 с. 169]. Как отмечает кореевед Л.Р. Концевич, самоназвание «маленький Китай» широко использовалось в Корее во время правления китайских династий Сун (960-1279) и Цин (1644-1912) [3 с. 260].
В истории династии Сун переломным стал 1127 г., когда войска чжурчжэней захватили столицу империи, а императорский дом был уведен в Маньчжурию. Поражение «Срединного государства» и агрессия «варваров» были восприняты корейцами крайне негативно и символизировали утрату китайским правителем «силы дэ» (кор. ток Ш) - особых сверхъестественных созидательных потенций, присущих правителю, лидеру.
Государство Великая Цин было также образовано «варварами» - маньчжурской династией в 1644 г. С этого периода в Корее прослеживается усиление интереса к собственной корейской культуре, истории, достижениям науки, особенностям ландшафта, путешествиям по родной стране. Акцент, однако, по-прежнему делался на соблюдении традиционных канонов описания событий.
Усиление Цин, а до нее - победа Кореи в Имджинской войне (1592-1598), где важную роль сыграли также войска Минской империи (1368-1644), стали началом разделения, еще неосознанным, на «свой - чужой». Подобное деление было болезненным и шло несколько десятилетий. Династия Мин, в отличие от «северных варваров» маньчжур, считалась «своей», и даже после ее падения корейские ваны продолжали считать «своей» именно ее культуру. Это было обусловлено конфуцианским этическим требованием «чжун» (кор. чхун) - «преданностью», понимаемой как основной «принцип отношения нижестоящего к вышестоящему» [4 с. 564], а также «и» Щ (кор. ый) - «долгом/справедливостью» в рамках отношений между старшим и младшим, одного из основополагающих категорий китайской философии [4 с. 133].
Корейские интеллектуалы поощряли соблюдение «чхун» и «ый» и не прощали отказа от них, даже если речь шла о благе для Кореи. Доказательство тому - отношение к принцу Кванхэгуну ^Щ^ (1575-1641, правление 1608-1623), который, руководствуясь практическими соображениями, хотел путем «двойной политики» поддержать обескровленную войной Корею от повторного иноземного (со стороны Цин) вмешательства и уклонялся от прямого следования политики садэ, выражавшейся в необходимой военной помощи Минской династии накануне ее гибели. Кванхэгун руководил страной в период Имджинской войны, когда его отец, ван Сонджо жЩ (1552-1608, правление 1567-1608) фактически самоустранился от дел. Кванхэгун принял бразды правления в свои руки и добился немалого в решении насущных социально-экономических и политических
проблем, развитии корейской культуры. Тем не менее он был сослан в 1623 г. и посмертного титула от своих современников не получил, а новый правитель - ван Инджо СШ (1595-1649, правление 16231649) - пришел к власти под лозунгом поддержки Мин.
В условиях отношений садэ с особой остротой вставал вопрос о месте Кореи в новом мире. Оставаясь «преданными» династии Мин, корейцы не могли разорвать отношения с Цин - государством, заведомо более сильным и ныне занимающим «срединное положение». Но в отличие от китайской династии Мин Цин были «варварами», пришедшими извне, «чужими». Подобная ситуация неизбежно заставляла корейцев пересматривать географическое пространство и свое место в нем.
«Описание избранных деревень» Ли Джунхвана фиксирует представления корейцев о мире в это непростое время. В произведении можно выделить два вектора рассуждений автора об изменяющейся пространственной картине мира: подчеркнутое разграничение «своего» (Корея, Мин) и «чужого» (Цин); и демонстративное противопоставление «цивилизованного» уровня этих категорий.
Наиболее яркая оппозиция проявляется в главах, где Ли Джунхван рассуждает о географии и истории своей страны. Это неудивительно, ведь для конструирования географического пространства «нового мира» в сознании необходимо обнаружить центр, которым в связи с историческим развитием страны Китай быть более не мог. Об этом Ли говорит откровенно:
Хотя мы подчиняемся Цин, но правитель и подданные, старшие и младшие, не забывают о милости [оказанной Корее династией Мин], вернувшей [ее] к жизни в [годы] имджин, - в этом состоит высокое чувство долга ^ШН [5 с. 22].
К слову, подобная «непокорность» была характерна для того периода времени. Примечателен датирующийся XVII в. эпизод, приведенный западным миссионером Джеймсом Гейлом (18631937) в статье «Ханян (Сеул)» (1902):
Рядом с дворцом была выстроена башня под названием Мён-соллу ЩШЩ, где каждый из иероглифов означал, соответственно, Щ - «династия Мин», Ш - «смывать, уничтожать», Щ - «башня». Это был мемориал, хранящий скорбь корейцев по отношению к падению династии Мин. Когда в Корею прибыло первое посольство династии Цин, <...> то правительство позаботилось о том, чтобы не чествовать их в Ведомстве Великого спокойствия Тхэпхёнгван ^^Ш, где прежде принимали посланников Мин, а во дворце Нампёльгун ШЯУ^, где
стояла башня Мёнсоллу. «Что это? - спросили посол и его сопровождающие. - Мёнсоллу! Это памятник династии Мин?» - «Ни в коем случае, - ответил представитель корейского правительства. - К династии Мин постройка не имеет отношения. Это "Башня сверкающего снега"». - «Как поэтично!» - воскликнул посол Цин [6].
Этот эпизод Гейл цитирует по «Драгоценному зерцалу правящей династии» ЩЩШШ (Кукчо погам)1, и здесь отчетливо видны этические нормы «верности» и «долга» к исчезнувшей династии Мин, но демонстрируемые исподволь - через семиотическую систему, доступную для дешифровки несколькими способами. В XVIII в. корейские правители уже не прибегали к маскировке. Так Ли Джунхван пишет:
[Ван] Сукчон [1661-1720; правление 1674-1720] должным образом [организовал] чугап [60 лет] с падения династии Мин. Был построен алтарь Тэбодан в западной части сада Хувон
дворца [Чхандоккун]. Императору Ваньли [1573-1619] был принесен жертвенный бык, и было приказано приносить [такую] жертву раз в год. Действующий правитель [Ёнджо ^Щ 1694-1776; правление 1724-1776] в год кёну [1750] также [велел проводить] жертвоприношение императору Чунчжэню [император Чжу цзянь, последний император Мин, 1627-1644], и это более чем великое дело! [5 с. 66]
С сохранением формального садэ параллельно происходила смена представлений о «своем» и «чужом», разграничение этих категорий. Цин не были «своими», но ритуал требовал соблюдения садэ. Другой ритуал, опиравшийся на чувство «долга» и «верность», диктовал единственно возможный выход из конфликта - смену ролей. И именно к этому процессу призывал Ли Джунхван.
Значение географии в формировании оппозиции «свой - чужой»
Описывая традиционные отношения садэ, Ли Джунхван обращается к визуализации: не имея возможности представить Корейский полуостров с высоты - ни птичьего полета, ни какого бы то ни было еще - он тем не менее заставляет своего читателя поверить в предопределенность связи Кореи и Китая:
В древние времена люди говорили, что наша страна похожа по форме на пожилого человека. Он сидит, повернувшись в сектор свиньи [на северо-северо-запад], обратившись в сектор змеи [юго-юго-восток], лицом на запад, [словно] кланяется Китайскому государству. С древности [у Кореи] с Китаем хорошие отношения [5 с. 65].
«Кланяясь» Китайскому государству с «древних времен», Корея выражала свою почтительность и демонстрировала готовность прислушиваться к «старшему». При этом на протяжении всего повествования Ли Джунхван не сообщает читателю, в чем именно состоит заслуга Китая, ставящая его выше других государств региона. Этот вопрос ни поднимается, ни оспаривается, ни доказывается каким-либо способом. Превосходство Китая, по-видимому, полагается естественным в существующей картине мира.
Но с течением времени «Срединное государство» теряло свое привилегированное положение, становясь лакомой наградой для менее развитых, но лучше вооруженных стран, уничтожавших -намеренно или по незнанию - «цивилизованность» Китая. Ли Джунхван пишет об этом так:
Западные и северные варвары, восточные иноземцы, чжурчжэни -нет таких, которые бы не захватывали Китай и не становились там императорами, но наша страна одна не [делала это]. Почтительные, мы не думали о нарушении чужой границы [5 с. 65].
Корейцы следуют садэ, в чем видят свою важнейшую цель. Можно сравнить это стремление с сохранением облика «старшего» в душе «младшего», характерное для традиционных ритуалов Древней Кореи [7 с. 37]. «Младший» постоянно осуществлял «проверку» состояния «старшего» - его соответствие некоему идеальному шаблону, непосредственно связываемому с гармонией в мире. В случае получения позитивного ответа «младший» мог «присоединиться» к «старшему». Если же облик более не соответствовал, то возможным было «отделение» [7 с. 40].
Облик династии Мин для корейцев был «идеальным» - именно Мин признали легитимной новую династию Чосон в конце XIV -начале XV в. Соответственно корейцы-«младшие» были горды «присоединением» к ней. Династия Цин, напротив, - нарушала и шаблон, и разрушала гармоничный облик. Как показывают исторические хроники и литературные сочинения XVI-XIX вв., среди которых и «Описание избранных деревень», - от «варваров» Цин корейцы стремились «отделиться». Если это было невозможно в политическом плане, то отделение осуществлялось через отказ от
навязываемых культурных ценностей в пользу обращения к ценностям родной страны и (хранимым в «душе») ценностям Мин.
Более того, утрата «старшим» идеального облика вела к тому, что «младший» должен был принять на себя эту роль. Но без ритуала, без доказательства преемственности и возможности «наследования» облика «старшего» подобный переход не был возможен.
В «Описании избранных деревень» отчетливо прослеживается стремление Ли Джунхвана убедить читателя, что Корея - достойный преемник «Срединного государства». Для этого используется обращение к коллективному сознанию: географии всей страны, истории (но в большинстве случаев связанной с Китаем!). Так, например, явная попытка указать на географическую преемственность видна в следующем:
Один из отрогов гор Куньлунь Я&М простирается к востоку, к горе Иулюйшань §®НШ, проходя по южной части пустыни Гоби, доходя до района Ляодун -ЙЖ. Если пересечь Ляодун и вновь подняться на гору, то это окажется Пэктусан ЙЩШ. Та самая гора, которая в «Книге гор и морей» ШЩЙ называется «Бусян» (кор. Пульхамсан) ^^Ш» [5 с. 11].
Гора Бусян действительно фигурирует в «Каталоге гор и морей» (кит. Шань хай цзин; кор. Санхэгён) в разделе «Каталог великих пустынь севера» ^Ш^кШ. О ней сказано немного: «В Великой пустыне находится гора под названием Бусян. Там расположено царство рода Сушэнь. Там есть вонючее насекомое чжи с четырьмя крыльями. || Там водится животное со звериной головой и змеиным туловищем, называется циньчун» [8 с. 123].
При этом Ли Джунхван нигде далее не упоминает, что в следующем разделе, называемом «Каталог [земель] внутри морей» ШЙ15, есть прямое указание: «В Землях Востока, у самого Северного моря находится царство Утренней Свежести» [8 с. 126], т. е. «Чосон» $М¥, Корея. В современном переводе «Каталога гор и морей» на корейский язык мы не находим комментария, согласно которому гора Пульхамсан (Бусян) - это иное название Пэктуса-на, и единственная локализация Кореи - это именно упоминание в «Каталоге [земель] внутри морей» [9 с. 386]. Хотя Ли Джунхван в «Описании избранных деревень» старается максимально точно передавать сведения об окружающем пространстве, в данном случае, по-видимому, для него важнее именно то, что гора Пэктусан может быть продолжением горы Куньлунь - священной горы, где обитают духи и боги; центра земли, согласно китайской философии, в основе которого, возможно, лежит представление о мировой горе. Подобное «наследие» для Кореи особенно важно и тем, что:
Жизненные силы чонги ШЯ горы [Пэктусан] протягиваются к северу на тысячу ли, где оказываются заперты между двух рек. К югу же по их движению [стоит] пагода Ёнготхап С другой стороны основные корейские горные гряды [5 с. 64].
Таким образом, согласно Ли Джунхвану, «жизненные силы» от китайских священных гор Куньлунь проходят долгий путь, но в конце концов через гору Пэктусан наполняют все корейские горы.
В корейской культуре гора Пэктусан - это фактически «корейский Куньлунь». Как отмечает Л.Р. Концевич, Пэктусан был колыбелью многих корейских государств: Древний Чосон, Ко-гурё, Пуё, Бохай (кор. Пархэ), поэтому представлял собой объект поклонения у народов Кореи и Северо-Восточного Китая [3 с. 453]. Именно на Пэктусан, прежде называемый Тхэбэксан ^ЙШ, согласно мифу о создании государства Древний Чосон, спустился сын бога Хванина ШН Хванун ШШ, отец Тангуна - легендарного основателя Древнего Чосона, первого корейского государственного образования [3 с. 466].
Ли Джунхван был первым, кто письменно зафиксировал предположение о том, что все корейские горы соединены между собой:
Пэктусан находится на границе [между] чжурчжэнями и Чосоном, [словно для] всего государства шелковый зонт. <...> С Пэктусана до Хамхына спускается горная гряда. От нее на восток отходит ветвь -к югу [от реки] Туманган, на юго-запад - к югу от [реки] Амноккан. От Хамхына горный хребет идет к Восточному морю. На запад хребет тянется на 700-800 ли. На восток же - неполных 100 ли. Большая горная гряда не прерывается ущельями, а тянется к югу на несколько тысяч ли. Она проходит единым хребтом до [гор] Тхэбэксан [провинции] Кёнсан. На границе между [провинциями] Хамгён и Канвон [перевал] Чхоллён. Это большая дорога, ведущая на север. Ниже - [перевал] Чхусирён, [гора] Кымгансан, [перевал] Ёнсурён, Осэннён, [горы] Сорак, Хангесан, Одэсан, [перевалы] Тэгваллён, Пэкпоннён, они следуют [друг за другом, и последним пиком] поднимается Тхэбэксан [5 с. 64].
«Родство» гор, которое впервые вводит в корейскую географию Ли Джунхван, важно тем, что все они, таким образом, являются «продолжениями» Пэктусана - священной корейской горы и наследника китайских священных гор.
Согласно традиционной корейской географии - теории пхунсу чири соль - по горам протекает живительная энергия ки
Щ (кит. ци), которая, спускаясь, в определенных местах хёль Т выходит на поверхность. Совершив акт единения человека с землей построив в данном месте дворец или культовое сооружение, жилой дом, совершив захоронение, можно обрести благополучие для себя и потомков, всей страны. В соответствии с этим постулатом, в частности, было выбрано место для Сеула, столицы Чосона; основных дворцов, среди которых Кёнбоккун и Чхандоккун, подобраны земли для королевских захоронений.
Но если следовать идее Ли Джунхвана, то земли Кореи «снабжаются» той же энергией, что спускается с горы Куньлунь в Китае. А Пэктусан «дает начало» всем горам и рекам Кореи [5 с. 64]. Таким образом, сама природа благоволит тому, чтобы Корея «наследовала» традиции Китая.
Более того, Ли Джунхван идет дальше и не только доказывает преемственность корейской географической модели мира от китайской, но и указывает на превосходство тех или иных корейских земель. Например:
Двенадцать тысяч горных пиков Кымгансан - это каменные пики, каменные пещеры, каменные русла [рек], каменные водопады. Горы, холмы, пещеры, родники, водоемы и водопады образованы ничем иным, как белым камнем. Горы [Кымгансан] называют также «Кэголь» ЩЩ [Всё кости], потому что там нет [и] клочка земли. Даже перевалы в десять тысяч жэнь и водоемы в сто чжан, - все состоят из одного камня. Такой горы в Поднебесной нет [5 с. 66].
Соответственно, согласно Ли Джунхвану, Корея (Чосон) имеет право и возможность стать новым «Срединным государством». При этом важно, что Ли настаивает на сохранении «чхун» и «ый» по отношению к ушедшей династии Мин, а также великим правителям Китая - Яо Ш (2353 г. до н. э. - 2234 г. до н. э.), Шуню Щ (XXIII в. до н. э.) и др.
Корейцы постепенно обретают протоэтническое самосознание, и разбитие мира на внутреннее («свое») пространство и внешнее («чужое»), универсальное для культур разных цивилизаций [10 с. 187], в Корее оформляется благодаря Пэктусану и спускающимся от него грядам: они являются визуальной преградой, тем самым «шелковым зонтом», о котором вспоминает Ли Джунхван [5 с. 64].
Заключение
«Описание избранных деревень» - историко-географический литературный памятник XVIII в., один из редких примеров средневековых «бестселлеров». На настоящий момент обнаружено
свыше 80 различных рукописей данного труда, а на современный корейский язык есть больше 10 переводов. Это доказывает то, что идеи Ли Джунхвана не были чужды для его современников, и желание корейцев-интеллектуалов представить свою страну в качестве «Срединного государства» было необычайно сильно.
Формировалась новая картина мира, и «Описание избранных деревень» давало ключ к пониманию происходящих событий. Умело связывая исторический факт, миф и символ с географией, Ли Джунхван убедительно доказывал преемственность Кореи от Китая и излагал свои соображения о ритуале и отношениях садэ.
Статья выполнена при поддержке Российского фонда фундаментальных исследований (проект № 18-39-00158 «"Освоение" и "присвоение" пространства: формирование корейской этнической самоидентичности в XVII-XVIII вв. через реорганизацию культурного пространства региона»).
This work was supported by Russian Foundation for Basic Research (№ 18-39-00158 "Mastering" and "Appropriating" of Space in Connection to Korean Search for Ethnic Self-Identity in the 17-18th centuries Through Reorganization of the Cultural Space in the Region).
References
Информация об авторе
Наталия А. Чеснокова, Российский государственный гуманитарный университет, Москва, Россия; Россия, 125993, Москва, Миусская площадь, д. 6; Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики», Москва, Россия; Россия, 105066, Москва, ул. Старая Басманная д. 21/4, стр. 3, корпус; chesnatalie@gmail.com
Information about the author
Nataliya A. Chesnokova, Russian State University for the Humanities, Moscow, Russia; bld. 6, Miusskaya sq., Moscow, 125993, Russia; National Research University Higher School of Economics, Moscow, Russia; bld. 21/4, bldg. 3, Staraya Basmannaya str., Moscow, 105066, Russia; chesnatalie@gmail.com
