ЧРЕЗВЫЧАЙНАЯ ФУНКЦИЯ ГОСУДАРСТВА: ОЗДОРОВЛЕНИЕ ОБЩНОСТИ РОССИЙСКИХ ПРЕДПРИНИМАТЕЛЕЙ

С.Г. КАРА-МУРЗА профессор, главный научный сотрудник ИСПИ РАН"

Чрезвычайная функция государства: оздоровление общности российских предпринимателей

В реформе, начавшейся в конце 80-х гг., перед государством встала сложная проблема - рекрутирование и формирование совершенно новой для России социокультурной общности частных предпринимателей, владельцев капитала.

Предпринимательство всегда предполагает не только экономический, но и духовно-нравственный проект. Обе части важны для достижения легитимности этой деятельности, а без нее никакое предприятие не добьется успеха. В СССР сообщество предпринимателей (пусть не частных) было важной частью элиты и государства .

При рыночной экономике общность частных предпринимателей также становится необходимым партнером государства (и в то же время клиентом, соучастником в коррупции и в большой мере врагом чиновников госаппарата). К задаче воспитания новых собственников народного хозяйства политическая власть в постсоветской России не была готова ни теоретически, ни на опыте - формирование сообщества предпринимателей пришлось вести в форсированном темпе и в значительной мере не так, как предполагалось. Это углубило кризис. Но и сейчас эта проблема актуальна.

Надо сказать, что и в царской России становление предпринимательства буржуазного (а не сословного) типа происходило сложно, и это поспособствовало ослаблению монархии и углублению противоречий, приведших к револю* Кара-Мурза Сергей Георгиевич, e-mail: skaramur@yandex.ru

ции. В отличие от западного капитализма, где представители крупной буржуазии начинали как предприниматели-пионеры, российский капитализм с самого начала складывался в основном как акционерный. Крупные капиталисты современного толка происходили в России не из предпринимателей, а из числа управленцев - директоров акционерных обществ и банков, чиновников, поначалу не имевших больших личных капиталов. Крупные московские («старорусские») капиталисты вроде Рябушинских, Морозовых или Мамонтовых начинали часто как распорядители денег старообрядческих общин. По своему типу мышления и этической основы и те, и другие не походили на западных буржуа-индивидуалистов.

«Масса» буржуазии в России была очень мала1. В Москве, согласно переписи 1902 г., было 1394 хозяев фабрично-заводских заведений, включая мелкие. 82% предпринимателей входили в состав старых ремесленно-торговых сословий и не испытывали острой нужды в переустройстве общества на либерально-буржуазный лад.

Многочисленные попытки основать политические партии буржуазии («собственников») не увенчались успехом. Одним из парадоксов России было то, что за расширение возможностей буржуазного развития боролись партии, не являющиеся буржуазными ни по своему социальному составу, ни по идеологии.

Та небольшая часть крупных капиталистов, которая смогла войти в симбиоз с «импортированным» зрелым западным капитализмом, после 1905 г. заняла столь радикальную социал-дарвинистскую антидемократическую позицию, что вступила в конфликт с господствующими в России культурными нормами.

Не получила буржуазия в России и того религиозно освященного положения, которое дали западной буржуазии протестантизм и тесно связанное с ним Просвещение. Российские буржуазные либералы были романтиками, обреченными выступать против зрелого и бюрократического государственного и иностранного капитализма.

М. Вебер приводит фундаментальный довод: к моменту первой революции в России понятие «собственность» утратило свой священный ореол даже для представителей буржуазии в либеральном движении. Это понятие вообще не фигурирует среди главных программных требований этого движения. Как пишет один из исследователей трудов Ве-бера, «таким образом, ценность, бывшая мотором буржуазно-демократических революций в Западной Европе, в России ассоциируется с консерватизмом, а в данных политических обстоятельствах даже просто с силами реакции».

Интеллигенция, восприняв западные либеральные и демократические идеи, в то же время не стала буржуазной. Ее социальная философия (не сводимая ни к какой конкретной идеологии) представляла собой противоречивое сочетание идеалов свободы с мессианским, в основе своей религиозным идеалом правды и справедливости.

В результате русская интеллигенция, проведя огромную работу по разрушению легитимности самодержавия, не смогла взять на себя легитимацию государства буржуазного. Напротив, значительная и авторитетная часть интеллигенции заняла определенно антикапиталистические позиции. Интеллигенция не видела в буржуазности импульса к «социальному творчеству», но зато слишком бросалось в глаза «отрицание равенства». И, в общем, заметного успеха кампания по смычке интеллигенции с буржуазией не имела.

Но и дворянство, очень влиятельное сословие России, стало после 1905 г. антибуржуазным, пусть и «справа». Его неприятие либерально-капиталистического строя стало фундаментальным. Газета «Утро России», которая издавалась на деньги крупного капитала (Рябушинские, С.Н. Третьяков и др.), писала в 1910 г.: «Дворянину и буржуа нельзя уже стало вместе оставаться на плечах народа: одному из них приходится уходить».

Таким образом, российская буржуазия, не успев сложиться как «класс-для-себя», со своей идеологией, проектом, организацией, информационной и нормативной системой, оказалась без эффективных социальных союзников и в конфликте с государством. Она смогла лишь свергнуть монархию (с помощью Запада), разрушить прежнюю государственность и Империю, но не смогла сформировать дееспособную власть и госаппарат, не завоевала легитимности и в октябре 1917 г. сошла со сцены. Генетического

родства с культурой русской буржуазии новые собственники России конца ХХ в. не имеют.

Генезис современного предпринимательства России

Сложности формирования российской буржуазии 90-х гг. предвиделись уже в 1989-1991 гг. В тот момент было достаточно людей, одержимых духом предпринимательства. Они хотели созидательной работы вне иерархии государственных предприятий и учреждений. Ценными кадрами могли стать отслужившие офицеры и квалифицированные рабочие и инженеры. Они стали бы работать в тесном контакте с государством, и им можно было бы вручить капитал.

В научных учреждениях делались разработки с учетом опыта начала ХХ в. и либеральных реформ за рубежом (в Испании, в Китае, на Тайване). Было видно, что синтез культуры России с частной собственностью - большая и сложная проблема, и было почти очевидно, что разрубить ее, как «гордиев узел», не удастся. Тяга к накоплению собственности была в России предосудительной, недаром М. Вебер видел в этом главное препятствие развитию капитализма.

Современный капитализм и буржуазное общество могли быть построены на Западе потому, что им предшествовало построение новой нравственной матрицы - протестантской этики. Она задала путь, предложила людям новый способ служения Богу, инструментом которого, в частности, была нажива. Именно в частности как один из инструментов, а не как идеальная цель. Новое представление о добре и связанный с ним новый тип знания, порожденные Реформацией, легитимировали новое жизнеустройство, оправдали страдания населения.

Ничего похожего не имело места в эпоху Горбачева-Ельцина. За первые десять лет перестройки и реформы сервильное обществоведение много сделало, чтобы вообще устранить из мировоззренческой матрицы экономической элиты понятия греха и нравственности, заменив их критерием экономической эффективности.

Бердяев отмечал важную особенность: «Русская борьба против буржуазности, русское неприятие буржуазного мира... Для России характерно и очень отличает ее от Запада, что у нас не было и не будет значительной и влиятельной буржуазной идеологии»1. Если так, то напролом лезть было глупо, нужен был общественный договор, учитывающий культурные ограничения.

Но решение было принято в закрытом порядке, ученые-консерваторы» не были допущены к обсуждению. Сложился альянс части номенклатуры с теневыми и даже преступными группами, которые окрепли во время перестройки. Выбор доктрины реформ России преследовал латентные политические цели - демонтаж советской политической системы, ликвидацию Варшавского блока и самого СССР.

В 2001 г. А. Чубайс дал интервью о ваучерной приватизации. Он сказал: «Мы занимались не сбором денег, а уничтожением коммунизма. Это разные задачи, с разной ценой... Мы знали, что каждый проданный завод - это гвоздь в крышку гроба коммунизма. Дорого ли, дёшево, бесплатно, с приплатой - двадцатый вопрос, двадцатый. А первый вопрос один: каждый появившийся частный собственник в России -это необратимость. Это необратимость. Приватизация в России до 97 года вообще не была экономическим процессом. Она решала главную задачу - остановить коммунизм. Эту задачу мы решили. Мы решили её полностью»2.

Однако оправдать этот выбор конъюнктурной политической задачей нельзя, так как этот выбор породил порочный круг, который надолго блокировал и возможность консолидации общества, и восстановление хозяйства, и модернизацию всего бытия России. Разорвать этот порочный круг будет исключительно трудно и, возможно, не удастся без политического насилия.

Приватизация привела к избыточным разрушениям народного хозяйства и общества, каких не требовалось для решения политической задачи. Она привела к такому глубокому регрессу России, что объективно оценивается как большая операция в «войне наций» (или даже цивилизаций).

Опыт 25 лет подтвердил прогнозы: в самой доктрине была допущена фундаментальная ошибка. Ее авторы игнорировали тот факт, что любой хозяйственный уклад имеет под собой определенную мировоззренческую основу. Ни в одной стране, которая проводила индустриализацию, не до1 Бердяев Н. Русская идея // Вопросы философии, 1990, № 1.

пускали возникновения частного предпринимательства, не связанного какой-либо этической системой.

Капиталистическая экономика западного типа базируется на специфической культурной основе, во многих смыслах несовместимой с культурой России. В Западной Европе и США предприятия создавали пуритане с жесткой этикой -прибыль вкладывалась в производство и науку, а не в капризы и мотовство. «Дух капитализма» западного типа имеет специфические религиозные корни, определенную картину мира, определенный тип рациональности и мышления, определенную этику. И это в одинаковой мере важно и для предпринимателей, и для рабочих.

В Японии и потом в Юго-Восточной Азии сложился «конфуцианский капитализм», организованный государством на основе межсословного договора, корнями уходящего в Х1 в. Япония, когда ей надо было создавать современную промышленность («Реставрация Мэйдзи»), отправила в Европу самураев учиться на предпринимателей, а ремесленников - на инженеров. Это была, как и у пуритан, форма служения. А социальную форму для организации промышленных предприятий японское государство нашло в форме контракта между самураями, ремесленниками и крестьянами. Возникла другая форма предпринимательства, чем в западном капитализме, но также созданная на жесткой этической матрице. Некоторые российские экономисты даже считают, что по социальной организации японское предприятие ближе к социалистическому, а не частному капиталистическому западного типа.

Предпринимательство Тайваня, доктрина которого была выработана Гоминданом (хотя и при поддержке США), подчинялось этике еще более «социалистической», чем в Японии. В ходе индустриализации в 50-60-е гг. там резко сократилось социальное расслоение. Была проведена форсированная программа экономического развития (1960-1974 гг.). Успех ее во многом был предопределен ликвидацией бедности и быстрым сокращением расслоения общества по доходам. Децильный фондовый коэффициент, составлявший в 1953 г. 30,4, сократился до 19,3 в 1961 г., а потом был резко сокращен до 8,6 в 1964 г. и 6,8 в 1972 г. КНР - особый случай даже из этого ряда, ее этика предпринимательства заставляет даже рассеянных по миру китайских бизнесменов финансировать развитие родины.

Русский капитализм Х!Х - начала ХХ в. был многим обязан общинам старообрядцев, которые вручали сбережения общины для создания фабрик молодым образованным выходцам из общины. Но в России 90-х гг. готовую промышленность вручили людям, лишенным всяких нравственных обязательств перед производством, зачастую не знающим и не любящим его. Редкие исключения не изменили общей картины.

Общий вывод такой. Не может возникнуть успешной рыночной экономики, если общность частных предпринимателей, которым дают право распоряжаться капиталами, не связана жесткими этическими нормами, нарушение которых карается санкциями уже не только государством, а и самим сообществом. Напротив, реформаторы 90-х в России исходили из того, что ослабление государственного контроля и надзора, свобода от обыденных для советского времени норм, увеличение для частного капитала масштаба и разнообразия свобод и льгот приведут к появлению дееспособного и ответственного предпринимателя.

Это - глубокое заблуждение. Эффективный и ответственный предприниматель - продукт большой системы социальных, культурных и экономических усилий государства и общества. Без этой системы уход государства приводит лишь к появлению хищного антисоциального и антинационального культурно-исторического типа, который начинает доминировать в сообществе.

Не были учтены даже выводы самих теоретиков рыночной экономики. А. Смит заканчивает первый том своей главной книги «Богатство народов» предостережением о культурных особенностях предпринимателей. Он писал: «К предложению об издании какого-либо нового закона или регулирующих правил, относящихся к торговле, которое исходит из этого класса, надо всегда относиться с величайшей осторожностью; его следует принимать только после продолжительного и всестороннего рассмотрения, с чрезвычайно тщательным, но и чрезвычайно подозрительным вниманием. Оно [предложение] ведь исходит из того класса людей, интересы которых не совпадают с интересами общества, который обычно заинтересован в том, чтобы вводить общество в заблуждение и даже угнетать его,

который действительно во многих случаях и вводил его в заблуждение и угнетал»1.

Более того, исследователь трудов Смита Т. Линдгрен в книге «Социальная философия Адама Смита» (1973 г.) писал, что главной задачей политэкономии была не проблема эффективности, а совместимость правил социальной практики с принципами справедливости, которые разделяет большинство населения. По словам Линдгрена, «Смит был убежден, что справедливость, а не эффективность является sine qua non любого общества».

Об этом пишет и философ К.А. Свасьян: «После наспех проведенной перестройки, началась пересадка: диковинный эксперимент социал-мичуринцев, вознамерившихся скрестить хоругвь с либертарианством и выращивать протестантские культуры на православном камне веры. Эти начитавшиеся в свое время Макса Вебера шестидесятники ухитрились упустить из виду очевидное: чтобы капитализм возникал из духа аскетической этики, а не из разбоя вчерашних комсомольских выскочек, выскочивших вдруг из своих закрытых партийных кормушек в «закрома родины»,

потребовалась бы, как минимум, религиозная реформация

с заменой православия трансплантатом кальвинизма» .

С самого начала легализованная общность предпринимателей старалась дистанцироваться от массы еще советских людей и их этических норм. Было введено понятие, которое претендовало даже на то, что бизнес-сообщество станет новым народом. Кто такие «новые русские»? Это тот небольшой новый народ, который собирались создать, чтобы он стал демосом. Предполагалось, что он составит примерно 10% населения, остальные будут охлосом. Но эти проекты начала 1990-х годов быстро свернули - в массовом сознании «новые русские» симпатий не вызвали.

Власть реформаторов в 90-е гг. не просто не задала чего-то похожего на протестантскую этику, она сформировала ее антипод - этику расхитителя средств производства и жизнеобеспечения страны. Этот провал надо закрывать, но пока такой программы не выдвигается.

Но дело не только в символической сфере. Само наделение собственностью производилось по механизмам и критериям, которые сразу разрушили остатки и так хлипкой этической основы предпринимательства.

Приватизация как «родовая травма» российского предпринимательства

В 1991 г. Верховный Совет СССР, а затем и Верховный Совет РСФСР приняли законы о приватизации промышленных предприятий, а в 1992-1993 гг. эта массовая («ваучерная») приватизации была проведена так торопливо, что даже игнорировали закон и провели ее по Указу Ельцина.

Эта приватизация является самой крупной в истории человечества акцией по экспроприации - изъятию собственности у одного социального субъекта и передаче ее другому. При этом никакого общественного диалога не было, власть и не спрашивала согласия собственника на приватизацию. По своим масштабам и последствиям она не идет ни в какое сравнение с другой известной нам экспроприацией - национализацией промышленности в 1918 г. Тогда большинство крупнейших заводов и до этого были государственными (казенными), а основная часть промышленного капитала в России принадлежала иностранным фирмам стран, совершивших интервенцию. Поэтому национализация непосредственно коснулась очень небольшой части буржуазии, которая к тому же была в России очень немногочисленной.

Совершенно иной характер носила экспроприация промышленности в 90-е гг. ХХ в. Теперь небольшой группе «частных собственников» была передана огромная промышленность, которая изначально была вся построена как единая государственная система. Это был производственный организм совершенно нового типа, не известного прежде. Он был важным основанием российской цивилизации индустриальной эпохи ХХ в.

Предприятия, которые сохранились после 7 лет I Мировой и Гражданской войн (1914-1921 гг.) и были национализированы, производили всего 0,17% объема производства промышленности СССР 1990 г. После 1991 г. была приватизирована промышленность, полностью созданная советским народом - в основном, поколениями, родившимися после 1920 г.

Советская промышленность представляла собой систему, созданную как единый сросшийся с государством организм. Подобия с западным или дореволюционным российским хозяйством советская промышленность не имеет. Никаких теоретических разработок для переделки такого хозяйства в рыночную экономику западного типа у реформаторов не было.

Промышленность России, в отличие от промышленности, построенной Западом за 200 лет, создавалась в условиях форсированной индустриализации - почти как в боевых условиях. Приватизация - это изъятие промышленных предприятий у народа, который их построил и содержал, вкладывая в них свой неоплаченный труд и ограничивая себя даже в скудном потреблении,чтобы оставить потомкам сильную и независимую страну. Так тогда понимали это дело те, кто строил заводы и на них работал1.

Каха Бендукидзе, аспирант-биохимик, получил «Уралмаш». Он дал интервью английской газете «Файненшл тайме» и говорил, что «мы получили "Уралмаш" за одну сотую его стоимости». Это неверно - за одну тысячную стоимости. И в первый же год получил чистой прибыли 20 млн. долл.

Это было принято как оскорбление нации.

Уже в 1994 г., еще в ходе приватизации, они наблюдали важное явление: неприятие приватизации сочеталось с молчанием населения. Многие тогда замечали, что это молчание - признак гораздо более глубокого отрицания, чем явные протесты, митинги и демонстрации. Это был признак социальной ненависти, разрыв коммуникаций - как молчание индейцев во время геноцида.

Вот вывод большого общероссийского исследования, проведенного в июне 1996 г.: «Радикальные реформы, начатые в 1992 году, получили свою оценку не только на выборах, но и в массовом сознании. Абсолютное большинство россиян (92% опрошенных) убеждено, что "современное российское общество устроено так, что простые люди не получают справедливой доли общенародного богатства". Эта несправедливость связывается в массовом сознании с итогами приватизации, которые, по мнению 3/4 опрошенных, являют1 Нельзя забывать, что в то же время были экспроприированы 450 млрд. долл. накоплений населения (в государственном Сбербанке). Эти деньги тоже пошли на создание общности современных российских бизнесменов.

ся ничем иным, как "грабежом трудового народа" (15% не согласны с такой оценкой, остальные затруднились с ответом).

Девять из десяти взрослых жителей страны считают, что "основные отрасли промышленности, транспорт, связь должны быть собственностью государства, принадлежать всему народу, а не группе людей". Серьезные аналитики и политики не имеют права не учитывать такую позицию трудящегося населения страны, как бы они ее ни оценивали.

Данные опроса подтвердили ранее сделанный вывод о происходящем ныне процессе преобразования латентной ценностной структуры общественного мнения в форме конфликтного сосуществования традиционных русских коллективистских ценностей, убеждений социалистического характера, укоренившихся в предшествующую эпоху, и демократических ценностей, индивидуалистических и буржуазно-либеральных взглядов на жизнь»1.

Вот главное: 75% населения воспринимали приватизацию как грабеж. Эта травма была так глубока, что произошел раскол общества по ценностным основаниям. Социолог Р.Х. Симонян писал в 2012 г.: «На общественное настроение, возникшее после 1990-х, оказали решающее влияние даже не материальные потери, как бы они ни были велики, а обман... Ограбление со временем может забыться, но публичное унижение - глубокий психологический шрам, который постоянно напоминает о себе. Как писал в этой связи М. Вебер, "нация простит ущемление ее интересов, но не простит оскорбление ее достоинства". Проведенное в мае 2011 г. исследование по общероссийской репрезентативной выборке ИС РАН под руководством М. Горшкова показало: доля россиян, которые считают, что реформы были проведены во благо страны, по-прежнему исключительно мала - всего 6%»2.

Через 15 после начала приватизации, уже и в новом поколении, оценка не изменилась.

Второй удар - «создание» олигархов

Крупный российский капитал, верхушку которого представляют «олигархи», был создан в ходе программы прива1 Рукавишников В.О., Рукавишникова Т.П., Золотых А.Д., Шестаков Ю.Ю. В чем едино «расколотое общество»? // СОЦИС, 1997, № 6.

тизации через залоговые аукционы (1995 г.). Эта программа стала важным шагом в углублении коррупции властной верхушки и огосударствлении преступного мира.

Сам А. Чубайс говорил о залоговых аукционах так: «Что такое залоговые аукционы 95-го года? Это было формирование крупного российского капитала искусственным способом. Далеко не безупречным... Мы действительно получили искажение равных правил игры, давление на правительство с целью получить индивидуальные преимущества,

к сожалению, нередко успешное. Получили мощную силу,

зачастую ни во что не ставящую государство» .

А. Чубайс представлял цель залоговых аукционов 19951996 гг. как политическую. Он говорил в интервью в 2010 г.: «Моя позиция вообще такая неэкономическая. Я до сих пор считаю, что залоговые аукционы создали политическую базу для необратимого разгрома коммунистов на выборах в 1996 году. Это же были настоящие "командные высоты", крупнейшие предприятия страны с "красными директорами" во главе. И этого одного достаточно, чтобы считать их позитивным явлением. И ты поэтому должен согласиться, что результаты выборов появились в значительной степени благодаря залоговым аукционам»2.

Залоговые аукционы воспринимались как криминальный раздел национального достояния России и в среде российских ученых-«рыночников», и западными экономистами. Е. Ясин излагает смысл залоговых аукционов так: «Ельцин нарушил тогдашнюю Конституцию, то есть прибег к государственному перевороту. Это позволило удержать курс на реформы. Единственным социальным слоем, готовым тогда поддержать Ельцина, был крупный бизнес. За свои услуги он хотел получить лакомые куски государственной собственности. Кроме того, они хотели прямо влиять на политику. Так появились олигархи»3.

Капиталы, полученные предпринимателями в ходе приватизации, легитимности не обрели, и это состояние не меняется. Неожиданно для социологов, отрицательное отношение к приватизации не «забывается», а передается из поколения в поколение. В этой ситуации от государства требуется программа по «реабилитации» сословия предпринимателей и их воспитанию. Это методологически сложная политическая задача, но ее надо решать.

Предприниматели как руководители производства

Капитал, полученный общностью предпринимателей, не получает легитимности и потому, что их действия в 90-е гг. нанесли большой ущерб народному хозяйству и населению.

В ходе и после приватизации собственники расчленили те целостные системы, которые строились изначально как комбинаты, на разрозненные предприятия. Это было сделано из чисто конъюнктурной возможности превратить в ликвидность часть ресурсов предприятий, что сразу же ударило по промышленности. И сразу же были «выдавлены» в теневую экономику (в челноки, ларечники и пр.) около 10 млн. рабочих и инженеров - золотой фонд любой индустриально развитой страны. В основном они постепенно опустились на «социальное дно». Так новые собственники стали агентом разрушения общности промышленных рабочих.

Социолог Б.И. Максимов пишет: «С наступлением кардинальных реформ положение рабочих ухудшалось, притом практически по всем параметрам, относительно прежнего состояния и в сравнении с другими социально-профессиональными группами работников.

Занятость рабочих - первая, пожалуй, наибольшая проблема... Число безработных доходило до 15%; нагрузка на 1 вакансию - до 27 человек; неполная занятость в промышленности была в 2-2,5 раза выше среднего уровня.

Если учесть среднее время поиска работы ("нахождения в состоянии безработного") и замещение одних групп безработных другими, то получится, что прошли через статус незанятого с 1992 г. по 1998 г. примерно по 10 млн. каждый год и всего более 60 млн. человек; из них рабочие составляли около 67%, т. е. более 40 млн. человек»1.

Приватизация превратилась в программу деиндустриализации России (западные авторы говорят даже о демо-дернизации). Это было важной частью всей доктрины реформы, но социальным субъектом деиндустриализации стала именно общность частных предпринимателей.

Отношение предпринимателей к большинству населения

Возникшая общность предпринимателей поразила людей своим социал-дарвинизмом, который всегда был чужд культуре России.

В прессе заявления в таком духе стали обычными с самого начала реформы, и их поток не иссякает. Вот сентенция 2005 г.: «Глупо отрицать, что олигархические капиталы в России выросли на общенародной собственности (была у нас когда-то такая). Наши ротшильды взяли то, что плохо лежало, а некоторые и вовсе залезли в карман государству. Но давайте зададимся вопросом: так ли уж это несправедливо? И вообще уместно ли в данной ситуации ставить вопрос о справедливости? Судить об олигархах с точки зрения морали - все равно что ругать львов за то, что они поедают антилоп. Они - элита общества и потому руководствуются иными, нежели обычные люди, принципами.

Да, российские олигархи лишены нравственных предрассудков. Но только благодаря этому они и выжили в прямом смысле этого слова и выдвинулись на первые роли в жесточайшей конкурентной борьбе, на деле доказав свое право владеть лучшими кусками российской экономики. Нас же не удивляет, почему самый сильный и опытный лев не охотится, но тем не менее первым поедает добычу, которую ему приносят члены прайда. Таков закон природы: сильнейшему достается все. Человеческое общество по своей природе мало чем отличается от прайда. На вершине социальной пирамиды и оказываются самые оборотистые и проворные»1.

Примечательно, что у идеологов российского предпринимательства метафора хищника очень популярна. Вице-президент РСПП И. Юргенс так объяснял необходимость освободить предпринимателей от контроля государства (интервью «Независимой газете» 17.09.2004 г.): «Хищник в неволе не

размножается. А именно хищники, т.е. крупные предприниматели, готовые рисковать и своей шкурой, и шкурой других, -именно они вытаскивали экономики рыночного типа».

Идеологи реформы создавали фантастический образ трудящихся в целом и рабочих особенно. Масса статей проникнута социальным расизмом. Произошло практически полное отчуждение рабочих от участия в управлении на уровне предприятий, исключение их из общественно-политической жизни в масштабах общества. Социолог Б.И. Максимов писал: «Российские работодатели демонстрировали буквально иррациональную нетерпимость к участию рабочих в управлении».

Предприниматели как культурный тип

Экономическая элита (предприниматели), оказывая большое влияние на государство, владея почти всей совокупностью рабочих мест и почти всеми СМИ, непосредственно влияет на шкалу ценностей и поведение большой части населения. Культура этой общности сказывается на судьбе страны.

В 1992 г. группа ведущих иностранных экспертов (социологов и экономистов) под руководством М. Кастельса посетила Москву. Она провела интенсивные дискуссии с членами Правительства РФ и составила доклад Правительству России, который был опубликован лишь в 2010 г. Эксперты среди прочего так охарактеризовали общности, которым в ходе приватизации передавалась основная масса промышленной собственности: «В настоящий момент все они так или иначе демонстрируют паразитическое поведение, их действия носят не инвестиционный, а спекулятивный характер, свойственный в большей мере странам "третьего мира". Такая ситуация характерна скорее не для зарождающегося, а для вырождающегося капитализма. Фактически идет процесс передела накопленной собственности, а не создание нового богатства. В этих условиях исключительно либеральная экономическая политика, основанная на непродуманной и неконтролируемой распродаже государственной собственности, обречена на провал, что приведет лишь к усилению власти спекулятивных групп в российской экономике...

Резюмируя все сказанное, мы утверждаем, что существующая концепция массовой приватизации является главной ошибкой, которую Россия может совершить в ближайший год реформ»1.

Политолог И. Калинин указывает на атрофию у общности предпринимателей политической идентичности. Это -тяжелый дефект сообщества, в руках которого находятся рычаги народного хозяйства. Он пишет: «Отсутствие собственного исторического проекта, через осуществление которого могла бы реализовываться политическая субъективность, компенсируется за счет паразитирования на прошлом. В этом смысле активизация исторической политики есть симптом исчезновения политического, когда вопрос о политической идентичности переформулируется как вопрос о принадлежности к исторической традиции»2.

Он пишет, с каким героическим прошлым идентифицирует себя нынешняя экономическая элита: она «переселяется в помещичьи усадьбы и подмосковные замки, развешивая по стенам картины Никаса Софронова, изображающие их владельцев в виде мифических или реальных исторических персонажей и имитирующие знаменитые полотна прошлого».

Отсутствие жесткой этической платформы у новых собственников капитала сдвинуло хозяйство к спекуляциям и погружению в долговую яму. Только Россия выбралась из финансового кризиса 2008-2010 гг., истратив на спасение банков и олигархов почти все накопления (и, видимо, утратив часть активов) - и опять банки и предприятия набрали за границей долгов. На 1 июля 2014 г. внешний долг России составил 732,8 мдрд. долл.

И ради таких «рачительных хозяев» ввергли половину населения в бедствие, расчленили страну и потеряли половину производственного потенциала!

Криминализация экономики

Культурная травма разрушения страны и привычного жизнеустройства погрузила российское общество в тяжелую социальную болезнь - аномию (безнормность). Особенно сильно она сказалась на новой, еще не устоявшейся общности предпринимателей. Осенью 2009 г.по заказу Российского союза промышленников и предпринимателей

ВЦИОМ провел ежегодный опрос 1200 предпринимателей, представлявших крупные, средние и малые предприятия промышленности и строительства, транспорта и связи, обслуживания и торговли в 40 субъектах России. Был задан один вопрос и получены такие ответы.

Как Вам кажется, что сегодня для предприятия важнее -соблюдение буквы закона или «правил игры», принятых в «бизнес-сообществе»? (закрытый вопрос, один ответ)

Соблюдение буквы закона 36 45 20

Соблюдение «правил игры» в бизнес-сообществе 51 41 69

Затрудняюсь ответить см

Одно из главных зол, которые совершила эта общность - она стала быстро коррумпировать госаппарат. Коррупция создала лазейки для теневой экономики и организованной преступности. Это резко снизило уровень управляемости страны - издержки в этой сфере резко возросли, и кардинальное постепенное оздоровление потребует много времени и больших затрат.

Точечные наказания не оказывают системного воздействия, реальная идеология реформы легитимирует коррупцию, интеллектуальная элита реформаторов лоббирует выведение этой преступности из уголовного права. Результатом стала криминализация экономики.

Вот заключение криминалистов Ю.В. Голика и А.И. Коро-беева о состоянии на начало десятилетия XXI в.: «В криминальные отношения в настоящее время вовлечены 40% предпринимателей и 66% всех коммерческих структур. Организованной преступностью установлен контроль над 35 тыс. хозяйствующих субъектов, среди которых 400 банков, 47 бирж, 1,5 тыс. предприятий государственного сектора. Поборами мафии обложено 70-80% приватизированных предприятий и коммерческих банков. Размер дани составляет 10-20% от оборота, а нередко превышает половину балансовой прибыли предприятий. По некоторым данным, примерно 30% состава высшей элиты в России составляют

представители легализованного теневого капитала, органи1

зованной преступности» .

Это - одна из непосредственных причин провала рыночной реформы в России. «Сословие» предпринимателей формировалось в России неправовым и антисоциальным способом захвата и распределения общенародной собственности - и оказалось повязанн