Дворянская семья Барановских на сломе эпох

СОБЫТИЯ И ЛЮДИ

В. В. Каминский, В. А. Веременко

Дворянская семья Барановских на сломе эпох

Каминский

Валерий

Владимирович,

Ph. D. истории, независимый исследователь (Ашдод, Израиль)

Веременко

Валентина

Александровна,

доктор исторических

наук, профессор,

Ленинградский

государственный

университет

им. А. С. Пушкина

(Санкт-Петербург,

Россия)

В настоящей статье речь пойдет не просто о династии российских дворян и высших военных чинов, но о семье представителей высшей военно-интеллектуальной элиты Русской императорской армии (далее — РИА): отец и его старший сын были выпускниками самого престижного военно-учебного заведения как РИА, так и Рабоче-Крестьянской Красной Армии (далее — РККА) — Николаевской Академии Генерального Штаба (далее — АГШ)1.

Глава семейства Лев Степанович Барановский родился во время неудачной для России Крымской войны2 — 6 мая 1855 г. Впереди его ждала карьера «тонного» гвардейца и офицера Генерального Штаба. Начальное военное образование молодой дворянин получил во 2-й Санкт-Петербургской военной гимназии, откуда 16 августа 1873 г. поступил на военную службу, став юнкером Николаевского кавалерийского училища3, традиционно готовившего офицерство для несения службы прежде всего в столичных гвардейских кавалерийских полках4. Из «кузницы гвардейских кавалерийских кадров» Лев Барановский в 1875 г. был выпущен корнетом в л.-гв. Кирасирский Его Величества полк. В составе названного полка он к началу 1880-х гг. выслужил чины поручика и штабс-ротмистра, а также принял участие в русско-турецкой войне 1877-1878 гг.5

© В. В. Каминский, В. А. Веременко, 2016

РО! 10.21638/11701/эрЬи24.2016.304

В 1880 г. Л. С. Барановский влюбился в 17-летнюю Марию Васильеву — родную сестру жены своего родного брата, то есть в свою свояченицу6. Для понимания дальнейшей коллизии нам необходимо остановиться на условиях заключения браков в Российской империи во второй половине XIX — начале ХХ в. В связи с церковным характером брака на первом месте стояли так называемые канонические препятствия, определяемые тем, к какому вероисповеданию относились люди, сочетавшиеся браком7. По нормам Русской православной церкви, отношения свойства, возникавшие вследствие брачного союза между членами двух разных фамилий, считались однозначным препятствием для заключения брака, если они доходили до четвертой степени включительно8.

Таким образом, Лев Барановский и Мария Васильева, будучи свояками как раз четвертой степени, не имели никаких законных оснований для заключения брака. В случае же если бы они все-таки данный брак заключили, то он подлежал признанию духовным судом незаконным и недействительным. Дети, рожденные в нем, должны были быть объявлены незаконнорожденными, а лица, вступившие в него, подлежали немедленному разлучению9. Будучи нарушением и светских законов, такое преступление предполагало изучение обстоятельств дела и уголовный суд. Тяжесть выносимого светским судом приговора зависела от близости родственных или свойственных отношений вступивших в брак, от того, наказывались ли они только за незаконное супружество или еще и за кровосмешение10.

Вместе с тем отец девушки — тайный советник, академик Василий Павлович Васильев, судя по всему, был близок ко Двору и имел некоторые представления об особенностях и возможностях вмешательства императора в брачные дела своих подданных. Дело в том, что во второй половине XIX в. сложилась система «высочайшего» обхода постановлений церкви по личным делам отдельных просителей. Для этого нарушитель (речь, как правило, шла о дворянах, причем преимущественно высокопоставленных) должен был либо заранее (еще до самого «преступления») обратиться напрямую к монарху или к нему же, но через посредство Комиссии (Канцелярии) прошений, либо успеть сделать это уже после того как о событии стало известно, но до обнародования решения церковных властей. В первом случае проситель мог получить гарантии не преследования, а во втором дело могло быть «временно приостановлено» и так никогда и не возобновиться11.

Население страны было очень хорошо информировано о тех степенях родства и свойства, которые делали брак невозможным, поэтому В. П. Васильев и Л. С. Барановский решили не рисковать и еще до брака заранее заручиться «высочайшей гарантией». В первых числах февраля 1881 г. академик обратился к Александру II «с ходатайством о разрешении такого брака». Прошение передавалось через наследника престола — Александра Александровича. 10 февраля заинтересованные лица получили свое ходатайство назад. На документе значилась резолюция, «начертанная рукой наследника»: «Государь разрешить не берется, но брак не будет расторгнут». Ниже стояла буква «А». После такой гарантии молодые люди были совершенно уверены в своей безопасности и в августе 1881 г. спокойно вступили в брак, являвшийся по российским законам недействительным12. Правда, одну серьезную ошибку они допустили (будущий супруг ей в дальнейшем и воспользовался): данное прошение не было передано в Св. Синод, а осталось в бумагах

царской канцелярии. В результате информация о разрешении до церковных властей не дошла...13

Вернемся теперь к служебным делам нашего героя. В 1882 г. молодой офицер (27 лет от роду) Лев Барановский окончил АГШ. Несмотря на окончание Академии по 2-му разряду, он был благополучно и без особых проволочек причислен к Генштабу РИА, получив чин капитана Генерального штаба. Далее идет совершенно безмятежная карьера офицера-«генштабиста», в течение которой наш первый герой в той или иной мере изведал все ипостаси штабной и строевой службы.

Начав с младших должностей по Генштабу (помощник старшего адъютанта штаба Казанского военного округа: 24 ноября 1882 г. — 7 октября 1883 г.; состоящий для поручений при Казанском военном округе: 7 октября 1883 г. — 1 апреля 1884 г.), Лев Степанович побывал далее в прикомандировании к Чугуевскому пехотному юнкерскому училищу для преподавания военных наук (1 апреля 1884 г. — 18 октября 1886 г.). Причем за последний срок выслужил чин подполковника. Как всякий начинающий «генштабист», Лев Степанович с 18 октября 1886 г. до 26 марта 1888 г. проходил ротный (а в данном случае — эскадронный) ценз в 30-м драгунском Ингерманландском полку14. Здесь следует добавить, однако, что в 1887 г., будучи командиром эскадрона вышеназванного полка, наш герой чуть было не распрощался со службой. Связано это было с получением им взятки на сумму в 6 000 руб. с вольноопределяющегося 30-го драгунского Ингерманландского полка князя Орлова, которого он готовил к офицерскому экзамену. Барановскому пришлось даже подать прошение об отставке из Генерального штаба. Но в результате активных хлопот тестя — академика, дело удалось замять; правда, офицеру с семьей пришлось перевестись в Сибирь15.

Как бы то ни было, данный инцидент был забыт, и в последующие 20 лет Л. С. Барановский прошел практически все ступени штабной и строевой службы: от адъютанта командующего войсками Омского военного округа (26 марта 1888 г. — 20 мая 1889 г.) до командира 2-й бригады 41-й пехотной дивизии (5 августа 1911 г. — на 18 июля 1914 г.)16.

Теперь сделаем некоторую паузу в изложении обстоятельств служебной карьеры старшего героя настоящей статьи и остановимся более подробно на частностях его личной жизни периода 1895-1898 гг. В то время как карьерные дела шли вполне успешно (не считая досадной истории с взяткой) и к указанному времени Л. С. Барановский как раз «за отличия по службе» получил чин полковника (1896 г.)17, ситуация в семье становилась все более напряженной. Первоначально и здесь все было прекрасно: с небольшими интервалами у супругов родилось трое детей: первым 20 мая 1882 г. — сын Владимир, затем дочери: 26 ноября 1883 г. — Ольга, а 2 сентября 1885 г. — Елена18. Однако во второй половине 1880-х гг. в отношениях между мужем и женой, очевидно, наметились серьезные разногласия. Так, уже в период своей службы в юнкерском училище г. Чугуева Лев Степанович начал жаловаться сослуживцам на свою жену «за невоздерженностью ее к спиртным напиткам» (так в тексте источника. — В. В., В. К.)19. Правда, никто подобного за ней не замечал.

С переездом семьи в Омск (предположительно речь может идти о сроке не позднее 1888 г., хотя в документах конкретная дата не указана20) ситуация

дошла до критической точки. С 1891 г. Л. С. Барановский начал открыто встречаться с 17-летней дочерью статского советника Евгенией Вячеславовной Михайловой. Судя по всему, данное обстоятельство не только разрушало брак Барановских, но и грозило отразиться на служебной карьере офицера. По крайней мере, командующий войсками Омского военного округа барон М. А. Таубе отнесся «с полным сочувствием и соболезнованием к... положению жены Барановского... и высказался весьма не симпатично по адресу полковника.»21.

В этих условиях Л. С. Барановский стал уговаривать жену пойти на развод. И здесь опять необходимо остановиться на условиях развода в Российской империи во второй половине XIX — начале ХХ вв. Как и заключение брака, данная процедура целиком определялась нормами той церкви, к которой относились супруги. Православная церковь, а вслед за ней и светские гражданские законы допускали следующие поводы для развода супругов: «1) в случае доказанного прелюбодеяния другого супруга, или неспособности его к брачному сожитию; 2) в случае, когда другой супруг приговорен к наказанию, сопряженному с лишением всех прав состояния; 3) в случае безвестного отсутствия другого супруга»22. Итак, из четырех причин для развода (почему-то сгруппированных в ст. 45 «Законов гражданских» в три пункта), Барановский реально мог воспользоваться только одним — разводом по прелюбодеянию.

При этом необходимо учитывать, что дело должно было вестись духовным судом, бравшим за основу теорию формальных доказательств, согласно которой все доказательства делились на совершенные и несовершенные, причем только первые признавались достаточными для «признания осуждения несомнительным, несовершенные же доказательства тогда лишь могли служить основанием к обвинению, когда они в совокупности исключали возможность недоумевать о вине подсудимого»23. В Уставе Духовной консистории приводился список «главных и прочих» доказательств прелюбодеяния. К главным относились: «а) показания двух или трех очевидных свидетелей и б) прижитие детей вне законного супружества, доказанное метрическими актами и доводами о незаконной связи с посторонними лицами». Прочие же факты: «письма, обнаруживающие преступную связь ответчика; показания свидетелей, не бывших очевидцами преступления, но знающих о том по достоверным сведениям или по слухам; показания обыскных людей о развратной жизни ответчика, и другие» — могли иметь силу, когда «соединялись с одним из главных доказательств, или в своей совокупности» обнаруживали преступление. Впрочем, консистории не осуждали ответчика «по совокупности доказательств». Особо подчеркивалось, что «собственное признание ответчика .не принимается в уважение, если оно не согласуется с обстоятельствами дела и не сопровождается доказательствами»24.

Таким образом, на практике для развода в семье Барановских был только один вариант — представить свидетелей, не менее двух, видевших сам акт прелюбодеяния (!) одного из них, причем так, чтобы виновность супруга была совершенно очевидна. Трудно сказать, кого из супругов видел глава семьи в роли прелюбодея, но скорее всего не себя, так как всюду рассказывал о развратном поведении своей супруги, да и по православным каноническим нормам лицо, признанное виновной стороной в делах о разводе по прелюбодеянию или неспособности к брачному

сожительству, обрекалось на «всегдашнее безбрачие». Если осужденный духовным судом все же вступал в новый брак, то это супружество подлежало признанию незаконным и недействительным, а супруги должны были быть немедленно разлучены25. Сам же полковник Л. С. Барановский после развода собирался немедленно вступить в новый брак с любимой им девушкой. С другой стороны, уже имея опыт вступления в очевидно запрещенное супружество, он мог рискнуть на подобный шаг снова.

В любом случае, Мария Барановская отказалась и, взяв дочерей (сын Владимир находился в Омском кадетском корпусе), отправилась к отцу в С.-Петербург, где, как свидетельствовало жандармское управление, «образ жизни вела скромный и уединенный, занималась хозяйством и заботливо ухаживала за своими детьми, а также — за престарелым отцом»26. Каково же было ее удивление когда вдруг, весной 1896 г., она узнала, что 28 марта ее брак признан духовным судом незаконным и недействительным, сама она теперь должна называться девицей Васильевой, а дети оказываются незаконнорожденными — в то время как ее бывший супруг Л. С. Барановский ровно через месяц, 28 апреля 1896 г., вступил в новый брак с Е. В. Михайловой27.

Здесь опять необходимо отойти от основного изложения и в нескольких словах описать, что значил в России второй половины XIX в. статус незаконнорожденного. Прежде всего, независимо от происхождения родителей, ребенок записывался в податное состояние и тем самым лишался прав и преимуществ, принадлежавших его родителям (если они относились к привилегированному сословию). Не пользуясь правами и преимуществами сословного происхождения, незаконнорожденные дети дворян были лишены права поступления на государственную службу28. Другим важным ограничением было отсутствие права незаконных детей не только на фамилию отца, но (по крайней мере, официально) и на фамилию матери29. При крещении их должны были записывать по фамилии, образованной от имени восприемника30. В связи с тем, что незаконные дети официально не имели ни семьи, ни рода, теоретически не существовало лица, наделенного родительской властью над ними (официально мать обладала лишь преимуществом при усыновлении своего незаконнорожденного ребенка)31. Наконец, ст. 136 «Законов гражданских» утверждала, что незаконные дети, «хотя бы они и были воспитаны теми, которые именуют себя их родителями», не имеют права на законное наследство ни после отца, ни после матери32. Таким образом, незаконные дети полностью лишались наследства в родовом имуществе обоих родителей (и тем более их родственников), которое можно было передать лишь их законным наследникам, а также в благоприобретенном, если наследодатель умирал без завещания. С другой стороны, полная свобода завещания благоприобретенных имуществ предоставляла право родителям передать их своим незаконным детям (как, впрочем, и любым другим лицам) 33.

С принятием соответствующего церковного постановления о признании брака незаконным и недействительным дети Барановских не только лишались возможных преимуществ своего происхождения (для Владимира это, например, означало невозможность продолжения обучения в кадетском корпусе), но и теряли родственные связи со своими родителями и всей их семьей. Вместе с тем,

принятый всего за несколько лет до описанных событий закон «О детях узаконенных и усыновленных» в определенной степени улучшал положение детей, рожденных в браке, признанном впоследствии незаконным и недействительным34. Светский суд, рассматривавший данное дело после духовного (официальной задачей которого, как мы помним, было наказать виновных, вступивших в недозволенное супружество), мог ходатайствовать перед императором об уравнении этих детей в правах с законными детьми, по любым «обстоятельствам, заслуживающим снисхождения». Однако, осуществленное в обычном порядке признание за такими детьми прав законных, не делало их таковыми полностью, так как прав наследования после родственников родителей они не приобретали35.

Получив свидетельство о признании их брака незаконным и недействительным, бывшие супруги Барановские могли, конечно, рассчитывать на возвращение их детям статуса законных (с указанными ограничениями), но только подвергшись сами уголовному преследованию. Понятно, что попадать под суд они не хотели, и каждый из них попытался решить данную проблему своим способом.

Отец, взяв сына из кадетского корпуса, где юноша более не мог находиться, начал хлопоты об усыновлении им собственных детей36. Мать же обратилась к «монаршей милости» с ходатайством о сохранении за ее браком статуса законного, написав совместно с престарелым академиком прошение в Канцелярию прошений37.

Просители ссылались на данное Александром II разрешение; были подняты архивы, и в бумагах Н. Розенбаха найдено старое прошение от 10 февраля 1881 г. Для объяснений был немедленно вызван обер-прокурор Св. Синода К. П. Победоносцев, который был вынужден оправдываться, указывая, что: «Означенная ВЫСОЧАЙШАЯ резолюция в Бозе почившего Государя Императора Александра III не была сообщена мне, а посему с моей стороны и не могло быть сделано никаких обычных в сих случаях распоряжений»38.

Итак, вернуть статус законного браку после того как решение было уже официально принято и обнародовано, не представлялось возможным39. Поэтому все что могла сделать Канцелярия прошений — это продумать, как оформить положение детей, определиться с их местом жительства и содержанием. Более полугода жандармские управления всех городов, в которых проживали бывшие супруги Барановские, проводили тайное следствие, выясняя обстоятельства жизни этого семейства40. Полковник же и «девица Васильева» постоянно бомбардировали Николая II прошениями, в которых каждый из них просил передать ему полную родительскую власть над всеми тремя детьми. Сам же император был вынужден многократно обращаться к данной истории41. Только в 1897-1898 гг. по делу семейства Барановских состоялось 4 всеподданнейших доклада.

что «сын Владимир ясно выразил желание жить с отцом и что он находится в таком возрасте, когда передача его одному из родителей, помимо его согласия, является мерой едва ли желательной», было решено: «1) предоставить дочерей Ольгу и Елену Барановских на исключительное попечение их матери, внеся их в ее паспорт, 2) сына Владимира оставить при отце, с тем, чтобы он был помещен последним в Омский кадетский корпус, а в случае непринятия мальчика в означенное учебное заведение — в один из Ст.-Петербургских кадетских корпусов и 3) обязать Полковника Барановского выдавать своей бывшей жене на содержание находящихся при ней дочерей по 50 руб. ежемесячно»43.

Данная история обернулась для полковника серьезными проблемами по службе. После получения императорской резолюции ему предложили «выйти в отставку и только после представленных им Генерал-Адъютанту [П. С.] Ванновскому подробных объяснений последний изъявил согласие заменить отставку отчислением его на один год в запас»44. Однако и такой вариант не устроил Л. С. Барановского и его новую жену. В течение 1898 г. полковник опять обращался в Канцелярию прошений. Правда, теперь речь шла не о статусе и местожительстве детей, а о «об устранении влияния этого дела на его служебное положение». Отец жаловался, что с отчислением в запас не имеет больше средств на содержание семейства, которое находится при нем, и тем более на отправку алиментов девочкам. Евгения Вячеславовна Барановская, новая супруга нашего героя, приведя помесячные выписки из расходных книг, умоляла разрешить им платить бывшей жене не твердо установленную сумму, а «сообразно их материальному положению». Оба эти прошения были «оставлены без удовлетворения»45.

Новый брак Льва Степановича, ради которого офицер пошел даже на признание собственных детей незаконнорожденными, оказался недолгим. Известно лишь, что 31 декабря 1898 г. у супругов родилась дочь Ксения. Но вскоре полковник уже сватался к Августе Павловне Симоновой, от которой у Л. С. Барановского родились еще два сына: Лев (род. 7 декабря 1902 г.) и Николай (род. 7 июля 1908 г.) 46. Мария Васильевна Барановская напомнила императору о себе еще раз — в 1904 г., когда после выхода замуж старшей дочери — Ольги, просила сохранить алименты в полном объеме, а не сокращать их наполовину. Никакого ответа на ходатайство в бумагах Канцелярии прошений нет47.

Весной 1899 г. полковник Л. С. Барановский смог не только вернуться на службу, но в 1907 г. даже получил очередное звание генерал-майора48. Первую мировую войну Лев Степанович встретил в должности командующего 77-й пех. дивизией, исполняемой с 19 июля 1914 г. до 25 августа 1915 г. В чин генерал-лейтенанта Л. С. Барановский был произведен 8 мая 1915 г. «за отличие» и с утверждением в должности начальника той же 77-й пех. дивизии. С 25 августа 1915 г. наш самый старший по возрасту герой состоял в резерве чинов при штабе Минского военного округа, а затем с 25 февраля до 7 декабря 1916 г. занимал свою последнюю командно-строевую должность в РИА — начальника 45-й пех. дивизии. С 7 декабря 1916 г. Лев Степанович находился в резерве чинов при штабе Киевского военного округа.

Следует отметить, что Генштаба генерал-лейтенант Л. С. Барановский вполне благополучно пережил начальный этап революционных событий 1917 г.

и в достаточно преклонном возрасте (62 года) 18 октября 1917 г. был уволен с военной службы с мундиром и пенсией49.

Дальнейшая судьба Л. С. Барановского не вполне ясна. Из картотеки А. Лихо-творика можно понять, что в 1919 г. Лев Степанович находился на службе у адмирала А. В. Колчака: на ноябрь 1918 г. он якобы состоял на учете чинов резерва при управлении начальника гарнизона г. Омска, затем — в резерве чинов Омского военного округа. И наконец, с 31 марта 1919 г. Л. С. Барановский был зачислен в резерв офицеров Генштаба при Главном штабе военного министерства Колчака, а в июне с. г. был даже допущен к исполнению должности члена Военного совещания50. Эти данные сложно подтвердить или опровергнуть. Однако позволим себе все же в них усомниться: если бы Лев Степанович Барановский действительно оказался в 1919 г. на службе у Колчака, то такой факт должен был быть отмечен в списках колчаковского Генштаба хотя бы как уникальный: Л. С. Барановский был бы тогда по возрасту самым старым из «генштабистов» Колчака. Но ни в одном из изученных нами соответствующих списков имени Барановского нет51. Дата его кончины тоже неизвестна52.

Второй герой нашей статьи — Владимир Львович Барановский. Он родился, как уже отмечалось, 20 мая 1882 г. в г. Казани53. Его отцом был уже представленный нами выше Лев Степанович Барановский, который закончил полный курс АГШ как раз в год рождения своего сына54.

Начальное военное образование Владимир Барановский получил в Сибирском кадетском корпусе, откуда, как мы помним, был более чем на год исключен в связи с пребыванием в статусе незаконнорожденного и спором родителей о его местожительстве55.

Здесь надо сделать некоторое пояснение: на 1908 г. В. Л. Барановский мог только формально числиться в названной бригаде, поскольку на это время должен был прийтись срок его обучения в АГШ (всего — 3 года), которую молодой офицер окончил 3 июня 1910 г. с последующим причислением к Генеральному штабу58. Далее следуют вехи обычной карьеры офицера Генерального штаба: в период 2 ноября 1910 г. — 1 ноября 1912 г. Барановский-младший отбывал цензовое командование ротой в 141-м пех. Можайском полку. 26 ноября 1912 г. Владимир Львович приступил к исполнению своей первой должности по Генштабу — старшего адъютанта штаба 25-й пех. дивизии. В канун Первой мировой войны (на 18 июля 1914 г.) он состоял в указанной должности в чине капитана Генштаба и пробыл в ней всего 1 год 8 мес.59

Далее в течение всего только двух месяцев будущий шурин А. Ф. Керенского находился на штабной службе в столице, причем на службе Генштаба высшего ранга — и. д. помощника начальника отделения Главного Управления Генерального Штаба60.

Уже с сентября 1914 г. Генштаба капитан В. Л. Барановский — на штабных должностях различного уровня в боевых частях РИА: с сентября 1914 г. — старший адъютант штаба 25-й пех. дивизии; с апреля 1915 г. — и. д. штаб-офицера для поручений штаба 3-го Кавказского арм. корпуса; с 12 июня 1915 г. — и. д. начальника штаба 101-й пех. дивизии; с 18 октября 1915 г. — и. д. начальника штаба 74-й пех. дивизии. 6 декабря 1915 г. Владимир Барановский был произведен в подполковники с назначением и. д. начальника штаба 32-й пех. дивизии61. На 22 апреля 1916 г. «генштабист» В. Л. Барановский пребывал в той же должности и чине62.

Высочайшим приказом от 18 марта 1915 г. В.Л. Барановский был награжден Георгиевским оружием63, из чего, бесспорно, следует, что он был храбрым офицером.

Прервем на некоторое время наше биографическое исследование и обратимся к общеизвестным событиям. К лету 1917 г. подполковник В. Л. Барановский был не просто офицером Генерального штаба (хотя уже этот факт сам по себе относил его к высшей военно-интеллектуальной элите всей армии66) — он был еще и родственником человека, ставшего весной-летом 1917 г. на один исторический миг очередным «блестящим претендентом» на роль «русского Бонапарта», «калифом на час». Имя этого человека — Александр Федорович Керенский, который с 1904 г. и на время революционных событий весны-лета 1917 г. являлся близким родственником Владимира Львовича, поскольку был женат на его родной сестре — Ольге67.

С вступлением Керенского в указанные должности карьера его шурина сразу же стала стремительно развиваться. Еще совсем недавно прозябавший в отставке, Генштаба подполковник В. Л. Барановский уже на 8 мая 1917 г. занимал должность штаб-офицера для делопроизводства и поручений при штабе самого Главковерха русской армии. Приказом от 8 мая 1917 г., подписанным, видимо, его шурином как военным министром (причем 6 июня с. г. этот же приказ был подтвержден вторично), Владимир Львович занял должность начальника кабинета военного министра69. 7 июля 1917 г. он был произведен в полковники, а уже 30 августа с. г. — в генерал-майоры «за отличия по службе»70. На середину июля 1917 г. Владимир Барановский занимал при Керенском фактически должность личного адъютанта71.

Следует отметить, что и в дни краха «керенщины» шурин Александра Федоровича отнюдь не выглядел пропащим и забытым: на 11 сентября — 14 ноября

Казалось бы, радикально настроенные большевики должны были немедленно расстрелять Владимира Львовича если не как «ненавистного золотопогонника»77, то уж как ближайшего родственника своего злейшего врага — наверняка. Но этого, как мы видим, не случилось. И как тут не вспомнить слова будущего военного руководителя Уфимской Директории Генерального штаба генерал-лейтенанта В. Г. Болдырева, относящиеся как раз к этому же периоду времени: «Режим не был суровым. Новая власть еще не успела осмотреться»78.

Между тем 25 марта 1918 г. Владимир Львович Барановский был уволен со службы в «добольшевиссткой» армии (приказ по Генштабу № 26) 79. Чем наш второй герой занимался сразу после указанного срока — нам неизвестно, однако с 14 октября 1918 г. он оказался на службе в РККА, сразу заняв должность военного руководителя (далее — военрук) Главного управления Всеобщего военного обучения (далее — Всевобуч)80.

Как и подавляющее большинство прочих старых «генштабистов», поступивших на службу в РККА в 1918-1920 гг., В. Л. Барановский был беспартийным, каковым оставался и на середину 1920-х гг.81 И говорить о каких-либо идейных мотивах поступления В. Л. Барановского на службу в «епархию Троцкого», коей в первые годы существования советского режима являлась РККА, также не приходится. Перед нами явно выраженная конъюнктура: было время царской армии — и Генштаба подполковник В. Л. Барановский служил в ней вполне добросовестно. Отречение Николая II и последующие революционные события подбросили к вершинам политической власти способного адвоката и авантюриста А. Ф. Керенского. Владимир Львович, ничуть не колеблясь, служил и режиму Керенского, тем более что последний являлся ближайшим родственником нашего «генштабиста», что, разумеется, не могло не сказаться на служебной карьере последнего.

Падение «керенщины» нисколько не смутило Владимира Львовича, ибо уже к осени 1918 г. мы видим его на службе в РККА.

Откуда же такая легкость в перемещении по разным политическим лагерям в столь короткий срок? Ответ на этот вопрос будет достаточно ясен, если мы вспомним, что офицеры Генштаба в указанное время были озабочены главным образом тем, чтобы сохранить и упрочить свой высокий служебно-социальный статус, решить свои личные проблемы. Иными словами, перед нами налицо социально-бытовая мотивация, рассмотрению которой один из авторов настоящей статьи уже посвятил

немало страниц, прежде всего в своей монографии82. Хотелось бы обратить внимание и на другой не менее значимый факт, уже неоднократно отмеченный другим автором настоящей статьи83. Та самая русская дворянская интеллигенция, в том числе и военная, которая в значительной своей массе была либо аполитична, либо выступала с демократическими лозунгами и утверждала приоритет права и законности в политике, в своей семейной жизни демонстрировала, как мы видели и на примере самих Барановских, бесчисленные примеры нарушения или, по крайней мере, пренебрежения не только нормами действовавшего закона, но и морали. Подобный правовой нигилизм приучал дворянина (в том числе и офицера) думать в первую очередь о личном счастье и достатке, для достижения которых все средства хороши. И неважно, о чем идет речь: о получении взятки, вступлении в запрещенный брак, признании собственных детей незаконными, или ПРОСТО о том, чтобы служить тому, кто в данный момент стоит у власти, вне зависимости от того, соответствует ли это нормам права и морали или нет.

Теперь вернемся к дальнейшему изложению служебной биографии «генштабиста» В. Л. Барановского. До конца 1918 г. он продолжал занимать административные должности внутри системы Всевобуча РККА: на 28 ноября 1918 г. — помощник начальника отдела Главуправления Всевобуча84; с 6 декабря — на конец 1918 г. — военрук того же управления и начальник учетно-орга-низационного отдела Всевобуча85. В 1919 г. его служба по Всевобучу сначала совмещалась со штабными должностями, а затем и просто ограничивалась ими, причем с повышением статусого уровня последних должностей! 31 января (19 апреля) — 20 декабря 1919 г. — помощник начальника Управления Всевобуча. Одновременно, с 31 января до 27 ноября 1919 г. — начальник штаба войск Московского сектора; с 20 декабря 1919 г. до начала 1921 г. — помощник начальника ВГШ86; на 3 марта — 15 апреля 1921 г. прикомандирован к штабу РККА87; с 15 апреля 1921 г. — на 1 марта 1923 г. — начальник Оргуправления Штаба РККА88.

Иными словами, налицо совершенно очевидный служебный рост бывшего офицера старой армии в армии новой. Следует подчеркнуть одну немаловажную деталь: за указанные первые 5 лет службы В. Л. Барановского на «благо» советского режима его никто ни единым словом не попрекнул родством с бывшим премьер-министром Керенским89.

Между тем после 1924 г. в служебном положении Владимира Львовича происходят резкие изменения: его попросту увольняют из кадров РККА с назначением, правда, одновременно на две должности: военрук института повышения квалификации народного образования и главный (старший) военрук гражданских вузов г. Москвы. Причем на 15 июля 1929 г. наш герой пребывал в последней должности90.

И нет никаких оснований утверждать, что Владимира Барановского к середине 1920-х гг. уволили из РККА, например, как бывшего офицера, а тем более как родственника «классового врага». Его уволили, потому что уволили. Потому что к указанному сроку (за 6 лет до дела «Весна» и более чем за 10 лет до «Большого террора») РККА постигла «тихая катастрофа» — ее численность начала резко сокращаться. С 3 млн чел., каковой была численность РККА к началу 1920 г., она

к 1 апреля 1924 г. сократилась почти в 5,6 раза, составив 537 514 91. Столь резкое сокращение численности личного состава армии закономерно должно было привести (и привело в реальности) к массовому сокращению и численности лиц ее административно-командного состава (адмкомсостав). Справедливости ради надо признать, что «генштабист» В. Л. Барановский был отнюдь не единственным представителем адмкомсостава РККА, кто подвергся увольнению из этой армии в 1920-е гг.92

Однако и уволившись из кадров РККА, В. Л. Барановский не особенно пострадал: на 1929 г. он занимал должность старшего военрука гражданских вузов г. Москвы. Должность эта была, по всей вероятности, достаточно авторитетна, хотя бы потому, что находясь в ней, Владимир Львович мог даже ходатайствовать за своих бывших коллег по «генштабу», например, за «генштабиста» К. А. Мартынова93 как за завуча Московских пех. командных курсов, занимавшего последнюю должность с 9 сентября 1919 г. до 11 октября 1920 г.94

В настоящей статье присутствуют не только герои, но и героини. По ходу авторского изложения уже должно было стать понятным, что «генштабист» РИА и РККА В. Л. Барановский имел родную сестру, Ольгу, бывшую первой женой А. Ф. Керенского98. Надо сказать несколько слов и о ее судьбе.

Из всех персонажей нашей статьи Ольге Львовне Барановской-Керенской в водовороте событий 1917-1920 гг. досталось наиболее тяжелая доля. Семейным счастьем эта женщина явно не могла похвалиться.

Современный биограф А. Ф. Керенского пишет, что «в бытность Керенского премьером, его жена Ольга Львовна чаще видела его на фотографиях, чем воочию. Положение "соломенной вдовы" усугубляли рассказы многочисленных доброжелателей о реальных и выдуманных романах ее столь популярного мужа. Тем не менее, Ольга Львовна продолжала оставаться стойкой сторонницей Временного правительства. 25 октября 1917 г., когда [последнее] было арестовано, она тоже едва не оказалась в большевистской тюрьме.» за то, что