Спросить
Войти
круглый стол «статус истории в научном, идеологическом...
УДК 94 (47)+378(438)
Карнаухов Дмитрий Владимирович
Доктор исторических наук, профессор кафедры всеобщей истории, историографии и источниковедения «Новосибирского государственного педагогического университета», dvkarn@mail.ru, Новосибирск
СРЕДНЕВЕКОВАя РУСь В ИСТОРИЧЕСКОм ОБРАЗОВАНИИ ПОЛьШИ: истоки формирования СТЕРЕОТИПОВ1*
Аннотация. В статье рассматривается роль исторического образования Польши в качестве важного канала трансляции представлений об истории России, на примере представлений польских историков об истории средневековой Руси рассматривается формирование стереотипов восприятия русской исторической тематики в Польше, а также определяется значение польской историографии для формирования исторического образа России в европейских странах.
Karnaukov Dmitriy Vladimirovich
Dr Sc., Professor of the Department of World History, Historiography and Source Study at the «Novosibirsk State Pedagogical University», dvkarn@mail.ru, Novosibirsk.
MEDIEVAL RUS& IN HISTORICAL EDUCATION OF POLAND: SOURCES OF STEREOTYPES UPRISING
Abstract. The article considers the role of history education in Poland as an important channel broadcasting of shows about the history of Russia, by the example of Polish historians views on the history of medieval Rus& regards the stereotypes uprising of the Russian history issues in Poland, and also determines the value of Polish historiography for the formation of a historical image of Russia in the European countries
Важнейшим каналом распространения знаний о прошлом является историческое образование. Школа и профильные исторические факультеты вузов готовят просвещенные элиты к заданному сложившейся в обществе системой ценностей шаблонному, клишированному восприятию истории, закрепляют в массовом общественном сознании образы и стереотипы, из которых складывается историческая картина мира. Задачей чрезвычайной важности для понимания национальной культуры является расшифровка «исторического кода», определяющего отношения ее носителей к важнейшим проблемам формирования культурно-исторической идентичности. При решении
этой задачи в качестве предмета исследования может быть интересна не только трансляция через историческое образование представлений того или иного сообщества о «своей» истории, но и система взглядов на «чужую» историю, примером чего является исторический образ Руси / России как элемент картины мира других народов.
Зарубежные оценки и интерпретации как правило существенно расходятся с восприятием русской истории в нашей стране. Данные различия во взглядах обусловлены рядом причин. С одной стороны, иностранцам были чужды «патриотические» соображения - в их рефлексии преобладал прагматизм, а также конъюнктурность восприятия
исторических событий, в той или иной степени обусловленная влиянием актуальных отношений представляемых ими стран с Россией. С другой стороны, не следует забывать и о том, что зарубежные историки, обращавшиеся к изучению российской истории, нередко были носителями принципиально иных цивилизационных ценностей, иных традиций и подходов к интеллектуальной деятельности.
В этой связи важно выявить особенности и закономерности формирования «внешнего» образа русской истории, который глубоко укоренился в качестве элемента общественного сознания, а также благодаря историческому образованию транслируется от поколения к поколению. Мы проведем работу по выявлению стереотипов восприятия русской истории на примере взглядов и суждений польских интеллектуалов, сформировавшихся на рубеже эпох Средневековья и Ренессанса.
В числе создателей концепции истории средневековой Руси, чьи идеи до сих пор являются ориентиром для исторического образования Польши, следует выделить выдающихся представителей средневековой и ренессансной историографии, авторов ученых трактатов и исторических хроник Яна Длугоша [3], Матвея Меховия [10], Мартина Кромера [3; 4; 5], Марчина Бельского [1; 2], Мачея Стрыйковского [11], а также натурализовавшегося в Польше итальянца Александра Гваньини [7; 8]. Роль представителей ученого сообщества других стран была невелика - здесь следует отметить публикацию «Записок о московитских делах» немецкого дипломата Сигизмунда Герберштейна, ученого трактата содержавшего обстоятельный очерк истории русских земель, написанный на основе материалов собранных в Московском государстве [9].
Основной причиной формирования интереса к прошлому русских земель со стороны польской историографии были внешнеполитические амбиции польского правящего класса и интенсивность военно-политических и культурных контактов Польши и Руси. При создании концепций русской истории определяющую роль сыграло также использование польскими интеллектуалами в качестве исторических источников русских летописей, как правило недоступных ученым других стран.
В польских произведениях, освещавших историю средневековой Руси, затрагивались вопросы происхождения восточных славян, зарождения и эволюции русской государственности, истории христианизации, а также освещались взаимоотношения русских (восточнославянских) княжеств с соседними государствами и народами.
Особый интерес представляют этнони-мические и этногенетические гипотезы и концепции. Эти представления во многом были обусловлены актуальной ситуацией в Восточной Европе, сложившейся в период их создания, прежде всего особенностями этнополитической дифференциации некогда единой «русской земли». В результате, в рамках этнонимических концепций восточные славяне были разделены на два политических народа «руссов» и «московитов», названия которых сопрягались с наименованиями прославленных народов древности. Этноним «руссы», согласно гипотезе выдвинутой польскими историками второй половины XVI в. (Кромер, Бельский, Стрыйковский), производился от имени сарматского племени роксолан [3, р. 17;], а этноним «московиты» либо от имени древнего народа мосхов/мосхинов/модоков [7, р. 10; 8, £ 47v], либо связывался с ветхозаветным Мосохом [11, s. 102].
Оба варианта объяснения номинации восточных славян были тесно связаны с этно-генетическими концепциями, в числе которых наибольшее распространение получили «сарматская» и «мосохова» гипотезы. «Сарматская» гипотеза связывала народ руссов и произошедших от них славян через посредничество племени роксолан с ветхозаветным Асармотом / Сарматой, что позволяло включить славянские народы в библейскую генеалогию, связать их с родом ветхозаветного Сима [Там же. S. 91]. «Мосохова» гипотеза представляла прародителем всех славян эпонима московитов внука Ноя Мосоха [Там же. S. 90]. Таким образом «русский» и «московский» народы включались в разные генеалогии, что усиливало политически ангажированный тезис их «инородности» друг другу, востребованный в эпоху военного противостояния Московского государства и Речи Посполитой, их борьбы за русские земли, прямо противоречивший факту эмпирически осязаемой этнокультурной близости
этих двух восточнославянских этнополити-ческих общностей.
Наряду с концепциями этнокультурной истории широкое распространение в ученых трудах позднего Средневековья и эпохи Возрождения получили также идеологически ангажированные концепции политической истории русских земель, позволявшие понять причины возвышения и упадка некогда могущественной Киевской державы, а также разобраться в структуре организации политической власти возникших после ее распада удельных русских княжеств. Исторический образ восточнославянской государственности был четко разделен на «русский» и «московский» сегменты.
«Русский» сегмент включал авторские интерпретации заимствованных из летописных памятников известий о наиболее важных политических достижениях, относившихся к эпохе существования единой Киевской державы, а также унаследовавших ее политические традиции удельных княжеств. Дискриминационное «клише» восприятия политических традиций Руси было создано Длугошем, который пытался доказать польское происхождение киевской государственности [6, p. 40], а в дальнейшем всячески подчеркивал неспособность русских к самостоятельному управлению государством, чем оправдывал экспансию Польши на Русь [Там же. P. 47, 287, 394, etc]. Русские князья при этом изображались как слабые правители и наделялись преимущественно негативными характеристиками.
«Московский» сегмент польского историографического образа восточнославянской государственности предполагал осмысление принципиально иной модели политической организации, консолидировавшей восточных славян вокруг нового мощного центра. Следует отметить неоднозначность исторического образа Московии в европейской историографии. С одной стороны, Московское государство характеризовалась как некое политическое «новообразование», не связанное с традициями русской государственности. Такой подход был характерен главным образом для Длугоша и иных анти-московски настроенных польских историков [3, p. 14-15; 4, p. 9]. С другой стороны, под влиянием трактата Герберштейна, широкое распространение получила альтернатив-
ная трактовка московской истории, которая нашла отражение в хрониках Бельского [2, L. 426-430] и Стрыйковского [11, s. 419], рассматривавших московское государство в качестве преемника и продолжателя многовековых политических традиций восточнославянской государственности и прежде всего Киевской Руси.
Неоднозначны были и оценки польскими авторами важнейшего культурного события в истории Руси - принятия Киевской державой христианского вероучения при посредничестве Византии. Интерес ученых Старого Света к данному вопросу объясняется особой ролью христианской культурной традиции для интеллектуальной культуры средневековой и ренессансной Европы, а также конфессиональной самобытностью восточных славян, обусловленной принятием христианства по греческому образцу. В связи с этим свидетельства о посредничестве греков в крещении Руси позволяли объяснить причины культурно-религиозной дифференциации христианских народов Восточной Европы, а также указывали на связь русской религиозной традиции с цивилизационным наследием Византии.
Данный сюжет позволял каждому автору выразить свое отношение к христианской традиции. Длугош оценивает крещение Руси с позиции христианского космополитизма, трактует принятие русскими от греков вероучения как прогрессивное событие, позволившее избавить Русь от язычества [6, р. 105-108]. Кромер в большей степени склонен оценивать его с прокатолических позиций и сожалеет о недостаточном внимании к русским землям со стороны миссионеров с Запада, которое этот автор считает причиной их потери для «латинской» церкви [5, р. 31]. Стрыйковский, который не был ангажирован идеологией католицизма, придерживается более широкого взгляда на вопрос христианизации Руси: он солидаризуется с позицией своего источника - русской летописи, при этом не только подробно пересказывает факты, но и передает идеологические акценты характерные для православных книжников [11, s. 87, 139-141, 271-272].
Пожалуй, наибольшим интересом пользовались донесения польских историков о международных связях русских земель, по понятным причинам повышенное внимание
ими уделялось польско-русским отношениям. Представленные на страницах польских исторических сочинений концепции международных отношений в Восточной Европы напрямую отражали внешнеполитические цели и задачи польских правящих элит, были призваны исторически обосновать политическое господство польского государства и союзной ему Литвы на западных русских землях, а также убедить европейцев в важности внешнеполитической миссии Польши на востоке Европы.
Основополагающие принципы отношений Польши и Руси были изложены в хронике Длугоша, которая представляла собой сконструированную в «полоноцентрист-ском» ключе комбинацию тенденциозно подобранных реляций о действительно имевших место событиях с авторским вымыслом, в результате чего была создана мифологема позволившая post factum обеспечить исторической легитимностью польскую экспансию на русские земли.
В своей концепции Длугош сводит содержание достаточно противоречивых польско-русских отношений лишь к одной тенденции: доминированию Польши. Такой эффект был достигнут благодаря ярким художественным рассказам об осуществлявшихся на протяжении четырех столетий успешных военно-политических акциях польской монархии, направленных на завоевание политического господства на русских землях, в которых прежде всего были акцентированы победоносные «русские» войны польских королей и князей. «Польская» политика русских князей, напротив, изображалась Длугошем лишь как череда преимущественно неудачных попыток освободиться от «польского ига». Правители Руси при этом четко разделялись в его сочинении на лояльных польской монархии князей и «бунтовщиков». Историк выделяет знаковые событийные вехи, призванные подтвердить вышеупомянутую тенденцию развития польско-русских отношений («русские» походы Болеслава I, Болеслава II, Казимира II и Казимира III, противостояние Польши политике Венгрии и Литвы, оспаривавших ее право на владение русскими землями), а также подчеркнуто предвзято оценивает деятельность польских и русских исторических деятелей, сыгравших наиболее важную роль
в истории двусторонних отношений (характерны примеры «героизации» польского короля Болеслава Храброго [6, р. 142-158; 156-158] и «демонизации» русского князя Романа Галицкого [Там же. P. 532-535]).
В качестве кульминационного события в истории польско-русского противостояния Длугош характеризует «русскую» войну короля Казимира III, в результате которой земли Червонной Руси были включены в состав польского государства, а в дальнейшем осуществлено размежевание сфер влияния Польши и Литвы на славянском востоке, юридически оформленное в 1385 г. после заключения династической унии этих двух государств, «навечно» закрепившей русские провинции за династией Ягеллонов.
Концепция польско-русских отношений Длугоша не была пересмотрена его последователями: они сохранили приверженность не только ее содержательному наполнению, но и важнейшим идеологическим акцентам. Функциональность данной мифологизированной концепции трудно переоценить: в результате ее популяризации в трудах историков XVI в. в историческом сознании не только польских, но и европейских элит на многие столетия закрепился стереотип необратимости подчинения русских земель Польше, что способствовало развитию комплекса превосходства польских политических и культурных ценностей, обернувшегося в свою очередь принижением роли цивилизационного потенциала восточного славянства.
На страницах польских исторических сочинений также освещались принципы «русской» политики Великого княжества Литовского, главного союзника Польского королевства. Данная проблематика приобрела особую актуальность в связи с трансформацией польско-литовского союза в 1569 г. в «Речь Посполитую двух народов», укрепление внутреннего единства которой во многом зависело от успешного решения задачи конструирования новой исторической идеологии в равной степени учитывавшей интересы обоих субъектов объединенного государства. Созданная в XV в. усилиями Длугоша «полоноцентристская» историческая концепция была неприемлема для литовско-русских элит Речи Посполитой из-за своей антилитовской направленности.
Альтернативная «литуаноцентристская» концепция была создана главным образом усилиями Стрыйковского и Гваньнини. Благодаря ей Великое княжество Литовское было выведено на историческую арену в качестве равноправного партнера Польского королевства, а его право на владение русскими землями получило мощное историческое обоснование.
В отличии от Длугоша, для которого вопрос отношений Литвы и Руси был перифериен, Стрыйковский подробно описывает их историю с момента зарождения литовской государственности до эпохи раздела западных русских земель между Литвой и Польшей и их объединения под властью Ягеллонов. При этом выделяется три этапа в развитии литовско-русских отношений: первый этап характеризуется зависимостью Литвы от Руси [11, s. 238-240]; на втором этапе литовские князья представляются как защитники русских земель от татарского нашествия, что названо главной причиной территориального расширения Великого княжества Литовского за счет Руси [Там же. S. 269-270, 281]; третий этап Стрыйковский связывает с неудачными попытками восстановления суверенитета русских княжеств, которые обернулись окончательным установлением власти Литвы над Русью в результате захвата Киева Гедимином [Там же. S. 392-396].
Внимание польских историков также привлекли взаимоотношения Литвы с сохранившими независимость русскими княжествами, которые располагались на ее восточных границах и находились в сфере политических интересов литовских князей: Москвой, Псковом, Новгородом и Смоленском. Интерес к этому вопросу в Польше был обусловлен сближением внешнеполитических программ литовского и польского государств после заключения династической унии в 1385 г. В польских исторических сочинениях были подробно освещены важнейшие акции литовского князя Витольда (Витовта) - присоединение к Литве Смоленска [Там же. S. 504-506; 3, р. 354; 7, £ 14, 17v], войны с московским князем Василием Дмитриевичем [Там же. S. 505-506, 516-517] и походы против «вольных городов» Пскова и Новгорода [3, р. 631; Там же.
S. 544-545], проводившиеся при военно-политической поддержке Польши - а также конфликты польско-литовского союза и московского государства на рубеже XV и XVI вв. [10, р. ССШ, СС^Х; 3, р. 639-641; 2, К 428v; 11, s. 668-691]
Таким образом поиск исторических аргументов с целью обоснования актуальных внешнеполитических задач был важным элементом пропагандистской работы, в которой вольно или невольно принимали участие авторы исторических сочинений, направленной на оправдание и обоснование экспансии польско-литовского государства на русские земли и связанной с нею военно-политической конфронтацией с Московским государством не только в глазах элит собственной страны, но и европейской просвещенной публики.
Сочинения польских историков получили широкое распространение в европейских странах благодаря использованию потенциала печатной книги и латинского языка как языка международной коммуникации европейских интеллектуалов. Так, именно на латыни впервые были опубликованы труды польских ученых XVI в. содержавшие сведения об истории средневековой Руси - Меховия, Кромера и Гваньини. Это дало возможность в дальнейшем переводить эти сочинения на немецкий и итальянский языки. Также следует отметить расширение географических рамок распространения польских исторических книг, содержавших сведения об истории русских земель, благодаря их публикациям в ведущих типографиях Швейцарии, Германии, Италии и Австрии. Польскоязычные исторические книги не переводились на европейские языки и поэтому получили распространение преимущественно в странах Центральной и Восточной Европы.
Благодаря научной и издательской активности польских авторов, в странах Европы была воспринята во многом предвзятая «польская» точка зрения на историю Руси и ее взаимоотношения с другими странами и народами, что стало одной из причин формирования преимущественно негативного образа России в европейской историографии Нового времени.
Библиографический список
круглый стол «статус истории в научном, идеологическом...
УДК 930+378
Умбрашко Константин Борисович
Доктор исторических наук, профессор, заведующий кафедрой Всеобщей истории, историографии и источниковедения «Новосибирского государственного педагогического университета», historian09@mail.ru, Новосибирск
историография ИСТОРИИ РОССИИ в профессиональной подготовке бакалавров1
Аннотация. В данной статье анализируются различные варианты изучения историографии истории России в профессиональной подготовке бакалавров. Рассмотрены научные построения историков относительно концепций истории России. Главное внимание уделено развитию представлений бакалавров об историографии России. Выявлены основные концепции истории России, созданные учеными в XVIII-XX вв. Цель статьи - показать новые тенденции изучения историографии истории России в системе профессиональной подготовки бакалавров.
Umbrashko Konstantin Borisovich
The doctor of historical sciences, the professor, the head of chair of General history, historiography and source study, «Novosibirsk state pedagogical university», historian09@mail.ru, Novosibirsk.
HISTORIOGRAPHY OF THE HISTORY OF THE RUSSIA IN VOCATIONAL TRAINING OF BACHELORS
Abstract. In this article there are analyzed different variants of the study of the historiography of the history of the Russia in vocational training of bachelors. The scientific constructions of historians concerning of concepts of the history of the Russia are considered. The main attention is given to development of the representations of bachelors about historiography in Russia. The main concepts of the history of the Russia, created scientists in XVIII-XX century, is revealed. The purpose of the article is to show the new tendencies of the studying of the historiography of the history of the Russia in vocational training of bachelors.
Введение двухуровневой подготовки в системе высшего профессионального образования породило совершенно новую ситуацию в содержательном аспекте преподавания специальных дисциплин. Историография истории России занимает в списке таких дисциплин «почетное» место наиболее «оптимизированной» и модернизированной науки. Если в учебных планах специалитета на нее отводилось 56 часов лекционных и 56 часов семинарских аудиторных занятий, то для бакалавров это соотношение стало 12-12.
Подготовка специалистов по курсу «Историография отечественной истории» предполагала обращение к сложным мето-
дологическим, теоретическим, проблемам отечественной историографии и знакомство студентов с творчеством выдающихся русских историков. Такой подход имел истори-ко-научную основу.
«Работа историографии, - писал В. О. Ключевский, - во многом напоминает работу землекопа. Отжитая жизнь лежит перед историком как сложный ряд слоев, скрывающихся один под другим. Историография начинает свое изучение с верхнего пласта и постепенно углубляется внутрь. Умственная жизнь - один из наиболее сокровенных, глубоко лежавших слоев, и наша русско-историческая литература едва коснулась его, занятая ближе лежащими сферами,
например, политическим или юридическим развитием Руси» [3, с. 134]. Историк исторической науки второй половины XIX в. М. О. Коялович сравнивал необозримую массу исторических фактов с громадным, густым и темным лесом, в котором он искал тропинок, дорог, «проложенных и прокладываемых другими к изучению этого леса». Историография, по его мнению, это некоторая возвышенностью, «с которой можно было бы обозревать все его пространство и узнать главнейшие его части, изученные по этим тропинкам и дорогам» [5, с. XLI]. П. Н. Милюков полагал, что научные построения историков составляются из целого ряда разновременных наслоений, историю и происхождение которых они не всегда помнят, но которые одинаково употребляют в дело при создании собственных концепций. Это - точно истертая от употребления монета на каком-нибудь глухом варварском рынке, где деньги разных времен и различных наций одинаково идут в оборот. Поэтому историк науки работает так же, как нумизмат, который по остаткам чекана определяет происхождение и первоначальную ценность каждой монеты, как бы она ни истерлась от употребления [7, с. 27].
В этой связи основными трактовками понятия «историография» для студентов спе-циалитета были два: 1. анализ совокупности исторических работ по той или иной проблеме, вопросу, периоду; научная дисциплина, изучающая историю исторической науки [14, с. 45].
Этот вариант изучения историографии требовал осмысления становления и развития русской исторической науки, выявления причин прогресса или регресса исторической науки на разных этапах, появления новых направлений, школ; изучения объективности созданных историками концепций и их значения для общественной жизни своего времени. Кроме того, предполагалось рассмотрение студентами не только биографических коллизий выдающихся русских историков и знакомство с их научными изысканиями, но и выявление основных историографических направлений в отечественной исторической науке. Таких как монархическое, государственное, географическое, скептическое, психологическое, экономическое, марксистское и др.
Основные задачи историографии как научной дисциплины были: выяснение общественных условий развития исторической науки на разных этапах; выявление «организационных условий» развития науки; изучение теорий, с позиций которых изучался исторический процесс, анализ теоретико-методологических принципов исторического познания; анализ круга и характера источников, привлеченных историком, методик их исследования; изучение формирования проблематики исторического исследования; изучение особенностей личностей историков, их биографий, образа жизни; выявление и изучение научных школ, направлений, течений; изучение концепций исторического процесса, появившихся на разных этапах.
Программа курса для специалистов предполагала изучение следующих разделов. «Введение в курс историографии отечественной истории»; «Русское летописание: начало исторического знания»; «Исторические знания во второй половине Х^ХУП вв.»; «Историческая наука в России ХУ!П в.»; «Н. М. Карамзин и русская историческая наука в первой четверти XIX в.»; «Историческая наука во второй четверти XIX в.»; «Биография и исторические воззрения С. М. Соловьева»; «Развитие историографии во второй половине XIX в.»; «Биография и исторические воззрения В. О. Ключевского»; «Русская историография начала XX в.»; «Организация советской исторической науки в 1920-1930 гг. »; «Изучение истории России и СССР в 19401950 гг.»; «Отечественная историография в 1960-1980 гг.»; «Современная российская историография отечественной истории»; «Современная зарубежная историография истории России».
Пришли иные времена. Целью дисциплины «Историография истории России» для бакалавров является формирование у студентов представлений об общих проблемах историографии как науке, о корпусе научных сочинений по истории России, о биографиях отечественных историков; развитие у студентов исторического мышления, воспитание ответственной гражданской позиции.
Задачи дисциплины для бакалавров: дать студентам теоретические знания о содержании предмета историографии, общие представления об исторических трудах, их месте
в структуре исторического познания; показать, что теория познания истории включает в себя определение понятия историографии как истории исторической науки и как анализ совокупности исторических работ по той или иной проблеме, вопросу, периоду; доказать необходимость изучения становления и развития русской исторической науки, выявления причин прогресса или регресса исторической науки на разных этапах, появления новых направлений, школ; изучения объективности созданных историками концепций и их значения для общественной жизни своего времени; освоить основные принципы и методы работы с историографическим материалом; выяснить общественные условия развития исторической науки на разных этапах, показав, что каждое новое поколение историков опирается в своих исследованиях на выводы, полученные их предшественниками, техники анализа источников и т. п. ; выявить специфические «организационные условия» развития науки (научные учреждения, историческое образование, условия сохранения и использования научных материалов, возможность публикации и т. п.); показать как развивались и изменялись теории, с позиций которых изучался исторический процесс, проанализировать теоретико-методологические принципы исторического познания; охарактеризовать круг и характер источников, привлеченных историком, методики их исследования, рассмотрев при этом всю совокупность приемов изучения, истолкования, использования источников, которые свойственны различным школам; изучить формирование проблематики исторического исследования; изучить личности историков, их биографии; выявить и изучить научные школы, направления, течения; охарактеризовать концепции исторического процесса, на разных этапах развития отечественной исторической науки.
Как видим, круг задач дисциплины для бакалавров существенно расширился. При этом количество аудиторных часов, выделяемых на дисциплину, уменьшилось в разы. Например, программа курса «Историография истории России» для студентов четвертого курса Института истории, гуманитарного и социального образования НГПУ по направлению бакалавриата «Социально-экономическое образование» (профили:
«История», «История и обществознание», «История и МХК») рассчитана на 50 часов. Из них аудиторных - 24 часа (лекций - 12 ч., практических - 12 ч.). На самостоятельную работу студентов отводится 24 часа.
В условиях значительного сокращения количества аудиторных часов для студентов бакалавриата перед преподавателем встала сложная задача по «вмещению» содержания историографии в навязанные «часовые» рамки. Мы предлагаем разделить весь курс историографии истории России на три содержательных блока, учитывая господствующие концепции истории России в XVIII, XIX, ХХ веках.
XVIII век. Монархическая концепция истории России.
Петровские реформы оказали значительное воздействие на русскую историческую науку. В XVIII в. государственная власть поощряла расширение исторических исследований. Утверждение абсолютистского государства создавало новые условия развития исторических знаний. Влияние церкви на духовную культуру страны ослабло, возникло светское образование, развивалось научное знание. Возник внерелигиозный подход к истории и исторические знания превратились в подлинную науку.
Если в XVII в. существовали две историографические тенденции: православная (крещение Руси) и национальная (Куликовская битва), то у историков XVIII столетия к ним присоединяется третья - монархическая.
Практицизм, утилитарность были неотъемлемыми свойствами петровских преобразований, они закономерно распространились и на область исторических знаний. Утилитаризм (сочетать добро с пользой, «природу должно подчинить человеку») исторической науки XVIII в. был для своего времени значительным шагом вперед в развитии исторической мысли и в распространении исторических знаний. В исторической науке XVIII в. произошел переход от провиденциализма к рационализму. На первый план выступили идеи решающей роли человека и его разума.
В этой связи и укрепляется монархическая концепция истории России. Дьяк Ф. П. Поликарпов-Орлов попытался написать «Русскую Историю» XVI-XVII вв. Подкан-цлер П. П. Шафиров написал «Рассужде-
ние, с какие законные причины его царское величество Петр Первый к начатию против короля Карлуса Двенадцатого шведского в 1700 году имел...». Князь Б. И. Куракин написал «Гисторию о царе Петре Алексеевиче и ближних к нему людях 1682-1694 гг. ». Вице-президент Синода Феофан Проко-пович написал «Историю императора Петра Великого от рождения его до Полтавской баталии». Им была предложена теория «просвещенного деспотизма», всецело разделяемая Петром I. Указанные труды отличает открытая апологетика царя, лесть в его адрес. Они и предопределили оформление монархической концепции истории России в «Ядре Российской истории» А. И. Манкиева. Он одним из первых среди историков XVIII в. отчетливо сформулировал формулу, на которой будут основаны почти все историографические концепции XVIII в.: «Монархия Русская возвращена». Это значит, что монархия уже существовала со времен Рюрика, потом «необмышленно» была разделена, потом (при Иване III) вновь воссоединилась. А. И. Манкиев сформулировал центральную идею дворянской историографии XVIII в. о самодержавии как наиболее совершенной форме государственного устройства и обосновал концепцию русской истории как истории самодержавия, правящего совместно со знатью.
Эту идею поддержали почти все историки XVIII в., в результате этого в течение XVIII века оформилось целое, связное, каноническое представление об общем ходе русской истории. Суть этого представления можно свести к формуле: монархия (сильное государство) - нет монархии (нет государства) -новая монархия (мощное государство).
Главным трудом В. Н. Татищева является «История Российская.», доведенная до 1577 г. История России должна показать, по Татищеву, «сколько монаршеское правление государству нашему прочих полезнее, чрез которое богатство, сила и слава государства умножается, а чрез прочие умаляется и гибнет» [13, с. 120]. М. М. Щербатов создал «Историю Российскую с древнейших времен», доведенную до 1610 г. В основе его концепции лежала история русской монархии, дополненная благодетельным для России аристократическим правлением [18].
Итогом подобных «разысканий» стала предложенная немецким историком А.-Л. Шлецером периодизация истории России. Первый период - «Russia nascens» -«рождающаяся Россия», 862-1015 гг. Второй период - «Russia divisa» - «разделенная Россия», 1015-1216 гг. Третий период - «Russia oppressa» - «угнетенная Россия», 1216-1462 гг. Четвертый период -«Russia victrix» - «побеждающая Россия», 1462-1682 гг. Пятый период - «Russia in flor» - «цветущая Россия», с 1682 г. «Свободным выбором в лице Рюрика основано государство, - писал Шлецер. - Полтораста лет прошло, пока оно получило некоторую прочность; судьба послала ему 7 правите -лей, каждый из которых содействовал развитию молодого государства и при которых оно достигло могущества... Но... разделы Владимировы и Ярославовы низвергли его в прежнюю слабость, так что в конце концов оно сделалось добычей татарских орд... Больше 200 лет томилось оно под игом варваров. Наконец явился великий человек, который отомстил за север, освободил свой подавленный народ и страх своего оружия распространил до столиц своих тиранов. Тогда восстало государство, поклонявшееся прежде ханам; в творческих руках Ивана [III] создалась могучая монархия» [7, с. 35]. Влияние научных методологических, источниковедческих и историографических принципов, предложенных Шлеце-ром, было, на наш взгляд, определяющим для развития основополагающих теоретических положений отечественной исторической науки XIX в. [15, с. 3-8]
XIX век. Государственная концепция истории России.
В «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина проявились политико-назидательная, художественно-литературная, национальная, научно-историческая (источниковедческая), государственная тенденции. Описание событий доведено до 1610 г. В предисловии Карамзин писал: «История в некотором смысле есть священная книга народов: главная, необходимая; зерцало их бытия и деятельности; скрижаль откровений и правил; завет предков к потомству... Правители, законодатели действуют по указаниям истории... Должно знать, как искони мятежные страсти волновали гражданское общество, и
какими способами благотворная власть ума обуздывала их бурное стремление... Но и простой граж
