Спросить
Войти
ИСТОРИЧЕСКИЕ НАУКИ И АРХЕОЛОГИЯ
УДК 94 (47+571.51).084.5/.6+[31:32:338:35]
ЭВОЛЮЦИЯ СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОГО, ПОЛИТИЧЕСКОГО И ВОЕННОГО СТАТУСА ЕНИСЕЙСКО-ИРКУТСКОГО КАЗАЧЕСТВА В СССР (1925-1930-Е ГГ.)
А. Е. Богуцкий
Хакасский государственный университет им. Н. Ф. Катанова
Статья посвящена изменениям социального, экономического, политического и военного статуса енисейского и иркутского казачества в СССР во второй половине 1920—1930-е гг. Показано, что в эти годы происходило расказачивание данной группы казаков, которое выразилось в ущемлении их прав в различных сферах жизнедеятельности и репрессивных мерах, затронувших все слои бывшего казачества.
После победы советской власти многие казаки - участники белого движения - в начале 1920-х гг. возвратились в родные станицы. Большинство из них подверглось репрессиям и дискриминации со стороны крестьянского населения, органов советской власти. За антисоветскую деятельность некоторые представители казачества были арестованы и расстреляны или получили различные сроки тюремного заключения.
Недовольство проводимыми советской властью мероприятиями и продовольственной политикой выразилось в уходе части казаков в повстанческие отряды и банды, имевшие как политическую, так и уголовную окраску. Для ликвидации повстанцев и недовольства среди казачьего населения большевиками использовались не только репрессии, но и неоднократно объявлявшиеся амнистии. Они были применены не только к рядовым казакам, но и к лицам, занимавшим высокие командные посты при адмирале А. Колчаке, в том числе к атаману иркутских казаков П. П. Оглоблину и енисейских казаков В. Л. Попову.
Заинтересованные в регулярном выполнении налоговых обязательств государственные органы предоставляли казакам некоторые послабления в экономической сфере, но не в политической. В губерниях проводилась ликвидация казачьих органов управления, запрещалось использовать казачью атрибутику.
Со второй половины 1920-х гг. среди казаков (в официальных документах их стали именовать «бывшие казаки») вновь стало проявляться враждебное отношение к советской власти.
В первую очередь на подобное отношение влияла земельная политика региональных властей, когда часть казачьих земель передавалась крестьянам или просто отбиралась под городские нужды без какого-либо возмещения казачьим семьям, как это было в Иркутске. Дополнительным фактором стала политика хлебозаготовок, которую проводили органы советской власти. Ярким свидетельством отношения казаков к сложившейся ситуации на территории бывшей Енисейской губернии являются доклады Минусинского окружного комитета ВКП(б) конца 1920-х гг. [1, д. 1019].
Окружные партийные органы отмечали, что с наличием «более или менее удовлетворительного выполнения большинством бывших казачьих станиц» самообязательств и государственных заданий (сельскохозяйственный налог, заём и т. д.) со стороны бывшего казачества имели место и попытки сопротивления. В основном они проявлялись в форме «подпольной» агитации против мероприятий советской власти. Очень редко агитация выливалась в открытые выступления. Причинами этого, по мнению партийных руководителей, являлись воспоминания о поражении в гражданской войне [1, д. 1019, л. 131]. Подобные явления наблюдались и в других округах, где проживало казачье население.
В селе Белый Яр Ачинского округа бывший казак Тимофеев заявил одному комсомольцу: «В случае переворота мы вас всех уничтожим...» [Цит. по: 2, с. 68]. В июне 1928 г. в Каратузе Минусинского округа появилось несколько десятков листовок неизвестного «комитета» с призывом: «Все на борьбу с дармоедами-коммунистами. Да здравствует Народная воля» [2, с. 68].
В сентябре 1929 г. бывший станичный атаман Монока А. И. Байкалов говорил: «.сеять хлеб да сдавать излишки, как сейчас грабят, так лучше не сеять, а если и посеял. вываливать собакам, это будет милее, т. к. Советская власть хуже всякой собаки у мужика из глотки рвёт» [1, д. 1019, л. 131]. Другой бывший казак, бедняк А. Матонин, заявил при бывших казаках П. Потылицыне и В. Чихачёве: «Советская власть своими хлебозаготовками хочет поднять дубину бедноты на свою голову, все агитаторы говорят, товарищи беднота, у кулаков нужно выкачивать хлеб.» [1, д. 1019, л. 132]. По мнению А. Матонина, такой подход неправильный, так как «между хлеборобами разницы быть не должно» [1, д. 1019, л. 132]. Ещё один казак, батрак А. Токмин, заявил следующее: «Ну, как тут смотреть и хвалить Советскую власть, когда она разорила всех крепких мужиков. Некоторые раньше сеяли по 40 дес. по 2 работника держали, дошли до того, что самим есть нечего, а раньше около них несколько человек кормилось» [1, д. 1019, л. 132].
Фактов, подобных приведённым, насчитывается несколько десятков. Такое отношение к советской власти и её политике на селе руководители округа видели в том, что низовые ячейки партии нарушали решения ЦК ВКП (б) 1925 г. по отношению к казачеству. Политическую работу с бедняками и середняками партийные ячейки не проводили. Бытовой уклад жизни казачества ими не учитывался. Нужно было принять во внимание и тот факт, что после гражданской войны в бывшем Минусинском уезде осталось жить много красных партизан, основными противниками которых в гражданской войне являлись казаки. Отношение партизан к казакам было как к контрреволюционерам. Такое же мнение о казаках имели и местные партийные органы. Отсутствие политической работы среди бывших казаков приводило к их идеологическому расслоению. По мнению окружного партийного руководства, в связи с этим бедняки и середняки не только не вели борьбу с «кулацко-атаманскими верхами», но и часто объединялись с ними для противодействия мероприятиям советской власти. Из-за изложенных факторов процесс советизации происходил медленно. В то же время отмечалось, что многие казаки, в том числе и бывшие эмигранты, воевать против советской власти не хотели. Главная причина - возросшая мощь Красной Армии по сравнению с гражданской войной [1, д. 1019, л. 131-132].
Казаки фактически были отстранены от управления на местах. К концу 1920-х гг. в сельсоветах, комитетах взаимопомощи, правлениях кооперации не было ни одного казака - участника гражданской войны. В некоторых населённых пунктах власть формально находилась в руках казачьей молодёжи, но реальных рычагов управления они не имели. Исключением была бывшая станица Монок (переименована в село Монок, позже в Большой Монок), где в местных органах власти участвовали казаки, воевавшие в гражданской войне [1, д. 1019, л. 133]. Аналогичные явления имели место и на территории бывшей Иркутской губернии, где казаки также отстранялись от местного самоуправления.
Подобные факты, по нашему мнению, свидетельствуют о том, что и зажиточные казаки, прежде занимавшие высокие должности в станице, и бедняки относились к мероприятиям новой власти одинаково. Сказывались не только кастовые интересы, но и отношение к казачеству органов власти, неказачьего населения как к контрреволюционному элементу.
С началом политики коллективизации был нарушен многолетний хозяйственный уклад казачьих хозяйств. Единоличные хозяйства ликвидировались и объединялись в колхозы и совхозы. Статус бывшего казачества поменялся на колхозников и совхозников. Подобный статус получили и вчерашние крестьяне. Их единоличные хозяйства также ликвидировались. Фактически советская власть уравняла казаков и крестьян и ликвидировала их многолетние споры по земельному вопросу.
Начало политики коллективизации привело к новой волне репрессий против казачества, которое органы советской власти считали опасным. По всем казачьим станицам прокатилась волна репрессий. Многие казаки приговаривались к высшей мере наказания - расстрелу. Причём, проводя репрессии, органы НКВД не обращали внимания, является ли арестованный бедняком, середняком или зажиточным хозяином. В первую очередь репрессиям подвергались участники гражданской войны, воевавшие на стороне белого движения, и участники повстанческих отрядов начала 1920-х гг. Таких казаков, из возрастной группы старше 30 лет, по нашему мнению, было большинство. Репрессиям подвергались и реэмигранты, вернувшиеся из-за границы по амнистиям в 1920-е годы, и даже казаки-красноармейцы, и организаторы колхозного строительства.
Весной 1931 г. органами ОГПУ была раскрыта наиболее крупная «контрреволюционная организация», обнаруженная в Таштыпе и Нижнем Имеке. Организация получила в официальных документах название «Реэмигранты», так как из состоявших в ней 26 человек семь казаков вернулись из эмиграции. Всего в «контрреволюционной организации» находились 18 казаков. Во главе таштыпского отделения находился И. П. Шахматов, имекского - М. П. Садков. И. Шахматов считался человеком грамотным, несколько раз арестовывался ЧК за участие в белом движении, лишался избирательных прав. Согласно данным следствия, в апреле 1931 г. члены организации планировали выступить против советской власти и, соединившись с другими сторонниками, захватить рабочий поселок Абазу. Из оружия у арестованных было найдено 4 ружья, 12 патронов и 100 грамм пороха [3, с. 150]. Трудно поверить, что с таким вооружением группа могла рассчитывать на какой-либо успех, если бы даже они действительно планировали захват рабочего поселка.
Арест и ведение дела сопровождались грубейшими нарушениями. Дело строилось на «неконкретных показаниях» арестованных, половина которых свою вину отрицала. Свидетели, проходившие по делу, не смогли показать ни одного факта преступления. Сам арест был произведён без санкции прокурора [3, с. 150].
Другой пример как нельзя ярко иллюстрирует отношение властей к казакам, сторонникам советского политического строя. Так, середняк с низшим образованием, казак бывшей станицы Солёноозёрной Г. И. Катцин, имея троих детей, поддерживал новшества, привносимые советской властью в хозяйственную жизнь села. В конце 1920-х гг. он стал членом машинного товарищества, а затем был избран председателем созданного в
бывшей станице колхоза им. С. Будённого. Из-за недовольства нововведениями власти некоторые колхозники стали покидать колхоз. Председатель Г. Катцин был обвинён в развале хозяйства. Его лишили избирательных прав, исключили из колхоза, а в мае 1931 г. приговорили к 10 годам лишения свободы [3, с. 150-151].
Многие казаки, обвинённые в ходе репрессий 1930-х гг. в контрреволюционной деятельности, были расстреляны по постановлениям троек НКВД. Расстреливались, отправлялись в ссылку вместе с семьями и получали тюремные сроки представители целых казачьих династий. Так, в ходе репрессий один только род казаков Байкаловых из станицы Монок потерял более десятка своих родственников [4]. Подобные репрессивные меры в отношении казачества в те времена прокатились по всем казачьим регионам, а не были особенностью Восточной Сибири. В ряде казачьих станиц других регионов, населённых казаками, под предлогом саботажа по сдаче зерна государству, нежелания вступать в колхозы полностью выселялось все казачье население. Спецпересе-ленцы (такой термин использовался в отношении высылаемых) отправлялись в Архангельскую область, в Сибирь и Казахстан. Ярким примером подобных репрессий явилась судьба станицы Полтавской на Кубани [5].
В отношении казачьих поселений проводились и топонимические репрессии, а также изменение их административного статуса. Почти повсеместно станицы поменяли свой статус на сёла, посёлки и деревни. Практически все станицы иркутского казачества были переименованы. Так, бывшая станица Александра Невского стала именоваться 3-й станицей и т. д. [6]. Подобные действия властей не являлись каким-то исключительным актом в отношении енисейских и иркутских казаков. Топонимические репрессии особенно широко применялись на Северном Кавказе, на бывшей территории Терского и Кубанского казачьих войск. Например, в 1920-х гг. после выселения казачьего населения и заселения чеченцами и ингушами станицу Михайловскую переименовали в аул Асланбек, Ермоловскую - в Алхан-Юрт и т. д. [7, с. 54].
Репрессиям подвергались и родственники казаков-эмигрантов. В 1930 г. был расстрелян иркутский казак, брат войскового старшины Енисейского казачьего войска, проживавшего в Шанхае (Китай) Г. К. Бологова -Алексей Бологов, крестьянин-единоличник бывшей Александро-Невской станицы. В 1937-1938 гг. репрессиям подверглись ещё трое Бологовых [6].
Также репрессировали лиц, так или иначе связанных с казачеством. Например, в феврале 1938 г. был расстрелян бывший священник Иркутского конного казачьего полка В. Алякринский [8, с. 374]. Были репрессированы казаки других казачьих войск, служившие в енисейских и иркутских казачьих частях до Октябрьской революции и в годы гражданской войны. Например, ещё во второй половине 1920-х гг. при попытке к бегству из концлагеря расстреляли есаула П. Ф. Коршунова - бывшего командира сотни енисейцев, участвовавших в походе на Петроград в октябре 1917 г., а позднн входивших в войска генерала П. Н. Краснова [8, с. 381].
Репрессии против енисейского и иркутского казачества усилились в 1937 - 1938 гг. в так называемые годы «большого террора». Одним из крупных дел на территории Сибири и Дальнем Востоке в эти годы стало раскрытие заговора белогвардейско-монархической организации «Российский Обще-Воинский союз» (РОВС). Эта организация была создана в 1924 г. генералом, бароном П. Н. Врангелем для объединения солдат и офицеров императорской и белой армий. РОВС являлся крупнейшей антикоммунистической организацией российского зарубежья. Руководство союза стремилось сохранить остатки белых армий за рубежом для возможной вооруженной борьбы с СССР в будущем. Организация стремилась создать в Советском Союзе агентурную сеть, но её деятельность оказалась малоэффективной, и большинство агентов организации было уничтожено ОГПУ НКВД. В то же время к 1937-1938 гг. органы НКВД постоянно сообщали о якобы существующей сети контрреволюционных организаций под контролем РОВС, в том числе и в Сибири. В 1937-1938 гг. НКВД были проведены масштабные операции по ликвидации данных контрреволюционных организаций, носивших явный или вымышленный характер.
Аресту подверглись бывшие царские и белые офицеры, чиновники, священнослужители, спецпоселенцы и др. В числе арестованных и проходивших по делам РОВСа находились енисейские и иркутские казаки. По делу «Красноярского филиала РОВСа» указывалось, что енисейские казаки-реэмигранты создали диверсионные и повстанческие организации на территории юга Красноярского края, в бывших казачьих станицах Нижний Суэтук, Саянск, Каратуз, Бузуново, Таштып и др. [9].
Сотрудники НКВД пытались доказать связь между этими казачьими организациями и зарубежными формированиями эмигрантов, которые действительно входили в структуру РОВС на Дальнем Востоке. Некоторые казаки-реэмигранты на допросах называли лиц из казаков, принимавших участие в деятельности Обще -Воинского союза в эмиграции, в частности, войскового старшину Г. К. Бологова [9]. «Враждебная деятельность», в которой обвиняли казаков, заключалась в шпионской работе на японскую, германскую, польскую, английскую разведки; диверсиях на оборонных предприятиях и железной дороге, организации террористических групп, создании военных формирований и т. д.
На территории Иркутской области была «вскрыта» целая вооружённая организация, в которую входили пять пехотных полков, один Иркутский конный казачий полк и ещё несколько боевых подразделений. Согласно показаниям арестованного в декабре 1937 г. сотника А. Г. Оглоблина, Иркутским конным казачьим полком должен был командовать полковник П. И. Войлошников. Сотник указал, что ему было поручено сформировать казачью сотню в бывших станицах Куйтунского района. Лично сам он завербовал в организацию хорунжего Селиванова, сотника Скуратова, казака А. Кошкарова и др. Арестованный сотник на следствии показал, что в 1937 г. на территорию Восточной Сибири был переброшен эмиссар РОВС Д. И. Могилёв для ведения специальной террористической и шпионской деятельности. Расстрельный приговор сотнику А. Г. Оглоблину был вынесен 7 февраля 1938 г., и 11 февраля он был приведён в исполнение [10, с. 277].
Многие иркутские казаки якобы существовавшего «Иркутского конного казачьего полка», названные А. Скуратовым и другими фигурантами по этому делу, подверглись репрессиям и смертной казни. Не избежал этой участи и полковник, серебряный призер Олимпийских игр в Стокгольме по стрельбе из дуэльного пистолета в 1912 г., бывший командир Лейб-гвардии Сводно-Казачьего и Иркутского конного казачьего полков, забайкальский казак П. И. Войлошников, арестованный в конце 1937 г. [8, с. 390].
Аналогичные повстанческие группы были вскрыты и на юге Красноярского края. В результате обнаружения нескольких «районных штабов» аресту и расстрелу подверглись сотни человек. Так, по делу «Минусинского штаба» («Дело М. О. Бузунова») проходили более тридцати человек. Решением тройки Управления НКВД по Красноярскому краю от 22 сентября 1937 г. все они оказались приговорены к расстрелу.
Осенью 1937 г. органами НКВД ликвидированы «штабы» в Ширинском районе Хакасской автономной области Красноярского края. По этому делу осудили несколько десятков казаков.
В ноябре 1937 г. аресты прошли в бывшей станице Каратуз. Из двенадцати арестованных восемь вернулись на родину из эмиграции в начале 1920-х гг. По постановлению тройки НКВД от 12 ноября 1937 г. все они были приговорены к высшей мере наказания. Аресты проходили и в других населённых пунктах Красноярского края, где компактно проживали енисейские казаки. К марту 1938 г. органы НКВД подготовили к рассмотрению материалы ещё на триста казаков-енисейцев [9].
Репрессии по «ровсовскому заговору» в отношении енисейцев-реэмигрантов, как считают некоторые учёные (например, Н. Н. Аблажей), завершили расказачивание енисейской деревни [9]. И всё же, по нашему мнению, данные процессы явились одним из элементов общей репрессивной политики советского государства, активно проводимой в 1937-1938 гг. в отношении всех социальных слоёв и классов. В результате разоблачения различных «штабов» РОВС и, якобы, имевших место повстанческих отрядов, были арестованы не только казаки, но и крестьяне, представители других групп населения советского государства. Кроме того, репрессии против казаков в это время проводились также по делу РОВС. Продолжали арестовывать за контрреволюционную деятельность и за службу в белой армии, несмотря на то, что после гражданской войны многие казаки служили и воевали в Красной армии. Так, иркутянин М. М. Меринов до первой мировой войны учился в Иркутске в военно-фельдшерской школе. С началом войны поступил вольноопределяющимся в армию и был зачислен в Иркутское военное училище. После его окончания попал на фронт, где получил контузию. В годы гражданской войны служил офицером в чине хорунжего в иркутских и оренбургских казачьих частях. Был мобилизован в Красную Армию. В 1920-х гг. воевал с басмачами в Туркестане. Учился в Иркутском медицинском институте, откуда неоднократно исключался за прошлую контрреволюционную деятельность, но восстанавливался. Стал врачом-хирургом. В 1938 г. как бывший белоказачий офицер был репрессирован и в годы Великой Отечественной войны находился в лагере, где продолжал исполнять обязанности врача. Освободился в 1946 г. Реабилитирован в 1957 г. [11].
Несмотря на проводимые в отношении казачества репрессии, как и в отношении других групп населения СССР, 20 апреля 1936 г. вышло постановление ВЦИК «О снятии с казачества ограничений по службе в РККА» [12]. С мая этого года планировалось создание на Дону, Кубани, Тереке и Ставрополье казачьих кавалерийских дивизий [13]. Подобное изменение отношения к контрреволюционному сословию было следствием ухудшения военно-политической обстановки в Европе, ожидания новой войны, связанной с приходом к власти в Италии и Германии фашистов. В новой войне могли пригодиться военный потенциал и традиции казачества.
За Уралом, в азиатской части страны, специальных казачьих частей создавать не планировалось. Выходцы из бывшего военно-служилого сословия призывались во все рода войск Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Отметим, что, несмотря на ряд ограничений на службу в вооружённых силах, енисейские и иркутские казаки призывались в армию и в 1920 - первой половине 1930-х гг., ещё до принятия постановлений советского правительства. Так, уроженец и житель бывшей станицы Монок Ф. В. Байкалов в 1926-1929 гг. служил в пограничном отряде войск ОГПУ в г. Хабаровске [14, с. 251]. С началом Великой Отечественной войны всё мужское казачье население, годное по состоянию здоровья к военной службе, было призвано на фронт.
Таким образом, с установлением советской власти произошла эволюция социально-экономического, политического и военного статуса енисейско-иркутского казачества. На территории бывших Енисейской и Иркутской губерний ликвидировались казачьи органы власти, казакам запрещалось служить в армии, их единоличные хозяйства с конца 1920-х гг. были втянуты в процесс коллективизации. Как свидетельствуют архивные источники, со второй половины 1920-х гг. против енисейского и иркутского казачества началась новая волна репрессий. Ограничение в политических правах, а при коллективизации и в экономических, ломка устоявшегося многолетнего быта приводила к недовольству казаков советской властью. В конце 1920-1930-х гг. против «контрреволюционного» сословия осуществлялись репрессивные меры, которые затронули все слои бывшего казачества: бедняков, середняков и зажиточных хозяев. Некоторые казаки уничтожались физически, другие отправлялись в лагеря или вместе с семьями в ссылку, где многие из них погибли. С гибелью казаков старших возрастов, участников первой мировой и гражданской войн, проживавшие в СССР потомки енисейского и иркутского казачества полностью утратили традиции военно-служилого сословия, став одним из элементов советского народа.
Библиографический список
© Богуцкий А. Е., 2012
