Спросить
Войти
Галь Б. А. Исправник у постели : замужество через суд в среде малороссийского чиновничества конца XVIII века // Философия. Журнал Высшей школы экономики. — 2019. — Т. III, № 2. — С. 49-78.
Богдан Галь*
Исправник у постели**
замужество через суд в среде малороссийского чиновничества конца xviii века
Аннотация: В российской провинции конца XVIII в. дворянское сообщество через семью задавало индивиду нормы поведения и допустимые отклонения. Соотношение прав сообщества и прав семьи, свободы индивида и семейной дисциплины особенно остро проявлялись в вопросах замужества дочерей. С одной стороны, за отцом признавалось право на отказ от благословения, коль скоро предполагалось, что он ищет для дочери партию более «сходную и равную». С другой стороны, дворянское сообщество и за дочерью признавало право на выражение собственных предпочтений, не подрывающих отцовского авторитета. Конфликтом с перспективой выхода в публичную плоскость была чревата ситуация, когда семейные дисциплинарные практики входили в явное противоречие с брачными стратегиями, трансформируясь из общественно одобряемых в отклоняющиеся. Причины такого отклоняющегося поведения, как правило, слабо или вовсе не проговаривались сторонами. Для перевода внутрисемейного конфликта в публичную плоскость требовалось представить принятое отклоняющееся поведение другой стороны как непринятое (отказ в благословении как уклонение от брака дочери и, наоборот, стремление к замужеству как попрание священной воли отца). В таких случаях посредничество сообщества выражалось в формах как принудительных (вмешательство полиции, судебный процесс), так и добровольных («комиссии» высокопоставленных покровителей). В ходе судебных тяжб отец решал задачу восстановления родительского авторитета (в случае неудачи—лишения дочери материнского наследства), а дочь—получения судебного разрешения на замужество (в случае успеха—еще и доли материнского / отцовского наследства). Выходом из ситуации внутрисемейного конфликта был одобренный или навязанный покровителями взаимный отказ от судебных исков и предоставление дочери части материнского наследства. Однако это не всегда влекло за собой отцовское благословение дочери и зятю, признание их своими детьми и восстановление семейного единства. Ключевые слова: дворянка, семья, конфликт, суд, брак, покровительство, наследство. DOI: 10.17323/2587-8719-2019-3-2-49-78.
Я знаю, вы смеетесь над уездными дамами, и Пушкин над ними смеялся... И подлинно, есть много в них смешного, но, может быть, в то же время много и грустного.
В. А. Соллогуб. Метель
*Галь Богдан Александрович, к. и. н., доцент кафедры истории и политической теории Национального технического университета «Днепровская политехника» (Днепр, Украина), bogdan.gall@gmail.com.
**© Галь, Б. А. © Философия. Журнал Высшей школы экономики.
Жесткое разграничение индивидуального и публичного пространств отошло в прошлое. Современные исследователи либо помещают индивидуальное внутрь сферы публичного, либо рассматривают его вкупе с публичным как взаимно ориентированные стороны социальной жизни (Кастан, Неклюдова и Панайотти, 2016: 452; Репина, 1996: 27). Условность принятого ранее разграничения подчеркивают тем, что «индивидуальные» переживания открываются исследователю через «публичные» действия носителей этих переживаний (Глаголева, 1997: 303-304).
До «захвата» публичного пространства модерным государством (и одновременного отграничения пространства индивидуального) публичные функции осуществлялись раннемодерными патрон-клиентскими группами, члены которых, одновременно, удовлетворяли свои частные интересы (Арьес, Неклюдова и Панайотти, 2016: 24-25). Группы же обеспечивали стабильность публичного пространства через подчинение индивидуального поведения общепринятым, т. е. групповым нормам, а также санкционировали некоторые отклонения от них (Шар-тье, Неклюдова и Панайотти, 2016а: 449). Распространение и внутреннее усвоение социальных ролей и правил осуществлялось через семью. Таким образом, индивид с его желанием жить для себя, с одной стороны, был ограничен групповым этикетом и семейной дисциплиной, а с другой — мог искать защиту от крайностей семейной дисциплины в сообществе, а от группового гнета—в семье (там же: 448).
Ситуация выхода совершеннолетней девушки из родительской семьи и создания собственной позволяет анализировать норму и отклонения в функционировании раннемодерной семьи и, шире, сообщества, проявления власти и подчинения, индивидуального и публичного в «женском мире» и за его пределами.
Следуя за «пристрастными» источниками, часть которых представлена в Приложениях, рассмотрим случаи замужества через суд двух девушек из среды малороссийского чиновничества: Анастасии Петровны Милорадович, в замужестве Лашкевич (1769-1833) и Прасковьи Акимовны Сулимы, в замужестве Войцехович (1777-1817). Это яркие примеры семейного конфликта, противопоставившего в публичном пространстве индивида и семью, и нашедшего свое разрешение через посредничество высокопоставленных представителей дворянского сообщества (Шартье, Неклюдова и Панайотти, 2016Ь: 664; Репина, 2008: 12-13).
БРАЧНОЕ ПОВЕДЕНИЕ: ОТКЛОНЕНИЯ ПРИНЯТЫЕ И НЕПРИНЯТЫЕ
Вопрос нормы, а также принятых и непринятых отклонений во взаимоотношениях между родителями и детьми в российских дворянских семьях относится к числу не вполне проясненных (Каменский, 2007: 272; Маслшчук, 2007: 337-338). Принято считать, что семейные узы были крепкими, хотя и несколько формальными (В. А., 1884: 334). Внутрисемейные отношения строились на всевластии главы семьи, на зависимости прав и обязанностей членов семьи от пола и возраста, на господстве общих семейных интересов над индивидуальными и на огромном значении общественного мнения для семьи (Миронов, 2000: 257). Это предполагала традиция, так требовал закон. В частности, «Правила добронравия» из «Устава благочиния или полицейского» от 8 апреля 1782 г. определяли родителей как «властелинов над своими детьми» (Устав благочиния, 1830: 465).
В то же время семьи часто были неполными, и это вносило коррективы во внутрисемейные отношения. М. Раев и Р. Уортман пишут об «отсутствующем отце» во многих дворянских семействах (служил вдали от дома или, создав семью на склоне лет, умирал до того, как дети вырастали), не уточняя, была ли эта модель типичной для всего дворянского сословия (Уортман, Долбилов и Севастьянов, 2004: 178). Но в случаях Анастасии Милорадович и Прасковьи Сулимы отсутствовала мать. София Степановна Милорадович, в девичестве Полуботок (1747-1773) умерла в 26 лет во время родов или в течение года после них, Мария Павловна Сулима, в девичестве Скорупа (1753-1783) умерла в 30 лет во время родов.
Вероятно, в связи со смертью матери девушки с ранних лет получали воспитание вдали от дома. Прасковья Сулима содержалась в глухов-ском1 пансионе Анны Лэянс. Анастасию Милорадович отец2 в малолетстве передал под опеку дяди, Андрея Степановича3, в имении которого Воронкове она и «обучалась в мадам». В июне 1783 г. по просьбе тещи Анастасии Степановны Полуботок, в девичестве Леонтович (ум. 1802), отец прислал дочь в бабушкино имение с. Боровичи «для обучения
хозяйства» (Любецкий архив графа Милорадовича, 1898: 66). Накануне и во время последовавшего судебного процесса отец всячески пытался преуменьшить время, проведенное дочерью у бабушки («временно прибыла в сказанной бабы своей в с. Боровичах»), в то время как дочь определяла «пребывание мое у бабушки весьма уже от давних времен, а не по случаю какому, на время сюда приехавши оставалась бы; тут воспитана, так как угодно было отцу, чрез благодетельницу и попечи-телку мою» (там же: 94, 62). Соответственно, в ситуации вынужденного выбора между стороной отца и бабушки Анастасия Милорадович сделала однозначный выбор в пользу последней («дочь моя мне персонално отвечать не устыдилась сими словами: что она состоит не в моей воли, меня не слушает и со мною не поедет») (там же: 65).
Целью воспитания дворянских девушек считалось привлечение будущих мужей. Вступление в брак представлялось реализацией нормативного и превалирующего жизненного сценария4, а любые стратегии, исключавшие пребывание женщины в браке, девальвировались (Белова, 2010: 292-293; Абрамс, Незлобина, 2011: 84). Возраст вступления в брак для женщин не был раз и навсегда определен. Так, в последней четверти XVIII в. церковь и действовавший на Левобережье Литовский статут устанавливали бракоспособный возраст для женщин в 13 лет, а гражданский закон — в 16 лет (Миронов, 2000: 167; Пушкарева, 1997: 157). В самой дворянской среде обнаруживалась тенденция к повышению брачного возраста, и в начале XIX в. представительницы привилегированного сословия выходили замуж, как правило, в возрасте от 17 до 23 лет (там же: 158).
И бабушка, и отец называли Анастасию Милорадович, которой едва исполнился 21 год, совершеннолетней. С точки зрения брачных перспектив бабушка определяла возраст внучки как «не к летам, но из лет идет» и «не в таких летех она, чтоб ей ожидать неизвестнаго жениха» (Любецкий архив графа Милорадовича, 1898: 53, 55). На ироничное предложение зятя отписать внучке с. Боровичи как «способ, через который она скоро помолодеет», Анастасия Степановна отвечала:
Нет, дайте ей и ввесь свет, то ничто не поможет наградить потерявшии лета; а особливо ее и меня тревожат ежеденно видимые образцы, как то Борознина дочь, которая еще мене старее, в девках по сие время, нещастные
Лизогубовны и Гудовичева, а к ним Базилевсковна, которая 70 тысяч имеет денег и 600 душ (Любецкий архив графа Милорадовича, 1898: 52-53).
Прасковье Сулиме шел «уже двадцать четвертой год от рода», когда она решилась на разрыв с отцом, «не предвидя далее ни чего для себя полезнаго и прочнаго» (1Р НБУВ. II. 5. 15244-15333. Арк. 243-243зв.).
Разница в возрасте между девушками и их женихами составляла в случае Анастасии Милорадович 4 года (т. е., была близка к условно «идеальной»), а в случае Прасковьи Сулимы—23 года. И, похоже, что последнее не было таким уж исключением из правил, и, вообще, о правиле можно говорить условно. В близком окружении девушек разница в возрасте между супругами составляла: у родителей Анастасии Милорадович— 24 года, у родителей Прасковьи Сулимы— 16 лет, у родственников Сулим Лобысевичей — 23 года, у брата Анастасии Милорадович — 7 лет, у ее кузины — 2 года, у сестры Прасковьи Сулимы— 13 лет.
Влечение, которое девушка испытывала по отношению к жениху, могло опираться на сложную комбинацию из всех ее стремлений и расчетов (Репина, 2008: 13). Сохранившиеся свидетельства мало говорят об аргументах выбора Анастасии Милорадович и Прасковьи Сулимы, но позволяют сделать вывод, что речь шла скорее о приобретении желанного статуса в возрасте, воспринимаемом как критический, чем о воссоединении с по-настоящему любимым человеком.
Анастасия Милорадович в письмах к отцу сообщала, что жених И.С. Лашкевич5 «явился не противным» и что вопрос женитьбы не встал бы так остро, если бы «не угрожало меня, Боже сохрани, по смерти вашей и бабушки остатся в девках»6 (Любецкий архив графа Милорадовича, 1898: 58-59). Эмоции прорвались наружу, лишь когда Анастасия Милорадович вспоминала брату услышанные от него однажды слова:
.дожду я того, что ты будешь у мене дети нянчить. Сие посля воспитания вам данного и просвещенности, как вы о себе заключаете, не воспрепятствовавшее
вам изректи мне. Я слышав, помню, должна одинажды навсегда так расположить себя, чтоб не быть вам слугою и нянею детей ваших, но соответственно моему имению жить (Любецкий архив графа Милорадовича, 1898: 63).
Об условной «бесчувственности» говорят и аргументы в пользу брака Прасковьи Сулимы, которая «по долгом, тщательном, и зрелом раз-суждении, и соображении всех домашних обстоятельств, не предвидя далее ни чего для себя полезнаго и прочнаго» нашла в лице И. А. Вой-цеховича7 «партию сходную и равную» (1Р НБУВ. II. 5. 15244-15333. Арк. 243-243зв., 246). Впрочем, нельзя исключать и того, что отсутствие в переписке и судебных бумагах упоминаний об эмоциональной стороне отношений может быть следствием холодного расчета обеих девушек (или совета их покровителей), которые не желали давать аргументы в суде противоположной стороне.
Наиболее деятельное участие в заключении брака принимали, как правило, старшие родственницы невесты. Исследовательница предположила, что речь идет о незамужних родственницах, для которых это носило компенсаторный характер (Белова, 2010: 338). Однако в случаях Анастасии Милорадович и Прасковьи Сулимы это было не совсем или совсем не так. У бабушки А. С. Полуботок на момент конфликта с зятем умерли муж и обе дочери, но выросло трое внуков, между которыми она обещала разделить наследство. Именно бабушка в конце января 1789 г. дала И. С. Лашкевичу согласие на брак со своей внучкой, не дожидаясь решения отца (благодарственное письмо И. С. Лашкевича датировано 27 января 1789 г.).
Прасковья Сулима сама выбрала дальнюю родственницу8, которую просила представлять в суде свои интересы: «Милос[тивая] Государ[ыня] моя! по родству Вашему со мною я избираю орудием к сему вас» (1Р НБУВ. II. 5. 15244-15333. Арк. 246). При этом Екатерину Михайловну Лобысевич, в девичестве Губчиц (ок. 1754-1824), у которой было трое собственных детей, не остановило и то, что ее муж Афанасий Ки7Войцехович Иван Андреевич (1754-1821) — советник Черниговского наместнического правления (1787-20.11.1801), коллежский советник (1797), статский советник (1799), председатель Пензенской палаты гражданского суда (1801-1806-?), действительный статский советник (1803), пензенский вице-губернатор (7-1817-1819), в отставке с полным пансионом (05.03.1819).
риллович Лобысевич9 был в тот момент подчиненным отца Прасковьи Сулимы10. Впрочем, длившееся три года сватовство И. А. Войцеховича одобряемо было, по словам Прасковьи Сулимы, «всем здешним обществом, а почетнейшие чиновники [...] многократно представляли отцу моему что Г-н Войцехович по всем отношениям есть партия для меня сходная и равная, а потому просили о принятии Его в наше семейство» (1Р НБУВ. II. 5. 15244-15333. Арк. 243-243зв.).
Среди тех, кто просил за И. А. Войцеховича, Прасковья Сулима называла черниговского (малороссийского) гражданского губернатора Я. Л. Бакуринского, его преемника на посту малороссийского гражданского губернатора М. П. Миклашевского, малороссийского вице-губернатора П. Г. Коропчевского, архиепископа Черниговского и Нежинского Виктора, архимандрита Елецкого монастыря Феофана, казначеев черниговского губернского И. И. Навроцкого и поветового М. А. Павловского (1Р НБУВ. II. 5. 15051-15242. Арк. 56). Кроме того, искания жениха поддерживал родной брат А. С. Сулимы епископ Слободско-Украинский и Харьковский Христофор Сулима (1Р НБУВ. II. 5. 15051-15242. Арк.
«Непросвещенным» поведением вполне образованных людей11 называли случаи, когда отцы навязывали дочерям партию или отказывали претендентам на руку их дочери в пользу других, более подходящих претендентов, не учитывая мнение самой невесты (Глаголева, 1997: 300). И хотя это и было противозаконно, это воспринималось сообществом как приемлемое отклонение от условно нормального типа поведения12. Как писала зятю бабушка Анастасии Милорадович, «естли при том у вас есть жених на примете такой отделной, какого вы желаете, то сему не грех и отказать» (Любецкий архив графа Милорадовича, 1898:
Сперва, по словам П. С. Милорадовича, он не мог согласиться на брак дочери, «ни за господина Лашкевича, ни за кого другого, не знавши ни дому, ни имения ево, ни уделу»14 (Любецкий архив графа Милорадо-вича, 1898: 52). Потом объяснял свой отказ невозможностью решиться «на всекрайнейшее расположение о дочери моей, имея у себе, по воле Божией, толко ее одну, в таком важном пункте, каков есть сей», рассчитывая, что в дальнейшем она получит жениха «превосходней-шого дарованиями, соразмерно собственного состояния достойного»15 (там же: 55). Наконец, отец Анастасии Милорадович глухо указывал на «многие резоны, которие тебе неизвестны, что сей жених ни с какой стороны и ни почему быть тебе не может [...] о которых ни тебе, ни бабушке твоей объявлять на писме неудобно, а после ты словесно услышишь» (там же: 58, 59). Поскольку эти причины так и не были названы, суды обоснованно посчитали их плодом воображения отца невесты.
В отличие от П. С. Милорадовича и, возможно, под влиянием его судебной тяжбы с дочерью, А. С. Сулима отдавал претенденту на руку дочери «всю справедливость» и соглашался считать его «достойною партиею» (из письма М. П. Миклашевского от 26 сентября 1798 г.), однако, что касается брака, «давал всегда ответы в неопределенных выражениях состоявшие, которые ни отказа, ни согласия в себе не заключали» (1Р НБУВ. II. 5. 15244-15333. Арк. 56, 243).
СУДЕБНЫЕ ТЯЖБЫ: ИЕРАРХИИ И СЕТИ
Далеко не все конфликты внутри семей становились предметом публичного разбирательства, но нет сомнений, что российские подданные видели в многообразных и в массе своей сословных судах средство защиты и механизм регулирования отношений с родственниками (Каменский, 2007: 290; Бербэнк, 2004: 329). Среди прочих нередко обращались в суды и дворянки16, и особенно часто — в левобережных губерниях, успешно защищая свои права собственности (Маррезе, Лужецкая, 2009: 276; Маслшчук, 2007: 316).
Для того, чтобы обратиться в суд, стороне истицы требовалось перевести поведение отца невесты из разряда принятых отклонений в непринятые. С этой целью бабушка Анастасии Милорадович («не явное ли ваше откривается нежелание видеть дочь вашу замужем») и Прасковья Сулима («отец мой весьма удален от того, что бы меня выдать») обвиняли отцов в нежелании выдавать дочерей замуж вовсе, а не только за конкретного просителя руки (Любецкий архив графа Милорадовича, 1898: 55; 1Р НБУВ. II. 5. 15244-15333. Арк. 246).
Неизвестно наверняка, какими правовыми знаниями обладали дворянки и какова была их роль в составлении исков (Маррезе, Лужецкая, 2009: 277). Анастасия Милорадович «хвалилась» брату, что «и закон гражданский мне известен, а особливо сего края книга [Литовский] статут; по оной и другим давно могла и должна иметь свое достояние и волю располагать собою» (Любецкий архив графа Милорадовича, 1898: 63). Также и Прасковья Сулима не только ссылалась на Статут, но и подкрепляла прошение указанием на конкретные раздел и артикул: «.и испросить по силе права Книги Статут раз[дела] 5-го артик[ула] 9-го себе изволения от уряду на выход в замужество» (1Р НБУВ. II. 5. 15244-15333. Арк. 246). Впрочем, отец Анастасии Милорадович предполагал, что и письма, и прошение в суд писал от имени дочери опытный юрист, брат бабушки Г. Г. Фридрикевич17. Так же и в случае с Прасковьей Сулимой нельзя исключать, что письмо с прошением было составлено женихом.
Непосредственно в суде девушки и их покровительницы не присутствовали. Интересы Анастасии Милорадович и ее бабушки как истцов в Сосницком18 уездном суде представлял поверенный Терентий Санчевский, а интересы бабушки и ее брата Г. Г. Фридрикевича как ответчиков в Го-родненском19 уездном суде—поверенный Каленовский. 11 июля 1790 г., т. е. через год после свадьбы Анастасия Лашкевич дала улиточную запись20 своему мужу на ведение дел, поскольку «по женскому состоянию моему, не в силах я лично в судебных местах производить о сем дело» (Любецкий архив графа Милорадовича, 1898: 112). От имени И. С. Лаш-кевича дела также вел поверенный Антон Андреевич Войцехович21.
В деле Прасковьи Сулимы поверенные не упоминаются. Весной 1800 г. девушка обратилась к своей родственнице Екатерине Михайловне Ло-бысевич:
...решилась я наконец прибегнуть к покровительству законов [...]; но как мне самой живущей под непосредственною властию отца моего ни как не можно зделать в Суд отзыва: то к вам Милостивая государыня моя, яко к родственнице моей, в сем случае прибегая, покорнейше прошу подать за меня от имени своего в Суд Земский Повета Черниговскаго прошение (1Р НБУВ. II. 5. 15244-15333. Арк. 243зв.-244).
девицам разрешение на брак с благородным женихом). Предварительно суд подтвердил указанные в прошении свидетельства о благоволении жениху со стороны местного сообщества и собрал сведения «о чине, о поместье в сем повете, и о достоинствах Господина Статскаго Советника Войцеховича ничем неупослеждающих состояния девицы Сулиминой» (1Р НБУВ. II. 5. 15244-15333. Арк. 242-242зв.).
Опротестование этих решений в судах предполагало со стороны отца также перевод поведения дочери из разряда принятых отклонений в непринятые. А. С. Сулима, возможно, что под влиянием примера своего предшественника, не стал этого делать. А вот П. С. Милорадович не только подал апелляции, но и начал параллельные судебные процессы против родственников, а также задействовал внесудебные механизмы преследования.
В письмах теще, а потом в прошении в Городненский уездный суд П. С. Милорадович писал о разврате дочери и непослушании отцу, презрении ею долга в повиновении и почитании родителя, оскорблении отца, неблагопристойном и вредном честности поведении, неисполнении воли отца, других непристойностях против отца (там же: 66, 85-86). Со слов отца и Г. П. Милорадович23 обвинял сестру в притворстве, обмане, отречении от власти отца и, наконец, в провоцировании «к удалению отца толпою подлых людей. Поступок вовся противный природе и всяким и везде законам» (там же: 61). Как резюмировала эти обвинения бабушка в письме зятю, «описали ея пред правителствами с такой стороны, с которой любящие своих детей отцы помыслить боятся» (там же: 64). Жениху И. С. Лашкевичу вменялось в преступление то, что «более шести душ во владении нету», т. е. что партия не может считаться сходной и равной (там же: 141).
Неудавшаяся 27 марта 1789 г. попытка увезти дочь из имения брата тещи Г. Г. Фридрикевича и судебное разрешение на ее замужество подвигли П. С. Милорадовича инициировать три судебных процесса.
Во-первых, он подал в Городненский уездный суд иск «о безчестии и обиде, причиненной ему Милорадовичу, в с. Смячи со стороны Фридрикевича и Полуботковой» (там же: 60). В решении от 14 ноября 1789 г.
суд удовлетворил иск в части требования наложения штрафа (в размере годового генеральского жалованья) и публичного признания вины. По апелляции иск рассматривался во ii-m департаменте Черниговского верхнего земского суда, который в ноябре 1790 г. присудил штраф разделить пополам между А. С. Полуботок и Г. Г. Фридрикевичем и отказать в требовании тюремного заключения ответчиков. Недовольный истец передал дело в порядке апелляции далее в Черниговскую палату гражданского суда, о чем писал сыну: «...ежели суд или палата гражданская приговорит тещи и Фидеркевичу вежу24, то я оным в таком случае и приговоренным ныне верхним земским судом безчестием доволен бы был» (Любецкий архив графа Милорадовича, 1898: 211-212). На момент примирения сторон в октябре 1791 г. иск П. С. Милорадовича по поручению исполняющего должность малороссийского генерал-губернатора М.Н. Кречетникова находился «под рассмотрением» в Киевской палате гражданского суда.
Во-вторых, 9 августа 1789 г. П. С. Милорадович подал прошение в Городненский уездный суд об отречении от дочери и о лишении ее права на материнское имение. Ссылаясь на раздел 8 артикул 7 (разрешение родителям отрекаться от детей) и раздел 5 артикул 8 (лишение отцовского и материнского наследства при выходе замуж без родительского разрешения) Литовского статута, истец утверждал, что «оному недвижимому жены моей материстому имению остается один законный наследник сын мой, надв. сов. Григорий Милорадович, и чтоб показанная Лашкевичева до сына моего ни под каким предлогом за оное имение дела и никакой претенсии не имела» (там же: 110). Прошение судом было принято и вписано в крепостную книгу, но, похоже, не рассматривалось, а через два года иск был истцом отозван.
В-третьих, з сентября 1789 г. П. С. Милорадович подал в Новгород-Се-верское. наместническое правление жалобу на заседателей Сосницкого уездного суда за неправомерное решение. Жалоба была передана на рассмотрение в Новгород-Северский верхний земский суд, где решением от 5 декабря 1790 г. было подтверждено постановление Сосницкого уездного суда (при двух судьях, включая председателя, оставшихся «при своем мнении»). Напротив, Новгород-Северская палата гражданского суда, рассматривавшая дело в порядке апелляции, решением от 29 января 1791 г. постановила «уничтожить» предыдущие постановление и приговор. Основанием для подобного двусмысленного решения стала
ссылка на неполный состав Сосницкого уездного суда, рассматривавшего дело (два заседателя без судьи и секретаря) и нарушение нормы раздела 5 артикула 8 Литовского статута (требование предварительно уведомлять уряд об отказе отца выделять дочери материнское имение). Это, в свою очередь, вынудило уже Анастасию Лашкевич подать апелляцию в 3-й департамент Сената, где дело и было остановлено в 1791 г. при последовавшем примирении сторон (Любецкий архив графа Милорадовича, 1898: 115).
В письме к сыну от 2 апреля 1791 г. П. С. Милорадович предлагал еще опротестовать в суде проект завещания А. С. Полуботок, но, скорее всего, прошение в суд подано не было (там же: 219).
Кроме того, П. С. Милорадович преследовал дочь и всех, кто оказывал ей поддержку, во внесудебном порядке. Так, после неудачной попытки забрать дочь домой он исходатайствовал у брата предписание Черниговского наместнического правления вернуть Анастасию Милора-дович в дом отца силами уездной полиции. Исполняя это предписание в с. Смяч выезжал Городненский нижний земский суд во главе с земским капитаном-исправником. Г. Г. Фридрикевичу, С. С. Леонтовичу25 и его жене, а также А. С. Полуботок были вручены «повестки с требованием оной Милорадовичевой дочери и дачи нужного к следствию показания». Тем не менее, исправнику не удалось вернуть Анастасию Милорадович отцу. Бабушка А. С. Полуботок, «извиняя оную девицу болезнию, вводила нижний суд в ту комнату, где сия в постели больною оказывалась, тамо суд ее уговаривал в послушности отцу, напоминая обязанности детей родителям и чтобы к повиновению воле его ехала к нему з земским исправником, но тут девица представляла, якобы не может сего исполнить по болезни» (там же: 87-88). После того, как в комнате стали собираться дворовые люди Г. Г. Фридрикевича, суд во главе с исправником ретировался из с. Смячи, не доводя дело до столкновения. Такое поведение городненского исправника стоило ему впоследствии проблем по службе, о которых глухо упоминал И. С. Лашкевич в письме к жене от 7 августа 1790 г. (там же: 123).
Кроме того, П. С. Милорадович еще до рассмотрения прошения дочери в Сосницком уездном суде просил епископа Новгород-Северского и Глуховского Иллариона, чтобы местные священники не венчали его дочь, и получил в марте 1789 г. следующую резолюцию: «Я уже дал
на примечание дикастерии, [...] чтобы недремленно наблюдали за священством, дабы беглых от родителей отнюдь венчать не дерзали» (Лю-бецкий архив графа Милорадовича, 1898: 95). Впоследствии, дело священника, венчавшего Анастасию Милорадович, действительно разбирала дикастерия, и бабушка А. С. Полуботок напоминала новобрачным о необходимости заступиться. Наконец, А. С. Полуботок писала к И. С. Лашкевичу, что «в доми же Войцеховичей все суд попечатал, так ска-зивают, но я не знаю совершенно» (там же: 190). Возможно, это был только слух, но, скорее всего, она не исключала, что это могло быть местью со стороны П. С. Милорадовича за то, что А. А. Войцехович вел в суде дела И. С. Лашкевича.
Для решения дел в свою пользу и создания благоприятного общественного мнения обе стороны стремились заручиться поддержкой многочисленных друзей, знакомых, местных и столичных клиентов и покровителей (родственников и земляков). Дела П. С. Милорадовича вели его сын Григорий Петрович («отец дал ему верующее мирится, но Г. П. от того удаляется, ища всемерно сестру обыдить») и брат Андрей Степанович («нечестивого дядка; по всему видно, что он то и всему причиною, как и отец мне пояснял, что я во всем слушаюсь брата и поступлю неинако, как он мне советует») (там же: 135-136, 162). Их сторону открыто держали председатель п-го департамента Черниговского верхнего земского суда И. А. Каниевский, стряпчий того же суда Р. И. Маркович, а также, вероятно, председатель Новгород-Северской палаты гражданского суда И. Я. Селецкий и поручик правителя Черниговского наместничества Я. Л. Бакуринский, который представлял сторону старшего Милорадовича во время примирения (там же: 135). Кроме того, многие помогали им советами и составлением бумаг, о чем неоднократно упоминали П. С. Милорадович («постарайся, поговори [...] из другими своими приятелями», «поступи, так как сам знаешь, посоветовавшись с приятелями») и И. С. Лашкевич («столько ненавистников!», «имеют помощников плутов дюжину», там же: 77, 126, 211, 215). Предполагая, что содержание писем может стать известно посторонним, П. С. Милорадович в письмах к сыну не называл открыто некоторых своих поверенных («в отводе моем, который писан в Батурине известным тебе человеком», «надобно зараз ехать в Батурин к известному тебе человеку») (там же: 217, 220).
После передачи дела на апелляцию в Сенат П. С. Милорадович надеялся заручиться поддержкой высокопоставленных петербургских земляков: А. А. Безбородка, П. В. Завадовского, И. С. Судиенко и Д. П. Трощинского, «чтобы они учинили милость вспомоществование, дабы оная апелляция после подачи приняла надлежащее свое действие» (Лю-бецкий архив графа Милорадовича, 1898: 215). Однако, похоже, что в Санкт-Петербурге сторону П. С. Милорадовича был готов поддержать лишь А. А. Безбородко, наиболее тесно связанный с ним свойством («примечаю, что граф Б(езбородко) вступается за нашего родича») (там же: 141).
Дворянки также опирались на помощь высокопоставленных покровителей и были мастерицами добиваться протекции через сети патронажа (Маррезе, Лужецкая, 2009: 277, 288). Но в данном случае поддержку Анастасии Милорадович и ее бабушке обеспечивали жених (а после — муж) И. С. Лашкевич и бабушкины братья Г. Г. Фридрикевич и С. С. Леонтович. Из открыто поддержавших сторону дочери местных чиновников упоминался приятель И. С. Лашкевича, советник Черниговской палаты уголовного суда С. А. Ожегович фон Винарец. К А. С. Полуботок и ее брату был отлично расположен малороссийский генерал-губернатор П. А. Румянцев-Задунайский. Однако последний не был намерен открыто вмешиваться в тяжбу, что отлично понимали Лашкевичи: «.сколько я могу понимать содержание нашего дела, то должен вам сказать, что граф настоящаго конца не зделает и предаст на расмотрение судам, что до крайности продлится» (Любецкий архив графа Милорадови-ча, 1898: 82-83). При таком раскладе ключевые чиновники заняли выжидательную позицию, чему в Санкт-Петербурге удивлялся А. Р. Воронцов в разговоре с И. С. Лашкевичем: «почему не вошел в дело ни губернатор26, ни прокурор27 Новгород-северские» (там же: 135)?
Таким образом, судьба одной из трех затеянных П. С. Милорадовичем судебных тяжб, как и перспективы разрешения семейного конфликта в целом должны были решиться в столице, среди покровителей той и иной стороны, которых оказалось немало. Как писал И. С. Лашке-вич жене 11 августа 1791 г., «оба мы имеем хороших и славных тут защитников, но Бог знает на чию сторону дело будет» (там же: 140). На исход повлияло то, что большинство покровителей, прекрасно относясь к Г. П. М?
