Спросить
Войти
КОНТИНУУМ ВОИНЫ И ЗАПАДНАЯ ВОЕННАЯ КУЛЬТУРА1
Рачья Арзуманян
В настоящей работе обосновывается критическая важность военной культуры и рассматриваются основные проблемы западной военной культуры. Присущие этой разрывы становятся источником серьезных проблем в стратегическом мышлении и понимании войны, преодоление которых требует разработки новой культурной парадигмы и нового видения войны. Поэтому в статье дается общее представление о современных интерпретациях понятий логики и грамматики войны, континуума войны и его эволюции. Показывается, что возросшая сложность и нелинейность войны в 21 веке делают актуальным ввод адаптабельности в современные военные теории в качестве принципа войны и разработку теории сложных конфликтов. В общих чертах обсуждается проблема восстановления армянской военной культуры и стратегии.
Тема военной культуры и стратегии в армянском обществе воспринимается как достаточно абстрактная, оторванная от реалий текущей социальной и политической жизни, как тема для узких специалистов. К сожалению, в армянской политической и интеллектуальной элите на сегодняшний день не сформировалось ясное понимание и осознание того факта, что в 21 веке не только геополитические, но и цивилизационные и культурные аспекты стали неотъемлемой частью реальной политики. Вызовы нового времени не позволяют обществам оставаться в стороне от разворачивающегося на наших глазах процесса «глобализации» политической сферы, уже уверенно и однозначно включающего в себя не только информационное, но и цивилизационное и культурное пространство.
Появляющиеся в последнее время работы (смотри, например, [1]) по данной теме, тем не менее, не смогли перебороть общую инерционность, свойственную политическом пространству, и армянская политическая мысль на сегодняшний день остается в рамках стремительно устаревающих 1
Р. Арзуманян
<21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г.
концепций и подходов. Однако уже сегодня должно появиться понимание того, что к проблемам успешного развития Армении1 в 21 веке, планирования и реализации реальной армянской политики невозможно подступиться, не сформулировав базисные ценности Армянского мира и армянской цивилизации. Каким образом Армения смотрит на мир, регион, каким она видит свое место в разворачивающихся глобальных процессах? Эти вопросы требуют глубокого осмысления со стороны творческой и интеллектуальной элиты армянства.
К сожалению, столь тонкие процессы не поддаются ускорению и не терпят принуждения. Армянство должно созреть для нового осмысления своего места в качественно меняющемся 21 веке. В условиях отсутствия целостного и гармоничного взгляда и с учетом сложности цивилизационного и геополитического контекстов армянских государств, крайне важно представлять хотя бы контуры военного пространства Армении.
В силу объективных и субъективных причин, Армения сегодня не в состоянии разработать весь необходимый теоретический и концептуальный базис военно-политического пространства армянских государств и вынуждена импортировать идеи, стратегии и концепции, развиваемые в иной культурной и социальной среде. Осознавая необходимость и вынужденность такого шага, элита армянства обязана отнестись к нему ответственно, избегая эклектичности и строго следуя принципу соответствия новых идей как основополагающим, базисным ценностям Армянского мира и цивилизации, так и реальной социально-политической обстановке в армянских государствах.
Сам процесс такого заимствования нельзя однозначно квалифицировать как отрицательный, так как мир идей и стратегий достаточно многообразен и универсален и крайне важно иметь как можно более широкий диапазон для выбора. Это повышает шансы отобрать и адаптировать к армянской реальности наиболее близкие и адекватные ей идеи и концепции. При таком отборе критически важным становится понимание места Армении и Армянского Нагорья в мировом цивилизационном, культурном и идеологическом пространстве.
Армения, безусловно, принадлежит к общей европейской духовной Традиции. Именно поэтому в работе рассматриваются идеи и теории европейского мира, военная культура которого оказалась наиболее успешной на протяжении последних веков. Принадлежность к европейскому миру позволяет Армении относительно безболезненно адаптировать современные за- 1
Р.Арзуманян
падные идеи и стратегические концепции, восстанавливая тем самым прерванные веками отсутствия государственности армянские военные культуру и традиции. Без сомнения, успешность такого рода «переноса» идей в армянскую реальность требует интенсивной работы всей интеллектуальной элиты Армении.
Критичность военных идей и военной культуры. Рассмотрение некоторых аспектов западной военной культуры и стратегии требует осознания того факта, что в данной сфере практически невозможно сказать что-то новое. Культура и стратегия опираются на устойчивые во времени паттерны мышления, изменение которых происходит достаточно редко и связано со сменой эпох в истории человечества. Это означает, что философские системы, теории и концепции, лежащие в основе современной западной военной культуры и стратегической мысли, разрабатывались на протяжении последних двух тысячелетий и аккумулируют в себе опыт многих поколений.
Такое отношение к рассматриваемой теме следует признать объективным и во многом оправданным, так как война и стратегия, меняя формы и способы выражения, сохраняют свою природу неизменной. Новые теоретики войны и стратегии (стратегисты) в своих попытках понять и интерпретировать наблюдаемые ими явления обращаются к тысячелетнему наследию военной мысли, пытаясь там найти ответы на новые вызовы, с которыми сталкивается общество в своем развитии [2, р. 3]. Попытки понять окружающую военную реальность, наряду с необходимостью изучать противника, требуют познания самого себя, своего общества, являющегося важнейшим элементом победы. Данная истина была осознана уже в Древнем Китае и сформулирована Сунь-Цзы (Sun Tzu), великим китайским военным мыслителем [3, p. 84].
Несмотря на постоянство интеллектуального багажа в обществе, тем не менее, существует своего рода «мода» на те или иные идеи, которые оказываются наиболее востребованными на конкретном отрезке общественного развития. Очевидно, что интеллектуальная мода, как и любая другая, изменчива по самой своей сути и рано или поздно приходит время, когда очередная «большая идея» уступает место новой [2, p. 3]. Устойчивое развитие и безопасность общества во многом зависят от способности его элиты эффективно работать с новыми идеями, его умения разглядеть за новыми формами и интерпретациями старые идеи и подходы, облегчая тем самым задачу формирования адекватного отклика на новые вызовы. При этом важно понимать,
Р.Арзуманян
что новые идеи часто получают неожиданное даже для их авторов развитие и, как писал Джон Грей (John Gray), «история идей подчиняется закону иронии. Идеи имеют последствия, и никогда или редко только те, которые ожидали или желали их авторы. Очень часто они противоположны ожиданиям» [4, р. 27]. Понимание того, какие именно идеи являются «модными» сегодня и какие, вероятнее всего, будут наиболее актуальны завтра, является важнейшим элементом внутренней интеллектуальной «кухни» общества.
Незрелость и инфантильность элиты приводит к тому, что общество застается врасплох, сталкиваясь с новыми, набирающими силу и вес идеями, что приводит к его неадекватности и, в лучшем случае, временному параличу. Армянство на протяжении последних веков фатально опаздывало с пониманием новых тенденций и идей, которые становились затем движущими силами наступающих новых времен. Как заметил еще Айк Асатрян, «Армянин как мыслитель, интеллектуал давно стал последователем, следуя уже изношенным, исчерпанным истинам. Для армянского мышления наступает весна, когда в Европе позднее лето и уже собран урожай» [5, р. 157]. Не будет преувеличением сказать, что именно в таком отставании духовной, интеллектуальной и политической элиты армянства кроется одна из причин катастрофы начала 20 века. Мир идей и основополагающих понятий должен находиться под пристальным контролем общества и его элиты, так как неартикулированные или непонятые идеи и тенденции делают общество уязвимыми перед ними [2, рр. 7-8].
Военные идеи играют критически важную роль, так как недопонимание или неправильная их интерпретация может иметь катастрофические последствия для общества. Как отмечает Пол Хирш (Paul Hirst), «война ведется (направляется) идеями о том, как использовать оружие и военные системы, почти в той же мере, что и сами технические и организационные изменения. Идеи, таким образом, имеют критическое значение». Также большое значение и роль приобретает культура, которая «продолжает оформлять развитие и распространение (диффузию) военных знаний, осуществляя естественные адаптации, которые будет трудно предсказать» [6, р. 9]. То есть критичность военной культуры и идей объясняется также принципиальной сложностью контроля мира идей и процессов распространения новых военных знаний и технологий.
Внедрение новой идеи в общество проходит ряд фаз. На первом этапе она формулируется генераторами и усваивается так называемыми ранними последователями идеи. На следующем этапе она распространяется среди группы влиятельных лидеров, способных повлиять на ее внедрение в ткань
<21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г.
Р. Арзуманян
общества, что способствует иницированию процесса адаптации. Возникающая при этом положительная обратная связь приводит к взрыву и распространению идеи во всем обществе, за исключением наиболее консервативной ее части. Идея становится естественной и неотъемлемой частью интеллектуального багажа общества [7, pp. 233-234].
К сожалению, оформление армянского видения пространства военных идей в конце 20 и начале 21 века сталкивается с рядом объективных трудностей. В основном это связано с потерей Арменией на протяжении веков государственности, что не могло не привести к постепенной деградации, а затем и практически полному прерыванию армянской военной традиции. Сохранение «осколков» государственности в ряде провинций в некоторой степени помогло сохранить в реликтовом состоянии ряда традиций и идей, что, тем не менее, являлось совершенно недостаточным для того, чтобы можно было говорить об осознанной преемственности. Без сомнения, страна, которая на протяжении многих веков до и в начале нашей эры имела статус ведущей военной державы, контролировала Армянское Нагорье, обладала соответствующей военной культурой, элитой и традициями [8].
Восстановление в 20 веке армянской государственности и одержанные победы создали необходимые предпосылки для осмысления нового военного опыта и восстановления прерванных традиций армянского военного мышления. Данные усилия, безусловно, требуют глубокого знания общемировой сокровищницы военных идей, а также армянской истории и культуры.
Технологичность и разрывы в западной военной культуры. Важнейшей функцией военной культуры является исключение эффекта неожиданности, когда общество застается врасплох при столкновении с новой реальностью [2, р. 28]. Очевидно, что количество факторов как внутри общества, так и вне его, которые могут инициировать неожиданное и непредвиденное развитие событий, огромно. Тем не менее, важнейшим элементом военной культуры является анализ возможных сценариев развития общества с выявлением наиболее опасных из них.
Одной из черт западной военной культуры является ее технологичность, позволяющая говорить о ней как о машинно-ориентированной [9]. С наступлением информационной эпохи данные тенденции только усилились. Технологии проникают практически во все страты западного общества, которое пока не в состоянии сформировать адекватный отклик на происходящие изменения [10, рр. 14-26]. Склонность западной культуры абсолютизировать место и роль технологий была замечена достаточно давно и, в том числе, ис39
Р. Арзуманян
<21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г.
следовалась в рамках других культур. В настоящее время наиболее рьяными критиками попыток оформления данных тенденций в военной культуре как новой, качественно иной реальности являются китайские исследователи. В частности, они утверждают, что «высокие технологии в целом, включая и информационные технологии, не могут стать синонимом будущей войны. Последние, являясь одним из видов высоких технологий современной эпохи, заняли, на первый взгляд, важные позиции в современных системах вооружения. Однако этого совершенно недостаточно, чтобы данное явление получило название войны» [11, р. 2].
Другой важной чертой западной и, в частности, американской военной культуры является проведение четкой границы между военной и политической сферами общества. Американской культуре глубоко чуждо какое-либо размывание границы между политикой и военной сферой, когда мирная жизнь есть забота «гражданских», а ведение войны — это задача и обязанности военных профессионалов [12, ch. 1]. Очевидно, что такое строгое разделение имеет свои плюсы, однако война и политика тесно взаимосвязаны, непрерывно взаимодействуют и взаимовлияют друг на друга, что делает такое разделение достаточно искусственным [13, рр. 109-149].
Получается, что военный истеблишмент США, особенно в действующей армии, воспитан в духе Гельмута фон Мольтке (Helmuth Graf von Molt-ke), начальника германского генерального штаба в 1857-88 гг., согласно которому война должна вестись в рамках требований военной науки и искусства, а не политики [14, p. 17]. Мольтке, приравнивая политику к национальной (гранд) стратегии, утверждает, что, хотя политика и определяет цели войны и даже может менять их в течение военной кампании, тем не менее, она не имеет права вмешиваться в ее проведение [15, pp. 287-293, английский перевод см. [16]]. Тем самым происходит своего рода абсолютизация роли военного профессионала, который «в очередной раз становится мастером военной профессии» [17, pp. XIII-XIV], а проведение военной кампании диктуется скорее закономерностями войны, нежели чего-то другого.
Ирония заключается в том, что в свое время именно Мольтке выступал за сохранение гражданского контроля над военными, что должно было предохранить общество от приобретения последними доминирующего влияния при принятии политических решений и ведении войны. Понимая всю опасность милитаризации общества, подчиняющей своей логике все общественные процессы, Мольтке говорил о необходимости создания противовеса военной машине [14, p. 17]. Отметим, что, в отличие от действующей армии, у военных теоретиков и аналитиков США принято ориентироваться на «мне40
Р.Арзуманян
ние» политических кругов, которое, в свою очередь, диктуется логикой политических событий, а не требованиями военной науки [2, р. 1].
Традиция сохранения гражданского контроля над военной сферой и проведения четкого разграничения между военной силой и политикой является яркой иллюстрацией проблемы двойственности в западном обществе. Анализируя американское общество, достаточно сложно понять, кто формирует в нем лицо войны — политические лидеры или военные профессионалы, владеющие военным искусством и принимающие участие в боевых действиях [2, рр. 12-13]. По мнению ряда историков и политологов, результатом такой раздвоенности становится неэффективность военной машины, что рассматривается как неизбежная плата за сохранение гражданского контроля над армией. Причем необходимости контроля придается абсолютный статус, позволяющий избежать эрозии с течением времени [18, рр. 9-60].
Таким образом, логика проведения войны оказывается под контролем политиков, а значит — гражданских лиц, которые получают право вмешиваться в ход боевых действий, механизм организации и проведения войны, что может привести к выработке неэффективных военных решений и, соответственно, негативным последствиям [19, рр. 429-458]. Тем не менее, за «гражданскими» сохраняется право на ошибку, незнание и неправильное понимание армии, являющееся естественным следствием военного непрофессионализма [20, р. 154].
В своих крайних выражениях «подозрительность» политиков по отношению к военным, их частое и неоправданное вмешательство в процесс выработки и принятия военных решений ставит под вопрос необходимость военной профессии как таковой. Критерием профессионализма в любой сфере деятельности выступают знания и опыт. Общество, выказывая доверие знаниям и опыту конкретных профессионалов, распространяет его на всю профессию. Если политические лидеры вмешиваются в проведение военной кампании, это означает, что необходимое доверие к военным как профессионалам отсутствует, или оно недостаточно глубоко. То есть, по мнению политиков, объем знаний, на который опирается военная профессиональная деятельность, недостаточен для принятия решений, касающихся войны и, значит, военной профессии нельзя предоставлять соответствующие полномочия. Доведение до логического конца цепочки рассуждений приводит к выводу, что говорить о военном профессионализме и военных профессионалах становится некорректным и, следовательно, военная деятельность может осуществляться любителями и дилетантами [21, р. 3-18].
Другим негативным результатом искусственного и сознательного раз41
Р. Арзуманян
<21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г.
деления военной сферы и политики становится тот факт, что война перестает рассматриваться холистически — как некая целостность и неотъемлемая часть общественной жизни, а военная мысль избегает рассмотрения задач трансформирования военной победы в стратегический и политический успех. Это приводит к появлению разрывов, преодоление которых превращается в отдельную и не только академическую проблему [14, pp. VI-VII].
Разрывы распространяются на область западного стратегического мышления, когда политики сосредотачивают свое внимание на процессах, предшествующих войне, и оформлении ее результатов, в то время как военные концентрируются на проведении военных кампаний и боевых действиях [14, р. 7]. Результатом становится различное видение войны политическими и военными лидерами, что отражатеся на принимаемых решениях в области стратегического планирования, формирования бюджета и пр. Ярким примером данной проблемы может служить Германия, потерпевшая на протяжении 30 лет поражение в двух мировых войнах, что уже трудно квалифицировать как случайность [2, р. 15]. И это несмотря на старый афоризм, что «пока ты не воевал с немцами, ты не знаешь, что такое война на самом деле» [10, p. 19].
Правильное видение проблемы является первым шагом на пути ее преодоления, и интеллектуальная элита западного мира считает, что таковым должно стать признание наличия у западного общества системных трудностей в трансформации военной победы в стратегический и политический успех. На следующем этапе данное понимание должно оформиться в соответствующую политику по трансформации всей военной сферы [2, p. 17].
Проблемами западной военной культуры занимался и Виктор Девис Гансон (Victor Davis Hanson), также пришедший к выводу о доминирования в ней идеи «лобового сражения, уничтожающего противника», когда война рассматривается в качестве инструмента, позволяющего «сделать то, что не в состоянии сделать политика»1 [22, pp. 20-22]. В большинстве своем западная стратегическая мысль исходит из того, что именно политика инициирует войну, которая, однако, становится скорее искаженной альтернативой политики, нежели ее логическим продолжением [24, pp. 23-40], вынуждая Гансона согласиться с германским девизом, что война «есть нечто большее, чем кажется»2.
Тот факт, что на протяжении еще достаточно долго периода времени Армения будет решать задачу выживания в крайне сложной внешнеполитической обстановке, приводит к тому, что проблема упорядочения взаимоот- 1 2
<21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г.
Р. Арзуманян
ношений между политической и военной сферами общества не рассматривается в качестве первоочередной задачи. Тем не менее, надо понимать, что чем раньше в обществе начнутся дискуссии по данному поводу, тем больше шансов, что армянству удастся найти адекватное «армянское видение» данной проблемы.
Очевидно, что в таких важных вопросах попытки необдуманного использования чужого опыта является недопустимым. Это тем актуальнее, что западная военная элита в настоящее время пытается решить проблему разрывов в стратегическом мышлении, с которыми неизбежно столкнется и армянская государственность, если она выберет путь необдуманного заимствования чужих схем и решений.
С другой стороны, Армянский мир в свое время успешно справился с проблемами, приведшими к разрывам в европейском духовном пространстве, и сумел сохранить свою целостность и гармонию1. Это означает, что Армения имеет все необходимые предпосылки и для сохранения целостности армянского идейного и интеллектуального пространства и успешного преодоления пока что потенциальной проблемы разрывов между политикой и сферой войны.
Американское видение войны (American way of war) редко выходит за пределы задачи достижения военной победы и успеха в военной кампании и вынуждает согласиться с точкой зрения Рассела Уигли (Russell Weigley), что это скорее видение сражения, нежели войны, и мы сталкиваемся с незрелостью и определенным несоответствием между термином и его реальным содержанием [14, p. 1]. События последних лет показывают, что США остаются в общем контексте западной военной культуры, а американская военная машина продолжает вести боевые действия и кампании, но не войну. И это несмотря на то, что США имеют достаточно нелицеприятный исторический опыт неспособности трансформировать военную победу в политический успех, а затем и желаемое послевоенное устройство. США как и прежде застаются врасплох, когда сталкиваются с необходимостью вести войну после окончания военной кампании. На первый взгляд представляется, что эффект неожиданности может быть достаточно легко преодолен через соответствующее стратегическое образование, правильную кадровую политику и пр. Однако проблема намного глубже и уходит корнями в военную культуру и проведение чрезмерно четкой грани между войной и политикой [2, pp. 16-17]. 1
Р. Арзуманян
<21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г.
Видение войны в западной военной культуре. Хотя принято проводить различия в видении войны у различных европейских государств и США, тем не менее, все они находятся в общем контексте западной военной культуры. Военный истеблишмент каждой из западных стран, разрабатывая собственные военные доктрины, стратегию и тактику, тем не менее, весьма схоже реагирует на вызовы в области геополитики, социально-политической сфере. Основной целью войны для западных обществ по-прежнему остается разгром вооруженных сил противника, и если данная цель сегодня открыто не артикулируется, то она присутствует в той или иной форме в мышлении, образовании и пр. [25]. Западная военная культура рассматривает факт разгрома вооруженных сил противника, захват его столицы как признак окончания войны и начала процесса послевоенных переговоров. То есть боевые действия и война, вопреки точке зрения того же Клаузевица, рассматриваются скорее как альтернатива последующему переговорному процессу, нежели как их органичная часть [14, р. 1].
Серьезные дискуссии вокруг американского видения войны начались в начале 70-х годов 20 века после публикации монографии Рассела Уигли «Американское видение войны» (The American Way of War) [28]. Исследовав, каким образом велись войны на протяжении американской истории, Уигли пришел к выводу, что США придерживаются стратегии нанесения сокрушительного военного поражения противнику через его изнурение или уничтожение [28, p. 475]. Результаты, полученные Уигли в рамках исследования американской истории, в целом применимы ко всей западной военной культуры, и германское видение войны, сформулированное Мольтке, во многом совпадает с американским [15] (английский перевод см. [16]).
В монографии «Свирепые войны за мир» (Savage Wars of Peace), опубликованной в 2002, Макс Бут (Max Boot), исследуя историю проведения США так называемых малых войн на протяжении всей американской истории, приходит к выводу, что США обладают несколькими видениями войны [29]. Бут показывает, что малые войны, которые он называет «империалистическими», не воздействуя непосредственно на жизненные интересы страны, тем не менее, внесли большой вклад в становление США в качестве мировой силы. В заключительном анализе Бут, рассматривая и комбинируя оба видения войны, скорее подтверждает тезис Уигли, нежели опровергает его [29, р. XVI].
Очевидно, что пока что рано говорить об армянском видении войны, однако анализ результатов арцахской войны 1988-1994гг. показывает, что Армения остается в рамках западного видения войны и культуры, что не могло не привести к объективным для данного пути проблемам поствоенного мира.
<21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г.
Р. Арзуманян
Демилитаризация западной культуры. В настоящее время налицо явные симптомы того, что культура старых европейских государств становится все более и более «демилитаризованной» [30]. Данное явление вписывается в попытки реализации одного из утопических проектов европейской мысли, связанного с избавлением общества от армии, когда «социальный прогресс», разрешение всех социальных противоречий и пр. делает армию ненужной. Общество преодолевает «внутреннюю дикость» и больше не нуждается в социальных институтах, являющихся инструментом и источником насилия [31]. Ярким примером данной традиции является кантовский трактат «К вечному миру», где описывается федерация просвещенных республик, в которой «постоянные армии (miles perpetuus) со временем должны полностью исчезнуть», так как, созданные для войны, они провоцируют ее [32, pp. 257-347].
Демилитаризация культуры «Старой Европы» является также следствием сложившегося геополитического контекста, когда европейцы не испытывают необходимости серьезно относиться к собственной обороне. На протяжении последних 50 лет западноевропейское общество предпочитает находиться под защитой стратегического зонтика США и игнорирует сигналы о происходящих изменениях [2, pp. 211-222]. Отношение к войне как к неприемлемому социальному явлению и инструменту должно быть признано временным и неустойчивым, и «наложенное табу на войну испарится как утренний туман, если или, скорее всего, когда начнут возвращаться плохие времена стратегической ненадежности» [10, p. 24].
В течение 90-х гг. 20 века в США появились мифы об отвращении американцев к насилию, вступлении мира в период пост-героических войн, когда фактор личности, человеческая воля на войне начинают играть подчиненную, второстепенную роль [33, pp. 109-222]. Некоторые ученые высказывали точку зрения, что на фоне происходящих глубоких изменений в военной сфере и обществе в целом, формирующихся новых культурных табу, работающих в глобальном домейне, война перестает быть практическим инструментом политики и становится морально неприемлемой [34, pp. 275-297]. Одним из важных факторов, оказывающих влияние на делигитимизацию войны, являются глобальные масс-медиа. Прямые «он-лайн» включения в боевые действия позволяют донести нелицеприятное, жестокое лицо войны буквально до каждого дома. Однако отвращение к войне и военному насилию становится результатом не столько морального осуждения, сколько возмущения тем фактом, что она становится медиа-бизнесом и своего рода спортом, что приводит к размыванию традиционного образа военного и военной профессии в обществе [35].
Р. Арзуманян
<21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г.
Проблемы «трансформации» западной военной культуры. Современный мир, стремительно меняясь, усложняется и становится все более непредсказуемым, что приводит к несоответствию сферы безопасности общества появляющимся новым угрозам [7, р. 2]. Мир обретает все большую нелинейность, в то время как в обществе в целом, его силовых структурах, продолжает господствовать линейные культура, мышление и образование [36, рр. 123-153]. Тем не менее, в военном истеблишменте Запада зреет понимание, что адекватный отклик на вызовы новой эпохи, включая и трансформацию военной сферы, должен происходить на основе терминологии и понятийного аппарата парадигмы нелинейности [37, рр. 48-49].
С другой стороны, при реализации рекомендаций о необходимости изменений в военной культуре, связанных с трансформацией военной сферы и сферы безопасности, следует избегать крайностей. Должно быть понимание того, что культура по своей природе более инерционна, нежели политика, и исключает прямые воздействия на себя. Проекты непосредственного воздействия на культуру во все времена относились к утопиям, и, признавая несоответствие культуры новым временам, необходимо понимать, что она в исторически обозримое время останется таковой. Призывы «трансформировать культуру» следует признать неадекватными и все, что остается, — констатировать это и учитывать ее несоответствие требованиям новой эпохи [38].
Культура и культурный базис, отражая глубинные паттерны социального поведения, являются первичными по отношению к политике и войне. Это означает, что способность западного общества и его вооруженных сил адаптироваться к происходящим изменениям в любом случае оказывается ограниченной лабильностью и адекватностью его культуры. С другой стороны, западная культура в высшей степени пластична и, сохраняя ряд фундаментальных параметров, разрешает широкий спектр заимствований и влияний из других культур [2, р. 22].
Хотя военные мыслители всех времен и народов едины во мнении, что природа войны универсальна и неизменна, тем не менее, конкретная война является культурным феноменом, зависящим от контекста, большого числа факторов и социальных норм, принятых в данном обществе. Война имеет несколько контекстов, важнейшими из которых являются технологический, политический, социальный и культурный, причем серьезные исследователи и стратегисты всегда подчеркивали важнейшую роль культуры, в том числе стратегической культуры [39, ch. 5].
В ряде исследований отмечается, что в последнее время определяющая роль в формировании военной стратегии США, ее видения войны играет
<21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г.
Р. Арзуманян
скорее геополитический контекст, нежели культура. Это связывается с нелинейными тектоническими сдвигами в мировой политической системе и геополитической революцией последних десятилетий и, следовательно, носит временный характер [40]. Тем не менее, уже очевидно, что выводы ряда теоретиков, утверждавших, что в информационную эпоху география и, соответственно, геополитика перестают быть решающим фактором мировой политики, оказались не соответствующими действительности. Территория, как и прежде, продолжает играть ведущую роль в истории, а афоризм «информационные технологии не выращивают картофеля» по-прежнему остается справедливым, выполняя роль обратной стороны медали глобального информационного общества [10, р. 23].
Прерывание традиций армянской военной культуры, будучи безусловно отрицательным фактом, с другой стороны создало уникальную возможность их возрождения «с чистого листа». Армянская государственность имеет редкий шанс, выстраивая военную сферу, не принимать во внимание фактор инерционности военной культуры и традций. Очевидно, что при этом имеется опасность своего рода «релятивизма», когда общество, дезориентируясь, отрывается от социального, исторического и прочих контекстов эпохи. В случае Армении гарантом стабильности и успешности такого строительства становится армянская культура, ее целостность и неразрывность на протяжении всей истории Армянского мира1.
Новая культурная парадигма западного мира. Следствием безусловной победы США в Холодной войне, а также понимания ее культурной основы стала новая мировая парадигма западного полушария (The Western Hemisphere New World Paradigm), выстроенная на основе феномена «американской исключительности». Исключительность США обосновывалась, в частности, их моральным превосходством, способностью успешно решать задачу создания новой идентичности и нации, а также интеграции иммигрантов в американское общество [43, p. 7]. «Фундаментальная вера США в свою исключительность зиждется на их справедливости и моральном превосходстве над другими нациями» [44, p. 8].
Опирающаяся на культуру подавляющая военная мощь США и возникающая вследствие этого неизбежная эйфория приводили к выводу о безусловном культурном превосходстве. В мире не осталось «достойного соперника», и американская культура провозглашалась самой могущественной в истории человечества. Рано или поздно она разрушит все соперничающие тра- 1
Р. Арзуманян
<21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г.
диционные культуры, которые не в состоянии выдержать конкуренции. Попытки прямого сопротивления культурному натиску должны только приветствоваться, так как, будучи обречены на провал, они отвлекают внимание и энергию обществ, не позволяя им сосредоточиться на формировании адекватного отклика на американский вызов. С данной точки зрения все фундаменталистские, авторитарные методы сопротивления должны быть признаны способствующими увеличению американского культурного, а значит и военного превосходства [45, pp. 4-14]. Очевидно, что такая прямая и неприкрытая культурная агрессия США натолкнулась на адекватный отпор со стороны традиционных обществ, результатом чего стало резкое падение притягательности американской культуры [43, р. 1] и рост антиамериканизма: «Антиамериканизм в настоящее время похож на мировую религию» [46].
Надо отдать должное американской элите, достаточно быстро оценившей, что источником враждебности являются попытки прямой трансплантации в глобальном масштабе американской культуры в другие общества. В настоящее время наблюдаются попытки переориентации США на использование непрямых стратегий, которые, однако, вступают в противоречие с глубинными паттернами и «инстинктами» американской культуры [47, р. 185]. США пытаются разработать и внедрить новые методы культурной экспансии, опирающиеся на дух и максиму полковника Лоуренса: «Не делай и не старайся делать много собственными руками. Лучше арабы сделают это сносно, нежели ты блестяще. Это их война, и ты помогаешь им одержать победу, а не выигрываешь ее за них» [48]. Тем самым ключевым элементом конструктивной национальной стратегии объявляется видение «мира таким, каков он есть, а не таким, каким он должен быть, или таким, каким мы его хотим видеть» [49, р. 2]. Это означает, что западная военная и стратегическая мысль на очередном витке своего развития вновь пришла к пониманию критической важности культуры и культурного контекста, которые не есть нечто абстрактное или нейтральное при рассмотрении проблем войны [50, p. 588].
В этом смысле безусловный вес армянской культуры, ее принадлежность западной духовной Традиции создает благоприятные предпосылки для становления и развития военной сферы Армении. На фоне изменяющихся оценок роли и места культуры наработанный в течение тысячелетий культурный базис армянства становится своего рода гарантом его состоятельности. Армения, сделав заявку на возрождение военных традиций и кул?
