Спросить
Войти
полагался на силу союзников и на веру в простой, «сермяжный» народ, который, в отличие от интеллигенции, как ему казалось, любит его. Грандиозные патриотические манифестации чрезвычайно ему нравились. Он продолжал считать себя самодержцем, и в военные годы не будучи готовым идти на уступки обществу.
Между тем испытания войной Россия не выдержала не только из-за своей неготовности к большой войне, но и прежде всего из-за неэффективности авторитарного режима, давно не отвечавшего вызовам времени и порождавшего «внутреннего врага» (массовые движения и деятельность либералов и революционеров). Собственно, это было одной из главных причин краха других трех империй. Первая мировая война показала, что их время миновало.
«Священное единение», возможно, было бы эффективным и «пролонгированным» при другом политическом строе. Во Франции и в Великобритании, например, власть и общество выдержали напряжение войны. «Западные демократии» оказались крепче авторитарных империй. «Священное согласие» в России оказалось лишь скоропреходящим, хотя и поучительным эпизодом Первой мировой войны (с. 200).
В.М. Шевырин
В монографии Лори Манчестер (США) исследуется жизнь сыновей служителей церкви, которые для своей деятельности выбрали секулярные сферы. Уйдя из своего сословия, они тем не менее сохраняли традиции отцов в своих моральных принципах и идейных воззрениях. Общность воспитания и образования поповичей формировала их самосознание как весьма однородной группы интеллигенции, противостоящей по своему этосу интеллигентам-дворянам. В отличие от дворян, проникшихся западными культурными нормами секулярной цивилизации, поповичи были уверены в
своей роли лидеров русского народа на пути к построению рая на земле, для них было характерно авторитарное мышление и стремление подчинять личные интересы общественным. За привычными политическими группами русской интеллигенции Лори Манчестер обнаруживает более глубокие коллективные идентичности и разломы, когда революционеры и монархисты зачастую оказываются родственными душами.
Книга, написанная на широком круге источников и прежде всего архивных (автор изучил 74 фонда из более чем десяти центральных и местных архивохранилищ России), состоит из «Введения», восьми глав («Происхождение поповичей: Карикатура и реальность»; «Светские сословия в оценках поповичей»; «Святое сословие»; «Детство как земной рай»; «Мученичество в школе»; «Священный исход»; «В поисках спасения»; «Биографии поповичей: становление современного самосознания») и «Заключения». В работе имеются приложение и указатели (источников, литературы и именной). В основу исследования легли автобиографические документы сыновей клириков.
Массовый исход поповичей из кастово замкнутого духовного сословия стал возможен, считает автор, благодаря попыткам разрушить традиционную структуру общества, предпринятым властями в годы Великих реформ. Та тонкая струйка, которую составляли поповичи, сумевшие покинуть духовное сословие до 1860-х годов, разрослась во второй половине XIX в. до мощного потока. Вступая в состав светского общества, поповичи становились носителями новаций - как и все образованные профессионалы из числа простолюдинов и маргинальных групп, «выбившиеся в люди» в эпоху Нового времени в разных странах мира. Сталкиваясь с неприязнью общества, в котором доминировало дворянство, а нередко и с враждебностью властей, поповичи особенно остро чувствовали связь с традициями своего сословия. Они так и не превратились в граждан современного типа, воспринимавших остальных членов общества как равных. В этом отношении они являли собой пример незавершенности российской модернизации, ставшей источником социальной напряженности накануне 1917 г. И все же было бы ошибкой считать, полагает автор, что поповичи - всего лишь один из «недоделанных продуктов» преобразований. Большинство поповичей
добровольно покинули свое сословие и не примкнули к культуре большинства потому, что таков был их сознательный выбор.
Уходя «в мир», поповичи становились частью российской интеллигенции - совокупности индивидуумов, «которые были убеждены, что способны пересоздать и себя, и окружавшее их общество» (с. 10). Выражением самосознания, характерного для интеллигентов, служила определенная система ценностей, сквозь призму которой они воспринимали окружающий мир. Присущий интеллигенции этос влиял на ее отношение к ключевым вопросам современности - таким, как формирование национальной идентичности, утверждение гражданского равенства и справедливости, формы ответственности различных социальных слоев перед обществом, пути интеграции крестьянства в активную общественную жизнь, ответ на вызовы капиталистической экономики. Составными частями интеллигентского этоса были социальный активизм, безоговорочная преданность общественному благу, отрицание своекорыстных интересов. Характерно для интеллигентов было и стремление к самосовершенствованию и улучшению окружающего мира. Выполнение всеохватной миссии, которую интеллигенция возложила на себя, требовало от нее строгого следования определенному этическому кодексу в профессиональной деятельности и личной жизни. Хотя интеллигенты всегда осмысливали свое бытие в моральных терминах, интеллигентский этос все в меньшей степени служил стимулом для критической самооценки. Он превращался в руководство к действию, по мере того как поповичи занимали все более прочные позиции в образовательных институтах и сфере свободных профессий.
Два образованных сословия России - духовенство и дворянство - стали носителями особых, отличающихся одна от другой традиций. Расхождению между сословными культурами способствовали также дворянский антиклерикализм, бедность и приниженность духовенства, тяготение части дворянства к западным исповеданиям, многонациональный состав российского «благородного сословия».
Для некоторых из детей клириков церковные ценности были не более чем традицией, для других - частью современности. Наличие у духовенства особой сословной культуры позволяло поповичам выделять различные системы ценностей в наследии отцов.
В конечном счете мировоззренческие установки верующих и неверующих выходцев из духовенства во многом оставались схожими. Сходство усиливалось по мере того, как модернизация размывала границы между «светским» и «духовным».
Традиционные определения секуляризации обычно характеризуют это явление как «приватизацию» религии в рамках модер-низационных процессов. В представлении Л. Манчестер секуляризация предполагает проникновение элементов религиозности в новые сферы общественной жизни, такие как политическая борьба и профессиональная деятельность. Секуляризация в этом смысле может парадоксальным образом не столько уменьшить, сколько усилить влияние религии. В то же время религиозные принципы, будучи приложены к задачам секулярного характера, невольно «обобщаются» или «переориентируются». В современном мире религия отнюдь не является делом лишь личного благочестия - ее элементы (пусть зачастую и в секуляризованной форме) влияют на личную жизнь, профессиональную и политическую деятельность образованных людей. Подобное понимание секуляризации, предполагающее не столько противостояние, сколько взаимодействие между религией и современностью, применимо к анализу развития как «отсталой» России, так и «прогрессивного» Запада.
Один из ключевых концептов, заимствованных миром у России, - это понятие интеллигенции. Автор считает, что русская интеллигенция была глубже укоренена в традициях России, чем в культуре Западной Европы. Западный мир испытал глубокое воздействие со стороны русской интеллигенции, хотя никогда не представал перед ней в своем истинном облике.
Свершавшаяся в среде поповичей секуляризация церковной традиции вовсе не была одним из симптомов пресловутой русской «самобытности» - наоборот, она, с одной стороны, позволяла выходцам из духовной среды играть роль посредников между православной стариной и современностью, а с другой - делала их связующим звеном между Россией и Западом.
Этос и особый облик интеллигенции формировались благодаря усилиям как дворян, так и выходцев из духовенства, однако большую роль в развитии данных процессов сыграли также конфликты и взаимодействие между этими группами. В результате, несмотря на заявления лидеров интеллигенции о ее «всеохватном»
характере, основанном на ее «надклассовом» или «надсословном» сознании, накануне революции она сталкивалась с теми же проблемами и внутренними противоречиями, что и остальные слои населения России.
Формированию гражданского общества и среднего класса мешали не только конфликты между этническими группами или между имущими и неимущими: его затрудняла и борьба между представителями образованного общества по вопросу о том, кто возглавит нацию. Эта борьба основывалась, помимо политических разногласий, и на более глубоких отличиях между людьми - на их социальном происхождении.
Поповичи использовали мемуары, чтобы показать, насколько духовное происхождение важно для их «коллективной памяти». Сыновья духовных лиц боролись и за утверждение собственной генеалогии российской интеллигенции, подчеркивая свою роль в развитии национального самосознания и культуры.
Саморепрезентация поповичей во всех текстах - опубликованных и неопубликованных, отличается относительной однородностью, что говорит о внутреннем единстве поповичей как социальной группы.
Формируя самосознание своей группы, поповичи опирались на комплекс прескриптивных норм, которые использовало духовенство. Сходство между прескриптивными (назидательными) текстами, с одной стороны, и автобиографиями поповичей и представителей духовенства - с другой, подтверждает обоснованность заявлений сыновей духовных лиц об источниках своего самосознания.
Анализ автобиографических документов поповичей продемонстрировал необычайное постоянство их воззрений - постоянство, на которое не влияли ни род занятий, ни политические пристрастия, ни принадлежность к тому или иному поколению. В отличие от интеллигентов-дворян, чьи ценности сильно менялись от поколения к поколению и зависели от политических предпочтений, коллективное самосознание сыновей служителей церкви оставалось явлением устойчивым, не зависевшим от времени и места. Устойчивость «морального кодекса» поповичей на протяжении длительного времени позволяет утверждать, что он опирался скорее на традиции духовного сословия, нежели на заимствование этоса других групп интеллигенции.
В пореформенной России поповичи составляли приблизительно 1% населения ее центральных губерний. Они занимались самыми разными видами деятельности, включая преподавание в духовных академиях и семинариях.
На рубеже веков в сознании части образованного общества произошел важный сдвиг, в рамках которого именно «поповские» ценности начали рассматриваться как достойная альтернатива отживающей культуре «благородного сословия». Постепенно поповичи начали восприниматься как типичные представители интеллигенции.
Основными факторами, воздействовавшими на повседневную жизнь клириков, были их социальная изоляция, сосредоточенность на церковной службе, влияние сословно замкнутой системы духовного образования, материальная зависимость от прихожан, отсутствие значительных сбережений, беззащитность перед лицом монашеской иерархии и светских властей. Парадоксальным образом эти особые черты уклада клириков обусловили их особую роль в жизни России. Духовенство играло роль «культурного посредника» между сословиями, сглаживая колоссальный разрыв между элитой и народными массами, творя собственную культуру, которая во многих отношениях была привлекательной для представителей других социальных групп. В сочинениях поповичей и их отцов сословное своеобразие духовенства осмыслено не в виде недостатка, а как достоинство - орудие борьбы с противниками-дворянами и предпосылка для лидерства в рядах интеллигенции.
Подчеркивая в своих писаниях всю важность и значение клира как особой группы общества, поповичи опирались на усвоенную из церковной литературы веру в то, что духовные лица и их близкие являли собой «святое сословие». Критерием для оценки свершений духовенства было предписываемое ему «образцовое благочестие», а не те нормы, которые использовались при анализе жизни светских сословий. В собственных глазах поповичи были «благословенным потомством». Для детей клириков мир детства был тем потерянным раем, в котором сущее совпадало с должным. Детство, в котором царили семейные нормы родного сословия, было для поповичей прототипом идеального сообщества, образцом для преобразования окружающего мира. Связь со «святым сословием» -как и способность объединять в одном лице народ и интеллигенцию - подкрепляла в глазах поповичей их право на то, чтобы выступать в качестве лидеров русского общества.
Спускаясь на землю из «небесных сфер» мира детства, дети клириков, однако, должны были сделать промежуточную остановку в бурсе - духовной школе. Овеянная мифами и внушавшая ужас, бурса давала поповичам опыт, который впоследствии для многих из них служил оправданием ухода из духовного сословия. Бурса знаменовала для детей клириков разрыв со счастливым детством и вводила их в область страданий, без которых нельзя было обрести святости.
«Несмотря на тяготы, которые они претерпели в бурсе, и даже благодаря им выходцы из клира имели возможность подчеркнуть свое моральное превосходство над дворянами, обучавшимися в гимназиях» (с. 207). Поповичи выделяли в бурсе группы, полярно противоположные друг другу. Когда поповичи оказывались вне бурсы, двоичная модель распространялась на оценку светского общества. Сыновья клириков - «вопреки основным постулатам теории секуляризма - стремились, уходя "в мир", сохранить унаследованные от предков ценности и даже утвердить их в среде светского общества» (с. 255).
Поповичи не просто стремились сблизить мирское и религиозное. Они связывали собственное благо с успехом своей миссии моральных вождей общества. «Выходцы из духовенства особо остро ощущали ответственность за страну, превосходя в этом отношении общественных деятелей - представителей светских сословий» (с. 290).
Представавший перед ними чужой и часто враждебный общественный уклад требовалось преобразовать в нечто похожее на блаженный мир их детства, усилив в сознании интеллигенции исконно присущие ей начала утопического коллективизма.
Возможно, потому, что сельское детство воспринималось поповичами как время блаженства, они охотнее всего примыкали к народническому крылу революционного движения. Участие выходцев из клира в революционном движении достигло апогея в 1870-е годы, тогда они составляли 20-25% революционеров. Среди большевиков, вступивших в партию до 1917 г., насчитывалось всего 0,4% поповичей. Из 46 человек, входивших в ЦК партии социал-демократов, к числу выходцев из духовенства принадлежал всего
один. Через большевистский ЦК в 1903-1918 гг. прошло 59 человек, поповичей же среди них было всего двое. Ничтожное количество выходцев из клира насчитывалось и в составе центральных комитетов других партий - кадетов, октябристов, «Союза русского народа» (с. 306).
Свято верившие в свою правоту, убежденные в собственном превосходстве над окружающими, сыновья клириков не желали подчиняться партийной дисциплине. Они полагали, что отстаивают благо России в целом, а не интересы какой-либо группировки или социального слоя. Духовные лица и их сыновья подчеркивали свою надпартийность. Убежденность поповичей в том, что они являются носителями некой абсолютной истины, представляла собой секуляризацию идеи пастырской власти - идеи, унаследованной от отцов.
Для поповичей понятие правды было наполнено особо глубоким смыслом - они связывали его с наставлениями, полученными в бурсе и вычитанными из церковно-назидательной литературы. Поповичи самых разных политических взглядов - отнюдь не только революционеры - выступали в качестве борцов за социальную справедливость, связывая с этой борьбой исполнение своей миссии по отношению к светскому обществу.
Видя в себе борцов за лучшее будущее, выходцы из клира полагали, что им пристало некое аскетическое самоограничение. Исконный, церковный аскетизм основывался на принципе отрицания «мира». Поповичи, уходя «в мир», переосмысливали этот идеал, подвергая его секуляризации.
Многие поповичи заявляли о своем равнодушии к материальной стороне жизни, отличавшем их от большинства окружающих. Современники признавали, что именно выходцы из клира привнесли в русское революционное движение элементы религиозного миросозерцания. Радикальная интеллигенция однозначно склонна была ставить общественное выше частного.
Поповичи, несмотря на свою репутацию «реалистов», были, по сути, крайними идеалистами в том, что касалось присущего им отрицания материальной сферы. В конечном счете, на какой бы стезе выходцы из клира ни стремились действовать, везде их ждало разочарование. Собственные профессиональные достижения их никогда до конца не удовлетворяли, да и в политике постоянно приходилось идти на компромиссы, что в корне противоречило
убеждениям поповичей. Люди, с которыми приходилось иметь дело сыновьям клириков, были далеки от совершенства, окружающий мир никак не удавалось преобразовать в рай на земле. Как и любая утопия, миссия поповичей была обречена на поражение.
Как и все представители образованного общества, они были хорошо знакомы с сочинениями западных авторов. Однако особое влияние на них оказали модели поведения и мышления, связанные с многовековыми традициями духовного сословия. Особенно заметным было воздействие на поповичей социально-пастырского движения, развивавшегося в среде духовенства с середины XIX в. Анализ этого движения позволяет серьезно скорректировать антиклерикальные стереотипы, распространенные в российской и западной научной литературе. Часто можно встретить характеристику русского духовенства как сословия ленивого, жадного, безграмотного, склонного к пьянству. Между тем в реальности большинство клириков высоко ценили трудолюбие, ученость, стремились перенести ценности аскетизма в сферу мирской деятельности, с неприязнью относились к потребительству и стяжанию. Конечно, существовал разрыв между высокими идеалами и повседневной жизнью духовенства, материальной нуждой, необходимостью постоянно искать средства для обеспечения семьи. Но если клирик и совершал предосудительный поступок, он сознавал, что это - нарушение, отход от идеала. Столь характерный для интеллигентов-поповичей принцип служения народу был, по сути, продолжением идей социально-пастырского движения. С профессиональной деятельностью клира, особенностями его социального положения был связан и ряд других аспектов мировоззрения поповичей, отличавших их от дворян-интеллигентов. Выходцы из духовной среды считали себя носителями образцового благочестия, особой нравственной чистоты и подлинно национального самосознания, что позволяло им претендовать на роль моральных лидеров общества.
Сохраняя обособленность в среде интеллигенции, поповичи в то же время оказали серьезное воздействие на ее духовное развитие. Влияние выходцев из клира определялось двумя факторами. Во-первых, типичное для поповичей отрицание аристократизма было характерно и для представителей других общественных слоев, не принадлежавших к «благородному сословию». Во-вторых,
сами интеллигенты-дворяне во второй половине XIX в. все сильнее склонялись к новым принципам, присущим самосознанию сыновей клириков. В целом идейные установки интеллигентов-дворян вовсе не так сильно расходились с воззрениями выходцев из духовенства, как это пытались изобразить поповичи. Если бы такой разрыв действительно существовал, вряд ли сыновья клириков смогли бы столь быстро влиться в состав светских профессий и общественных движений. Союз интеллигентов из дворян и поповичей стал возможен потому, что обе социальные группы унаследовали от предков этос службы, а многие популярные среди дворянства культурные течения (в частности, романтизм) испытали сильное влияние идей христианства. При этом поповичи, в отличие от дворян, открыто опирались на религиозную традицию, воспринимавшуюся в рамках идей романтизма как воплощение русской национальной культуры. Опора на традиции клира также порождала ощущение неразрывной связи с предшествующими поколениями. В эпоху подъема национального самосознания это значительно укрепляло позиции поповичей.
Выходцы из клира были воплощением современного типа личности, но «современность» эта была особого рода. Для поповичей не было характерно сугубо секулярное или индивидуалистическое понимание личности. Свою миссию они видели в борьбе за коллективное спасение. Сыновья клириков исходили из тесной взаимосвязи общественного и частного, личности и коллектива. Картина сословного прошлого, которую конструировали поповичи в своих сочинениях, во многом была «изобретением» - в духе той тенденции «изобретения традиций», которая была широко распространена в эпоху Нового времени и служила средством повысить сплоченность общества перед лицом вызовов модернизации.
Носители современного самосознания - образованные, внешне приверженные принципам секуляризма, - могли осмысливать мир в категориях, во многом унаследованных от прошлого. Нельзя сказать, что модернизация связана с упадком религии и ее уходом в частную сферу, - ни в XIX в., ни в наши дни для этого не находится достаточных оснований.
Попытка подчинить несовершенную действительность абстрактным идеалам, презрение к компромиссу, ненависть к дворянской элите, отсутствие чувства вины перед народом, безоговорочная вера в свое лидерство, в превосходство над остальными общественными группами, авторитаризм мышления, тенденция оценивать человека не на основе личных качеств, а в зависимости от того, к какой общественной группе он принадлежит, - все эти особенности мировоззрения поповичей в известной степени готовили почву для трагедии, начавшейся в 1917 г. Несмотря на то что поповичи сыграли огромную роль в общественно-политическом развитии пореформенной эпохи, Октябрьскую революцию 1917 г. все-таки нельзя напрямую связывать с тем вкладом, который они внесли в формирование интеллигенции.
Черты радикального этоса не только характеризовали тех поповичей, которые придерживались революционных взглядов, но и были распространены среди поповичей в целом. Данное явление помогает понять, почему столь многие интеллигенты - и сыновья клириков, и выходцы из светских сословий, якобы воспринявшие отдельные черты мировоззрения поповичей, - могли активно действовать в Советской России, вовсе не разделяя воззрений большевиков.
Многое в ценностях поповичей соответствовало тем культурным процессам, которые разворачивались в XIX-XX вв. в странах Запада. Революционные начинания в Западной Европе не раз вдохновлялись пророчествами Священного Писания. Представители католического и протестантского клира в ходе революционных потрясений в разных странах мира иногда выступали как сторонники социальных преобразований. Связь христианства и революции в этих условиях говорит скорее о сходстве России с Западом, нежели об отличии от него.
Однако особенности социальной и политической структуры царской России влияли на секуляризацию религиозных ценностей. Кастовая замкнутость клира, его ориентация в первую очередь на ценности «не от мира сего», традиция подчинения государству -все это способствовало тому, что в России носителями социального активизма становились не столько сами священники, сколько их сыновья, уходившие из духовного сословия. Они стремились воплотить в жизнь идеалы секулярного утопизма, широко распространенные в то время в разных странах мира. «Результатом оказалось утверждение авторитарного режима, ставшего в России - как
и в ряде других государств - характерной чертой нового, XX века», -заключает автор (с. 385).
В.М. Шевырин
В книге Т. Филипповой и П. Баратова, состоящей из «Введения», трех глав и «Заключения», дается подробная характеристика образов врагов России и риторик вражды в русских сатирических изданиях периода Первой мировой войны. Образы Германии, Австро-Венгрии, Турции и Болгарии авторы рассматривают сквозь призму карикатур, зарисовок, стихотворений и иных художественных произведений.
Обращение к сатирической печати обосновывается ее распространенностью и доступностью для широкой публики. Как отмечают авторы, Первая мировая война «стала неисчерпаемым кладезем жестоких нелепостей, поводов к сарказму и горькой иронии пополам с острой досадой» (с. 10). В этом смысле журнальная сатира становилась своеобразной «отдушиной» для массового читателя, позволяла с улыбкой взглянуть на мир, погрузившийся в хаос «мировой бойни», на трудности и лишения военной повседневности. В свою очередь правительства воюющих государств смотрели на сатирическую печать как на эффективное средство для «конструирования образа врага и мобилизации общественного сознания» (там же).
Анализируя материалы сатирической прессы, авторы отмечают дифференцированный взгляд сатирических журналов на военных противников России. С одной стороны, вражеские народы получали на страницах этих изданий обобщающие черты и характеристики, за которыми читатель мог легко различить «немца», «австрийца» или «турка». С другой - журналисты изначально подчеркивали различия в истоках, причинах и мотивировке вступления в войну вражеских государств. С точки зрения авторов, идеологи-
