Кубанское украиноведение в поисках ориентиров

№ 1 (44), 2012

"Культурная жизнь Юга России" д

В. К. ЧУМАЧЕНКО

КУБАНСКОЕ УКРАИНОВЕДЕНИЕ В ПОИСКАХ ОРИЕНТИРОВ

Иванцов И. Г. Украинизация Кубани в документах комиссии внутрипарийного контроля ВКП (б). 1920-е - начало 1930-х гг.: монография. Краснодар, 2009. 100 с.; Васильев И. Ю. Украинское национальное движение на Кубани в 1917-1932 гг. Краснодар, 2010. 164 с.

Кубанское украиноведение в последние два десятилетие возрождается из пепла, в который оно было превращено в начале погромных 1930-х годов. Не проходит и года, чтобы не вышел в свет очередной научный труд, дающий основание причислять его к этой области науки. Они появляются не только в Краснодаре, но и в Армавире, Новороссийске, Сочи, Майкопе. Например, не так давно в Сочинском государственном университете О. В. Алдакимова успешно защитила диссертацию на соискание ученой степени кандидата педагогических наук: «Украинизация школьного образования на Кубани в период с 1921 по 1932 гг.». Регулярно радуют специалистов своими объемными сборниками кубанское отделение Научного общества им. Т. Шевченко, содружество «Кубань - Украина», деятельность которого служит интеграции усилий ученых двух сопредельных территорий Я уже не говорю о множестве статей: разбросанные по страницам малотиражных сборников, они смело трактуют сложнейшие национальные проблемы кубанской истории, которых ранее не дозволялось и касаться.

Попробуем же оценить, насколько весом вклад в возрождающуюся науку двух самых последних изданий, претендующих на известную степень фундаментальности. Обе книжечки посвящены так называемому периоду «украинизации Кубани». Наверное, стоит объяснить читателям, о чем, собственно говоря, идет речь. Сегодня уже общепризнанно, что в этом явлении следует выделять несколько этапов:

- начало 1860-х годов (кружок украинофилов, сложившийся вокруг Якова Герасимовича Куха-ренко - первого кубанского украинского писателя-классика, друга Т. Шевченко);

- рубеж Х1Х-ХХ веков (деятельность С. И. Эрастова, «Просвиты», черноморского филиала Революционной украинской партии);

- период революции и Гражданской войны (когда деятельность кубанских украинцев организационно оформилась в виде черноморской фракции в Кубанской Раде) и первые годы советской власти.

На всех перечисленных этапах украинизация шла снизу (иногда при молчаливом согласии властей), т. е. носила стихийный характер. И была еще одна украинизация, 1925-1932 годов, которая проводилась по решению партии. Она вытеснила хрупкую народную инициативу, взялась за дело с размахом, с установлением совершенно нереальных «конкретных» сроков и назначением непродуманных цифровых показателей. Народ не потерпел такого, люди на местах взроптали. В итоге украинизация была признана ошибочной, ее свернули в три дня.

Только не думайте, что принимали во внимание мнение народа. Кто и когда у нас им интересовался? Испугались, конечно же, не украинизации Кубани, а украинизации Украины, а наш край просто попал «под раздачу». А тут как-то совсем случайно на Кубань пришел массовый голод, потом - депортации целых станиц, массовые репрессии... Так что и протестовать-то против огульного запрещения украинского языка как языка местной культуры было уже некому. Писателей перестреляли, учителям дали по десять лет каторги, у бандуристов отняли и перебили в щепки их инструменты.

Что было бы, если бы партия не вмешалось тогда в естественные процессы со всей силой своей дисциплины? - Наверное, то же, что в других странах, где столетиями компактно проживают украинцы. А именно: одна украинская гимназия на весь край, несколько малотиражных изданий, выходящие от случая к случаю книжечки. Ну, может, еще небольшой театрик какой, скорее всего самодеятельный, или музей на полуобщественных началах... А потом, со временем, - и вовсе ничего, ибо медленно, но непреклонно делает свою работу ассимиляция. Но все пошло по-другому, в спешке, запарке, с потоками крови. И уже ничего не переделать.

Вот этому последнему, весьма противоречивому «партийному этапу украинизации» и посвящены новые книги молодых кубанских историков И. Г. Иванцова и И. Ю. Васильева.

Свой стостраничный труд «Украинизация Кубани в документах комиссий внутрипартийного контроля ВКП (б). 1920-е - начало 1930-х гг.» молодой исследователь И. Г. Иванцов бесстрашно назвал «монографией», очевидно не совсем понимая значение этого многообещающего слова. Хотя в аннотации сказано, что рассматриваются лишь «некоторые малоизученные вопросы истории Кубани», во «Введении» автор берет тему гораздо шире, начиная разговор о том, что вообще представляет собой историческая наука. И напрасно это делает, поскольку ничего нового он тут нам не сообщает. Набор избитых истин и банальных суждений - не более; попытки автора критиковать академика М. Грушевского наивны, поправлять В. Даля - забавны. Да, судя по всему, и не читал Иванцов теоретических сочинений ни первого, ни второго ученого, ибо цитирует в основном лишь печально известную книгу своего учителя, краснодарского историка И. Я. Куценко «Кубанское казачество», в которой тот объясняется в своей нелюбви к казачьему сословию, а заодно и к местным украинцам.

Логично предположить, что, упомянув в названии книги «документы комиссий внутрипартий110 "Культурная жизнь Юга России"

№ 1 (44), 2012

ного контроля ВКП (б)», автор озаботится тем, чтобы в самом ее начале рассказать, что это был за партийный орган, где и в каком архиве его документы отложились, с какой стороны и с какой степенью полноты и достоверности выявленные им архивные фонды отражают анализируемую эпоху. Ничего подобного в «повествовании» (термин автора) мы не находим. Вместо этого в первой главе (а их всего две) нас ожидает давно набивший оскомину разговор о том, какими неблагодарными оказались бывшие союзные республики СССР, затеявшие после получения независимости ревизию советской и собственной национальной истории. Очевидно, молодой историк считает, что могло быть и по-другому, но позитивных примеров из мировой практики почему-то не приводит. Еще более удивительно, что в авангарде негативных процессов он видит Украину, словно и не замечая, что в эти же самые перестроечные годы Россия едва ли не первой и едва ли не самым радикальным образом решила поменять все бывшие плюсы на минусы.

У кого короткая память, могу напомнить и торжественное перезахоронение царской семьи с причислением ее членов к лику святых, и реабилитацию Белой гвардии, и всевозможные пересуды по поводу так и не захороненной мумии лидера большевиков. Были кардинально перераспределены акценты в российской философии, истории литературы, экономической теории - да мало ли еще в чем. Так что если сравнивать наши собственные ревизионистские достижения с успехами украинских товарищей, можно прийти к однозначному выводу: им еще у нас учиться и учиться.

Из всего списка возможных претензий к украинским историкам И. Г. Иванцов выделил два пункта. Он отрицает «голодомор» на Украине, вернее не само явление, а уместность термина, официально закрепленного в стране, которая в 1933-1934 годах из-за голода лишилась более семи миллионов граждан. Тогда же около 800 тысяч своих сынов и дочерей потеряли Кубань и соседние с нею территории, заселенные преимущественно выходцами из Украины.

Прошелся ли голод исключительно по украинским этническим территориям? На этот вопрос нельзя ответить однозначно. Собрав страшный урожай человеческих жертв в Украине, он своим крылом задел и русско-украинское Порубежье, и Поволжье, и Северный Казахстан, где наряду с украинцами жили другие народы, разделившие общую трагическую судьбу. Неужели на Кубани и в Ставрополье свирепствовал голодомор, а во входящих в их состав национальных северокавказских республиках его практически не было? Не кажется ли вам странным сей факт?

Конечно, о терминах можно спорить, как и о том, с какими целями был организован большевиками голод, против кого это прежде всего было направлено. Существует точка зрения, что чрезвычайные меры помогли сломить сопротивление крестьянства сплошной сталинской коллективизации. Заодно удушили и украинскую интеллигенцию, носительницу национальной идеи, слишком решительно взявшуюся за украинизацию

всех сторон жизни республики. И. Г. Иванцов в «монографии» с этой точкой зрения не согласен, но, как ни странно, свою трактовку событий 1933 года не предлагает. Добавлю: не совсем понятно, для чего он вообще пишет в своей книжке о голоде, ибо в основном разделе, второй главе, о нем нет ни слова, да и хронологически «повествование» заканчивается ровно накануне тех трагических событий.

С воодушевлением размышляет автор и о чисто гипотетической возможности вхождения в 1920-е годы в состав Украинской ССР северной части Кубани, населенной преимущественно переселенцами из Украины. При этом он ссылается на мнение одного из современных украинских историков С. Кульчицкого, высказанное в газете «Зеркало недели». Забавно, но частное высказывание по территориальной проблеме восьмидесятилетней давности одного частного лица (пусть и историка) в сугубо частной газете, исследователь воспринимает как позицию современного независимого государства под названием Украина. Ведь в ее официальных документах с момента образования никаких территориальных претензий к России высказано не было. Нет и никаких захватнических планов в отношении Кубани...

Далее автор «монографии» пытается ревизовать итоги переписей населения 1897-го и 1926 годов, поскольку национальность в них определялась «по разговорному языку», а якобы надо было - по национальному самосознанию, как при переписи 1939 года. Ущербность подобной теории, казалось бы, давным-давно очевидна всем. Ведь самосознание определяет сам индивид, а не переписчик. Если подобную идею признать правильной, мы назавтра получим миллионные очереди у российских посольств где-нибудь в Киргизии, Таджикистане или Армении, состоящую из претендентов на российское гражданство, которые не знают ни одного слова по-русски, но внезапно ощутили в себе истинно русскую (например, рязанскую) идентичность. И возразить им будет нечего. Вот почему, вопреки И. Г. Иванцову, миграционные службы всех стран добиваются от репатриантов знания родного языка как главного средства адаптации в новой стране, ибо язык - это кровь нации, кровь ее культуры. Основа, на которой формируется духовность человека, включая и самоидентификацию.

Те, кто сегодня, подобно И. Г. Иванцову, пугает читателей возрождением неких геополитических проектов типа «Украина - от Кавказа до Карпат», ничего о современной Украине и господствующих в ней настроениях не знает. А реальность такова, что ныне она не только не претендует на российские территории, но и всерьез обсуждает высказываемые авторитетными представителями истеблишмента мысли, о возможности отторжения по собственному почину нескольких русскоговорящих областей на востоке и юге страны в пользу страны-соседки - с тем чтобы строить более-менее мононациональную державу на оставшейся украиноговорящей части. И, надо сказать, у подобной идеи немало сторонников.

Отвечая на вопрос о перспективе появления во внешней политике пресловутого «кубанско№ 1 (44), 2012

"Культурная жизнь Юга России" ^

го вопроса», серьезные аналитики отвечают, что это в принципе невозможно, ибо Украина едва ли в состоянии «перемолоть в себе» наличное русскоговорящее население, компактно проживающее на огромной территории. А тут еще вдобавок окончательно ассимилированная, агрессивно настроенная в лице своих элит Кубань! Так что в размышлениях исследователя-неофита о захватнических устремлениях Украины есть что-то из отголосков перенафталиненного прошлого. Похоже, он пугает самого себя, а нам, читателям, не страшно.

Работа И. Г. Иванцова написана крайне непрофессионально. Сплошь попадаются перлы типа: «Местное население не вполне понимало литературный украинский язык, орфографию, которые сильно отличались от "местного наречия"» (с. 51); «Твердой разделительной грани между родным и разговорным языками в подавляющем большинстве случаев не существует» (с. 13). Интересно, понимает ли он сам, о чем пишет? Книжка вызывает недоверие еще и тем, что пишущий изрекает единственно правильные, по его мнению, истины от имени народа. Например: «Вопреки этому мнению, кубанцы считали изначально и считают...» (с. 6). Кто и когда спрашивал у кубанцев мнение по обсуждаемой теме? Где оно зафиксировано? Проводились ли социологические опросы, референдумы, наконец? Разумеется, нет. Откуда же уверенность автора в том, что его мнения совпадают с народным пониманием поднимаемых проблем? Что не изречет господин Иванцов -тут же оказывается, что и народ точно так думает! Вот только подтвердить это некому, ибо этот сам народ, о котором идет речь, в большинстве своем и вымер в присно помянутом 1933 году.

Наиболее слабое место в исследовании И. Г. Иванцова - это его научная «метода»: историк не может не знать о том, что одного факта, одного документа не достаточно для того, чтобы строить глобальные обобщения. И все же, попробуем молодого автора за что-нибудь и похвалить. Есть в его книжечке и любопытные страницы (примерно четвертая часть - самая последняя, та, где действительно приводятся архивные документы). Помести автор их побольше, а непрофессиональных комментариев поменьше, то-то было бы хорошо!

Вторая книга, о которой мы хотели бы упомянуть, написана И. Ю. Васильевым и называется «Украинское национальное движение и украинизация на Кубани в 1917-1932 гг.». По всем параметрам она отличается от предыдущей в лучшую сторону. Во-первых, материал грамотно структурирован. Перечень ее глав говорит сами за себя: Сначала автор рассматривает программу украинизации: содержание, причины, начало (глава I). Следующая глава называется «Административно-территориальное устройство и украинизация» В Ш-У главах рассмотрена украинизация в сфере языка, в области культуры, в сфере образования и науки. В последних двух главах показаны кадровая политика в период украинизации и восприятие населением политики украинизации. Каждая главка содержит от 50 до 100 библиографических сносок, свидетельствующих, сколь тщательно проработана историком доступная ему литература. Есть в книге вводная и заключительная части и даже «Глоссарий основных терминов». А еще 50 страниц (третья часть книги) - документальные приложения (замечу: без комментариев автора они были бы явно неуместны), которые составляют органичную и существенную часть авторского замысла.

Радует, что И. Ю. Васильев тактично и очень бережно подходит к трактовке национального вопроса, не пытаясь оскорбить никого из участников исторического диалога. Благодаря этому становится не важно, на чьей стороне он сам: когда налицо попытка объективно разобраться в прошлом, легко прощаешь любое несогласие с тобой.

Молодой исследователь избежал множества искушений, стоявших на его пути. Не стал теоретизировать о том, чего еще не знает досконально, на уровне первоисточников, не стал дискутировать с корифеями украинской академической науки, ибо в большинстве случаев они ему недоступны (как из-за отсутствия соответствующих книг в библиотеках Кубани, так и из-за не преодоленного им до конца языкового барьера). Не впал в грех обширного цитирования классиков украинофобии -С. Щеголева, Н. Ульянова, А. Волконского, А. Царинного, И. Линниченко, А. Стороженко, Ю. Романовского, Т. Флоринского, В. Шульгина. П. Струве и др., любовно переизданных в последние годы нашими московскими издателями-неформалами и ныне составляющих целую полку в библиотеке любого украиниста.

Книга И. Ю. Васильева не станет откровением для специалистов, но будет неплохим подспорьем для читателей (преподавателей различного уровня, студентов), которые захотят больше узнать о том периоде, который даже в региональных учебниках истории удостаивают от силы несколькими строками. Исследовательская культура, несомненно, присутствующая в этом труде, служит порукой тому, что мы еще не раз будем иметь возможность говорить о И. Ю. Васильеве как об авторе, успешно пишущем на темы украинознавства.

Итак, украиноведение Кубани возрождается. Во имя чего? Конечно, не для того чтобы процветающую, благополучную Кубань присоединить к экономически слабой, раздираемой политическими страстями Украине.

Если никакого затаенного умысла нет, то тогда для чего же? Очень хороший ответ я услышал из уст известного польского ученого Стефана Козака, с которым мне довелось беседовать в Мюнхене в 1995 году. Он рассказал мне тогда, что сразу после обретения Украиной независимости в Польше открылось 12 кафедр украиноведения - и будут открываться еще. На мой недоуменный вопрос, зачем так много, ответил: «Ну как же! Мы соседние страны. Теперь сотрудничество во всех областях будет развиваться семимильными шагами, пойдет в рост торговля, будем создавать совместные мероприятия и проч. Несомненно, потребность в украинском языке, в специалистах по Украине, в знании украинской специфики будет непреклонно расти. А разве у вас на Кубани это понимают не так?» Свой ответ на слова польского коллеги я, пожалуй, воспроизводить не стану, хотя последующие события показали мою полную правоту.