Спросить
Войти
НАУКА В СОВРЕМЕННОЙ КУЛЬТУРЕ
DOI: 10.17212/2075-0862-2018-1.2-3-28 УДК 31:33
СТАТИСТИКА И ИНСТИТУТЫ (РЕЦЕНЗИЯ НА КНИГУ И.И. ЕЛИСЕЕВОЙ И А.Л. ДМИТРИЕВА «ОЧЕРКИ ПО ИСТОРИИ ГОСУДАРСТВЕННОЙ СТАТИСТИКИ РОССИИ»)
Ханин Григорий Исаакович,
доктор экономических наук, профессор, профессор Сибирского института управления — филиала Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ, Россия, 630102, Новосибирск,ул. Нижегородская, 6 khanin@yandex.ru
Аннотация
Книга И.И. Елисеевой и А.Л. Дмитриева «Очерки по истории государственной статистики России» расценивается как важный шаг в изучении истории российской государственной статистики. Выделяются три этапа истории: дореволюционный, советский и постсоветский. При всей их специфике обнаруживаются и общие черты. Уровень статистики оценивается рецензентом как индикатор цивилизационного уровня страны. Наиболее тщательно авторами исследуется дореволюционный период. После весьма тусклого периода первой половины XIX века, с начала 60^ гг., в условиях рождающегося капитализма и растущей демократизации начинается период относительно успешного развития. Тем не менее уровень развитых стран достигнут не был, государственная статистическая служба оставалась слабой. Советская власть осуществила мечту российских статистиков о создании мощной государственной статистической службы. Ценные статистические работы выполнялись уже в годы Гражданской войны и нэпа. Но успешное развитие советской статистики было прервано в конце 20-х гг. с усилением политического давления. По ряду направлений исследования были прекращены, по другим фальсифицированы. Многие статистики были репрессированы. С переходом к командной экономике статистика в значительной степени была заменена учетом и надолго лишена административной самостоятельности.
Рецензент полемизирует с авторами, не соглашаясь с ними в оценке результатов статистических исследований периода нэпа и после него, оценивая их более критически. Он отмечает бесплодность статистической реформы 1948 г., критикует слабое использование авторами архивов советского и постсоветского периода. Рецензент поддерживает положительную оценку многих преобразований постсоветского периода, вернувшего стаНАУЧНЫЙ ЖУРНАЛ
тистике ее изначальное содержание, и вместе с тем отмечает явную недостоверность многих статистических данных этого периода. Материальное и кадровое положение современной российской статистики далеко от необходимого, а она сама всё еще далека от уровня в развитых странах.
Библиографическое описание для цитирования:
Ханин Г.И. Статистика и институты (рецензия на книгу И.И. Елисеевой и А.Л. Дмитриева «Очерки по истории государственной статистики России») / / Идеи и идеалы. - 2018. - № 1, т. 2. - С. 3-28. - ёо1: 10.17212/2075-0862-20181.2-3-28.
Введение
Статистика в современной России является предметом и глубоких подозрений («все статистики врут»), и глубочайшего непонимания. В качестве курьеза: когда в конце 90-х гг. меня представляли ученому совету одного из крупнейших вузов Новосибирска как нового сотрудника, ректор, доктор физико-математических наук, охарактеризовал меня как «известного статиста». Легко найти конкретных виновных в обоих явлениях. Но плодотворнее, мне кажется, попытаться найти ответ в истории отечественной статистики. Этому поможет рецензируемая книга.
В отличие от ранее издававшихся в России, СССР и РФ работ по истории статистики, авторы рассматривают историю статистики во все периоды российской истории [3]. Это не только удобно, но и очень поучительно: при всех различиях отдельных этапов история представляется как единый процесс. Появляется возможность выявить общие характеристики не только истории статистики, но и сквозь призму статистики - истории самой России, поскольку статистика является важнейшим индикатором зрелости, цивилизованности общества и государства.
Потребность в объективной количественной оценке состояния страны, которую и дает статистика, возникает только у развитых в экономическом, политическом и культурном отношении государств и обществ. Совершенно закономерно, что хозяйственный учет, как первичная форма статистики, возник первоначально в самых передовых для своего времени государствах - в Древней Греции, Древнем Риме, Двуречье, Иудее, Древнем Китае [6, с. 7-11]. В XVII веке статистическая наука появилась в передовых странах Европы, прежде всего в Англии [Там же, с. 19-24].
Не будет преувеличением сказать, что какова страна, такова у нее и статистика, и наоборот: какова статистика, такова и страна. С этой точки зрения я и проанализирую книгу. Она содержательно естественно делится на три части: досоветская, советская и постсоветская статистика. В таком порядке я их и рассмотрю. Оговорюсь: буду рассматривать только государственную статистику. В книге рассматривается и ведомственная статистика, и статистика, проводимая общественными организациями. Это обогащает, конечно, историю статистики, но выходит за рамки настоящей статьи.
Дореволюционная статистика
Я приступаю к этой главе с известной робостью, так как проблемами дореволюционной экономики и общества, тем более дореволюционной статистики, занимался от случая к случаю. Мне придется в фактической части довериться авторам, интерпретируя приводимые ими факты с учетом мировой истории статистики и собственного разумения.
Хотя первые шаги практической статистики в России были сделаны в XVIII веке [Там же, с. 57—61], авторы начинают историю дореволюционной государственной статистики с образования в России в 1802 г. министерств, которым было вменено в обязанность регулярно отчитываться о деятельности подведомственной им сферы [3, с. 11]. Здесь они справедливо отмечают, что это событие может рассматриваться лишь в качестве важной предпосылки возникновения государственной статистики, так как сама эта деятельность еще не отделилась от других структур государственного управления, да и не могла реализоваться в полной мере ввиду отсутствия статической культуры, потребности в статистических данных, отсутствия готовых к использованию методик, а также специально обученных людей, способных проводить статистическую работу. Во всём перечисленном и выражалась политическая, культурная и экономическая отсталость России от передовых западных стран. Дальнейшая история государственной статистики России — это и есть история изживания этих слабостей.
Первый статистический блин вышел комом. Как отмечают авторы, министерская и губернская статистика до 1811 г. была очень недостоверной [Там же, с. 15—17]. Важнейшей причиной было отсутствие руководящего статистического ведомства. Им в 1811 г. стало Статистическое отделение Министерства полиции (с 1819 г. МВД), которое стало первым статистическим органом. Но и он был, мягко говоря, скромным: отделение размещалось в одной комнате (!) в здании Министерства полиции. У него было только одно достоинство: его возглавлял в течение 23 лет крупный, хотя и не оригинальный, статистик К.Ф. Герман. Уроженец Данцига, он получил образование в знаменитом уже тогда Геттингенском университете, а в 1796 г. переехал в Россию, где с 1806 г. в возрасте 39 лет был избран профессором экономики и статистики Петербургского педагогического института, а затем Петербургского университета. Оценила роль статистики и
Российская академия наук, избрав его сначала экстраординарным членом, а в 1835 г. ординарным академиком. Он выпустил несколько учебников по статистике и даже в 1806—1808 гг. издавал статистический журнал (прекративший существование, подозреваю, из-за отсутствия спроса). В первом российском учебнике статистики Герман мудро писал, что «статистик есть публичный провозвестник и доброго, и худого и контролер правительства» [3, с. 20].
С таким выдающимся начальником государственная статистика должна была, казалось, расцвести. Но далеко не все от него зависело. О возможностях Германа говорит тот факт, что в его подчинении по части непосредственно статистики было лишь 4 (!) человека [Там же, с. 21]. Не горело желанием российское правительство и информировать своих подданных, а тем более заграницу о положении в стране. В середине 50-х гг. XIX века прекратилась публикация статистических сборников [Там же, с. 78]. Неоднократно вносились предложения ликвидировать Статистическое отделение, и оно лишь по случайности уцелело, находясь до 1834 г. в «бесправном положении» [Там же, с. 26]. И с этим Герман ничего не мог сделать. Статистика определенно властям мешала. Им не нужны были «контролеры правительства».
Тем не менее жизнь всё-таки требовала развития статистики в России, и в 1834 г. Статистическое отделение МВД было реорганизовано и созданы статистические органы в губерниях. В 1852 г. сложившаяся система была модифицирована. Авторы, используя многочисленные архивные данные, рассказывают об этих преобразованиях и их результатах. Они оказались крайне скромными, если не сказать ничтожными — авторитарная власть враждебна статистике.
В то время как плачевное состояние дореформенной статистики не вызывает сомнения ни у кого из исследователей этого вопроса, в отношении пореформенной статистики вообще и государственной в частности существуют серьезные разногласия. Этот вопрос стал предметом широкой дискуссии в апрельском номере журнала Slavic Review за 2017 год. Возмутителем спокойствия стал серьезный исследователь дореволюционной российской экономики, французский экономист Станциани (Stanziani). Его статья [17] вызвала оживленную дискуссию. Станциани призывает оспорить ряд оценок дореволюционной российской экономики, поскольку они некритически опираются на данные дореволюционной статистики. Преимущественно он оспаривает данные земской статистики (традиционно считавшейся лучшей), упрекая земских статистиков в политической ангажированности и недостаточной статистической грамотности, но косвенно оспаривает и другие оценки. Не берусь судить, насколько он прав, но вопрос заслуживает внимания.
Рассказывая о послереформенной государственной статистике, авторы отмечают несомненный прогресс по сравнению с дореформенным периодом. Намного расширился круг изучаемых вопросов. Статистика стала открытой: публикация разного рода статистических справочников стала нормой. Усилилась координирующая роль Центрального статистического комитета (ЦСК) по отношению к губернской и ведомственной статистике. Российская статистика стала частью мировой: практические и научные работники начали принимать участие в работе международных статистических организаций. Росла достоверность статистики. Усилились демократические начала в деятельности статистических организаций в центре и на местах (в этом и нынешней России не грех поучиться); сравнение состава Статистического совета МВД Российской империи с Научно-методологическим советом Росстата говорит в пользу первого: в нем преобладали внешние участники - практические работники ведомств и авторитетные научные работники. Выросло количество статистиков, увеличились ассигнования на содержание статистической службы в центре и на местах.
Но по сравнению с состоянием статистики развитых стран отставание всё еще окажется огромным. Так, статистика населения очень долго ограничивалась крайне несовершенными и малоинформативными ревизиями, в то время как в мире население всё больше изучалось с помощью гораздо более достоверных и информативных одномоментных переписей. Но они требовали и больших расходов на их проведение, и большей статистической культуры и культуры населения. Неудивительно, что наблюдался значительный параллелизм в проведение переписей и успехов в экономическом и культурном развитии. Приведу хронологию первых переписей населения: 1790 г. - США, 1800 г. - Швеция, 1801 г. - Великобритания, Дания, Норвегия, Франция, 1818 г. - Австрия, 1837 г. - Швейцария, 1841 г. - Португалия, 1846 г. - Бельгия, 1851 г. - Канада, 1857 г. - Испания, 1861 г. - Италия, 1872 г. - Япония [6, с.41]. В России первая перепись была проведена только в 1897 г. Отставание огромное.
Менее известно состояние статистики физического капитала. Как и следовало ожидать, первыми такие расчеты провели английские экономисты еще в конце XVII века. К 1914 г. эти расчеты были проведены в 14 странах мира, России среди них не оказалось. Вывод очевиден: Россия отставала очень сильно.
В последнем периоде существования царской статистики помимо переписи населения ЦСК провел еще несколько переписей, которые, несмотря на серьезные недостатки, существенно улучшили понимание российской экономики. Речь идет о проведенных в 1900 и 1908 гг. переписях промышленности и о сельскохозяйственной переписи 1916 г. [3, с. 124-130]. Но эти переписи были проведены с огромным опозданием по сравнению с пере-
НАУЧНЫЙ /ЖУРНАЛ
довыми странами мира. Проведение второй переписи населения было на
мечено лишь на 1915 г., т. е. спустя 17 лет после первой вместо обычного для развитых стран интервала в 10 лет.
Остановлюсь на причинах этого отставания. Прежде всего царизм по-прежнему недооценивал значение статистики. Численность статистического ведомства оставалась ничтожной: даже в 1917 г. штат ЦСК составлял лишь 23 человека, а за вычетом канцелярских работников и вычислителей — 17 человек [3, с. 139—140]. Ничтожны были и ассигнования на содержание статистической службы: в начале 1890-х гг. они были почти в 5 раз меньше, чем в Германии [Там же, с. 78], при том что ВНП Германии в ценах 1960 г. составлял 26,4 млрд долларов против 21,3 млрд в России [16, р. 171]. Статистическая служба находилась в подчинении МВД, в то время как во многих развитых странах она в это время была самостоятельна или подчинялась непосредственно правительству [6, с. 40—43]. Лишь в 1908 г. П. Столыпин, ссылаясь на огромные дефекты российской статистики, предложил подчинить статистическую службу непосредственно Совету Министров, создав Главное статистическое управление. Соответствующий законопроект 1 декабря 1910 г. был одобрен Государственной Думой, но отклонен Государственным Советом [3, с. 91]. Пришлось дожидаться Октябрьской революции.
Крайне слабым было состояние низового звена статистики в уездах. Ее вели «по большей части низшие чины полиции и волостные старшины и писари» [Там же, с. 93]. А где было набрать профессионалов? В России долгое время не было не только высшего, но и среднего статистического образования. Лишь в 1904 г. были созданы статистические курсы МВД. По срокам обучения они были на уровне техникума, но круг изучаемых предметов и состав преподавателей были довольно сильными [Там же, с. 95—98].
Низкому уровню российской статистики соответствовала ее крайне низкая востребованность, о чем красноречиво говорят приводимые в книге данные о тиражах статистических публикаций и их реализации. «В 1894 году ЦСК вынужден был распродать на вес 15 612 экземпляров изданий комитета за период 1860—1880 годов (около 500 пудов, по цене 50 копеек за пуд). С 1884 года тиражи изданий были существенно сокращены: в конце 1890 годов вместо 1—1,5 тысяч экземпляров печаталось не более 400—600» [Там же, с. 105]. И это для страны с населением около 150 млн человек, имевшей десятки больших библиотек и вузов.
Первая мировая война наряду со многими военными и экономическими недоработками и провалами выявила и неспособность государственной статистики обеспечивать информацией нужды обороны страны [9, с. 30, 31]. Это подтолкнуло обсуждение давно назревшего вопроса о повышении статуса и значимости государственной статистической службы.
К этому в апреле 1916 г. склонился уже и Государственный Совет, а ЦСК в августе 1916 г. направил в Статистический Совет обширный план по созданию Главного управления статистики при Совете Министров с почти трехкратным увеличением штатов центральных и местных органов статистики [3, с. 135-137]. Но решение об этом так и не приняло ни царское, ни Временное правительство.
Советская статистика
Большевики, в отличие от аристократов, правивших Россией до революции, очень уважали экономику и умели пользоваться статистикой. Для планового управления экономикой качественная статистика жизненно необходима: без нее нельзя составить план и контролировать его выполнение. Исходя из этого можно было ожидать, что теперь статистика расцветет. Но всё оказалось гораздо сложнее и печальнее.
Советское правительство задумало коренную реорганизацию статистических органов и их функций в соответствии с задачами советского государства. Первые изменения в статистике явились побочным результатом политических изменений: ликвидация земств привела к ликвидации обширного сектора земской статистики. Возникшие на их месте органы советской власти имели другие задачи и приоритеты, поэтому часть функций земской статистики должно было принять государство. Советское государство осуществило многолетнюю мечту российских статистиков о формировании единой мощной и авторитетной статистической службы. При этом оно опиралось на инициативу самих статистиков. Наверное, статистика была в период укрепления большевистской диктатуры единственным участком государственного строительства, где сохранялись демократические процедуры. Руководство статистической службы выбиралось на съездах статистиков (они регулярно проводились до 1926 г.), без осязаемого влияния государственной власти. Законодательная власть сохранялась за Статистическим советом.
Первым главой ЦСУ РСФСР подавляющим числом голосов был избран долголетний ответственный работник земской статистической службы Петр Иванович Попов. Что еще удивительнее: в момент избрания он был беспартийным и оставался им до конца 1924 г. Беспартийными были и все члены коллегии ЦСУ - наиболее авторитетные в России в тот период земские статистики. По своим политическим взглядам это были преимущественно эсеры и меньшевики; были и кадеты (например, глава Статистического совета известный статистик Н.А. Каблуков). В 1924 г. в Центральном аппарате ЦСУ СССР на 684 сотрудника (в десятки раз больше, чем в ЦСК) приходилось лишь три члена партии, и то на рядовых техниНАУЧНЫЙ /ЖУРНАЛ
ческих должностях [1, с. 28]. Оценивая характер созданного ЦСУ, исследователи истории советской статистики Ален Блюм и Мартина Меспуле пишут: «Статистики организовали его в соответствии с моделью статистических европейских служб конца XIX века» [Там же, с. 32].
Авторы книги, положительно оценивая процесс формирования ЦСУ, не дают объяснения такому необычному для советской власти либерализму. Думаю, что помимо большого уважения власти к статистике большую роль сыграло то, что у большевиков просто не было своих статистиков. Приходилось терпеть чужих, но эта идиллия не могла продолжаться бесАвторы высоко оценивают деятельность ЦСУ в период военного коммунизма и Гражданской войны. Речь идет о проведенных ЦСУ в этот период промышленно-профессиональной переписи 1918 г., переписи населения 1920 г., сельскохозяйственной и промышленной переписях 1920 г. [3, с. 152—156]. Проводились и выборочные исследования: 10 %-е исследование крестьянских хозяйств при одновременном сплошном учете всех совхозов и колхозов. В том же 1920 г. по 26 губерниям были получены данные о числе крестьянских хозяйств, числе жителей, поголовье лошадей и крупного рогатого скота, размере посевных площадей. В 1918—1919 гг. организовано обследование питания городского и сельского населения и ряд других работ [Там же, с. 154, 155]. При оценке этой деятельности необходимо иметь в виду огромные трудности ее проведения в условиях Гражданской войны и острейшей нехватки всех ресурсов у ЦСУ. С этой точки зрения их следует признать крупнейшими достижениями новой статистической службы и ее руководства. Ни на что подобное ЦСК России был не способен.
Вместе с тем общее состояние статистики в этот период было (не по вине ЦСУ) крайне неудовлетворительным. Напрасно, мне кажется, авторы не отмечают этого обстоятельства. Приведу оценку крупнейшего руководителя советской экономики того периода и очень квалифицированного экономиста Л.Н. Крицмана: «Данные статистики эпохи гражданской войны крайне недостоверны. Объективными причинами этой недостоверности являются хозяйственная разруха, неустойчивость общественных отношений и заинтересованность населения в извращении сообщаемых сведений. Но есть и субъективная — небрежность, чтобы не сказать больше, тех, кто эти данные впервые пускает в оборот» [5, с. 149]. В качестве показательного можно привести данные о численности населения Тамбовской губернии в 1918 г., определенной различными отделами губпродкома в 3,5 и в 4,1 млн человек [Там же, с. 119]. Еще более вопиющие факты приводит заведующий отделом Главлескома И. Рапопорт: так, летом 1920 г. в деревообрабатывающей отрасли по одним данным число рабочих составконечно.
ляло 44 тысячи, по другим - 120 тысяч [7, с. 112]. Многие сведения просто высасывались из пальца [Там же, с. 113-114]. Местные органы тоже «старались»: Владимирский гублеском в 1920 г. давал сведения о заводах, сгоревших в 1916 г. [Там же, с. 117].
Период нэпа явился звездным часом российской статистики. Ни до ни после у нее не было такого большого количества достижений. Нередко она даже опережала статистику передовых капиталистических стран и пользовалась заслуженным мировым признанием. Авторы высоко оценивают наиболее крупные достижения ЦСУ РСФСР (а с образованием СССР в 1922 г. - ЦСУ СССР) в этот период: образцовая Всесоюзная перепись населения 1926 г.; пионерный, намного опередивший другие страны баланс народного хозяйства СССР на 1923/1924 г. и ежегодные хлебофуражные балансы; городская перепись 1923 г.; обследование мелкой и кустарно-ремесленной промышленности 1925 г.; систематические бюджетные обследования населения; образцовая для того времени статистика цен; организация статистики транспорта [3, с. 161-166]. В этот период преимущественно силами хозяйственных наркоматов была налажена текущая статистика экономики, отсутствовавшая даже в развитых странах. Появление ведомственной текущей статистики дало авторам основание утверждать, что идея «централизованной независимой государственной статистики терпела крах» [Там же, с. 159]. Можно и так сказать, но по силам ли было тогдашнему ЦСУ ее организовать? Или авторы считают, что без нее вообще можно было тогда обойтись?
Большим достижением была регулярная публикация статистических данных. Речь идет о статистических ежегодниках, текущей экономической статистике, публикации результатов переписей и обследований. Важно то, что эти данные в подавляющем большинстве характеризовались максимально возможной достоверностью, иногда превосходившей достоверность статистики западных стран. Для улучшения качества статистики в 1926 г. был создан институт экспериментальной статистики и статистической методологии во главе с крупным статистиком В.М. Обуховым [Там же, с. 171].
Чем, помимо профессионализма работников ЦСУ СССР, объясняются эти выдающиеся успехи советской статистики в период нэпа? Четырьмя главными факторами: уважением Ленина к статистике (хотя значимость этого фактора после смерти Ленина постепенно должна была уменьшиться), переходом к рыночной экономике, успехами в экономике, либерализацией политического режима после Гражданской войны. Переход к рыночной экономике вынуждал предприятия для руководства своей деятельностью налаживать учет и относительно достоверную статистику. Успехи в экономике в период нэпа позволяли власти мириться с достоверной статистикой. Политическая либерализация позволяла сохранить относительно независимую статистическую службу. Но по мере ужесточения политического и экономического режима и в отсутствие Ленина над статистической службой неизбежно должны были сгуститься тучи.
Не следует деятельность статистических служб в период нэпа считать лишенной серьезных недостатков и противоречий, и об этом говорится в книге. Хотелось бы, чтобы говорилось более подробно. Вызывает сожаление, что авторы, в отличие от изложения досоветской истории статистики, почти не прибегают к архивам ЦСУ и смежных государственных структур. Это серьезно обедняет их анализ истории советской статистики. Однако значительная часть проблем статистики периода нэпа всё же в книге упоминается. Видно, что о статистике много спорили и статистиков часто упрекали. Даже Ленин, благожелательно относившийся к Попову, неоднократно упрекал ЦСУ в «академизме» и настаивал на более тесной координации деятельности ЦСУ с Госпланом [3, с. 157]. Непрерывно чуть ли не с момента создания текущей промышленной статистической службы шли споры о том, кому она должна принадлежать: ЦСУ или ведомствам [9, с. 85—95]. В конце концов, уже в начале 20-х гг. она отошла к ведомствам. Сущность и причина споров, как мне кажется, состоит в том, что ЦСУ ориентировалось на европейские статистические учреждения и рассматривало себя как научный орган, в то время как социально-экономическая действительность была совершенно другой даже в условиях нэпа.
Но даже в сфере переписей и выборочных обследований критика ЦСУ была почти непрерывной. Причем высказывалась она часто выдающимися экономистами (Струмилин, Громан, Кондратьев). Авторы и другие исследователи (Тропов, Блюм и Меспуле) относятся к этой критике отрицательно, видя в ней преимущественно политический подтекст. Он действительно был, но далеко не всегда. Здесь возникает интересный и злободневный вопрос: может ли отдельный экономист быть правым, а целое учреждение, опирающееся, в отличие от него, на многие первичные статистические материалы, — неправым? Дело в качестве этих первичных материалов, которые даже в период нэпа оставались далеко не идеальными. Сопоставление их с более достоверными корреспондирующими, что редко делалось в ЦСУ, могло внести в выводы серьезные коррективы. Это и делали квалифицированные критики ЦСУ. При всём уважении к тогдашнему составу руководства ЦСУ признаем, что научный авторитет его критиков был выше.
Среди серьезных упущений в деятельности ЦСУ СССР и других статистических служб СССР периода нэпа отмечу ошибки в определении стоимости основного капитала. Нет необходимости объяснять огромную важность этой статистики, особенно для плановой экономики. В 1989 г., пытаясь объяснить крах нэпа экономическими причинами, я исследовал достоверность официальной статистики объема и динамики основных фондов, опираясь на восстановительную их стоимость по ряду отраслей экономики. Оказалась, что она часто оказывалась выше официальной почти в два раза [11]. Соответственно оказывались значительно преувеличенными и темпы роста основных фондов. По введенной позднее шкале достоверности статистики национального богатства СССР скорее всего не попадал тогда даже в самую низшую категорию. Надо отдать должное экономической интуиции тогдашних советских руководителей - они ориентировались не на эти благополучные данные, а на достоверные данные о сроках службы оборудования, которые показывали катастрофическое положение с основными фондами. Как показали расчеты Я.П. Герчука (Конъюнктурный институт НКФ), на 2-3 процентных пункта преувеличивались и темпы роста промышленного производства.
Не столь прост и вопрос о достоверности хлебофуражного баланса 1925-1926 гг. в части распределения товарного зерна по социальным группам, сыгравший роковую роль в судьбе первого состава руководства ЦСУ СССР. Авторы, как и другие исследователи, целиком стоят на защите ЦСУ. Но в книге отсутствует самостоятельный анализ этого вопроса, есть только ссылки на не совсем внятное и выборочно цитируемое письмо Попова Сталину в монографии Блюма и Меспуле [1, с. 62]. Я не нашел в современной экономической литературе попытки объективно рассмотреть этот вопрос.
Возможная неточность в расчете хлебофуражного баланса 1925-1926 гг. была использована давними критиками ЦСУ для коренной перетряски его руководства. Был смещен П. Попов и почти весь состав коллегии ЦСУ. Новый состав коллегии состоял в значительной степени из представителей других ведомств (в значительной части членов партии) [Там же, с. 79, 80]. Тем не менее уровень статистических исследований ЦСУ вряд ли после этого заметно снизился. Новый глава ЦСУ Н. Осинский был выдающимся экономистом и государственным деятелем. Столь же выдающимся экономистом был его заместитель И.А. Трахтенберг. В состав коллегии вошли крупные экономисты В. Громан и Л. Крицман, заслуженные профессиональные статистики В. Обухов и В. Немчинов [Там же]. Как пишут Блюм и Меспуле, «профессионализм учреждения признается и защищается Осин-ским» [Там же, с. 84].
Об изменениях к худшему в деятельности ЦСУ и всей статистики можно говорить только с момента смещения 1 марта 1928 г. с поста руководителя ЦСУ Н. Осинского и замены его В.П. Милютиным. Причины достаточно очевидны: Осинский был достаточно самостоятельным политическим деятелем, спорившим частенько и с Лениным, и со Сталиным (что было гораздо опаснее). Милютин на такую самостоятельность не претендовал. Пришло время послушных. Впрочем, первоначально изменения были невелики. В утвержденном в марте 1928 г. составе коллегии ЦСУ заместителями управляющего были О. Шмидт, Л. Крицман и даже многолетний заместитель Попова и Осинского беспартийный Пашковскпй. В значительной степени сохранился и остальной состав коллегии [1, с. 296].
Сталинский период в статистике начался с реорганизации ЦСУ. В целях решения давней задачи увязки статистики и планирования после некоторых колебаний ЦСУ СССР 23 января 1930 г. было упразднено и стало частью Госплана СССР в качестве сектора народно-хозяйственного учета (исчез даже сам термин «статистика»!) [3, с. 178]. В отношении замены статистики учетом авторы книги занимают позицию, коренным образом отличную от принятой прежде в советской литературе по истории статистики. Они ее считают естественной: в плановой экономике для традиционно статистической деятельности не было большой необходимости: место цензов и выборочных исследований занял учет. Эта их позиция мне представляется обоснованной. Конечно, и при этом оставалось место для статистики, но оно было второстепенным по важности.
Во главе сектора народно-хозяйственного учета Госплана СССР вскоре становится С.В. Минаев, хотя и имевший опыт статистической руководящей работы, но бывший прежде всего партийным деятелем. Сама по себе тесная координация статистической и плановой деятельности была неизбежна при переходе к командной экономике, но избранная форма была явно ошибочной, так как явно ограничивались возможности статистического контроля за состоянием экономики, поскольку Госплан не был заинтересован во вскрытии собственных провалов в планировании. Почти одновременно с ухудшением положения в экономике СССР начались огромные искажения в статистике, по сравнению с которыми прежние, периода нэпа, выглядели детской шалостью. Эти искажения порождались прежде всего фантастическими планами, составлявшимися под давлением партии плановыми органами. В качестве реакции последовали огромные приписки произведенной продукции и работ. Ответом на «дикое планирование» явилась дикая статистика. Поскольку за дутые результаты приходилось платить реальными деньгами, подобное положение не могло продолжаться бесконечно. 16 декабря 1931 г. создается Центральное управление народно-хозяйственного учета при Госплане СССР со значительной финансовой и организационной самостоятельностью и местными органами [1, с. 89]. Что не менее примечательно, во главе нового органа ставится Н. Осинский, недавно смещенный за строптивость (видимо, сложилось совершенно отчаянное положение со статистикой, если Сталин решился на такой шаг). Его заместителями становятся С. Минаев (для сохранения некоторой преемственности) и выдающийся статистик С.Г. Струмилин, а членами коллегии - несколько крупных экономистов и статистиков. Осин-ский оставался во главе ЦУНХУ до августа 1935 г.
Осинский объявил поход за «верную цифру». 8 января 1932 г. было принято решение правительства об уголовной ответственности за предоставление неверных сведений о выполнении плана [3, с. 181]. Наиболее вопиющие искажения статистики в части натуральных показателей благодаря деятельности ЦУНХУ в этот период были либо устранены, либо уменьшены. Эта сторона статистики больше всего беспокоила советское руководство, поскольку именно натуральные показатели играли главную роль в планировании и управлении. Ретивость Осинского в борьбе с наиболее серьезными искажениями статистики (реальная оценка выполнения пятилетнего плана, величина сбора урожая 1932 г., уровень потребления населения) была вскоре пресечена, и он с трудом удержался на своем посту [1, с. 90]. Тем не менее продолжались под руководством С. А. Хейнмана расчеты бюджетов населения, которые показывали резкое ухудшение потребления [15, с. 243, 244].
Наиболее грубые искажения статистики в этот и последующие периоды касались динамики обобщающих стоимостных показателей: национального дохода, продукции отдельных отраслей, капитальных вложений, уровня потребления населения и т. д. Именно они создавали впечатление грандиозных экономических успехов. А создавались эти лукавые цифры прежде всего скрытым ростом оптовых и розничных цен [1]. Огромные искажения сохранялись и даже значительно увеличивались в оценке объема и динамики основных фондов. В качестве примера можно привести железнодорожный транспорт, основные фонды которого в 30-е гг. недооценивались в 4-6 раз [13, с. 60-61]. Нет сомнения, что Осинский понимал эту важнейшую статистическую проблему. Пытался ли он ее решать? Для этого следует глубже изучить архивы. Английский советолог Р. Дэвис выявил многочисленные письма по этому вопросу на имя секретаря ЦК А. Андреева, посылавшиеся рядовым сотрудником ЦУНХУ Л. Черкасским. Судьба Л. Черкасского неизвестна.
При Осинском постепенно стала расти гласность в статистике. Расширялся выпуск статистических справочников и их объем. Это не было заслугой только Осинского, а объяснялось улучшением экономического положения, начиная с 1934 г. Обнаружилась закономерность: при улучшении экономического положения искажения сокращались, расширялась гласНАУЧНЫЙ /ЖУРНАЛ
ность, при ухудшении — наоборот. Но данные о бюджетах населения доставлялись только двоим: Сталину и Молотову [16, с. 236]. Перед войной публикации о положении в экономике СССР были сведены к минимуму.
После смещения Осинского ЦУНХУ возглавил И.А. Краваль, который сохранял традиции Осинского и персональный состав сотрудников. Они в большинстве стали жертвами 1937 года. Непосредственной причиной стали не удовлетворившие Сталина итоги переписи населения 1937 г. Эта перепись по организации и методологии уступала переписи 1926 г. [1, с. 102]. Но гнев вызвали не эти недостатки, а ее итоги, показавшие катастрофические последствия коллективизации и политических репрессий 1930-х гг. В связи с этим были репрессированы большинство руководителей центрального аппарата и местных органов статистики. Размеры ужасают: «не менее половины работников, занимавших руководящие посты или должности специалистов, были расстреляны» [Там же, с. 110]. В 1939 г. в центральном аппарате ЦУНХУ осталась лишь четверть сотрудников. Репрессированы были выдающиеся статистики С.А. Хейнман и Я.Б Кваша. Из восьми руководителей ЦСУ до войны были расстреляны пять, эта должность стала смертельно опасной. Лишь последний руководитель довоенного времени, В.Н. Старовский, благополучно дожил до естественной смерти в 1975 г. Он руководил проведением переписи населения 1939 г. По программе она была еще примитивнее переписи 1937 г., но по организации (семь дней вместо одного) значительно лучше. По мнению большинства современных демографов и историков, эта перепись содержала немало элементов фальсификации [2], хотя есть и противоположные мнения.
Авторы высоко оценивают деятельность ЦСУ (так он стал снова называться с 1941 г.) в период Великой Отечественной войны и в первые послевоенные годы [3, с. 191—197]. Речь идет о проведении многочисленных срочных переписей материальных и трудовых ресурсов в тяжелейших для статистики бытовых условиях.
У руководства страны после войны появилось недовольство мес
