К биографии Василия Федотовича Гусельникова

С. Н. Кистерев

К БИОГРАФИИ ВАСИЛИЯ ФЕДОТОВИЧА ГУСЕЛЬНИКОВА

Изучение биографических данных отдельных представителей про-мышленно-торгового слоя населения России XVII века иной раз наталкивает на необходимость решения некоторых вопросов, связанных с юридической практикой. В частности, это изменение статуса торгового человека в результате причисления его к той или другой корпорации, случавшееся вследствие действий центральных властей, примером чего является запись в состав гостиной сотни или пожалование чином гостя.

Поскольку в состав гостиной сотни зачислялись люди достаточно прожиточные, чтобы быть способными к связанной с серьезными расходами службе, то в Василии Федотовиче можно видеть состоя1 Привилегированное купечество России во второй половине XVI — первой четверти XVIII в. Сборник документов. Т. 1. М., 2004. С. 110. № 22.

© С. Н. Кистерев, 2016

тельного двинского жителя, причастного к некоего рода промыслам и торговым делам. И тот же документ 9 июня 1632 г. дает возможность представить реальный размах деловой активности новопризванного тяглеца гостиной сотни. Оказывается, что он лично, его братья, племянники или приказчики преследовали интересы купца не только в Устюге, что было бы естественно и неудивительно для местного жителя, но и в Казани и казанских пригородах, в Астрахани, Кайгородке, у Соли Камской и в сибирских городах, в Манга-зее и Енисейском остроге.2 Столь широкая география торговых и промысловых предприятий подразумевала солидные собственные капиталы и еще более объемные обороты. Естественно, что все это сложилось не в течение относительно краткого периода нахождения в гостиной сотне, а гораздо ранее и как раз обусловило привлечение В. Гусельникова к царской службе в ее составе.

Несомненно, что при ведении дел Василий Федотович или его люди постоянно сталкивались с администрацией тех городов, где им приходилось заниматься делами или через которые они вынуждены были следовать, направляясь к намеченному пункту. Со времени записи в гостиную сотню Василий Гусельников как предприниматель должен был пользоваться некоторыми льготами, предоставленными царским указом и оформленными в виде жалованной грамоты гостиной сотне от имени царя Михаила Федоровича 1 июня 1613 г., в которой, в частности, читается постановление о подсудности царского придворного купечества: «А где им лучитца в отъезде быти самим или их детем, или их племянником, или их людем, и наши бояре и окольничие, и воеводы, и дияки, и всякие наши приказные люди ни в чем их не судят. А кому будет в чем до них дело, ино их сужу яз, царь и великий князь Михаило Федорович всеа Русии самодержец, на Москве или мой казначей. А где они станут на ком искати или кому отвечати в котором приказе ни буди, а по суду дойдет до крестного целованья, и им самим и их братьи, и их детем креста не цело-вати, а целовати крест лутчих людей людем их».3

Составитель поминавшегося выше документа 9 июня 1632 г. почти процитировал текст грамоты от 1 июня 1613 г., по существу, видоизменив его лишь в одном пункте: вместо подсудности царю и его казначею он написал «их велено судить на Москве казначею нашему или кому мы укажем».4 На первый взгляд, это существенное разно2 О его пушных промыслах в Енисейском крае: Александров В. А. Русское население Сибири XVII — начала XVIII в. (Енисейский край). М., 1964. С. 237.

чтение, поскольку поздний документ отвергал возможность личного царского суда, допуская решение дела кем-то помимо казначея. Однако на самом деле в формуле грамоты 1613 г., видимо, попросту воспроизводился текст предшествующих ей жалованных грамот гостиной сотне, выданных от имени царей — от Ивана IV до Василия Шуйского. Именно в таком виде постановление о суде в Москве записано и в грамоте преемника Михаила Федоровича на престоле, выданной в 1648 г.5

Процитировал составитель документа 1632 г. и положения грамоты 1613 г., прописывавшие некоторые податные льготы торговых людей гостиной сотни: «И с черными сотнями никаких им дел не дела-ти и не тянути ни в чем, опричь своей гостиные сотни. ... Куда им лучитца в дорогу ехати для своего промыслу, и у них на реках перевозов и на мостах мостовщины и проезжого мыту не имати, а пе-ревозити их на реках и пропущати на мостах безденежно, чтоб им в том мотъчанья не было».6 Упомянут был и запрет требовать с них подводы для каких-либо местных потребностей.7

Таким образом, определения грамоты 1 июня 1613 г. о судебно-податных привилегиях гостиной сотни в июне 1632 г. рассматривались как действующие. Естественно, что ими должен был пользоваться и Василий Гусельников со времени причисления его к той же корпорации. Однако сам Василий Федотович в своей челобитной, изложенной в июньской 1632 г. грамоте, обрисовал совсем иную картину. По его словам, «где ему лучитца в отъезде быть, воеводы и всякие приказные люди судят и ведают ево во всем по-прежнему, и подати дает он вдвое».8 Разумеется, произвол местных властей касался не только лично Гусельникова, но и его родственников и приказчиков, чем пользовались многие жители отдаленных городов: «И многие люди на них в тех во всех в сибирских городех, куды они ездят, ищут, поклепав напрасно».9 Тем самым, Василий Федотович обвинял местные власти в нарушении сразу нескольких пунктов царского указа 1 июня 1613 г.: неподсудность торгового человека гостиной сотни и его родственников и людей вне пределов столицы государства и несение тягла исключительно со своей корпорацией.

Однако в последнем случае Василий Федотович, возможно, допустил вольность в толковании действующих законов. В грамоте 9 июня 1632 г. имеется положение, которому в документе 1 июня 1613 г. не находится соответствия. «А по нашему и отца нашего великого государя святейшего патриарха Филарета Никитича Московского и всеа Русии указу торговых людей, которые взяты из городов к Москве в гостиную сотню, в городех судом и службами и ничем ведать их не велено и ис сошного письма велено их выложити, а будет за ними где в городех есть оброчные места или какие угодья или лавки, и с того им оброк велено платить в городех по-прежнему».10 Поскольку упомянутый указ издан от имени не только царя, но и патриарха Филарета, его дата должна определяться в промежутке между 1619 г., когда тот вернулся в Москву, и началом июня 1632 г., когда он упоминается в рассматриваемой грамоте. Следовательно, в документе излагается юридический акт, развивающий положения указа июня 1613 г. или, иначе, жалованной грамоты гостиной сотне.

Совместный царя и патриарха указ повторял норму о непосудно-сти людей гостиной сотни местным властям и предписывал исключение их из сошного письма, а следовательно, и податного оклада в соответствии с этим письмом, оставляя лишь обязанность уплаты за оброчные владения. Не исключено, что Гусельников именно это расценивал как нарушение его права, хотя полностью отрицать возможность выставления к нему как налогоплательщику претензий со стороны соседей, жителей Юрьева Наволока, нельзя.

Документ 9 июня 1632 г. удовлетворил все перечисленные пожелания Василия Федотовича. Изложив применительно к конкретному случаю содержание грамоты 1613 г. и царско-патриаршего указа, первые лица Казенного приказа закрепили за Гусельниковым льготы, положенные ему как торговому человеку гостиной сотни, заодно оставив без внимания только жалобу на принуждение выезжать из Сибири в Россию непременно через Тобольск.

Тем самым, более чем двухгодичные мытарства Гусельникова и его приказчиков отныне должны были прекратиться. Однако естественным кажется вопрос о причине, по которой на протяжении этих лет Василий Федотович вынужден был претерпевать от провинциальной администрации нарушение его законных прав. И единственным верным ответом в данном случае кажется указание на отсутствие у Гусельникова документа, предоставляющего лично ему льготы, прописанные в жалованной грамоте гостиной сотне в целом. Само зачисление в ее состав не означало обязательного соблюдения прав

торгового человека чиновниками на местах, поскольку всякий раз требовалось подтверждение претензий на исключительность. Факт отсутствия у Василия Федотовича необходимого ему личного документа засвидетельствован выдачей ему грамоты 9 июня 1632 г., по формуляру более соответствующей указной грамоте с прочетом, чем собственно жалованной льготной.11

Итак, зачисление в состав гостиной сотни не предоставляло автоматически всех тех привилегий, коими должны были пользоваться люди, в ней состоящие, если судить только по тексту жалованной грамоты 1613 г. В административных структурах всякий раз требовалось предъявить в оригинале или копии документ, не просто констатирующий факт принадлежности к корпорации, но распространяющий присущие ее членам льготы именно на конкретное лицо. Без этого чиновники и правительственные агенты всех мастей не считали обязательным учитывать статус торгового человека. Такое было возможно, видимо, поскольку вышестоящие инстанции и не требовали от них доверия к устным заявлениям или спискам с общекорпоративных документов. Свое право тяглец гостиной сотни должен был доказывать сам, оперируя выданной ему по его особому прошению бумагой. Без таковой он испытывал на себе все прелести административного произвола, знакомые ему по временам нахождения вне круга гостиной сотни.

Если документ 9 июня 1632 г. представляет злоключения В. Ф. Гу-сельникова в самой общей форме, то его челобитная, поданная в Соли Вычегодской 26 сентября 1630 г., то есть спустя уже более полугода по получении им статуса человека гостиной сотни, позволяет взглянуть на дело пристальнее и увидеть некоторые обстоятельства отчет-ливее.12

Василий Федотович жаловался на таможенного голову Соли Вычегодской, принадлежащего к другой столичной корпорации — суконной сотне, — Владимира Андреева и целовальника Матвея Васильева сына Пивоварова. По словам Гусельникова, четырьмя днями ранее — 22 сентября — он в сопровождении трех ярыжных и устюжанина, «промышленного человека» Максима Афанасьева, прибыл в малом обласе из Сибири. Как то и полагалось, Василий Федотович поспешил явиться в таможенной избе, где предъявил проезжую грамоту, в которой было означено количество мехов, провозимых Гу11 Нужно учитывать, что грамота В. Гусельникову сохранилась в списке среди бумаг Якутской приказной избы, который был предъявлен местному администратору.

сельниковым, но принадлежавших московскому жителю Афанасию Елвашеву. Своего попутчика Максима он оставил охранять судовую кладь, а возвратившись из таможни, послал туда же устюжанина для предъявления имевшейся у него проезжей и уплаты полагающейся пошлины. Максим в таможне явил свою проезжую, на которой была отметка о продаже им на Выми имевшейся у него «мяхкой рухляди», сделанная тамошним таможенным головой Петром Опариным с приложением местной таможенной печати с надписью «месяц сентябрь», чем удостоверялась уплата пошлин 15 сентября, то есть за неделю до прибытия в Соль Вычегодскую.

Далее в челобитной сказано о действиях сольвычегодских таможенников. В изложении Гусельникова, испытывая к нему непреодолимую и нескрываемую враждебность, они обвинили его в нарушении таможенных правил и взыскали с него под видом промыта два рубля четыре алтына и полторы деньги, насчитав с обласа, ярыжных и самого Гусельникова еще рубль 15 алтын и 4 деньги собственно таможенных пошлин и не предъявив уставной грамоты, регламентирующей их права и обязанности. Не остался без наклада и Максим Афанасьев, вынужденный заплатить двойной промыт в общей сумме четырех рублей восьми алтын и трех денег.

Собственноручно подписав челобитную, Гусельников передал ее сольвычегодскому посадскому целовальнику Ивану Иванову сыну Коротанову, больше следуя принятым правилам, чем рассчитывая именно таким путем восстановить справедливость. Его явка была принята, факт чего удостоверил своей подписью земский дьячок Павел Федосеев. К сожалению, нахождение документа вне делопроизводственного контекста лишает возможности судить о последствиях явки Гусельникова и способе разрешения данной конкретной ситуации. Однако некоторые частности обращают на себя внимание.

Прежде всего, необходимо отметить, что, по обычаю адресуя свою челобитную на царское имя, Гусельников о себе написал: «бьет челом сирота твой государев торговой человек устюжанин Васка Федотов». Здесь нет упоминания о принадлежности челобитчика к числу людей гостиной сотни, как нет и непременного для них именования себя государевыми холопами, но никак не сиротами, что было привилегией людей, состоящих на государевой службе.13 Называть себя «сиротой» было естественным для волостного крестьянина из Устюжского уезда, каким был Гусельников до записи его в гостиную сотню. Посему можно было бы подумать, что в документе он пользовался

привычным для себя самоименованием. Однако такое небрежение собственным достоинством выглядело бы более чем странным. Нельзя исключить и вероятности неосведомленности самого челобитчика, возвращавшегося из неблизкого странствия, о своем новом статусе, приданном ему царской волей во время путешествия по Сибири. Тогда следовало бы полагать, что в момент конфликта с таможенниками Соли Вычегодской 22-26 сентября 1630 г. Василий Федотович пребывал в неведении относительно своего возвышения от положения провинциального поселянина до служилого царского купчины. В таком случае вполне вероятно, что и Владимир Андреев, и Матвей Пивоваров понятия не имели о ранге лица, в отношении которого они поступали вразрез с законом.

Версия о неосведомленности Гусельникова о своем новом статусе, как минимум, до осени 1630 г. давала бы объяснение тому обстоятельству, что ни на тот момент, ни некоторое время после у него на руках не было документа, удостоверяющего его принадлежность к гостиной сотне и право на связанные с таким званием льготы. А это лишний раз подтверждает справедливость мнения о том, что мобилизация в состав гостиной сотни не сопровождалась немедленной выдачей соответствующих документов, а вместе с тем и предоставлением некоторых привилегий относительно прочих торговых людей.

В явочной челобитной Гусельникова 26 сентября 1630 г. обращает на себя внимание еще одно немаловажное обстоятельство. По утверждению Василия Федотовича, в момент прибытия в Соль Вычегодскую у него в обласе из перевозившихся товаров была только пушнина, принадлежавшая москвитину Афанасию Елвашеву. Следовательно, сам хозяин обласа возвращался из Сибири с пустыми руками, выступая лишь в роли перевозчика чужого имущества. Это кажется для торгового человека удивительным, однако следует учитывать, что с 1 марта 1629 г. в силу возникших материальных трудностей Василий Федотович состоял на службе у Афанасия Левашова и был его приказчиком, ведавшим сибирскими промыслами хозяина.14

Вызывает сомнение точность написания фамилии владельца перевозимых мехов — Елвашев. Известен торговый человек гостиной сотни Афанасий Левашов, который 20 октября 1630 г., то есть месяцем позднее приезда в Соль Вычегодскую Василия Гусельникова, находясь там же, сообщил Владимиру Андрееву, что по царскому указу торговый человек гостиной сотни Богдан Болезин будет покупать

хлеб для вывоза «в Усольской уезд в Ношуль».15 Кажется более вероятным, что в тексте челобитной от имени Гусельникова подразумевался именно этот человек. Отличие же написания его фамилии в челобитной от подлинной вполне объяснимо тем, что Гусельников, знавший его лично и даже бывший его приказчиком, не писал текста документа, доверив это дело постороннему лицу, записывавшему под диктовку Василия Федотовича и потому допустившему досадную оплошность. Гусельников же лишь подписал документ, не удосужившись прочитать его и проверить точность фиксации им сказанного. Таким образом Афанасий Левашов превратился в никому неизвестного своего тезку с фамилией «Елъвашев».

В челобитной Гусельникова это не единственный пример неточности или неполноты в указании имен. Здесь таможенный голова Соли Вычегодской фигурирует как Владимир Андреев, тогда как из адресованных ему грамот из Устюжской четверти известна его фамилия (или прозвище) — Шманев.16 Правда, в своих отписках в приказ Владимир Андреев обходился без указания собственной фамилии,17 что дает основание не усматривать в продиктованном Гусельнико-вым тексте челобитной какой-либо попытки уязвить своего недруга.

В своей челобитной сентября 1630 г. Гусельников утверждал, что таможенники наложили на него обязанность в уплате промыта в сумме двух рублей четырех алтын и полутора денег, но не предъявили ему уставную грамоту, что не означало, будто у них такого документа не было. Если старая грамота, выданная от имени царя Федора Ива15 РГАДА. Ф. 141. 1631 г. № 57. Ч. 1. Л. 253. Еще в 1613 г. А. Левашов, находясь в Архангельске, принимал участие в оценке закупаемых для казны мехов чер-нобурых лисиц как москвич, торговый человек (Сборник князя Хилкова. СПб., 1879. С. 182. № 66). В 1622/23 г. он был таможенным головой Устюга Великого (Кисте-рев С. Н. Нормативные документы таможенных учреждений городов Устюжской четверти конца XVI — начала XVII в. М., 2003. С. 161). Именование Афанасия Левашова в отписке Владимира Андреева, полученной в Устюжской четверти 8 декабря 1630 г., человеком гостиной сотни существенно корректирует данные о включении его в эту корпорацию, содержащиеся в работе Н. Б. Голиковой, — с 1638 г. (Голикова Н. Б. Привилегированные купеческие корпорации России XVI — первой четверти XVIII в. Т. 1. М., 1998. С. 283). Т. Б. Соловьева и Т. А. Лаптева относили запись Афанасия Левашова в гостиную сотню к 1635 г. (Привилегированное купечество России. Т. 1. С. 441). Думается, что к моменту назначения в 1622 г. в Устюг Афанасий Левашов уже был прибран в эту корпорацию. По крайней мере, в своих челобитных В. Ф. Гусельников указывал, что с 1 марта 1629 г. он поступил на службу к уже числившемуся в составе гостиной сотни Афанасию Левашову (РГАДА. Ф. 141. 1632 г. № 80. Л. 572, 581).

новича в 1594/95 г., погибла в пожаре при погроме города литовцами и казаками в 1613 г. и вплоть до 1616 г. приходилось собирать пошлины, пользуясь списком с таможенной грамоты Лальского погоста, то в 1616/17 г. местный воевода Мирон Тимофеевич Хлопов и подьячий Пятой Филатов получили предписание употребить в дело список с уставной грамоты Устюга Великого. Однако уже 30 января 1619 г. земский староста Соли Вычегодской Афанасий Савин просил о выдаче настоящей уставной грамоты, хотя и «против устюжские». В результате, в Устюжской четверти было решено, что верные целовальники у Соли Вычегодской должны собирать пошлины «против устюжские и усольские таможенные уставные грамоты, а которых статей в устюжской в уставной грамоте нет, а в усольском списке с уставной грамоты те статьи написаны, и таможенную пошлину наперед сего у Соли по тем статьям збиривали, и те статьи . написати в ту же в уставную грамоту».18 Таким образом появился документ, которым и должны были в своей деятельности руководствоваться голова Владимир Андреев и целовальник Матвей Пивоваров.

Согласно тексту этой грамоты, штрафные санкции налагались на торговца, в частности, если он нарушал одно из двух положений: «А хто учнет, приехав к Соли, каким товаром торговати безпошлин-но, а таможенным целовальником товару своего или денег не явят и не запишет, и на тех людех имати протаможья по два рубля на человеке. А кто учнет какой весчей товар весити мимо таможников или хлеб какой мерити не в таможенную меру, или хто лошедь купит или менит, не явя таможников, и на тех людех имати протамо-жья по два рубля на человеке».19 Василий Гусельников, как следует из его челобитной, не намеревался торговать на рынке Соли Вычегодской никаким товаром, в том числе и весчим. Значит, данных пунктов уставной грамоты он не нарушал, и наказывать его, опираясь на них, было не за что. Таможенники могли лишь исходить из собственной интерпретации сложившейся ситуации с отсутствием задекларированного товара, коль не хотели принимать во внимание отметку о его продаже с уплатой пошлин еще в Туре.

Уставная грамота предполагала и иной случай применения штрафных санкций к торговцам: «А не являясь таможником, усольцом и иногородцом, изо всех волостей приезжим людем таваров своих не складывать с возов и со вьюков, и из судна. А хто, не явя тамож-ником, сложит товар с воза и со вьюка, и из судна сколько ни буди,

и он протамжился, а тавар ево ему назад, а с него взяти протаможья два рубли».20 Из челобитной Гусельникова ясно, что столь ценный товар, каким была официально принадлежавшая Афанасию Левашову пушнина, из обласа не выгружался и оставался на судне под присмотром Максима Афанасьева. Было бы верхом нелепости извлекать из обласа тюки с пушниной, не имея намерения сколько-нибудь задерживаться в городе. Следовательно, полагать, что Василий Федотович нарушил именно данное положение устава, не приходится.

Никаких иных вариантов наложения штрафов на торговых людей в тексте уставной грамоты 1619 г. нет. Сольвычегодский документ как бы не предполагает самой возможности проезда торговца с товаром без явки таможенникам и уплаты положенных пошлин. В нем речь идет исключительно о штрафах за операции с товарами, предназначенными к реализации на городском рынке.

Нельзя не обратить внимание на некоторое различие величины штрафов, как они прописаны в уставной грамоте Соли Вычегодской в 1619 г. или использовавшейся в этом городе до того устюжской грамоте 1590 г., и реально взысканных с Василия Гусельникова и его пассажира сумм. Нарушение правил по уставным грамотам каралось принуждением к уплате каждый раз двух рублей, тогда как Василий Федотович вынужден был заплатить на четыре алтына и полторы деньги больше, а Максим Афанасьев — вдвое. Санкции в таком размере грамоты Соли Вычегодской и Устюга не предусматривали.

Требование уплаты в качестве протаможья именно двух рублей четырех алтын и полутора денег из известных уставных таможенных грамот впервые встречается в можайском документе 1613 г.: «А хто повезет всякай товар к себе на двор, а у таможни не евляючи, или у ково на дворе товар вымут неявленай, и у тех людей тот тавар имати на государя да на них же имати протоможье по два рубли по четыре алтыны по полторы деньге».21 Нетрудно заметить, что и в данном случае речь идет о выгрузке товара и сокрытии его на личном дворе, минуя таможенную инстанцию. Иными словами, здесь подразумевается то же, что и в сольвычегодском и устюжском документах, с разницей лишь в величине налагаемого штрафа.

Можайская грамота в конце сентября 1615 г. была принята за образец при написании уставной грамоты таможне Вязьмы: «А хто повезет всякой товар к себе на двор, у таможни не являючи, имать на государя или у кого на дворе товар вымут неявленной, и у тех людей товар имать на государя да на них же имать протаможья по два рубля

по четыре алтына по полуторе деньге».22 Абсолютное повторение нормы можайского устава, обусловленное простым перенесением правил одного города в другой.

Однако внешне все выглядит так, будто уставные документы таможен Можайска и Вязьмы вообще не предусматривали возможности наложения каких-либо взысканий на торговцев, проезжавших мимо без уплаты пошлин, как бы не допуская самой возможности возникновения такой ситуации. Подобное впечатление оказывается обманчивым, поскольку оставалась вероятность расширительного толкования приведенных положений.

кумента, а когда таможенный устав появился, то в нем не оказалось пункта, прямо предусматривавшего и каравшего указанное нарушение.

Следует обратить внимание на то, что в той же грамоте С. И. Же-ребцову содержится предписание о мерах в отношении нарушителей государственной монополии винной торговли, в частности определяющее: «А хто учнет на продажу корчемное питье держать, и ты б у тех людей корчемное питье велел выимати и заповеди на них имал по нашему указу, у ково вымут впервые, и на тех заповеди имати по два рубли и по четыре алтыны по полуторе деньге на человеке, а на питухех по полуполтине на человеке».25 Здесь появляется знакомый штраф в 2 рубля 4 алтына и полторы деньги, но накладываться он должен на продавцов вина за сам факт торговли, а не на торговцев вообще за уклонение от уплаты пошлин. Однако уже такое совпадение в номинале штрафа заставляет думать о формировании единого тарифа штрафных взысканий с нарушителей юридических норм в сфере торговли.

всякие пошлины и протаможье велел доправливати по уставной же грамоте, а доправя таможные пошлины, велел отдавать откупщику. А протаможья половину имал на нас, а другую половину отдавал откупщику ж. А безпошлинно б и безъявочно на Ельце нихто ничем не торговали и у себя по подворьем продажного и непродажного питья безъявочно не держали никоторыми делы».27 Здесь прямо сближаются санкции в отношении объехавших таможню торговцев и самочинных продавцов хмельных напитков, что снова вынуждает видеть в декларировавшихся двух рублях четырех алтынах и полуторе деньгах универсальный размер штрафа за нарушение существующих в торговой сфере правил.

С сентября 1620 г. по ноябрь следующего года в Перевитске для сбора откупщиком таможенных пошлин использовался список с уставной таможенной грамоты Переславля Рязанского, и в нем читается: «А которой посацкай или приезжей таръговай человек в Перевитске привезет какой товар, а в томожни не евит целовальникам, а привезет тот тавар свой на подворья и продаст, а в том ево уличат, и на тех людех на государя царя и великаго князя Михаила Федаравича всеа Русии емлют протаможья по два рубли по четыря алтыны по полторы деньги, а в которых горадех откупшики, и то протаможья емлют на гарадех на государя полавину, а другое откупщику».28 Здесь очевидно некоторое переосмысление первоначального текста изготовителем копии (написание «горадех/гарадех» вместо «годех»), которое не мешает понять принципиальное соответствие нормы пе-ревитского устава положениям, зафиксированным в документах Можайска, Вязьмы, Курска и Ельца. В грамоте так же нет упоминания о возможности проезда мимо города без уплаты пошлин, влекущего за собой наложение санкции в виде «промыта» или «протаможья».

нещадно и сажати в тюрму, а те товары [их] продавати, а деньги имати на государя и писати в книги имянно, да того протаможья, в которых го[дех] откупщики, имати на государя половину, а другую половину откупщику, опричь товарных денег, а в которых годех учнут збирати таможенную пошлину на государя целовальники, и те протаможенные и товарные деньги имати все на [государя ц]аря и великого князя Михаила Федоровича всеа Русии и писати в книги имянно, да [те] протаможенные и товарные денги и т[ем] денгам книги привозити ко государю к Москв[е] с таможенными деньгами вместе».29 В курском оригинале дифференциации штрафов в зависимости от степени рецидива нарушения правил нет, то есть в новом документе Перевитска наблюдается развитие санкционной нормы, хотя базовым размером штрафа остаются 2 рубля 4 алтына и полторы деньги. Правда, как и прежде, не говорится о проезде мимо таможни куда-либо, помимо собственного или приятельского подворья с последующей продажей без явки таможенникам.

В одном из важнейших таможенных пунктов Сухоно-Двинского речного транспортного пути — Тотьме — в 1622 г. произошло обновление основного документа, определявшего правила сбора пошлин и взимания штрафа за их нарушение. В новой уставной грамоте написано: «А хто станет на Тотьме или в Тотомском уезде торговати без-пошлинно или, приехав на Тотьму с товаром или з деньгами, да не явится таможником и товару и денег в таможенные книги не запишет, или какой товар весити или хлеб станет мерити не в таможенную меру, и товар складчи, станет продавати, и им про то сыс-кивати накрепко, и сыскав, у тех людей неявленые товары или деньги имати на государя царя и великого князя Михаила Федоровича всеа Русии да их же давати на поруки в государеве пене, что государь укажет, да о том писати к государю к Москве, а без государева указу товару не отдавати. А хто про неявленой товар или про деньги скажет таможником и доведет, и тому человеку дати государева жалованья ис таможенных доходов, смотря по делу и по товару, з больших статей рубль и два рубля. А будет государь царь и великий князь Михайло Федорович всеа Русии и отец его, государев, великий государь святейший патриарх Филарет Никитич Московский и всеа Русии пожалуют и велят неявленой товар отдати назад тому, хто протамжился, и с того неявленого товару имати пошлина вдвое да протаможья взяти два рубля четыре алтына полторы деньги, да что таможники дадут тому, хто про неявленой товар или про деньги

скажет, и то взяти на том же, хто протамжился».30 Тем самым, уклонение от уплаты пошлин, выражавшееся в беспошлинной торговле на территории уезда, включая город, от предъявления товара и денег для торговли таможенникам или использовании для реализации весчих товаров произвольных мерных емкостей должно было караться конфискацией товаров и денег с выплатой донесшему на торговца лицу вознаграждения. Оказанное высшей инстанцией снисхождение, сопровождавшееся возвращением конфискованного его владельцу, влекло за собой уплату удвоенной пошлины, штрафа в 2 р. 4 а. и 1,5 д. и вознаграждения доносчику.

Использование нестандартных мер для весчих товаров или даже простое хранение их предусматривало наказание в виде штрафа в те же 2 р. 4 а. 1,5 д. и битье батогами, а при несостоятельности правонарушителя — батоги и кратковременное (день-два) тюремное заключение: «И того смотрити и беречи накрепко, чтоб на Тотьме и в Тотом-ском уезде по торшком весы и контари, и пуды, и фунты, и безмены, и аршины, и хлебные меры везде были прямые. А у кого объявятца весы и фунты, и контари, и безмены, и аршины, и хлебные меры непрямые и с таможенными не сойдутца, и на тех людех имати заповеди на государя царя и великого князя Михаила