Спросить
Войти
Безрогов Виталий Григорьевич , д-р пед. наук; член-кор. РАО гл. науч. сотрудник Лаборатории истории педагогики и образования Института стратегии развития образования РАО ОИСГО: 0000-0001-6389-4783
Тендрякова Мария Владимировна, канд. ист. наук ст. науч. сотрудник Института этнологии и антропологии РАН Российская Федерация, 119991, г. Москва, Ленинский проспект, 32а mashatendryak@gmail.com ОИСГО: 0000-0001-6206-8439
Город и Корф:
FIGURA URBIS NOVAE В УЧЕБНЫХ КНИГАХ
ДЛЯ земской школы
, М. В. Тендрякова
Аннотация: Данная статья является продолжением публикации1 об образе города в учебнике Н. А. Корфа «Наш друг: книга для чтения в школе и дома». Пособие было впервые издано в 1871 г., а в 1881 подвержено кардинальной переработке. В предыдущей статье рассматривался концепт «город» в первых восьми изданиях, в данной статье — его изменение, осуществимое в 9-м издании и зафиксированное вплоть до последнего, 19-го, издания в 1908 г. Единый учебник был поделен на две части. Одна часть сохранила предыдущее название, другая — стала к ней «Руководством». В «Руководство к "Нашему другу"» Корф добавил девять специальных глав о различных российских городах от Новгорода, с которого начиналась русская история, до Тифлиса, где она развивалась в сторону территориального расширения. Страна, в которой «настоящими» городами были только Петербург и Москва, превращена новой редакцией популярного учебника в страну, где блеск столиц секуляризирован. Учебник рассказывает и о других городских центрах. Столичный город перестает быть главным, единственным, определяющим бытие. Его статус уже определяет не только монарх, но также история, торговля, образование, а постепенно и производство. Неприятие городов сельской Россией, как оно существовало в первой редакции учебника, остается и теперь, но позитивная роль урбанизации уже признана. В статье показано, как российский учебник для чтения Н. А. Корфа стремится преодолеть характерную для учебников его эпохи идеализацию абстрактной сельской жизни, для того чтобы стать ученикам сельской школы настоящим
* Работа поддержана грантами РФФИ 17-06-00066\ОГН и 17-06-00288\ОГН.
Вестник ПСТГУ
Серия IV: Педагогика. Психология.
DOI: 10.15382/sturIV201955.110-127
В. Г. Безрогов
«другом нашим» в совершенствовании села, в налаживании его диалога с городом. Проанализированы текстуальные дополнения и впервые появившийся визуальный ряд данного учебника. До 9-го издания иллюстраций в «Нашем друге» не было. Иллюстрации помещены теперь и в первую, основную, часть пособия, и в дополнительную. Включенные в визуальный ряд городские сюжеты демонстрируют переходный этап в понимании города от традиционного доиндустри-ального к модернизирующемуся. Новое понимание концепта «город», при всей его противоречивости, обусловило зарождение инструментального отношения к городскому феномену. На новых пособиях Корфа выросло поколение, из которого вышли «социальные инженеры» 1910-х и 1920-х гг., преобразовавшие реальную жизнь российских городов.
В данной статье мы продолжим разговор о теме «город» в учебнике Н. А. Корфа «Наш друг» (1871—1908, далее НД), созданном для введения детей крестьян во взрослую сельскую жизнь, включающую в себя и хлебопашество, и овощеводство, и скотоводство, и лесоводство, и обустройство дома для людей и животных, и поездки в город, и выписывание оттуда книг, и устройство сельской фабрики, и составление различных документов, и соблюдение религиозных обрядов, и борьбу с насекомыми, болезнями, а временами даже критику недоработок в сельском быту и недообразованности, для того чтобы посмотреть на повседневность знающим взглядом, просвещенным наукой. Первое издание обладающего «научным характером» НД вышло в 1871 г.2 В нем мы видим образ еще доинду-стриального российского города как знака власти и посредника между селом и столицей. Смысла стремиться жить в близлежащем городе, по НД, никакого нет. Жизнь в селе а) может быть лучше существования в обычном городе и б) имеет смысл вне всякой с ним связи. Даже промышленное производство спокойно и естественно возникает и существует вне города. Крестьянская повседневность осенена монархом, столицей и министрами, в ней находящимися.
На протяжении восьми изданий (1871—1880 ) эта негласно явленная в учебнике концепция тождественно воспроизводится. Дифференцируется состав жителей города и деревни, но основные идеи не меняются.
Девятое издание — кардинальная перестройка
В 1881 г., сразу после возвращения из Швейцарии (1872—1880) в Россию, Корф полностью перестраивает свой учебник 1871 г., о котором мы рассказали в предыдущей статье. Три принципиально новые идеи положены в основу 9-го и последующих изданий:
а) в них включены иллюстрации (в том числе «виньеточные картинки», которым уделено специальное внимание);
б) пособие разделено на две книги: собственно учебник (НД), где оставлены «статьи для чтения», «перечисления под статьями для чтения» (имеется в виду
группировка слов по классам обозначаемых ими понятий), хрестоматия (в нее к поэтической части добавлена прозаическая), таблицы и молитвы; и «Руководство к НД: книгу для учащих» (далее РНД), которое организовывало процесс обучения с позиции учителя. В него перешли из НД «умственные упражнения», «сведения, сообщаемые беседами в связи с теми статьями для чтения, которых беседы касаются», сами беседы и «диктовки». Они дополнены другими разделами, помогающими учителю применять НД;
в) введены дополнительные статьи для чтения и обсуждения, касающиеся в основном городской тематики — правда, не с практической стороны, как весь НД, а с символической — в связи с ролью и местом в российской истории и современности девяти городов, выбранных Корфом для описания и чтения такого описания ученикам и с учениками.
Рисунки, «останавливающие» внимание ученика «на тех предметах, по которым взор его до тех пор скользил без всякой мысли»3, были помещены в обеих книгах — 110 в НД и 6 в РНД. Иллюстрации в РНД целиком посвящены городам. Однако всего две из них панорамны, а остальные демонстрируют конкретные важные места в том или ином городе и не дают общего о нем представления. Город визуально заменяется одним из его объектов — Софийским собором, Киевской лаврой, Московским кремлем, Саксонской площадью в Варшаве. В НД нет городских панорам вообще. Среди иллюстраций только одна показывает город, причем не в самых лучших обстоятельствах. Эта иллюстрация соотнесена с темой «Огонь» и озаглавлена «Городской пожар» (НД, 1882, 41). Крестьянский ребенок, чья изба стояла в некотором отдалении от соседней, мог вполне испытывать при этом благотворное чувство безопасности и одновременно любви к своему образу жизни. Городская атмосфера с позитивной стороны предстает на иллюстрации «Воздушный шар», где его запуск нарисован происходящим на поле полностью заполненного стадиона или цирка (НД 1882, 115).
Иллюстрации, подобранные для изображения различных «заводов и фабрик», включая сахарный, стеклянный, металлургический и типографию, гравированы на основе картин из зарубежных пособий и демонстрируют достаточно обширные для занятия тем или иным делом помещения (НД, 1882, 48, 60, 111, 112, 3). Их контекст не показан, поэтому находятся ли они в городе или в не совсем уже чистом, но все же поле — читателю неизвестно. Печь для обжигания извести нарисована сооруженной в сельской местности (НД, 1882, 39). Наружный вид дан лишь двух построек: сельской школы и сельской церкви (НД, 1882, 2, 225), если не считать объятой огнем городской улицы.
Все проиллюстрированные безопасные людские жилища — изба, хата, внутренний интерьер (НД, 1882, 20, 53, 75, 188) относятся к селу. На иллюстрации «Ласточка» видны развалины замка на горе и сельская мельница под горой (НД, 1882, 124) — пейзаж и не городской, и не российский. Единственный несельский и в то же время непроизводственный интерьер — иллюстрация «Разбирательство
у мирового судьи», где воспроизведена обстановка городского дома как чуждое крестьянам пространство (НД, 1882, 145).
При всех подвижках в сторону появления более детального и современного Корфу города, о которых мы подробнее скажем далее в анализе РНД, визуально город остается местом комфорта для власти и потому закрыт и чужд крестьянину. И вероятно, не случайно то, что панорамы в РНД даны только для двух окраинных городов, связывающих страну с иными мирами.
Город в «Руководстве к "Нашему другу"» 1881 г.
Если сравнивать десятилетие между «Детским миром» Ушинского (1861, далее ДМ) и НД (1871) и десятилетие между первым НД и НД 9-го (1881) и последующих изданий (по 1908), то различия внутри творчества одного человека оказываются не меньше различий, нежели присутствуют между Корфом 1871-го г. (1-е изд. НД) и Ушинским 1861 г. (1-е изд. ДМ)4. В 1881 г. пособие НД делится самим автором на собственно книгу для учащихся НД и на руководство для учащих РНД. В «Руководство» попадают не только, как мы сказали, вынутые из НД упражнения, беседы и диктовки, но и те дополнительные сведения, которые автор счел нужным сообщить ученикам устно — то, что десятилетие назад совсем им не рассказывалось. Соответствующий раздел назван «Географические и исторические дополнения к статьям НД». В коротких и не очень рассказах, выполнявших роль дополнительных, Корф отходит от многих принципов издания 1871 г. Дополнения совершены для того, чтобы по «Нашему другу» возможно было проводить также уроки по курсу «родиноведения и отечествоведения». Тема городских пространств и названий, их характеристик занимает в этом разделе центральное место. Ориентация пособия на деревенскую школу отнюдь не мешает Корфу теперь давать очерки и краткие зарисовки того, что ей противоположно. В учебном курсе на момент 1881 г. оказываются другие задачи и содер4 Среди различий между ДМ и НД прежде всего бросается в глаза очень разный статус беседы с учениками, по типу учебной деятельности, находящейся между монологичным изложением текста статьи и учебным диалогом. В ДМ беседы и диалоги представлены очень скудно — лишь в разделе, посвященном логике, и спорадически в других. НД строится целиком и полностью на сочетании рассказа, чтения и беседы учителя с учениками. Беседа построена в вопросо-ответной форме и не подразумевает двустороннего диалога, открывающего ученику перспективу активного мышления. Однако она все же протягивает «руку» ученику, извлекая его из позиции молчаливого слушателя. Заметим, что по сути Корф тут оказывается между Константином Дмитриевичем и переписанным Ушинским Г. К. Раффом, сторонником диалогичности в начальном обучении. Скорее всего, Корф не читал Раффа, но спектр дидактических возможностей на уроках чтения и письма был ему, скорее всего, знаком вплоть до учебного диалога. Вероятно, на Корфа оказал влияние опыт и позиция П. М. Перевлесско-го, уделившего большое внимание беседам учителя с учениками. Учебники Перевлесского Корф положил в основу НД. О внутреннем споре Ушинского с Раффом см.: Тендрякова М. В., Безрогов В. Г. Что немцу диалог, то русскому учитель: от «Естественной истории» Г. К. Раффа к «Детскому миру» К. Д. Ушинского // Психолого-педагогический поиск. 2017. № 3 (43). С. 58—70; Они же. Что немцу радость науки, то русскому забота бытия: от «Естественной истории» Г. К. Раффа к «Детскому миру» К. Д. Ушинского // Психолого-педагогический поиск. Вып. 4 (44). 2017. С. 22-32.
жание, чем у первоначального НД. Теперь уже нужно не только научить крестьянина грамотному чтению и заполнению необходимых селу бумаг, но дать ему помимо грамоты и начальной любви к императору еще и картину государства как родины и отечества. Разделяя мнение о том, что зоология доступна более юному ребенку, нежели история, статистика и география, Корф все же некоторыми географическими понятиями, материалом по «русской и всеобщей» географии, «промышленной статистике», русской истории дополняет 67 из имеющихся в «Нашем друге» 120 тематических рассказов, но дополняет их не в тексте НД, а отдельно, в РНД. Особо интересно помещенное в него «историко-географическое описание девяти русских городов» (РНД, 1881, 15) в качестве полных дополнительных глав к НД (РНД, 1881, 17). По аналогии с этим описанием и более детальной, чем в НД, картиной юга России, особенно известного Корфу, учителю предлагается самому подготовить описание той местности, в которой находится его собственная школа и село. Роль столицы как единственного «отечества» ослабляется зачатками диалога с ней локального пространства ученика.
РНД уже говорит не только о статусно-властных городских локусах, но и о торговых, книжных, фабричных. В дополнениях идет речь о ярмарках, в том числе Харьковской и Нижегородской. Там же дается история книгопечатания в России, называется Вильно местом первой славянской типографии, а затем Петербург и Москва, где во второй половине XIX в. сосредотачивалось большинство типографий. Автор рассказывает о «читальнях или публичных библиотеках», которые «в селах и городах бывают» (РНД, 1881, 18—19), тем самым соединяя сельское и городское, продолжая разговор об образовании, начатый в НД. Конечно, крупные библиотеки есть только в Петербурге, Москве, а также Париже и Лондоне. Тут впервые у Корфа возникают иностранные города. Петербург уже славен не только как место пребывание монарха, но и тем, что в нем библиотека, третья в мире по величине. Линия сравнения России с другими странами проходит красной нитью по многим темам в дополнениях к НД.
Сопоставление нередко «выруливает» и к производственным вопросам. Например, при рассмотрении машинного изготовления шерсти сравнение произведено даже на уровне континентов. Подчеркивается роль фабрик в Московской губернии, Польше, Черниговской, Петербургской, Симбирской, Пензенской губерниях (РНД, 1881, 20). Аналогичные разборы проведены по хлопчатобумажной промышленности, производству войлока, выращиванию коней, кожевенному, гончарному, кирпичному и другим производствам. В споре с городом указано, что «промышленность сосредоточивается часто в селах, где всякая семья работает про себя», а не на фабриках и тем более не столько в городах (РНД, 1881, 21). В отличие от НД сказано, что фаянс и фарфор лучше получается в Париже, Саксонии, в славянской Богемии, «входящей в состав одного из немецких государств, Австрии» (РНД, 1881, 22). Огородничество существует само по себе, вне городов, но поблизости к ним как к рынкам сбыта, в том числе выращивание того, что потребляется в основном в городах. Например, кофе пьют только в городах, а подмешивают к зернам цикорий, растущий неподалеку: «Въ окрестностях города Ростова и в особенности села Поречье разводятся во множестве горох и цикорий, корень которого подмешивают в городах в питательный и вкусный напиток "кофе", приготовляемый из семян кофейного дерева, растущего только в жарких странах» (РНД, 1881, 23). Корф и теперь, как в 1871 г., формулирует причины и ход возникновения фабрик и заводов вне их связи с городами: «Фабрики и заводы... стали возникать в местностях, представлявших для того удобства, т. е. или поближе к производству нужного для них сырья, или в местностях, невыгодных для земледелия, преимущественно при удобных путях сообщения и там, где благодаря густоте населения фабрики могли не терпеть недостатка в рабочих» (РНД, 1881, 24).
Густота населения не ассоциируется еще с городом. Основное противопоставление для Корфа: земледельческое — фабричное, а не сельское — городское. «Россия по преимуществу — государство земледельческое и к собственно фабричным местностям относится лишь сравнительно ничтожное ее пространство, занятое губерниями, расположенными по Балтийскому морю, по реке Висле и вокруг Москвы и ее губернии» (РНД, 1881, 24). Возможно, города в то время лучше вписывались в восприятие общероссийского пространства, чем фабрики и заводы, поскольку «только десятая часть всех построек в России, не исключая городов, сооружается из кирпича» (РНД, 1881, 25).
Изложение в РНД постепенно подводит к тому, чтобы соединить образ фабрики и образ города. Этого совсем не было в НД, а в РНД еще нет в полной мере, но такое соединение намечено. Изложение о заводах не проходит теперь мимо городского контекста: «Мыловаренные заводы существуют у нас в 45 губерниях, но преимущественно в Москве, Петербурге и Казани» (РНД, 1881, 36). Данный факт, по-видимому, объясняется близостью производства к городским скотобойням, но Корф выводит его, насколько можно понять, из редкости на то время данного вида фабричной промышленности.
Города выполняют специфическую роль вех, делящих регионы сельского мира подчас даже более активно, чем реки. Так, по городам проведены северная и южная границы черноземной полосы: «Найти среднее течение левого притока Волги, реки Камы, да оттуда провести ломаную линию на Казань, Рязань, Тулу, Орел, Чернигов, Киев и Житомир, то на юг от этой примерной линии будут расположены те 22 губернии, в которых чернозем залегает на глубине от 2 до 5, даже до 15 футов; но на юге черноземная почва не доходит до самого Черного и Азовского моря, а примерная граница ее получится, если провести черту отъ города Херсона на Новочеркасск и Царицын, причем на восток от Волги начнется чернозем примерно от Саратова» (РНД, 1881, 26).
Города не только вехи. Крупные города теперь как столицы — это пункты взлета степени комфорта: «з угля выделяется горючий газ, дающий так называемое газовое освещение, существующее у нас только в немногих городах, кроме Петербурга, Москвы, Варшавы и Одессы и повсеместно распространившееся по западной Европе» (РНД, 1881, 27). Необходимость в поставках городам большого числа скота на мясо, на которую в НД имели право только Москва и Петербург, включает в себя теперь и другие центры. Как служба большим городам при недостатке потребления мяса в деревнях, она находит в РНД детальное подтверждение в цифрах жителей, причем на этот раз не Петербург занимает первое место, а Лондон: «Торговля скотом на мясо направляется преимущественно большими городами, которыми мясо требуется в огромном количестве. Так, главные потребители мяса в Европе: столица Англии Лондон (3 200 000 жит.), Париж (2 000 000 жит.), Вена (более 1 000 000 жит.), столица Пруссии Берлин (почти 1 000 000 жит.), а у нас — С.-Петербург (700 000 жит.), который называют также Питером, потому что этим голландским именем Петра подписывался Петр Великий, Москва (660 000 жит.), Варшава (220 000 жит.), Одесса (160 000 жит.), Рига (100 000 жит.), Киев (130 000 жит.) и Харьков (100 000 жит.). Как Лондон достает себе мясо далее из южной Америки, а Париж из Швейцарии и Венгрии, так и у нас жители Петербурга едят южно-русское мясо, получая скот преимущественно из Екатеринославской губернии и Донской Области, откуда скот идет за полторы тысячи верст от 80 до 170 суток, если не везется по железной дороге» (РНД, 1881, 31).
Города теперь в РНД выступают и складами товаров: «Главный склад сибирских мехов в городе Якутске, на реке Лене» (РНД, 1881, 34). «Сибирские частные золотопромышленники свозят добытую ими руду в г. Барнаул Томской губернии, где казна скупает все золото» (РНД, 1881, 37).
В описании российских рек Корф кардинально отходит от принципа главенства Невы над всеми остальными реками, проведенного в НД, и в результате ее «секуляризации» дает гораздо более объективную картину по рекам, озерам и морям, имеющим к России отношение. В основном, правда, речь идет о европейской части страны, Зауралье Корф не рассматривает. Ликвидация идеи о Неве как главной реке, ибо она протекает в столице, приводит к тому, что ослаблена идея о статусе реки в связи со статусом города, стоящего по ее берегам. В то же время перечень критериев статуса того или иного города включает в новой редакции НД-РНД уже не только местопребывание монарха. Это создает внутреннее напряжение между новыми главами и перенесенными в РНД из НД прежними упражнениями и беседами, так как в них критерий «город — это столица монархии» присутствует еще в полной мере.
Город появляется в РНД не только конденсатором ресурсов, но и передатчиком болезней. Через города с их скученностью и контактами проникают и распространяются эпидемии. «Опасная болезнь холера» проникла съ 1829 г. «из Азии через Оренбург и Москву» и поселилась в России и Европе (РНД, 1881, 35). Паника, соответственно, также гнездится именно в невежественных горожанах: «Въ 1831 году умирало отъ нее [холеры] в Петербурге по полутора тысяч душ в день, и народ, по невежеству, вообразил, будто вся беда в том, что колодцы отравляются докторами, немцами и поляками, так как в этом году было восстание въ Польше» (РНД, 1881, 35). Крестьянство, следующее НД, может быть избавлено и от эпидемий, и от паники.
Корф в РНД открывает секрет, в НД упомянутый лишь частично (не распространяется на столицы) и подспудно (предполагаемый по другим городам, которые хуже сел): город есть не только место повышенного комфорта, но и повышенной смертности. «В России, как и везде, смертность гораздо значительнее в городах, нежели в селах, и в многолюдных городах сильнее в кварталах с тесными квартирами, населенными бедным людом; так, в Петербурге, по исследованиям 1872 г., умирало в лучших кварталах с наиболее просторным и здоровым
жильем 21 человек на 1000 жителей, между тем как в худших — даже до 56 человек на 1000... Чем больше благоустройства в населенной местности, тем слабее и смертность, не говоря о том, что при этом и климат имеет большое значение; вот почему въ Лондоне, Париже, Берлине и Вене смертность значительно меньше, чем в Петербурге» (РНД, 1881, 35-36). За десятилетие, прошедшее от 1871 г., столица начала терять священный ореол. Она постепенно превращается в не лучший на земле город, где тесно и болезно, где плохой климат.
Поэтому относительный комфорт столичного образа жизни есть результат достигнутого уровня медицинского обслуживания, а не благостного присутствия монарха. «У нас пока еще чрезвычайно мало врачей и они очень неравномерно распределены: так, напримеръ, на Петербург, в котором живет меньше сотой части населения Европейской России, приходится не сотая, а двенадцатая часть всего числа имеющихся в России медиков. Но до введения земских учреждений, въ селах врачей вовсе не было, а в 1877 г. земство уже издерживало на народное здоровье по 15 рублей на каждые сто рублей всего земского расхода» (РНД, 1881, 36).
Однако сакрализованный статус столичного города все еще существует в РНД, продолжая определять более пристальное внимание к себе, нежели к любым другим городам. Так, неподобающие для города события прослеживаются преимущественно в отношении Петербурга: «Беспрепятственно охотятся волки в тундрах за оленями и в Петербурге, основанном Петром Великим в 1703 г., волки рыскали по улицам города еще в 1714 г., когда в Англии волков почти уже совсемъ не было» (РНД, 1881, 38).
В 1881 г. возникает тема героического города, прославленного обороной от неприятеля. Если в НД мы встречаем только жертвенную Москву — вторую столицу, отданную в пожар ради спасения отечества, то теперь перед нами еще и город Севастополь, «прославленный въ 1856 году одинадцати-месячною геройской защитой наших войск при бомбардировании его французами и англичанами, пустившими в него полтора миллиона крупных ядер и бомб» (РНД, 1881, 38). Тема удержанного геройством города звучит как бы случайно, при обсуждении колебаний климата в крайних северной и южной точках страны. Но чувствуется, что Крымская война явно «проросла» теперь в учебник не только на уровне единичного смысла. География России политизируется: «В Лапландии находится наиболее северный город в России, город Кола съ 740 жителями, подвергнутый постыдному бомбардированию англичанами въ 1854 году, въ начале так называемой «Крымской войны», которая закончилась разрушениемъ Севастополя» (РНД, 1881, 41). Столь небольшой город приобрел значимость и представленность в учебном тексте для элементарного, базового образования не сам по себе, но из-за постыдного поведения англичан с их развитой промышленностью, торговлей и потреблением.
Если геройство географически расширяется, то температура в стране «секуляризуется». Средние температуры Петербурга теперь получают право на сопоставление со Смоленском, Курском, Царициным, а Москвы — с нижней Волгой и «средней Финляндией», даже не с городами! Сакральное время, климат и пространство столиц явно подвергается в новой версии учебника своего
рода «обмирщению». Петербург встает к «простому сравнению» с Веной и Якутском: «В Вене зима продолжается всего около 70 дней, а в Петербурге более 150; в г. Якутске же, который не севернее, но гораздо восточнее Петербурга, зима стоит 225 дней» (РНД, 1881, 39). Пространство инструментализируется, из сакрального становится торговым: «Четверть, иногда даже треть всего нашего оборота по внешней торговле приходится на один Петербургский порт, рекою Невой сообщающийся с Финским заливом Балтийского моря» (РНД, 1881, 40). Торговые европейские города, упомянутые тут же, с большим в 6—10 раз оборотом обусловливают их общий образ, аналогичный этой разнице. В ДМ Ушинского определяющиеся торговлей английские города противопоставлены российским, к торговле не имеющим отношения. Корф продолжил тему, показав в НД важность торговли, а в РНД — важность торговли городской.
В НД связь между городами дает власть, затем образование и в перспективе здравоохранение. Тема торговых путей подчинена властным отношениям: везут в столицы еду, из них предметы высокого качества и образования. Горизонтальные связи городов не прописаны. Теперь, в РНД, специально говорится о железных дорогах, связавших между собой 48 губернских городов торговыми, а не властными отношениями. По рельсам «перевозят из товаров преимущественно хлеб, спирт, лен, пеньку, лес, и сравнительно в небольшом количестве обрабо-танныя произведения» (РНД, 1881, 40).
Возникает тема промышленных центров, которые, правда, как и раньше, мало привязаны к городам и далеко не всегда являются центрами машинного производства. Так, наряду с тульскими оружейными традициями указаны села Павлово и Ворсма как ремесленные агломераты индивидуальных производителей: «Железными изделиями славится у нас казенный тульский оружейный завод, основанный Петром Великим и производящий по 70 тысяч ружей ежегодно, не говоря о холодном оружии. Вокруг села Павлова въ Нижегородской губернии, а в особенности в этом селе и в селе Ворсме, в сорока деревнях, на пространстве 200 квадр. верст, более 20 тысяч рабочих, работая на дому, заняты выделкою стальных вещей, математических инструментов, стальных посеребреных вещей и всего более ножей, ножниц и замков» (РНД, 1881, 42). Город, как и село, может иметь особый статус из-за ремесел и/или промыслов, располагающихся рядом с ним. Такой статус приобретает у Корфа Батурин, в прошлом столица Малороссии, а ныне уездный город, рядом с которым находится множество пчелиных пасек (РНД, 1881, 44—45). Город может стать центром массового производства низкого качества, так как в нем низок уровень моральной культуры. В НД плохое качество производств в уездных городах не оговаривается явно, но предполагается неблагополучный по отношению к селу и к столицам образ жизни. В РНД мы наблюдаем впервые критику мелких и средних городов с точки зрения продукции: «В этом-то старинном городе у нас пишут иконы крайне дешево, но зато уж очень неизящно и небрежно; такого рода живопись получила название суздальской, хотя в настоящее время ее главное производство не в Суздали, а в одном из стариннейших русских городов, г. Ростове Ярославской губернии и в особенности в селе "Холуй" Владимирской губернии... такой грубой работы и настолько быстро, что один работник изготовляет до 600 штук за неделю» (РНД,
Девятиградие земской России
После дополнений к имеющимся в НД 120 статьям Корф для возможности вести по НД курс родиноведения и отчизноведения размещает еще десять статей. Как мы сказали, они составлены совсем иначе, чем статьи НД. Первая, или 121-я по общему счету, статья рассказывает о различных типах поселений в России, дает общее число городов (1104), «промышленных посадов» (1608) и сел (362 709). Из 603 городов европейской России 500 — уездных, а по всей стране всего 16 с населением св. 50 тыс. жителей. В городах живет десятая часть населения. Корф большой абзац текста посвящает сопоставлению условий жизни городского населения: «Что касается благоустройства наших городов, то оно весьма различно отъ Екатеринодара (Кубанской Области) съ 18 тысячами жителей, где нередко господствует настолько невылазная грязь, что люди верхом объезжают дома для того, чтобы затворить на ночь ставни, и оканчивая Петербургом, где гранитная мостовая, газовое и электрическое освещение, вода проведена в дома и во всех квартирах трубы для стока нечистот, конно-железная дорога, городской телеграф и городская почта, извощичьи кареты и легкие экипажи на улицах, рассыльные, розничная продажа газет, меблированныя квартиры, дешевые обеды за общим столом, удобные гостиницы с электрическими звонками, слуховыми трубами, подъемными машинами и проч. Некоторые из наших провинциальных городов обладают многими из перечисленных столичных удобств; но в большинстве образ жизни жителей гораздо ближе подходит к сельскому, при котором живется просторнее, привольнее и здоровее, если только сельские жители понимают, что чистота, свет и воздух составляют существеннейшие условия для здоровья» (РНД, 1881, 49). Мы видим подтверждение только намеченного в НД разрыва крупных городов со всей остальной массой, и того, что условия жизни в рядовом городе могли быть, по Корфу, хуже, чем в деревне. Характерно понимание деревни в «улучшенном виде», достижению которого, помимо обучения грамоте, призван помочь НД. Нехарактерно для НД, но внесено жизнью — известная десакрализация столичного города. Теперь он сопоставим, с ним можно сравнивать другие городские центры.
После вводной статьи о населенных пунктах следуют девять статей, каждая из которых посвящена определенному городу. Спустя десять лет автор решил восполнить нехватку городской темы в НД. И это сильно поменяло концепцию книги, первоначально направленную только на сельского жителя, который посещает земскую школу. Земство, ориентируясь на село, создает дуализм города и сельского уклада жизни. Рурализм, идеализирующий земледельческий образ жизни в качестве своего рода «среднего пути» между романтизацией естественной природы и искусственностью городской цивилизации, что характерно для многих учебников этого времени, несвойственен учебникам Корфа.
Полагали, что жизнь селянина, фермера, пейзана или бауэра идет в большем согласии с человеческой натурой и окружающей ее природой, нежели у го-
рожанина. Поэтому воспитание более полноценно проходит в деревне и на ее примерах, ибо основные потребности индивида прежде всего связаны с сельским, а не городским существованием5. Можно было бы ожидать проникновения такого отношения в учебники Корфа. Однако при всей их ориентации на земледельца Корф не идеализирует последнего, а оценивает его жизнь с точки зрения тех улучшений, которые мог бы в нее внести умный (=образованный) горожанин, поселившийся в деревне и принявший все ее основные правила, но стремящийся поднять уровень гигиены, агрокультуры, строительства и всех других сфер сельского существования. Среди использованных им при подготовке НД 56 немецких, русских, французских и английских учебных руководств, вероятно, далеко не случайно нет пособий с ярко выраженным идеалом земледельца и сельской жизни как общим методологическим основанием к формированию содержания учебника и провозглашаемой в нем педагогической идеологии6. Наоборот, в этом списке много пособий по конкретным сторонам жизни села. В таких руководствах романтический рурализм если и встречался, то намного реже, чем в общих начальных учебниках для чтения. В России на 1881 год, как указывает Корф, одна десятая населения живет в городах, в Германии — треть, в США (добавим мы) — 44%, в Англии — половина. Не от перегруженности ли горожанами развивался в учебниках этих стран рурализм и романтизация крестьянина как фермера? Конечно, Америка с ее преимущественно сельским образом жизни мешает сделать такой вывод о причине развитости идей рурализма в немецких и англоязычных учебниках по сравнению с российскими, но реально американцы тоже имели несопоставимый с Россией гораздо больший процент горожан. Возможно, сказались характерные черты периодов сентиментализма и романтизма, глубже затронувших Европу и Америку в разработке концепций ребенка и природы детского возраста7. Вероятно, своего рода энциклопедичность, справочный характер пособия Корфа обусловили своеобразный «прагматизм» описания и обсуждения тем из обиходной жизни и связанной с ней окружающей средой («что надо делать, чтобы сопротивляться саранче?» и т. п.). И конечно, на единичных учебниках сложно делать масштабные построения и выводы. Корф хотя не явный западник, но и не славянофил, чтобы давать идеализированное описание деревенского мира. Эти и, вероятно, иные причины и обстоятельства обусловили отличие учебника Корфа от принятого идеализирования жизни детей в деревне и на природе.
Первым в списке девяти идет Новгород. Его характеристика начинается с того, что «в четырнадцатом столетии... он входил в состав торгового союза 85 германских городов, называвшегося "Ганза", обладал населением, быть может, в четыреста тысяч» (РНД, 1881, 49). На 1870 г. Новгород насчитывал 17 тыс. жителей. Возможно, он оказался первым в списке, своего рода «визитной карточкой» для родиноведения, поскольку «в дни величия своего был самым могущественным государством в то время еще не объединенной России» (РНД, 1881, 50). Из Новгорода покорением Киева «началось, по преданию, то русское государство, с дальнейшими судьбами которого читатель ознакомится, перейдя к Киеву, так как современный Новгород не имеет никакого значения, кроме исторического и административного» (РНД, 1881, 51). Административный критерий выбора городов, разработанный в НД, теперь в РНД, дополнен критерием историческим. Экономические, социальные, коммерческие критерии продолжали ждать своего часа.
Вторым идет Киев, в XI в. «наиболее значительный в Восточной Европе, после Константинополя» город (РНД, 1881, 51). Следуя летописи, Киев назван и у Корфа «матерью городам русским» (РНД, 1881, 51). Гораздо более подробное описание истории и памятников, чем в случае с Новгородом, завершается выводом о «просветительской преемственности» от Киева к двум следующим столицам и прежде всего к Петербургу: «В начале восемнадцатого столетия просветительное значение "батьки" Киева постепенно переходит к едва возникающему Петербургу и к стародревней "матушке" Москве» (РНД, 1881, 53). Описание Москвы начинается с детального справочного перечисления событий ее истории, пересекавшейся с историей всей страны. Помимо достопримечательностей и удобства жить, впервые (!) говорится о возможном и «правильном» соединении фабрик и города — о 600 фабриках «в городе и в ближайших окрестностях его» (РНД, 1881, 56). Но в промышленном отношении Москва скорее важна для торговли и коммуникации («первост?
