Спросить
Войти
Р. Ш. Ганелин
Дело М. М. Литвинова на XVIII конференции ВКП(б)
Ганелин Рафаил Шоломович,
доктор
исторических наук,
член-корреспондент
eaanelin@mail.ru
О разногласиях наркома иностранных дел М. М. Литвинова со Сталиным автору настоящей заметки уже приходилось писать с опорой на существующую литературу и опубликованные источники, как и об обстоятельствах снятия Литвинова с этого поста в мае 1939 г.1 Но унять его не удавалось. Вопреки окончательно установившемуся при Сталине партийному обычаю, бывший нарком и на XVIII партконференции в феврале 1941 г. не произнес слов покаяния, как и на том Пленуме, на котором начался процесс выведения его из ЦК, он предсказал гитлеровское нападения на СССР. По видимому, опасаясь чего-то подобного этому, Сталин при открытии последнего заседания конференции, посвященного организационным вопросам, по словам первого секретаря ЦК КП(б) Карело-финской ССР Г. Н. Куприянова, «перед лицом всего зала без обиняков распорядился убрать стенографисток»2. Вождь понимал, что речь Литвинова может вызвать отклики со ссылками не только на первый советско-германский договор, но и на второй, упоминаний о котором следовало избегать. Со стороны Сталина это была особая предосторожность, так как стенографический отчет полностью не публиковался ввиду военно-промышленной тематики повестки дня.
«Прений не было, — продолжал свою запись Куприянов. — Дали слово только Литвинову и Жемчужиной (П. С. Жемчужина-Карпович — жена В. М. Молотова. — Р. Г.). Литвинов выступил горячо, но как-то вычурно говорил, заумно. ... Все пылкие слова Литвинова сводились к единственному вопросу: "Скажите, за что?".
Сразу же ему дал ответ Сталин, ответил сидя, со своего места:
— Товарищ Литвинов горячится зря. Сегодня он не понимает нового курса внешней политики. Товарищ Литвинов устарел».
Однако «новый курс внешней политики», как назвал Сталин свое сближение с Гитлером, вызывал беспокойство не только у Литвинова. Куприянов поделился с заговорившим с ним Сталиным своими опасениями за безопасность границы на Севере. Он был в таких опасениях
© Р. Ш. Ганелин, 2011
Р. Ш. Ганелин. Дело М. М. Литвинова.
не одинок, но скоро убедился, что принятие и безоговорочное одобрение «нового курса» — вопрос преданности партии и Сталину, а сомнения в этом — не только неблагоразумны, но и могут быть так же опасны, как и попытки вспомнить о явно устаревших нормах партийной жизни и этики.
«После окончания конференции, — продолжал свои записи Куприянов, — бывший секретарь Ивановского обкома И. К. Сейдин, с конца 1939 года он стал заместителем наркома путей сообщения, пытался уговорить нас, некоторых секретарей обкомов и ЦК партии, пойти на прием к товарищу Сталину и попросить его рассказать нам о международной обстановке. Очень уж тревожное положение сложилось на Западе. Я охотно поддержал его, хотя уже имел беседу с товарищем Сталиным. Но хотелось побеседовать обстоятельно, т. к. немецкие войска уже стояли в Норвегии, их боевые корабли наши посты на Рыбачьем видели невооруженным глазом.
Но попасть к товарищу Сталину нам не удалось. Его помощник А. Н. Поскребышев сказал: "товарища Сталина дней десять не будет в Москве. Не звоните"»3. В записи Куприянова речь идет об И. К. Седине, заместителе министра нефтяной промышленности.
В действительности же Сталин после конференции в течение двадцатых чисел февраля и всего марта оставался в Москве4. Отказ Поскребышева, за которым, несомненно, стоял Сталин, даже если допустить изменение его намерений, означал ту самую безответственность вождя, преимуществам которой учил немцев Енукидзе после прихода Гитлера к власти5.
Отказ во встрече со Сталиным заставил Куприянова обратиться с вопросом о Литвинове к О. В. Куусинену. Ответ этого многоопытного деятеля большевизма был выдержан в духе житейского назидания. Вот как записал это Куприянов: «Литвинов хорошо знает Англию, — медленно, подбирая слова, начал Куусинен. — Опытный, хитрый дипломат. Языком владеет, у него жена — англичанка, дома говорят на английском. Максим — за добрые отношения с Англией. А товарищ Сталин держит, как известно, курс на сближение с Германией. Ты, Геннадий, должен помнить 23 августа 1939 года. В тот день мы подписали договор с Германией о ненападении сроком на 10 лет. Развиваются экономические связи, идет обмен опытом. Мы продаем немцам зерно, древесину. Максим не верит Гитлеру, называет его мошенником, авантюристом, недоучкой. Это я сам слышал своими ушами. Вот и получил отставку. Надо было молчать. Устарел старик Литвинов, устарел. А немцев не любит потому, что еврей. Его настоящее имя Мейер, а фамилия Валлах. Мы с ним давно знакомы, он старый член партии, вступил в нее ещё в прошлом веке. Жену его знаю, Фейви Лоу, славная дамочка»6.
Итак, вместо предупреждений о гитлеровской угрозе, при всей их обоснованности, Литвинову «надо было молчать», а всем следовало исходить из того, что «товарищ Сталин держит, как известно, курс на сближение с Германией». Между тем, поток сведений о предстоявшем гитлеровском нападении, шедших в Москву, был неиссякаем и разнообразен.
