Ливан и "арабская политическая весна"

Примечания

Кашин В. Зачем России война в Сирии. URL: http://www.vedomosti.ru

Тренин Д. Интересы России в Сирии. URL: http://carnegie. Ru

Багдасаров С. Сирия: Причины конфликта. Пути выхода. URL: http://

sabagdasarov.ru

Сатановский Е. Идем на Восток // Военно-промышленный курьер. 2015. № 38 (604).

Султанов Э. Еще один газ. URL: http://www.kommersant.ru

Taylor R. Pipeline Politics in Syria // Armed Forces Journal. URL: http://www.

armedforcesjournal.com

Хроленко А. Война в Сирии для России - упреждающая война. URL: http://vz.ru

Сатановский Е. Чего ждать от участия России в войне на Ближнем Востоке? URL: http://sobesednik.ru

Акопов П. Войска РФ в Сирии - защита национальных интересов России. URL: http://ria.ru

«Вестник Адыгейского государственного университета»,

Майкоп, 2016 г., № 1 (174), с. 5-54.

Р. Ланда,

доктор исторических наук

(Институт востоковедения РАН)

ЛИВАН И «АРАБСКАЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ ВЕСНА»

Являясь неотъемлемой частью арабского и мусульманского мира, Ливан при всей своей специфике и стремлении занять «особое место» все же тесно связан с окружающими его странами. О воздействии на него всего происходящего в Палестине и Израиле сказано уже немало. Связь с Иорданией осуществлялась через ПДС, с 1972 г. вообще перебазировавшегося из Иордании в Ливан, связь с Египтом - через Арабский (контролируемый Каиром) и Американский университеты в Бейруте, многочисленных трудовых и прочих мигрантов, общеарабские организации (типа Движения арабских националистов) и Лигу арабских государств. Вторжения армии США в Афганистан в 2001 г. и в Ирак в 2003 г. не оставили ливанцев равнодушными: некоторые из них поехали туда сражаться против «неверных». Всё, что происходит с Ираном и Ираком, волнует шиитов Ливана, да и вообще политическую элиту страны. Гражданская война в Алжире в 1992-2002 гг. (фактически дольше) также была объектом внимания (и участия) ливанцев-суннитов.

Вследствие всего этого Ливан никак не мог остаться в стороне от массовых выступлений молодежи в Египте и Тунисе, а затем в Ливии и Сирии, вылившихся вскоре в уличные беспорядки и попытки захвата власти исламистами. Такие же попытки имели место в Алжире, Марокко, Иордании, на Бахрейне и в Йемене, но без особого успеха. Восторжествовав в Ливии, исламисты вскоре потерпели крах в Египте и Тунисе, но сумели навязать тяжелую многолетнюю борьбу народу Сирии. Из Сирии они, перегруппировав свои силы, распространили боевые действия на Ирак и Курдистан. Пользуясь сообщничеством сравнительно немногочисленных исламо-экстремистов Ливана, они периодически отходили на его территорию в целях отдыха, пополнения личного состава, перевооружения и подготовки новых акций, в основном за пределами Ливана, но иногда и на его территории. Но сам Ливан, как страна с непривычными для большинства арабов условиями жизни в горах, а главное - страна с суннитским меньшинством, не был целью экстремистов.

Тем не менее на территории Ливана вновь начались бое-столкновения, инциденты, покушения, акты террора и т. п. Этому способствовала политическая обстановка, характеризовавшаяся старыми счетами, обидами и претензиями общин друг к другу, взаимным недоверием и подозрительностью, нерешенностью многих проблем.

Несмотря на официальное прекращение гражданской войны, подлинный мир в Ливане так и не наступил. Опирающееся на парламентское большинство, а также на поддержку Запада правительство Фуада ас-Синьоры (в прошлом одного из сотрудников Р. аль-Харири, представлявшего деловые круги суннитов Сайды) не могло совладать именно с внутриполитической ситуацией в стране, в которой после гибели Р. аль-Харири не было общепризнанного лидера, а претендовавший на это место президент Лахуд был непопулярен в глазах многих - даже нелегитимен (ввиду неконституционного продления им своего срока пребывания на высшем посту государства). В то же время недовольство марони-тов (да и прочих христиан), долгое время игравших в стране ведущую роль, вызывало усиление позиций мусульман и друзов, но особенно - исламских радикалов, которые тоже не ладили между собой, так как быстро набиравшая очки шиитская «Хизбалла» стала превосходить по своему влиянию не только соперничавшую с

ней шиитскую «Амаль», но и связанных с «Аль-Каидой» экстремистов-суннитов1.

Поэтому, несмотря на все сделанное Р. аль-Харири и последующие усилия в правительстве и парламенте его сторонников («Альянса Харири»), спокойствия в стране не было. Выше уже говорилось о провокациях суннитских экстремистов в Триполи и расположенном рядом палестинском лагере Нахр аль-Барид, где боевики «Фатах аль-Ислам» нападали на армию Ливана. Аналогичные атаки вели ультраисламистские группы «Джунд али-Шам» в лагере Айн аль-Хильва вблизи Сайды. Теракты происходили также в Бейруте и его окрестностях, причем были направлены и вовне (подобно запуску трех ракет по территории Израиля), и внутри страны (в частности, против миротворцев ООН на юге Ливана, шестеро из которых погибли). Выход из правительства Ф. ас-Синьоры шести министров от оппозиции в ноябре 2006 г. усилил политическую напряженность в стране, которая и так не спадала в течение первой половины 2007 г. в связи с вопросом особого международного трибунала ООН по делу об убийстве Р. аль-Харири. Когда положительная резолюция о создании такого трибунала, несмотря на резкие возражения ливанской оппозиции (70 ливанских депутатов протестовали против ее одобрения в апреле 2007 г.), все же была принята, она вызвала шквал критики. Генсек «Хизбалла» Х. Насралла охарактеризовал резолюцию как вмешательство во внутренние дела Ливана, нарушение принципов и Устава ООН. Примерно ту же позицию заняла «Амаль». Представитель России в Совете Безопасности ООН В. Чуркин заявил, что резолюция «ущемляет суверенитет Ливана и сомнительна с точки зрения международного права». С новой силой возобновились теракты, нападения на подразделения армии, взрывы в школах, церквях, религиозных кварталах и центрах. Естественно, результатом этой новой вспышки насилия стал частичный возврат к политической дестабилизации страны. Не успевшие забыть кошмар гражданской войны ливанцы, неважно, правые или левые, христиане или мусульмане, по наблюдениям А.В. Сарабьева, в очередной раз почувствовали «незащищенность своих семей, своих домов и своего бизнеса... Однако особенность сложившейся ситуации заключается в том, что конфессиональная подоплека

конфликта как будто отсутствует, просуннитские организации устраивают беспорядки в городах с большинством суннитского населения (Триполи), затем подвергают опасности полного разрушения лагерь с палестинцами-суннитами, против них действует армия, руководимая правительством, где ведущие позиции принадлежат политикам-суннитам»1.

Более того, как выяснилось к маю 2007 г., отсутствовала на деле и национальная подоплека конфликта, так как и «Фатах аль-ислам», и «Джунд аш-Шам» по своему составу - не ливанские, а весьма пестрые этнически: кроме ливанцев, относительно немногочисленных, среди боевиков этих групп были сирийцы, палестинцы, саудовцы, йеменцы, алжирцы, марокканцы и даже выходцы из Бангладеш. Это объяснялось как относительной слабостью радикального суннизма в Ливане, о чем выше говорилось, так и усиленной активностью в Ливане с 1980-х годов организаций, «разделяющих идеологические ориентиры вселенского джихада, обладающих ячейками, способными дестабилизировать обстановку в стране». Они пополнялись (и даже формировались) ультраисламистами из Палестины, Алжира, Сирии, Египта, Саудовской Аравии и Ирака. Потерпев неудачу в той или иной стране, они, как правило, стремились укрыться в Ливане, где после окончания гражданской войны было относительно спокойно, чем и воспользовались «Джунд аш-Шам», «Асбат аль-Ансар» и другие группировки, охотно привлекавшие в свои ряды «моджахедов-возвращенцев» из горячих точек2.

Многих из них с 2003 г. перебрасывали в Ирак, а оттуда принимали раненых и отступающих. Была создана целая сеть по вербовке и переправке боевиков в Ирак, преимущественно йеменцев, сирийцев, иорданцев и саудовцев. Эмиссары «Аль-Каиды», появившиеся в это время в Ливане, особое внимание уделяли палестинским беженцам, в первую очередь имевшим опыт войны в Ираке или подпольной работы в Израиле. Однако ныне и среди палестинцев Ливана подвизается немало исламистов из других

стран. В частности, только в ходе боев в Нахр аль-Барид в 2007 г. было выявлено до 50 боевиков родом из Алжира, Марокко и Туниса (а сколько не выявлено?). Интернационализация этнического состава суннитских экстремистов в Ливане к тому времени достигла столь высокого уровня, что лидер «Аль-Каиды» Айман аз-Завахири в апреле 2008 г. даже назвал Ливан (не вполне заслуженно) «форпостом движения джихада на Ближнем Востоке» и призвал создать в этой стране «суннитскую автономию». Очевидно, с 1984 г., когда сунниты составляли 21% населения Ливана (750 тыс. чел.), их доля возросла за счет притока единоверцев из соседних стран. А для «Аль-Каиды» Ливан всегда представлялся удобной позицией и для атаки на миротворческие силы в южной части страны, и для нападения на северные районы Израиля. Поэтому аз-Завахири подчеркнул «ключевую роль» Ливана в борьбе против Запада и Израиля1. Однако при все возрастающем численном преимуществе и политической организованности шиитов, независимости друзов и антиисламистской позиции христианских общин суннитским экстремистам не удалось закрепиться в Ливане.

Тем не менее не стоит сбрасывать со счетов существовавшие в Ливане давние корни исламского традиционализма, в частности салафизма (следование идеям возврата к «чистоте» веры предков -от «салаф», т.е. «предки, предшественники»). Районы Аккар и Ду-нийя близ Триполи более полувека являются центром распространения салафизма, главным проповедником которого в Ливане был шейх Салим аш-Шаххаль (ныне таковым является его племянник Хасан аш-Шаххаль), в основном воспринявший идеи реформатора ислама Рашида Риды, подробно излагавшиеся в египетском журнале «Аль-Манар». До 1980-х годов салафиты вели себя мирно, поддерживая лояльный контакт с другими течениями ислама. Но с возвращением в страну радикально настроенных «арабских афганцев» положение изменилось. Часть салафитов стала выступать за создание государства «чистого ислама» уже в 1980-е годы, объединившись в рядах «Нуват аль-Джейш аль-Исламий» (Ядро армии Ислама). С 1999 г. начинаются стычки салафитов с армией Ливана (первый бой с армией в течение шести дней вела группа ветерана «афганского джихада» Б. Канджа). Далее последовали уже упомянутые трехмесячные столкновения в 2007 г. с армией

организации «Фатах аль-Ислам». Разбитая в лагере Нахр аль-Барид, она все же сохранила свои позиции в лагерях Айн аль-Хильва, Ба-дави, Бурдж аш-Шимали и Рашидийя. Тогда же «Фатах аль-Ислам» установила прочную связь с «Джунд аш-Шам». Кроме того, салафиты постепенно даже расширили сферу своего влияния. Часть их занялась изучением трудов мусульманских философов и особенно идеологов салафизма. Их возглавил директор института аль-Бухари в Аккаре шейх С. аль-Кабби. Наряду с ним лидерами «академического салафизма» стали также шейхи Хасан аш-Шаххаль, Амануллах аль-Джами и аз-Зубаи, проповедующие это учение в университете аль-Файха (в пригороде Триполи Абу Сам-ра). Существует и другое течение, в которое входят сторонники борьбы за торжество салафизма сугубо военными методами. К ним относятся группировки шейха Зейн аль-Абидин бен Срура (постоянно проживающего в Лондоне, подальше от зоны боев), движение «Мадхалийя» (Вмешательство) и «Даи аль-Ислам» (Проповедник ислама) аш-Шаххаля, связанные со сторонниками «чистого ислама» из государств Персидского залива. Есть и менее организованные группы «неоджихадистов», действующие стихийно, от случая к случаю, под воздействием антипатий к Западу или шиитам1.

Антипатии к Западу в ливанском обществе, особенно среди мусульман, не ослабевали. Причин тому было немало. Но с 2004 г. к ним следует присоединить также инициативу США по поводу «Большого Ближнего Востока», предусматривавшую «проведение широких политических, демократических и экономических реформ» в странах региона от Пакистана до Северной Африки «в обмен на масштабную финансовую помощь Запада». Конкретно говоря, США, исходя из «неправильного» устройства Ближнего Востока после Первой мировой войны преимущественно Англией и Францией, настаивали на «правильной» перестройке режимов (а кое-где и территориальных пределов) стран Ближнего Востока с введением в них «демократии» (по американскому образцу), «свободных выборов» и «просвещенного общества». Все эти прекрасные слова на Востоке звучали как абстрактные формулы, лишенные реального содержания и оторванные от действительности ближневосточных стран, в которых демократия понималась как жизнь по патриархальным обычаям и канонам кланов, племен, кровно-родственных, территориальных и религиозных общин и

сект, свобода выборов сводилась не к выражению индивидуального мнения избирателя, а к более или менее адекватному (и редко достижимому) представительству интересов тех же кланов, племен, общин, этносов и конфессий, вернее интересов их элит. Жители Ближнего Востока к тому же были возмущены бесцеремонным вмешательством в их внутренние дела и отлично понимали, исходя из их прежнего опыта, что «просвещенное общество», предлагаемое им Западом, означает не что иное, как навязывание западных стандартов в понимании правил и образа жизни, отношения к религии и поведению в быту вплоть до «вестернизации» национальной культуры, образования, манеры одеваться, питаться и развлекаться.

Именно поэтому дипломатия прежде всего арабских стран отвергла инициативу США. Не раз арабские лидеры указывали США на необходимость прежде всего решить экономические и социальные проблемы арабов, а уж потом заниматься реформами, как отметил президент Египта в марте 2004 г., «с учетом национальных особенностей, традиций, влияния религий и собственного политического опыта». Чуть позже он же в беседе с премьер-министром Англии заявил, что «любая модернизация должна опираться на традиции и культуру региона». Пресса Египта предупреждала, что реализация американского плана может привести к власти в странах Ближнего Востока «руководство, настроенное более враждебно по отношению к США»1.

Не приходится удивляться после этого, что через 7 лет США фактически поддержали свержение египетского президента Муба-рака, хотя он всегда был лоялен по отношению к США. Но им этого было недостаточно. Задуманная ими трансформация «Большого Ближнего Востока» предполагала устранение всех лидеров как нелояльных, вроде Саддама Хусейна в Ираке или Муаммара Каддафи в Ливии, так и лояльных, вроде Хосни Мубарака в Египте или Зин аль-Абидина Бен Али в Тунисе. Им нужны были послушные марионетки, каковых они пытались найти среди исламистов Египта, Туниса и Ливии, но потерпели неудачу, которая была предопределена, ибо на Востоке в роли открыто проамериканских режимов могут выступать лишь феодальные монархии с крепкой традиционной основой и мощным истеблишментом, являющиеся к тому же религиозно почитаемыми теократиями, каковы в арабском

мире Марокко и Иордания (чей проамериканизм достаточно условен), а в первую очередь «нефтекратии» Персидского залива.

Подтверждается это хотя бы позицией Ливана, всегда считавшегося ориентированным на Запад. Министр иностранных дел Ливана Жорж Обейд заявил в апреле 2004 г., что «демократические модели не могут быть импортированы в страны региона». При этом его заявление было достаточно осторожным по сравнению с обвинением его саудовского коллеги принца Сауда аль-Фейсала в адрес планов США «силой внедрить демократию в арабском мире». В конце концов США формально отказались от своей инициативы к исходу марта 2004 г., но на деле пытались, где возможно, реализовать хотя бы отдельные пункты их злополучного плана, который был ими как бы невзначай опубликован в мае 2004 г. и вызвал критику короля Иордании Абдаллаха II, генсека Лиги арабских государств Амра Мусы и, наконец, сессии ЛАГ 2223 мая 2004 г. в Тунисе, где в качестве шага к компромиссу была признана необходимость преобразований в арабском мире. Однако практических шагов в этом направлении сделано не было. Постепенно выяснилось, что США вовсе не были заинтересованы в действительно демократических преобразованиях на Ближнем Востоке, тем более - проводимых без их вмешательства. Наоборот, они стремились воспользоваться теми или иными слабостями или упущениями в политической практике арабов, дабы подчинить их себе, а в случае отказа подчиниться - принудить их к этому силой. В частности, советник президента США по национальной безопасности К. Райс сочла, что на Ближнем Востоке «дефицит свободы» - якобы причина терроризма, приписываемого ею, кстати, странам, «которые не хотят идти в фарватере американской политики». О том, что терроризм нередко провоцируется именно агрессивностью США, речь, разумеется, не шла1.

Политическая обстановка в Ливане всегда была сложной. Но после 2004 г. она особенно усложнилась. Наряду с проправительственными силами и оппозицией существовали и так называемые «перебежчики», менявшие свою позицию в зависимости от ситуации. Возникла в феврале 2005 г. и «третья сила» - группировка бывших министров и прочих политиков, как христиан, так и мусульман (что свидетельствовало о практическом размывании принципа конфессионализма), во главе с экс-премьером Салимом аль-Хуссом. Цель свою они видели в сохранении национального

единства и ливанского государства, которому, по их мнению, угрожали бесконечные споры власти и оппозиции. Практически к компромиссу между ними призвала депутат Бахия аль-Харири (сестра убитого премьера), выступившая в защиту Таифского соглашения, ставшего «конституцией», за сохранение боевых отрядов «Хизбалла» в качестве движения сопротивления Израилю, за дружбу с Сирией. Многообразную картину политического спектра Ливана дополняли всякого рода «умеренные оппозиционеры», а также «Хизбалла», остававшаяся вроде бы в оппозиции, но избежавшая конфронтации с президентом Лахудом и считавшая своим главным оппонентом христианскую часть оппозиции. «Хизбалла» впервые получила пост министра в правительстве Наджиба Мика-ти, 50-летнего суннита, выпускника Гарварда, бессменного с 1998 г. члена всех кабинетов и сторонника аль-Харири, преуспевающего бизнесмена (в том числе в Сирии). Личный друг президента Сирии Б. Асада, Микати считался, тем не менее, «умеренно просирийским» деятелем, что дало ему поддержку и сторонников властей, и оппозиции среди депутатов. Сам Микати считал свое правительство «переходным», члены которого обязывались не выставлять свои кандидатуры на парламентских выборах 2005 г. и ограничивали свои задачи организацией выборов, содействием международному расследованию убийства Р. аль-Харири, стабилизацией экономики Ливана. Как уже отмечалось ранее, выборы в мае-июне 2005 г. дали преимущество суннитам, шиитам и друзам (80 мандатов против 33 у христиан), что совершенно не устраивало США и Запад в целом, так как Ливан прямо у них на глазах переставал быть откровенно прозападным государством с ориентацией на блок НАТО. Поэтому США стали делать все больший упор на якобы «господство» Сирии в Ливане, стали требовать от Сирии «прекратить поддержку терроризма» и «предоставить возможность ливанцам самим определять судьбу Ливана». Антисирийские выпады части ливанской оппозиции практически звучали в унисон с этими тезисами Вашингтона. Дело дошло до того, что в Конгресс США был представлен законопроект «Об освобождении Ливана и Сирии» (напоминающий принятый Конгрессом закон 1998 г. «Об освобождении Ирака»), в котором действия правительства Сирии квалифицируются как «угроза национальной безопасности Соединенных Штатов Америки и всеобщему миру». Хорошо еще, что президент США Джордж Буш-мл., не очень четко представляющий себе, где находятся арабские страны, что они собой представляют и как называются, догадался пригласить к себе маронитского патриарха Насраллаа Сфейра. Патриарх напомнил президенту, что «Ливан был первым демократическим государством на Ближнем Востоке и останется центром распространения демократии в этом регионе» и даже процитировал папу Иоанна-Павла II: «Ливан является образцом демократии для Востока и Запада»1.

Несомненно негативным моментом ливанской ситуации является вмешательство во внутренние дела Ливана извне. Прежде всего это касается положения суннитов. Во-первых, гибель Р. аль-Харири лишила их вождя, способного гибко и точно ориентироваться в сложном калейдоскопе политической жизни Ливана. Во-вторых, лишь 20% суннитов вовлечены в деятельность исламо-экстремистов, но остальные во многом дезориентированы, ибо их политическая элита, ранее влиятельная (особенно в Бейруте, Триполи, Сайде), ныне стремительно теряет и авторитет среди единоверцев, и места в аппарате власти на всех уровнях. Все это способствует росту недовольства основной массы суннитов и распространению среди них экстремистских настроений, часто привносимых извне боевиками-суннитами из Сирии, Ирака, Палестины и других стран2.

С уходом войск Сирии в Ливане возникла (вернее - более четко оформилась) политическая чересполосица, наметившаяся еще в 2000 г. На юге Ливана и в Бейруте суннитский исламоэкс-тремизм в целом сдерживается (или вытесняется) влиянием «Хиз-балла», в гораздо меньшей степени, «Амаль». Но на севере страны, в Триполи и Аккаре, «слабеющее ливанское руководство остается один на один с исламистами, пользующимися к тому же поддержкой извне». Эта формулировка П. А. Рассадина нуждается в некотором уточнении: во-первых, она относится к 2005 г., а во-вторых, несколько ослабляется его же призывом «учитывать. маргинальное положение на ливанской политической арене» суннитских радикалов, безусловно уступавших и по численности, и по боеспособности шиитам и друзам, не говоря уже о гораздо более весомом представительстве последних в армии и госструктурах. Надежды суннитских радикалов связывались в основном с ростом недоволь1 Волович А.А. Ливан и Сирия после Харири: Испытание на прочность // Ближний Восток и современность. 2005. № 25. С. 284-287, 288-289, 293-294.

ства своим положением как суннитской бедноты, так и элиты (особенно после гибели Р. аль-Харири), а также с упомянутым выше проникновением в Ливан и беженцев, и боевиков-суннитов из соседних стран»1. Вражда «Хизбалла» с «Амаль», доходившая в ряде случаев до кровавых столкновений, парадоксальным образом работала на «Хизбалла», которая постоянно усиливалась за счет «Амаль», когда-то более многочисленной, но более рыхлой и неорганизованной, что и привело к ее ослаблению.2

Зимой 2006-2007 гг., после начала столкновений армии с исламоэкстремистами в Нахр аль-Барид, по всему Ливану прокатилась волна терактов, явно организованная с целью дестабилизировать ливанское общество и отвлечь внимание армии от палестинских лагерей. Можно предположить также, что экстремисты старались привлечь обитателей лагерей на свою сторону с целью вербовки из них своих сторонников, дабы пополнить ряды для новых сражений в Палестине, Сирии, Ираке, Йемене, а также с целью подготовки новых терактов и мятежей в самом Ливане. А для этого они нуждались в новых бойцах. Жертвами терактов в конце 2006 - начале 2007 г. стали также некоторые деятели правящего лагеря, в том числе депутаты В. Идо и П. Жмайель. В преддверии президентских выборов этим акциям придали особое значение, в том числе намерение «ослабить парламентское большинство», «свалить правительство» и даже «ликвидировать парламентское большинство». В связи с этим около 20 депутатов выехали за рубеж, в основном в Египет, в июле 2007 г. а правительственному блоку и до этого не хватало голосов, чтобы на президентских выборах обеспечить победу своему кандидату3.

К политическим разногласиям добавились финансовые. Бесконечные бои, разрушения и иные потери дорого обошлись Ливану. Его внешний долг составил к 2007 г. 41 млрд долл. (более 180% ВВП). На конференции 25-26 января 2008 г. в Париже 30 стран обещали дать Ливану более 4,5 млрд долл. Но Ливан уже за 2007 г. должен был выплатить 7 млрд, а за 2008 г. - еще 9 млрд. Эти сведения вызвали возмущение и беспорядки в Бейруте, тем

более когда стало известно, что кабинет Ф. ас-Синьоры представил конференции программу политических реформ и приватизации государственной собственности, которую оппозиция признала «губительной», считая, что явно прозападная ориентация правительства не позволит придать реформам демократический характер, а приватизация, тем более, будет проведена в интересах финансовых групп, поддерживающих правящий блок. Все это происходило на фоне переговоров Сирии, Ирана, Египта и ЛАГ по поводу Ливана, продолжавшейся в Ливане антисирийской кампании, попыток США направить ход событий в угодном им духе, в том числе путем все возраставшего давления на Сирию1.

Крайне запутанная ситуация в Ливане осложнилась еще больше президентскими выборами 2007-2008 гг. Конец 9-летнего (т. е. в глазах многих ливанцев незаконного и противоречившего Конституции) срока пребывания на этом посту генерала Эмиля Лахуда и необходимость его замены даже, по мнению некоторых политологов, «вызвали в стране острый политический кризис». За пост президента боролось большинство депутатов (в Ливане они выбирают президента, но - обязательно маронита), поддержанное правительством во главе с премьером-суннитом, и меньшинство из сторонников уходящего президента Лахуда. Особую остроту, даже некоторую пикантность, этому противостоянию придавал явно не типичный для Ливана состав большинства и меньшинства. Первое, насчитывавшее 68 (из 127) депутатов Национального собрания, включало движение «Аль-Мустакбаль» (Будущее) во главе с Саадом аль-Харири (сыном погибшего премьера и главой коалиции его приверженцев), блок друзского вождя Валида Джумблата, партию «Катаиб» Амина Жмайеля (экс-президента 1982-1988 гг.), к этому времени вставшую на проси-рийские позиции, «Ливанские силы» Самира Джааджи и Национально-либеральную партию клана Шамунов. Таким образом, большинство политически объединило в своих рядах мусульман, христиан и друзов, что наглядно свидетельствовало о том, что конфессиональная система Национального пакта 1943 г. если еще не изжила себя, то находится на пути к этому. О том же говорил и состав оппозиционного правительству меньшинства - шиитские

партии «Хизбалла» и «Амаль», а также Блок за изменение и реформу во главе с экс-премьером - лидером Свободного патриотического движения (СПД) генералом Мишелем Ауном. Аун, пробыв 15 лет в эмиграции во Франции, откуда он направлял действия своих приверженцев в Ливане, в мае 2005 г. вернулся на родину, не скрывая своих президентских амбиций. Необычность коалиций «большинства» и «меньшинства», судя по всему, объяснялась не столько внутренними политико-идеологическими расхождениями (которые сохранялись, но временно были отодвинуты на второй план), сколько различием внешнеполитических ориентаций. «Большинство» хотело, судя по всему, избавить Ливан от опеки Сирии (только что выведшей свои войска из Ливана, но имевшей там много сторонников) и Ирана, успешно расширявшего свое влияние не только в Ливане, но и вообще в арабском мире, во многом - благодаря успехам «Хизбалла». «Большинство», как и правительство, стремилось использовать массовый протест ливанцев против убийства Р. аль-Харири, а также связанные с ним антисирийские демонстрации, главным образом сотен тысяч суннитов и маронитов, получившие название Кедровой революции и Движения 14 марта (дня наивысшего размаха этих демонстраций). В отличие от них «меньшинство» делало упор на борьбе против вмешательства США в дела Ливана и за сплочение всех ливанцев в сопротивлении Израилю. Упрекая правительство в «антипатриотизме», партии «меньшинства» также проводили мощные демонстрации, прежде всего шиитов и части маронитов, под антизападными и антиамериканскими лозунгами, за соблюдение «духа Таифа» и против «происков» Израиля. Разумеется, при этом «Хиз-балла» максимально использовала свои достижения в войне 2006 г. с Израилем и обвиняла правительство и «большинство» в нежелании сотрудничать с оппозицией в общеливанских интересах, в том числе по вопросам обороны и экономики. Несколько «особую» позицию занимали Мишель Аун и его СПД. Долгое время придерживаясь антисирийской позиции, Аун круто изменил фронт и заключил союз с «Хизбалла» и «Амаль» с целью победить на выборах президента, в роли которого он видел только себя. Одновременно он обвинял «большинство» в игнорировании шиитов, т. е. «трети ливанского народа», а США - во вмешательстве в дела Ливана. Опросы населения указывали на сохранение Ауном популярности среди всех конфессий, и он явно надеялся «дожать» ливанцев броскими популистскими лозунгами, тем более что его «общеливанский национализм» пользовался успехом и среди христиан, и среди мусульман (за исключением суннитов). В октябре 2007 г. за него были 36,8% опрошенных (включая 40,4% марони-тов и 71,3% шиитов), а еще раньше, в августе 2006 г., его поддерживали 45% ливанцев. Иными словами, и «большинство», и «меньшинство» были далеко не едиными, но внутренне противоречивыми коалициями разнородных сил, что свидетельствовало о сохранении зыбкости и неустойчивости общественной ситуации в стране. В подобных условиях победить мог любой кандидат, в том числе не самый популярный и влиятельный внутри страны, но опирающийся на реальную военную мощь и поддержку извне. Таковым оказался бывший главком ливанской армии генерал Мишель Слейман, за которого еще в октябре 2007 г. выступали всего 9,3% ливанцев1.

Однако после длительных споров, столкновений между партиями вплоть до уличных боев, убийств депутатов от суннитов в июне 2007 г. и «Катаиб» в сентябре того же года, многократных консультаций видных деятелей страны (премьер-министра Ф. ас-Синьоры, председателя парламента Н. Берри, маронитского патриарха Н.Б. Сфейра, лидера суннитов С. аль-Харири, друзов -В. Джумблата, шиитов - Х. Насраллаа и маронитских вождей М. Ауна и С. Джааджи), а также нажима в ноябре 2007 г. министров иностранных дел Франции, США, Египта, Иордании, Саудовской Аравии, ОАЭ и генсека ЛАГ Амра Мусы «большинство» в конце концов официально выдвинуло в декабре кандидатуру Слеймана. После Ф. Шихаба и Э. Лахуда это был уже третий в истории Ливана генерал (и главком армии, что в данном случае немаловажно), выдвигавшийся в качестве относительно нейтральной и компромиссной фигуры, всех устраивавшей. 25 мая 2008 г. 60-летний генерал стал 12-м президентом Ливана, будучи избран 118 голосами из 127 при активной поддержке маронитского патриарха Н.Б. Сфейра и генсека «Хизбалла» Х. Насраллаа2. Единение ведущих лидеров маронитов и шиитов оказалось решающим, хотя

и было достигнуто огромным трудом. Это несколько способствовало успокоению страстей, но отнюдь их не погасило!

За несколько часов до своего ухода с поста президента Э. Лахуд передал армии «полномочия по обеспечению безопасности» и «управление всеми силовыми структурами». Правительство, не признав это решение, взяло на себя исполнение полномочий президента, что вызвало волну критики, прежде всего со стороны Ауна и вообще сил оппозиции. Но на этот раз вершители судеб страны, не желая возврата к довыборному хаосу, вели себя более осторожно. В частности, патриарх маронитов (более других недовольных ходом событий) призывал ливанцев к единству, предложил снизить возраст избирателей до 18 лет (что было жестом в сторону мусульман, у которых молодежь была более многочисленной), а после парламентских выборов 7 июня 2009 г. советовал ливанцам не мешать формированию правительства во главе с лидером суннитов и блока «Аль-Мустакбаль» Саадом аль-Харири. Выборы явились удачей для правительственного большинства, получившего 71 мандат против 57, доставшихся оппозиции. Однако в 2009 г. была продолжена традиция постепенной неформальной «деконфессионализации» политической жизни Ливана. В выборах активно участвовали марониты, в том числе жившие за пределами страны эмигранты (более 100 тыс. человек), среди которых преобладали марониты. Однако из 34 мест, отведенных маронитам, 16 отошли к оппозиции, ибо достались сторонникам Ауна из СПД и блока «Изменение и реформа», который тоже возглавил Аун. Сделав ставку на оппозицию, в частности на союз с «Хизбалла», экс-генерал продолжал рваться к заветному посту президента, но, даже набирая очки и обходя по популярности всех конкурентов, все же отпугивал многих, в том числе маронитов, своей агрессивностью, самоуверенностью и «наполеоновскими» замашками.

Формально в конфессиональном отношении вновь избранные депутаты делились на 34 маронита, по 27 - шиитов и суннитов, 14 православных, по 8 друзов и католиков, 5 армян-григориан, 2 алавита, 1 армяно-католик, 1 протестант, 1 - вне конфессий. Но это распределение уже не играло как раньше решающей политической роли. Марониты - сторонники С. Джааджи и А. Жмайеля оказались в одном проправительственном блоке («14 марта») с суннитами из движения Саада аль-Харири и друзами В. Джумб-лата, а марониты - приверженцы Ауна объединились с шиитами из «Амаль» и «Хизбалла» с широко известной армянской партией «Дашнакцутюн», составив оппозицию. Впрочем, это размежевание было не окончательным: вскоре после выборов ПСП В. Джумблата (всегда тяготевшего к независимой оппозиции и свободе критики даже своих союзников) заявила о выходе из коалиции «14 марта». Джумблат явно опасался зависимости от более влиятельных и богатых маронитов и более многочисленных суннитов, предпочитая иметь руки развязанными, о чем свидетельствовали его заявления «в просирийском ключе» и сближение с «Хизбалла». Уход Джумблата лишил блок «14 марта» 11 депутатов ПСП, что резко уменьшило преимущество «большинства» над «меньшинством» до 3 мандатов и в определенной мере осложнило деятельность нового правительства во главе с назначенным в июне 2009 г. Саадом аль-Харири1.

Все это отнюдь не способствовало стабилизации обстановки, более того, как бы «замораживало» напряженность ситуации и неясность перспектив. К тому же стороны без конца подозревали друг друга в заговорах, интригах, провокациях, в частности оппозиция обвиняла США, Изра?