Спросить
Войти
Вестник Челябинского государственного университета. 2011. № 9 (224). История. Вып. 44. С. 121-128.
ИСТОЧНИКОВЫМ ДЕПОЗИТАРИИ
Н. В. Гришина, А. П. Романов
« ЧЕЛОВЕК НЕПОДХОДЯЩИМ...»: РЕПРЕЗЕНТАЦИЯ ОПЫТА СЕЛЬСКОГО УЧИТЕЛЯ В ЭПИСТОЛЯРНОМ ИСТОЧНИКЕ (ПИСЬМО УЧИТЕЛЯ ИВАНА ЕРДЕНКО ИСТОРИКУ В. И. СЕМЕВСКОМУ)
Исследование проведено при поддержке РГНФ. Проект № 09-0185111а/У.
Статья представляет собой публикацию письма учителя И. Ерденко историку В. И. Семевскому, в котором описываются перипетии жизни сельского народного учителя конца XIX в. Письмо сопровождается вступительной статьей, в которой анализируются особенности репрезентации учительского опыта, включающего взаимодействие с крестьянским обществом и местной властью.
теля, крестьяне, инспекция народных училищ.
В архивном фонде историка Василия Ивановича Семевского хранятся несколько писем, авторами которых являются учителя народных школ разных типов. Уже при беглом знакомстве с этим, до сих пор невостребованным исторической наукой, эпистолярным наследием обращают на себя внимание полярные оценки педагогами своей деятельности и профессиональной востребованности.
Одним из авторов был учитель В. И. Семевского Иосиф Малевич, на протяжении 10 месяцев готовивший будущего историка к поступлению в университет. В письмах престарелый преподаватель описывал свою профессиональную жизнь как весьма удачную: его ученики стали известными людьми, не забывали «старого учителя», испытывали к нему чувство благодарности и всячески способствовали написанию педагогом, отошедшим от дел, «школьных» воспоминаний. В этой переписке показателен сюжет, не оставляющий у читателей сомнений в удовлетворенности И. Малевичем своей успешной учительской карьерой: «... Могу поздравить тебя [В. И. Семевского - Н. Г.,
A. Р.] заранее со степенью Доктора Истории, так как многолетние твои труды над громадным сочинением в весьма важном для истории разъяснении крестьянского быта приходят уже к концу. Вот уже ты второй доктор, из моих учеников; первым же доктором философии и изящных искусств была моя ученица, Софья Васильевна Ковалевская.»1.
Наиболее активными респондентами
B. И. Семевского были учителя начальных
городских училищ и рабочих школ, позиционировавшие себя в качестве носителей модер-низаторских идей в косной школьной среде. Они полагали, что часто встречали на пути своих учебных инициатив «бесповоротный и даже не совсем деликатный отпор»2. Общим местом в их письмах являются размышления о «незавидных условиях, в какие поставлена учительская служба на Руси»3.
Письмо народного учителя сельской школы в фонде В. И. Семевского единственное, но самое объемное, чем сразу обращает на себя внимание4. Оно представляет собой сшитую белыми нитками тетрадь формата А4, исписанную черными чернилами убористым почерком. Автор письма - учитель Кимильтейского 2-х классного училища Иркутской губернии Иван Иванович Ерденко. Знакомство неизвестного сельского учите -ля со столичным историком, специалистом по крестьянскому вопросу, общественным деятелем, могло состояться в 1891 г., когда
В. И. Семевский по инициативе предпринимателя Иннокентия Сибирякова предпринял путешествие по Сибири для знакомства с местными архивами, в которых он искал документы о рабочих на сибирских золотых приисках5. Вероятно, что сельский педагог, оказавшись в сложных жизненных обстоятельствах, решил обратиться к столичной знаменитости за протекцией, предполагая переселиться в европейскую часть России.
Автор представляет в письме одно социальное измерение нормативного сценария жизни
учителя сельской школы - его отношения с представителями «сельского общества» (купцы, богатые крестьяне, священники) и учебного начальства6. В этом сценарии главным было неравноправное положение учителя, его зависимость от расположения начальства, крестьян и священников. Непосредственным начальником учителя начальной школы был инспектор народных училищ - служащий по ведомству Министерства народного просвещения. Инспектор олицетворял для преподавателей власть учебного начальства и играл большую роль в их жизни. Но в повседневной жизни учитель сельской школы такой огромной губернии, как Иркутская, редко мог видеть инспектора. Поэтому мнение об учителе, влиявшее на его профессиональную судьбу, могло зависеть от местного «сельского общества», которое вполне было способно провести информационную кампанию по дискредитации педагога в глазах «начальства». Об этом и повествует случай учителя Ерденко.
Публикация письма осуществлена в соответствии с современными пунктуационными правилами. В авторской версии письма отсутствует разделение текста на абзацы. Орфография автора сохранена. Некоторые наиболее примечательные слова и выражения, которые использует И. И. Ерденко, выделены курсивом.
Многоуважаемый
Василий Иванович!
От должности учителя7 Кимильтейского сельского 2-х классного училища отстранен предписанием инспектора народных училищ Троцкого-Сенютовича8, от 28 февраля сего 1892 года, следующего содержания: «ввиду возникнувших недоразумений, весьма вредно действовавших на учащихся в 2-х классном Кимильтейском училище и выяснившихся ныне обстоятельств на основании §§ 59, 91 Инструкции М[инистерства] Н[ародного] П[росвещения] 4-го июня 1875 г.9, а также § 10 предлагаю Вам безотлагательно сдать вверенное Вам 2-х классное училище учителю Щедрину и очистить занимаемую квартиру, о чем мне донести, вместе с тем разрешаю Вам воспользоваться простым отпуском в г. Иркутск».
Вследствие неясности и неточности означенного предписания, и также неясных и неопределенных последующих действий со стороны учебного начальства, я медлил сообщением Вам подробностей моего дела до
более определенного выражения моего положения, и выяснилось оно только 10-го мая с[его] г[ода], о чем и имею честь сообщить Вам, многоуважаемый Василий Иванович, настоящим письмом. Окончив Иркутскую Учительскую Семинарию в 1885 году, был назначен учителем в Малышевское приходское училище Балаганского округа. За правильное и успешное ведение школьного дела в означенном училище, по докладу Инспектора Народных Училищ Заостровского10, в циркуляре за 1886 год, получил благодарность от Главного инспектора училищ. Из Малышевки в 1886 г. был переведен по собственному желанию в Кимильтейское приходское училище Нижнеудинского округа. Во время моего служения в Кимильтейском училище неоднократно получал благодарность от директора Златковского11, а в мае месяце 1888 года от него же уплотили пособие при следующем предписании: «Вследствие разрешения г[осподина] Иркутского генерал-губернатора выдать Вам, милостивый государь, в пособие 30 руб[лей] для поощрения Вашей усердной и полезной учебно-воспитательной деятельности, препровождаю при сем эти тридцать руб[лей] и прошу о получении таковых мне донести».
Общество крестьян в продолжение шестилетнего моего служения в Кимильтее относилось ко мне весьма хорошо. С самого начала служения в Кимильтее я из крестьянских детей образовал церковный хор и пел с ними в церкви не отступно каждый праздник в продолжение трех с половиною лет. Родители учащихся очень были довольны, что их дети поют и читают в церкви.
До меня в12 Кимильтейское училище поступало учащихся не более 30 человек. Число это постоянно колебалось. Уроки посещались неаккуратно. Занятия начинались с 15 октября, а не с 15 сентября и кончались 1 мая, а не
До меня в Кимильтеи был учитель-дьяконом. На уроках сам был редко. Занимались в школе старшие ученики, которые посещали школу лет по 7 и 8, или же занималась малограмотная жена учителя, так
- скажет ученикам писать или читать, а сама уйдет в гости. Дети всегда оставались в школе на произвол. В школе между учениками было развито воровство, злоупотребление старших учеников и много других дурных пороков. Сам учитель вел в школе торговлю между учениками письменными и другими учебными принадлежностями, приобретаемые им ежегодно на 25 р., отпускаемых обществом на означенные учебные принадлежности для учащихся. Школа развращала, а не воспитывала. Обучение велось по складическому способу13. Ребенку, пришедшему в школу, давали азбуку, старшие ученики называли ему буквы в азбуке и через несколько дней оставляли его на произвол. Дети долбили азбуку по два года и едва научались читать склады. После складов начиналось обучение письму. Я застал в школе детей, посещающих школу по 7 и 8 лет, и едва могли читать по складам. Чтение этих учеников было совершенно неисправимо.
Учитель-дьякон был воспитанник Иркутской Учительской Семинарии - любимец духовенства и сюртучного общества, вследствие чего и вылез скоро в попы. Крестьяне относились к школе ужастно враждебно. Они смотрели на школу, как на учреждение совершенно для них бесполезное, а на учителя, как на дармоеда. Правильная постановка учебного дела и введение в школу эвристической формы обучения14 привлекла крестьян к школе. Через год число учащихся дошло до 90 человек. Крестьяне полюбили школу, она стала для них насущною потребностью. В 1888 году они заявили о необходимости преобразования приходского училища в 2-х классное училище15 и просили меня ходатайствовать о разрешении. Просьба их была удовлетворена в том же году. Но при-обрев любовь крестьян, я нажил себе врагов в лице местных попов и сюртучного общества. Вот какова судьба, доказанная опытом, добросовестного деревенского учителя.
Деревенский учитель - это неизбежная жертва попов и сюртучного общества. Он всецело зависит от попов и сюртучного общества, представители которого преимущественно состоят из людей богатых, имеющих много свободного времени, потому что за них работают кабаки. Учитель должен служить не крестьянам, а попам, писарю и означенному обществу. Он должен постоянно быть в их кругу и не должен пропускать ни одного торжественного случая, сопровождаемого
выпивкой, хотя бы это было и в занятное время16, а таких торжественных случаев и не перечтеть, напр[имер], именины батюшки и его многочисленного семейства, которые требуют не только посещения, но и роспуск учащихся, - наконец, если плохо продается вино, то г[оспода] виноторговцы сначала сходятся между собою, потом идут в гости без всякой на то причины или зазывают к себе и начинается подворная попойка. Учитель, не участвующий в этих попойках, делается человеком неподходящим. Учитель ставится в такие рамки: если не поддерживать с ними связи, то они озлобятся и будут писать пасквили, если поддерживать, то общество будет недовольно, потому что их дети будут уходить из школы, не видав учителя. Учитель должен выбирать одно из двух: или избежать пасквилей и потерять свое человеческое достоинство или же сохранить свое человеческое достоинство и сделаться жертвой лени и нахальства. Избравшие первое начинают пить, по цене не так пить, как пьют органы этого общества (они пьют с целью и выдержанно), а пить в полном смысле этого слова. Учитель падает и падает сознательно. Его трезвого мучит совесть. Он любит свое дело, но уже поздно, пьяная толпа торжествующих с шумом врывается в его квартиру. Учитель оставляет детей на произвол и идет по гостям. Но в силу любви к делу, в силу угрызения совести, учитель говорит, что у него занятия, что он не может оставить детей, но тщетно, толпа начинает убеждать, что все это пустяки. Зачем тратить здоровье и время, разве мужики поймут твой труд - дают деньги и бери, а донести не смеют, они у нас в руках. Учитель смиренно слагает свое умственное оружие, отказывается от лучшего человеческого права и высшего человеческого блага, которое одно только и делает человека распорядителем его общественных судеб, послушно следует за толпой, начинает жить ее идеей, и глушит совесть и честь вином и делается полноправным членом заживо мертвых - по большей части попом, писарем и даже тем же кабатником. Учителя же, которые относятся честно и трезво к своему делу - труженики, насколько им позволяет их педагогическая подготовка, а, следовательно, и не участвуют в ежедневных торжественных случаях, делаются ненавистными нашему обществу. Злоба Общества против учителя труженика очень велика. Ему фактически доказано, что школа
есть храм труда, истины и правды, а не здание в котором можно устраивать шумные вечера по подписному листу, пускать приезжих актеров в ущерб ходу занятий, как это было заведено у моего предшественника, словом не место торжественных выпивок. Члены нашего общества злятся, но не теряют надежды исправить учителя и сделать его своим членом, но все напрасно. Учителя-труженики гордо отстаивают свое убеждение, что «с честной работой счастье совместимо».
Море терпения переполнилось, и наша Кимильтейская гниль начала мстить низко и гадко из-за угла. Бросить камень, не разбирая ударов, и за угол. В избрании орудий для мести наша гниль крайне дешева. Напр[имер], фельдшеру Войцеховскому ничего не стоило свою дочь-ученицу превратить в шпиона и соглядатая, которая и не замедлила передать своему папаше, что у ученицы Черткович, обучавшей [учившейся] в младшем классе у моего товарища Щедрина, во время урока шла из носу кровь (это у ней случалось не редко без всякой на то причины). Войцеховский немедленно приступает к делу: идет в квартиру Черткович, ворует окровавленный платок, потом призывает Чертковича к себе в квартиру, начинает угощать вином и предлагает 25 руб., чтобы Черткович ложно показал и подписался к телеграмме, что дочь его избита и окровавлена учителем Щедриным. Но благодаря честности и неподкупности Чертковича, учитель Щедрин не сделался жертвой лени и нахальства. Но та гниль не удовлетворена - остается одно только писать, но как писать? Ведь нужно писать язвительно и при том анонимно. Значит нужно найти человека знающего, который бы на основании педагогического опыта, придумал такие обвинения и нарекания, которые бы прямо били на растление нравственности учителей, а следовательно и вверенных им школ. Такого человека наше общество нашло среди своих собутыльников, в лице учителя Иванова, и пасквили, что учитель Ерденко социалист, атеист, вор и все что угодно, за подписью «Кимильтейские жители» или «родители учащихся», регулярно ежемесячно поступали директору Златковскому и Главному Инспектору Татлину17, которые немедленно, означенные доносы с надлежащею резолюцией, препровождали для тайного следствия тем же попам-законоучителям. Доносы эти предъявляли мне и требовали объяснения. Нужно полагать, что батюшки, сотрудники редакто-
ра, учителя Ивановы, вполне удовлетворяли наших столпов педагогии.
По поводу представленного мне анонимного доноса, в котором говорилось о избиении ученицы Черткович, но уже не учителем Щедриным, а мною, я пригласил Чертковича в волостное правление и попросил волостного старшину в присутствии понятых опросить Чертковича. Черткович показал, что его дочь никогда не была избиваема, как фельдшер Войцеховский поил его вином и давал ему 25 руб., чтобы только он, Черткович, ложно подписался, на телеграмме. Об этом был постановлен акт и представлен начальству.
В 1890 году попы и сюртучное общество вступили против меня в открытую травлю.
Скажу несколько слов об учителе Иванове. Иванов служит учителем лет 27. Человек набожный, учит только букварю и псалтырю. Всем окружающим попам кум и собутыльник. Кроме обучения означенным предметам он занимается всем. Любимец начальства.
В 1890 году учащихся дошло до 100 человек и по малопоместительности классов было отказано более 20 человекам. Явилась необходимость в открытии при Кимильтейском 2-х классном училище Параллельного отделения. Жалованье учительнице в количестве 240 руб. было исходатайствовано из запасного капитала, хранящегося в депозите дирекции. Квартира, учебники и учебные принадлежности приобретались на пожертвования почетного блюстителя Метелева18 и пожертвования других частных лиц. Учительницей в Параллельном отделении директор Златковский назначил дочь учителя Иванова. Учительница Иванова вышла из 2-го класса института. О педагогике, о методике обучения и вообще о школе не имела никакого понятия. Учащихся в Параллельном отделении было 42 человека. Крестьяне занятиями Ивановой были крайне недовольны. Каждый день отбирали учеников из отделения и приводили в первый класс. На малоуспешность учащихся Параллельного отделения очень часто жаловались почетному блюстителю Метелеву. В начале июня месяца минувшего года были допущены к испытанию ученики и ученицы младшей группы Параллельного отделения при Кимильтейском 2-х классном училище, которые, как неудовлетворительно выдержавшие испытания, не признаны комиссией достойными перевода в среднюю группу 1-го класса. Не решение младшей группой
письменной задачи на сложение и вычитание в пределе числа 22, учительница Иванова объяснила, что она в течение года не упражняла младшую группу в решении устных и письменных задач, заставляла делать только письменно численные примеры, принимая их за задачи. Протокол Комиссии, письменные работы были представлены на рассмотрение Директору Народных училищ, согласно его предписания с требованием объяснения причины малоуспеваемости младшей группы параллельного отделения.
В начале прошлого учебного года образованный мною хор из учеников расстроился, так как одни из певчих окончили курс, а другие потеряли голоса. В виду этого я выбрал из младшего класса 20 человек мальчиков и стал готовить их к церковному пению. Но отцам-законоучителям почему-то это не понравилось. Они наняли регента поселенца, взяли произвольно моих учеников, с которыми я уже занимался пением и назначили для спевки три дня в неделю по 2 и более часа урок. Регент-поселенец, в сопровождении других пяти поселенцев, приходили в класс обучать детей пьяные с бутылкою в кармане, говорили при детях непозволительные слова и обращались с ними грубо. Родители учащихся были этим крайне возмущены, запрещали своим детям оставаться на уроках пения, а попам говорили, что «мы своих детей посылаем в школу учиться грамоте, а не вино пить, вино пить мы сами научим». Ученики второго класса совершенно отказались от уроков пения, сказав, что с учителем мы будем петь, а с пьяницей регентом не будут, нам запрещают родители. Попы призывали их родителей и те им сказали тоже самое.
чал на меня и приступал все ближе и ближе с угрожающим видом и жестами, что я должен был уйти из класса. Все это произошло в присутствии всего класса учеников, протоиерея Казанцева и поселенца-регента. Об этом мною было донесено директору 21 марта
За два месяца до Рождества, с приготовленным мною хором, я три раза ставал на клирос петь, но поселенцы, руководимые попами, ставали на другой клирос, перебивали нас и не давали совсем петь. Я просил законоуч[ителей], чтобы они сказали поселенцам уступить хотя бы19 часть петь и вообще просил их объяснить, почему они не дают петь детям. Законоучителя не удовлетворяли меня ответом, и я должен был прекратить пение в церкви с учениками, сообщив об этом начальству. Законоучителя написали нашему Архиерею Агофангену донос, что я атеист, не отпускаю учеников в церковь, увожу их из церкви в средине обедни и т[ому] под[обное].
Иванов учитель не замедлил предложить услуги занять мое место. Об этом они все слезно просили Златковского при проезде его через Кимильтей совсем в Россию при учителе Щедрине. Агофанген немедленно донес все сообщенное ему попами исполняющему] обязанности] Директора Инспектору Троцкому-Сенютовичу и при этом добавил от себя, что когда он, Агофан[ген], был в Кимильтеи, то я не подошел к его руке под благословение. Троцкий с этим прескорбным доносом к Татлину и получил от Татлина командировку в Кимильтей произвести следствие. Почетный блюститель Метелев Яков Ефремович, надеясь на порядочность Учебного начальства, чтобы положить конец нахальству попов, в сентябре месяце 1891 года ездил в Иркутск, обсказал все Троцкому и не
об удовольствии крестьян занятиями учительницы Ивановой, и при этом заявил - что если учительница Иванова будет продолжать еще свои занятия в Параллельном отделении, то он отказывается от блюстительства. Троцкий объявил Метелеву, что Иванова переведена в другое место, на ее место уже назначен учитель Попов и что занятия в параллельном отделении начнутся не 15 сентября, а 1 октября, так как учитель Попов может прибыть в Кимильтей только к 1 октября.
За день до приезда Метелева из Иркутска в Кимильтей Св[ященник] Телятьев, учитель Иванов и фельдшер Войцеховский из квартиры Параллельного отделения, нанятой почетным блюстителем Метелевым, сорвали вывеску и все училищное имущество перевезли в квартиру Св[ященника] Телятьева.
О произвольном перемещении квартиры Пар[аллельного] отд[еления] и о похищении училищного имущества означенными лицами я донес телеграммой в дирекцию. Метелев, согласно данного ему распоряжения учебным начальством, объявил учительнице Ивановой и попам, что занятия в параллельном отделении не будут производиться до 1-го октября, так как вновь назначенный учитель Попов прибудет на место отправления своих обязанностей только к 1-му октября. После объявления Метелев стал через волостное правление требовать возвращения самовольно забранного училищного имущества в приготовленную им квартиру. Волостное правление не удовлетворило Метелева, так как писарь и волостной старшина, купленный за рюмку, были на стороне нахалов. Доносам на Метелева и на меня не было конца. Метелева в телеграмме инспектору Татлину назвали сектантом.
ложению Троцкого-Сенютовича каждый из нас высказал свое мнение относительно занятий учит[еля] Евдокимова. Того же числа вечером все мы, т. е. учитель Евдокимов, учитель Щедрин и я были Инспектором приглашены в Параллельное отделение, где уже присутствовали о[тцы]-законоучителя, все члены сюртучного общества с женами и детьми, хор из поселенцев и все учащиеся Параллельного отделения. В присутствии всего состава лиц инспектор Троцкий-Сенютович производит испытания учащихся в Параллельном отделении. Мы были приглашены уже к концу испытания. Письменные работы были исполнены раньше.
Испытание производилось так: учительница Иванова и фельдшер Войцеховский вызывали учениц и учеников по своему усмотрению к экзаменаторскому столу, и Троцкий-Сенютович экзаменовал. Из младшей группы вызывались к столу ученики и ученицы, из средней группы и те, которые поступили в младшую группу грамотными и второгодников. На вопрос Инспектора: «который год учится?» Иванова и Войцеховский отвечали, недавно поступил или поступила совершенно неграмотная. По окончании испытания инспектор Троцкий-Сенютович в присутствии всех вышеозначенных лиц обратился ко мне с следующими словами: «Вы, Ерденко, не имеете права препятствовать устройству церковного хора из учащихся, которые, согласно требования законоучителей, должны быть руководимы регентом (поселенцем), а потому приказываю вам немедленно устроенный вами хор вручить под руководство означенного регента, который и будет с вашими учениками петь в церкви». После этого Инспектор обратился к Войцеховскому: «Я, г[осподин] Войцеховский, писал на вас бумагу Исправнику о вашем вмешательстве в дела училища, но теперь прошу у Вас извинения - так как я убедился, что вы хороший человек и что все это на вас доносилось Метелевым и Ерденко ложно», - ко всем присутствующим в классе: «Мне, господа, было донесено Почет[ным] блюст[ителем] Метелевым и учит[елем] Ерденко, что учительница Иванова занимается плохо, не знает своего дела и дети ничего не знают. И что же нахожу: дело прекрасно постановлено и дети подготовлены превосходно, и я убедился, что все это со стороны Почетного блюст[ителя] Метелева и учит[еля] Ерденко - ложь. Вам же госпожа Иванова желаю еще более успеха, не смущаться в своих занятиях, так как есть учи-
теля, которые занимаются гораздо плоше Вас, как напр[имер], сегодня вы видели занятия в Уяне у учит[еля] Евдокимова». Евдокимов находился тут же. После всего этого регент и другие поселенцы, которые все время находилось тут же, пропели несколько песен, и первое действие закончилось.
Поздно вечером при детях инспектор Троцкий со всеми присутствующими в Пар[аллельном] отдел[ении] при испытании пришел в 2-х классное училище. Спросив несколько учеников в 1-м и во 2-м классе, Троцкий обратился ко мне с такою речью: «Для меня очень прискорбно, что в моем районе есть такие учителя, которые не только не поддерживают связи между школою и церковью, но препятствуют отцам насаждать учение православной веры. Об этом мне донес с величайшим прискорбием Преосвященный Агофанген. Да и какая нам польза, если ваши ученики будут знать истории, географии и геометрии, а не будут знать Псалтырь. Вы социалист и социалистов нам готовите». После всего этого Троцкий пропьянствовал еще сутки и уехал. Через неделю возвратился опять в Кимильтей производить следствие, но уже не один, а с учителем Седаковым, которого и назначил на мое место. Седаков учитель вполне подходящий попам и сюртучному обществу
- выпить не дурак, да и лишнему, кроме псалтыря, учить ничему не будет.
Получив бумагу об увольнении, содержание которой я уже привел в начале сего письма, я поехал в Иркутск. Пришел к Татлину Главному инспектору и просил его выяснить причины моего увольнения. В это время Татлин получил несколько докладных записок от крестьян села Кимильтея преимущественно от родителей учащихся, в которых они говорили о несправедливости моего увольнения и просили меня оставить. Тот отвечал мне так: «Разве вам Троцкий-Сенютович не объяснил причин вашего увольнения? Так я вам выясню. Вы не исполнили моего циркулярного предписания, в котором я говорил, что главная задача народной школы - это поддержать самую тесную связь церкви со школою, больше всего учить детей славянскому чтению, учить детей читать и петь в церкви. Вы это ничего в своей школе не сделали. Мало этого вы возмутили всех крестьян, вы вели с ними пропаганду. Что это значат их докладные записки на мое имя? Вас не только уволить, а нужно сослать в Якутскую область». Я стал просить у него
возвращения моих документов - он сказал, что это дело директора и как он на это посмотрит. Я обратился за документами к Троцкому-Сенютовичу. Он объявил мне, что он меня не увольнял, а только временно отстранил от должности Кимильтейского учителя и что он меня уволить не может - так как учителей хороших мало и обещал дать мне другое назначение. Я подал ему докладную записку, к которой просил выдать мне документы или же дать, как он обещал, другое назначение. Сам Троцкий не решился и поехал к Татлину. Тот же не дозволил ему сделать ни то ни другое: Я обратился опять к Татлину и просил его выяснить мое положение. На мой вопрос Татлин ответил мне так: «Я главный инспектор училищ Восточной Сибири помощник генерал-губернатора. Я учителей только утверждаю, а не назначаю, а потому вы не имеете право беспокоить меня». Таким образом, я прожил в Иркутске целый месяц и не получил никакого результата. Дело было Троцким остановлено до вступления в обязанность Директора народных училищ учителя технического училища П. Териховского20.
В апреле месяце с[его] г[ода] я обратился к Териховскому. Териховский сказал мне, что он моего дела не знает и ответ мне может дать только через три дня. Через три дня Териховский объявил мне, что он ничего не может для меня сделать, т. е. дать мне место учителя, потому что он, Териховский, религию также считает основою воспитания и обучения детей. Без религии он не понимает педагогию, и что он меня убрал бы тоже в 24 часа. Могу я вам дать место самое худшее только при следующих условиях. Вы до августа месяца будете жить под надзором и если успеете исправить свое поведение, и я буду в этом убежден, то дам вам место, но, если чуть что-нибудь замечу, уберу в 24 часа. Единственно, что я для вас могу сделать - это ходатайствовать перед высшим начальством о выдаче вам документов. Но как бы то ни было Териховский выдал мне документы чистыми с следующею подписью на дипломе: «Иван Иванович Ерденко, с 1885 года по 28-е февраля 1892 года состоял учителем Кимильтейского 2-х классного училища, относился к исполнению своих учительских обязанностей честно и добросовестно. Мая 10 дня 1892 года № 290. Директор Народных училищ Иркутской губернии. П. Териховский».
Таким образом, получить здесь учительское место для меня совершенно невозможно, поэтому я имею честь многоуважаемый,
Василий Иванович, просить Вас походатайствовать о получении учительского места в России. Если трудно будет попасть в Министерскую или Земскую школу, то хотя бы в частную. Желательно было бы попасть в какую бы то ни было школу в самом Петербурге. Если же представится какое-либо место учителя, то будете любезны, Василий Иванович, сообщите мне телеграммой. Адрес мой - село Кимильтей Иркутской губернии, Нижнеудинского округа. Учителю Ерденко.
Жму Вашу руку. И. Ерденко. АРАН. Ф. 489. Оп. 3. Д. 269. Л. 1-10об.
Примечания
С. ХС1Х-СХ11; Потанин, Г. Памяти Василия Ивановича Семевского // Голос минувшего. 1917. № 1. С. 223-226.
XIX - начало XX века : дис. ... канд. пед. наук. Иркутск, 2006.
