Спросить
Войти
С. А. Белобородов
«И ВСКОРЕ РАСКОЛ ЗДЕСЬ НЕОБЫЧАЙНО УСИЛИЛСЯ» (К ИСТОРИИ СТАРООБРЯДЧЕСТВА КРАСНОУФИМСКОГО УЕЗДА)*
В статье прослеживается история старообрядчества в Красноуфимском уезде с XVIII в. до современности. Распространение и функционирование раскола рассматривается на фоне исторических событий, происходивших на Урале и в России. Автор активно использует дореволюционную периодику и архивные материалы.
В конце XVII — первой четверти XVIII вв. территория, на которой позже был образован Красноуфимский уезд, делилась между восточной частью Кунгурского уезда Вятской и юго-западной частью Верхотурского уезда Сибирской провинций. С 1727 г. эти земли вошли в состав Кунгурского уезда вновь учрежденной Пермской провинции. И лишь в 1781 г. Красноуфимская крепость получила статус уездного города Пермской губернии.
Для лучшего понимания процессов, происходивших в старообрядческой среде Красноуфимского уезда, есть смысл выделить ряд условных районов, основываясь на территориальной близости отдельных населенных пунктов, общности исторических условий заселения и развития.
Северная и северо-восточная часть уезда — Иргинский (основан в 1728 г.), Тисовский (1730), Молебский (1787), Шайтанский (1727), Уткин-ский (1729), Сылвенский (1729) заводы, принадлежавшие Демидовым (два последних — со второй половины XVIII в. во владении Яковлевых; Шайтанский с начала XIX в. в собственности М. Ф. Ярцева), имевшие ориентацию на горнозаводской Урал.
* Работа выполнена при финансовой поддержке гранта РГНФ N 11-01-00317а «Эволюция религиозного ландшафта Урала в конце Х1Х-ХХ вв.: историко-культурный атлас».
Восточная часть уезда — Верхнесергинский (1742), Нижнесер-гинский (1743), Атигский (1790), Михайловский (1808) заводы, с конца XVIII в. находившиеся во владении М. П. Губина, ориентированные на Уфалей.
Южная часть — Нязепетровский завод (1747), Сорокинская пристань (конец 1740-х гг.), близ которой в 1809 г. возведен Шемахинский завод, перешедшие в начале XIX в. в собственность Л. И. Расторгуева, ориентированные на Касли — Кыштым.
Центральная часть — Красноуфимская (1736) и Ачитская (1735) крепости, селения Тюш, Сарс, Порозово, Сажино, поддерживавшие связи со старообрядцами горных заводов, но составлявшие независимое сообщество, ориентированное на общины Осинского уезда.
В 1727 г. торгующие посадские люди из Балахны, уездного города Нижегородской губернии, двоюродные братья Петр и Гаврил Осокины добились разрешения поставить на речке Иргине, притоке Сылвы, рядом с рудной горой Красный Яр медеплавильный завод. Первую медь Осокинский завод выдал в декабре 1728 г. Откуда Осокины набрали людей, никто толком не знал, и лишь изредка в Екатеринбурге получали жалобы от кунгурского воеводы: «В Суксунский и Иргинский заводы приходят пришлые люди многое число непрестанно, а какие они урож-денцы, того не объявляют, а приказчики о том виду не дают. Пришлые те, приходя со оных заводов, чинят Кунгурского уезда крестьянам бои и смертные убийства и, учиня бой, убегают на оные заводы»1.
Главным покровителем Иргинских «безобразников» был заводской приказчик Р. Ф. Набатов. В истории уральского староверия первой половины XVIII в. Родион Федорович — личность не просто известная, а легендарная. Он происходил из семьи крестьян с. Копосово (вотчины Троице-Сергиева монастыря) Балахнинского уезда Нижегородской губернии. Еще в ранней юности бежал на Урал, в скитаниях стал постепенно умелым рудознатцем. Он открыл несколько месторождений железных и медных руд. Кроме Иргинского завода «построил и в действие произвел» осокинские соляные промыслы в Кунгурском уезде.
Успехи в горнозаводском деле и торговле позволили ему приобрести немалые капиталы, а вместе с ними и устойчивое положение в крае. Примечательно, что, будучи ревностным старообрядцем, Р. Ф. Набатов все свое влияние, связи и немалые финансовые возможности употреблял на пользу общества уральских (позже — и алтайских) староверов. Он подкупал чиновников, «заводил» старообрядческие скиты, организовывал побеги арестованным «расколоучителям»2.
При непосредственном участии Набатова Иргинский завод в большом количестве был заселен его земляками — старообрядцами, которые бежали на Урал из той же Нижегородчины. Например, из 10 мастеров котельной фабрики лишь один числился православным. Из девяти остальных семеро были переселенцы из Балахнинского, один — из Сергачского уездов Нижегородской губернии, и еще один старообрядец из Сарапула. Схожая ситуация наблюдалась на якорной и кузнечной фабриках.
В сентябре 1735 г. Родион Набатов с тремя демидовскими приказчиками и екатеринбургским купцом подписал челобитье «за всех староверцев», обещая всяческую благонадежность и лишь прося за то двух-трех попов, «которые по старопечатным книгам веру хранить желают». Ответом на это прошение стали знаменитая татищевская «выгонка» старообрядцев и энергичные действия по обращению раскольников в Православие.
Башкирское восстание 1735-1740 гг. породило знаменитую «вольницу» — добровольные отряды заводских мастеровых и приписных крестьян. От заводской рутины, от нескончаемой работы и недоброго начальства, наскоро выстругав копья и стрелы и натянув луки, двинулись
в «башкирские походы» все не сумевшие привыкнуть к новой заводской жизни. Екатеринбургская «горная власть» вскоре ограничила поток охочих пострелять и помародерствовать пятой частью от каждого завода или села. И лишь два завода — Иргинский и Юговской — познали «вольницу» сполна4. Иргинцы трижды ходили в «башкирские походы», причем воевали они почти всегда бок о бок с красноуфимскими казаками.
Упомянув о красноуфимских казаках, нам придется сделать довольно пространный экскурс в историю освоения края. В середине 1730-х гг. главной задачей, решаемой русским правительством на юго-восточной окраине России, стало строительство системы укреплений в Башкирии, которой отводилась роль плацдарма в присоединении Казахстана и Средней Азии. В 1735-1736 гг. усилиями полковника А. И. Тевкелева и солдат драгунских команд были основаны «крепостицы» Ачитская, Кленовская, Бисертская, Гробовская. Весной 1736 г. на правом берегу Уфы при впадении в нее речки Сарга была заложена еще одна крепость, названная Красный Яр (позже ее стали именовать Уфимская, а вскоре закрепилось окончательное название — Красноуфимская)5.
В 1738 г. руководителем Оренбургской экспедиции стал В. Н. Татищев. Принимая во внимание сложную военно-политическую обстановку в крае (непрекращающиеся волнения башкир), он настоял на переводе провинциального воеводы из Соликамска в Кунгур и одновременно поднял административное значение Осы и Красноуфимска, куда назначили особых воевод, подчиненных Уфимской провинции6.
Регулярных воинских частей на новой пограничной линии было крайне мало, а содержание их обходилось государству дорого, поэтому решено было сделать ставку на создание в крае иррегулярных, казачьих войск. Так в середине XVIII в. образовалось Оренбургское казачье войско. Основу его составили переведенные в 1743-1744 гг. в Оренбург и Бердскую пригородную слободу 550 городовых казаков и дворян из Уфы и Самары. Кроме того, высочайшим указом от 27 июля 1744 г. в оренбургские казаки были зачислены все пришельцы, сходцы, беглые, самовольно поселившиеся в новопостроенных крепостях по
линии. В составе нового войска были также исетские, яицкие, донские, малороссийские казаки, крещеные калмыки и тептяри.
Главной повинностью казаков была сторожевая служба, поглощавшая большую часть времени, отрывавшая их от занятий земледелием. С весны до осени они находились на линии, участвовали в разъездах, караулах, конвоях, пикетах. К нелегкой военной службе добавлялись натуральные повинности — фортификационные работы, ремонт и строительство дорог, мостов, заготовка и перевозка леса, конвоирование почты.
Отрядам красноуфимских казаков в конце 1730-х гг. неоднократно пришлось принимать участие в военных походах против «немирных» башкир. По нашему мнению, именно тогда они и «заразили поморщиной» часть ратников из Иргинска. Здесь уместно будет процитировать высказывание весьма авторитетного исследователя уральского старове-рия архимандрита Палладия, который писал: «Поморский раскол прежде всего появился в Красноуфимской крепости... Крепость, с самого ее основания, населена была людьми из разных мест России, в числе которых были казаки, зараженные поморским расколом. Эти казаки и были первыми распространителями поморского раскола в селениях, прилежащих к г. Красноуфимску»7. И уже через непродолжительное время «с особою силой поморский раскол обнаружился в Иргинском заводе»8.
Прямым подтверждением этих слов могут служить найденные Н. Н. Покровским письма наставника иргинской общины старообрядцев Стефана Гордиевского Р. Ф. Набатову, который в это время находился под арестом. Третье и четвертое письма Гордиевского (23 июня и 5 июля 1742 г.) являются ответами на упреки Набатова руководителям иргинских староверов в «перекрещиванстве»9 — традиционной практике, осуществляемой поморцами (и федосеевцами) при приеме в свою общину новых членов.
С большой вероятностью можно говорить еще об одном «опорном пункте» поморцев в регионе — Шайтанском заводе. Именно здесь в 1730-е гг. выстроил усадьбу Иван Степанович Осенев («лицом смугло-
ват, глаза серые, нос кубышковат, на голове волосы седые, борода круглая русая с сединой, ус светлорус, утробист, в левом ухе серьга»). Он происходил из семьи ясачных крестьян Казанской губернии, которая в 1720-е гг. бежала на Урал. Здесь Осенев очень скоро стал крупным предпринимателем и одновременно одним из руководителей старообряд-цев-беспоповцев. По торговым делам Осенев много путешествовал по стране (от Петербурга до Тобольска), попутно устанавливая и поддерживая контакты со староверами разных регионов10.
На Шайтанском же заводе проживала его мать Агафья Кондратьев-на — из семейства олонецких крестьян-старообрядцев. «Она сохранила связь с известными центрами старообрядчества в Поморье и на Кер-женце и самым активным образом распространяла беспоповщинское старообрядчество на Урале»11. В этом ей активно помогали дворовые люди: «купленной в Петербурге чюхонской породы Петр Стефанов», крещенный известным на весь Урал иноком Иаковом, и «новокрещен-ная девка башкирской породы». Характер и стойкость Агафьи Осеневой особенно ярко проявились в 1750 г., когда ее арестовали вслед за сыном, обвинив в пропаганде раскола. Более года ее томили в Екатеринбургской тюрьме постоянно «увещевая» оставить старообрядчество12. Однако 80-летняя Осенева осталась верна своим убеждениям и, скорее всего, так бы и закончила свою жизнь в темнице, если бы в 1752 г., благодаря заступничеству могущественных покровителей И. С. Осенева, всех причастных к этому делу не амнистировали13.
Таким образом, с конца 1730-х гг. в наиболее крупных старообрядческих центрах округи — Красноуфимской крепости, Нижнеиргинском и Шайтанском (Нижнем) заводах — одновременно существовали и беспоповские (поморцы) и беглопоповские общины. Представители этих обществ развернули в крае активную миссионерскую деятельность и вскоре, как отметили православные священники, «раскол здесь необычайно усилился».
Что касается Красноуфимска, то автор опубликованного в 1804 г.
«Хозяйственного описания Пермской губернии» Н. С. Попов (кстати, сам местный уроженец) констатировал, что в начале XIX в. казаки все еще составляли преобладающую группу населения города: «Купцов третьей гильдии — 137, мещан — 325, казаков: служилых — 475, отставных — 141, малолеток — 561, чиновников — 6, церковных служащих — 18. Всего 1670 [душ мужского пола]». И далее: «Казаки гарнизона наиболее многочисленная часть жителей. Их единственное пропитание — от крестьянских промыслов. Они обязаны исполнять линейную службу, снаряжаясь собственным иждивением — двумя лошадьми, конным шлейфом, амуницией, провиантом. Управляет казаками атаман.
Достатком отличающиеся жители ведут жизнь свою в рассуждении домашнего содержания, одежды и пищи, подражая отчасти купцам лучших здешних городов, но во всем умеренно. Почти все бороды не бреют и русское носят платье, в обхождении придерживаются старинных обычаев.»14. По данным, которые приводил в своей книге «Города Урала» Л. Е. Иофа, в Красноуфимске в начале XIX в. проживало не менее 1000 казаков15.
Их конфессиональную принадлежность можно установить на основании данных С. Д. Нечаева, командированного в 1826-1827 гг. в Пермскую губернию специально для изучения старообрядчества и составления подробного отчета по этому вопросу. Этот прекрасно информированный человек отметил в своем дневнике: «Наибольшее число поморцев существует между красноуфимскими казаками, которые теперь выселяются на линию. При запросах здешние поморцы показывают, что они одного согласия с Преображенским кладбищем [в Москве]. Они, равно как и таватуйские. принадлежат к федосеевщине»16.
Этот же автор приводит любопытные факты о распространении беспоповщины в Ачитской крепости, полученные им из «первоисточника» — от местных руководителей поморцев Алексея Берсенева и некоего Кирила Яковлевича: «Первые понятия о сей секте получили они из Таватуя (деревня на берегу одноименного озера в Екатеринбургском уезде. — С. Б.), но совершенно обратил их в оную бывший купец казанский Иван Тихонович Золотарев, назад тому лет с 20 приезжавший к
ним (т. е. около 1806-1807 гг. — С. Б.). Кроме того, нередко навещают их одноверцы из Казани, бывают даже из Выгорецкого скита»17.
Упомянутый И. Т. Золотарев был весьма влиятельным лицом казанского общества федосеевцев. В правление Павла I он был осужден за веру и сослан в Сибирь, но при Александре I возвращен из ссылки. Золотарев занялся активной миссионерской деятельностью, причем не только в Казани, но, как видно, и в достаточно отдаленных от нее краях. В 1815 г. его подпись (уже не купца, а мещанина) первой стоит под прошением казанских федосеевцев об отводе им земли под особое кладбище18. Позже Золотарев был вновь приговорен к высылке в Сибирь, за, как сказано в документах полиции, «расколоучительство»19. Не дожидаясь ареста, он скрылся. По имеющимся у полиции данным, в начале 1820-х гг. Золотарев проживал в д. Тонкиной Варнавинского уезда Костромской губернии20. Вероятно, там он и был арестован, после чего долго содержался в Казанском тюремном замке за «предосудительные разговоры о религии и правительстве»21.
Что же до ачитских беспоповцев, то когда их число возросло до 150 человек, по рапорту одного священника было затеяно следствие, «но при оном было скрыто, что они перекрещены и сами перекрещивают, только отобрали подписку (не заниматься пропагандой староверия. — С. Б.)»22. Однако, как показали дальнейшие события, старообрядцы не сочли нужным обращать внимание на данные ими обещания: «С этого времени общество ачитских федосеевцев сделалось рассадником раскола для других селений Красноуфимского и для других уездов Пермской губернии»23.
Так, например, именно из Ачита в 1820-е гг. беспоповское учение распространилось среди староверов Курашимского завода Пермского уезда, когда мастеровой Василий Никитин, побывав в Ачитской крепости, «увлекся лжеучением наставника Алексея Берсенева»24. Ачитские
«корни» имеет «федосеевщина», «заразившая» прихожан насадской, сергинской, сылвенской Троицкой, кинделинской и сажинской церквей, а также Лысвинского завода Кунгурского уезда25.
Появление нового центра беспоповцев оказалось для местных старообрядцев как нельзя более своевременным. Дело в том, что в 1820-е гг. произошли события, очень сильно отразившиеся на составе общества староверов Красноуфимска. Здесь необходимо рассказать об упомянутом Нечаевым переселении красноуфимских казаков на Илец-кую линию. Новоилецкий район был образован в 1811 г. в целях защиты Илецкого соляного промысла и солевозного тракта, проложенного к Самаре. Образовавшийся участок и район между старой и новой границами площадью 600 тыс. десятин власти решили заселять уральскими и оренбургскими казаками. Так возникли форпосты Изобильный, Буранный, Линевский, Угольный, Ветлянский, крепость Бердянка с редутом Ханским. Но жителей в них было крайне мало, так как казаки не желали покидать обжитые места и переселяться добровольно. Когда в 1820 г. была упразднена Красноуфимская станица, ее казакам предписали отправиться на эту линию. Но они отказались покидать обжитые места, подав прошение царю. Лишь после жестокого подавления этого волнения в 1826 г. казаков заставили переехать на новые земли.
Миграция значительного количества красноуфимских казаков, среди которых подавляющее большинство составляли старообрядцы-беспоповцы, безусловно, ослабила местную общину. Однако это не привело к ее уничтожению. Так, присутствие в Красноуфимске федосеевцев фиксируется источниками рубежа XIX-XX вв.26, а последние представители поморского согласия проживали в городе вплоть до 1970-1980-х гг.27 Тем не менее, со второй четверти XIX в. доминирующее положение среди местных староверов заняли беглопоповцы.
В 1830-е гг. значительным (по местным меркам) центром беспоповщины в уезде стала территория нынешнего Нижнесергинско-го района: по данным 1836 г. в Нижнесергинском заводе числилось 17
староверов, на Верхнесергинском заводе — 21 человек. Почти столько же беспоповцев было сосредоточено в Михайловском заводе (вместе с Уфимской пристанью) — 22 человека. К этому следует добавить 25 поморцев Шемахинского завода, расположенного в 35 верстах к югу от Михайловска28. В документах их конфессиональная принадлежность обозначена одинаково: «не приемлющие священство». На самом же деле большинство из них принадлежало к поморскому согласию, но были и единичные приверженцы «федосеевщины». Кроме московских и казанских старообрядцев местные беспоповцы поддерживали теснейшие контакты с поморцами Златоуста и Уфалейских заводов и через них — с зауральскими поморцами и оренбургскими казаками29.
Если же говорить о других населенных пунктах уезда, где проживали староверы, то можно однозначно утверждать, что почти везде бе-глопоповцы лидировали в количественном отношении уже к середине
XVIII в. При этом достаточно четко вычленяются крупные общества, куда входило по нескольку старообрядческих общин, как правило, располагавшихся в соседствующих поселениях. Условно их можно разделить на «заводские» и «сельские». Несложно выделить и их «идеологическую ориентацию»: 1) беглопоповцы северной части уезда (Иргинский, Сылвенский, Уткинский и другие заводы и окружавшие их селения), ориентированные на Екатеринбург, но имевшие в рамках Екатеринбургского объединения старообрядцев существенную автономию; 2) беглопоповцы центральной части уезда (Саранинский и Артинский заводы), также испытывавшие влияние «горноуральских» собратьев по вере; 3) беглопоповцы Нязепетровского и Шемахинского заводов, входившие в Каслинско-Кыштымское объединение старообрядцев; 4) общины бе-глопоповцев Красноуфимска, Ачита, Тюша, Сажино, поддерживающие тесные связи со староверами Осинского уезда.
Уместно будет привести статистические данные за 1836 г.30 Скорее всего, они не отличаются абсолютной достоверностью, зато правильно обозначают основные старообрядческие центры, существовавшие в то время.
Название завода Беглопоповцев мужск. пола Беглопоповцев женск. пола Итого
Саранинский 850 935 1785
Иргинский 1640 1867 3507
Сылвенский 324 359 683
Шайтанский 858 906 1764
Нязепетровский 260 359 619
Шемахинский 273 307 580
По указу Красноуфимской воеводской канцелярии в 1753 г. Петр Осокин приступил к строительству нового завода в долине реки Сараны. Для этого потребовались дополнительные рабочие руки. Люди завозились из Московской, Петербургской, Симбирской, Казанской и, конечно же, Нижегородской губерний. Кроме того, в Саранинский завод в 1760-е гг. было переселено несколько семейств из Иргинска, «в наказание за совращение в раскол». «Несмотря на то, что начальство обложило этих раскольников двойными податями и обременяло тяжелыми работами, они не только не оставили своих заблуждений», но и распространили их среди местных жителей. «Вскоре староверы нашли здесь сильного покровителя и ревностного поборника в распространении раскола в заводоуправителе Персидине. Он увлек в раскол заводские должностные лица, и тогда раскол здесь очень усилился, чему немало способствовало также богослужение, отправляемое при местной часовне беглым попом, взятым с Иргиза, и ни кем и ни чем не стесняемое распространение раскольнических лжеучений. От того раскол здесь так усилился, что когда епархиальное начальство разрешило построить православную церковь, то из 15000 душ мужского пола, населявших завод (очевидно,
что речь идет и о заводских работниках, и о крестьянах приписных деревень. — С. Б.), в Православии оказалось только 22 человека»31.
В Артинском заводе (основан в 1783 г.) староверие окрепло также на исходе XVIII в., а особенно активизировалось при новом владельце (с 1797 г.) — московском купце А. А. Кнауфе. «Расколоучители... так быстро распространили раскол между жителями завода, что православные, начав строить церковь, не кончили, и оставили ее. непокрытою в продолжение 40 лет. В это время староверы выстроили в поселке две часовни, в которых открыто служил вызванный заводским начальством из Верх-Исетского завода мастеровой Матвей Казарин. Пользуясь особенным покровительством заводских властей, Казарин образовал из раскольников сильное общество, одних научил петь церковные песни по крюкам, других — читать и переписывать «цветники». Заводоуправление, со своей стороны, давало выгодные места раскольникам на службе заводской и назначало им более легкие работы. Все это, естественно, усиливало раскол. Ослабевать он начал уже тогда, когда Артинский завод отошел в казенное ведомство (с 1810 г. — С. Б.). Впрочем, и тогда раскол поддерживался заводскими надзирателями из раскольников, оставшимися на своих местах»32.
В конце XVIII в. еще более окрепли старообрядческие беглопоповские общины заводских поселений, расположенных к северу и северо-востоку от Красноуфимска, — Молебского, Шайтанского и Сылвенско-го. В последнем из упомянутых населенных пунктов «раскол особенно усилился около 1800 г., когда в Сылвенский завод определен был приказчиком некто Солодовщиков, крепостной Яковлева, переведенный из Верх-Нейвинского завода (речь, несомненно, идет о караванном приказчике Иване Солодовщикове. — С. Б.). Тогда уклонились в раскол все конторские служители и многие из мастеровых. В течение 12-летнего управления заводом, Солодовщиков постоянно покровительствовал раскольникам и, между ними, особенно лжеинокам, проживавшим по реке Сылве»33. Примечательно, что преемниками Солодовщикова стали один из «столпов» уральской беглопоповщины Павел Иванович Якор-нов (затем — приказчик Режевского завода), а еще позже — «злые раскольники» А. Махотин и А. Новосадов.
Следует отметить, что общины беглопоповцев севера Красноуфимского уезда («заводские») имели четкую организационную структуру, во многом схожую со структурой старообрядческих организаций горнозаводского Урала. При этом основные вопросы «стратегического» характера решали старообрядческие старшины (как правило, это люди, занимавшие высокие посты в заводских администрациях либо проявившие себя как предприниматели).
Действительно, большинство администраций частных заводов в конце XVIII — первой трети XIX вв. возглавляли старообрядцы, причем авторитетнейшие лидеры движения. Так, например, на Уткинском (Старом) заводе приказчиками около четверти века служили представители семейства Зотовых. С 1785 г. заводским управителем был Федот Петрович Зотов (позже приказчик Шуралинского завода).
Когда И. С. Яковлев для лучшего управления своими предприятиями создал Главное Верх-Исетское заводское правление (1798 г.), Григорий Федотович Зотов (1775 — после 1838) переводится с Уткинского завода и с первых дней становится у руководства Верх-Исетского округа. Впоследствии именно этот легендарный человек являлся фактическим руководителем заводов Каслинско-Кыштымского округа Расторгуева. В Уткинский же завод приказчиком назначают его брата Поликарпа Зотова (позже руководившего Режевским заводом). В 1840-е г. Уткинское заводоуправление возглавлял представитель другой известнейшей старообрядческой семьи — Иван Егорович Китаев, сын одного из старшин Екатеринбургского общества беглопоповцев.
«Вопиющая» (по мнению церковного начальства) история произошла в Шайтанском заводе в 1846 г., когда приказчик-старообрядец Поляков, о котором было известно, что он всячески поддерживает и продвигает собратьев по вере, распорядился выдавать служителям старообрядческой часовни зарплату «из господских денег». И, более того, «уволил их от всех заводских повинностей»34. Под покровительством приказчика вольготно чувствовал себя и руководитель шайтанских староверов инок Исаия (Голдобин)35.
Особую значимость «северного» центра красноуфимского старо-верия подчеркивает то обстоятельство, что во второй четверти XIX в.
только «северные» общины смогли позволить себе дорогое «удовольствие» — приобрести беглого священника. Около 1825 г. здесь появился беглый иерей по имени Алексий, которого местные староверы привезли из знаменитых Иргизских монастырей, где он получил надлежащую «ис-праву». Со слов архимандрита Палладия (Пьянкова) известна даже сумма, которую старообрядцы заплатили монастырским старцам за этого священника — 1000 рублей. Этот поп «открыто в глазах православных пастырей совершал свои требы у раскольников и свободно разъезжал по селам, увлекая в раскол православных»36.
Когда в 1832 г. умер беглый поп Гавриил, окормлявший старообрядцев в Ревдинском заводе, то ревдинские старшины «привезли попа по имени Алексия, а откуда и имеет ли он действительные виды быть гласным священником, неизвестно». Пермский епископ Аркадий (Федоров), как только узнал о пребывании нового попа в Ревде, потребовал от губернатора и главного начальника заводов незамедлительного удаления беглого священника и «поступлении с ним и укрывающими его по законам»37. Испугавшись репрессий со стороны властей, старообрядцы переправили о. Алексия обратно на Иргинский завод, где он скончался около 1834 г.38
После этого у староверов Красноуфимского уезда больше не появлялось беглых попов, и к исходу 1830-х гг. подавляющее большинство беглопоповцев Приуралья (как, впрочем, и всего горнозаводского Урала) в силу разных причин, главными из которых были процессы, происходившие внутри старообрядческих общин, перешли к беспоповской практике, положив начало часовенному согласию39.
Отмеченная трансформация проходила на фоне резкого обострения в Приуралье социальной ситуации. Апогей крестьянского движения в крае пришелся на 1835 г., когда дело доходило до открытых столкновений крестьян с правительственными войсками. Не прошли эти события и
мимо горнозаводского населения. Примечательно, что эти выступления, помимо прочего, носили и ярко выраженную старообрядческую окраску. А крестьянские руководители и идеологи волнений «скрывались у старообрядцев красноуфимских и екатеринбургских заводов»40.
Немало их пережидало неприятности в скитах, коими особенно были богаты берега среднего течения р. Сылвы (граница Кунгурского и Красноуфимского уездов). Устойчивые традиции «скитского жития» складывались в этих краях на протяжении второй половины XVIII — начала XIX вв. Известно, например, что вплоть до своей кончины осенью 1845 г. неподалеку от д. Тепляки проживал старец Мамонт (крестьянин Уткинского завода Моисей Рябов, «находившийся в бегах более 30 лет»). По воспоминаниям его «компаньона» М. Сорокина (беглого крестьянина Елабужского у. Вятской губ.), арестованного в 1846 г., с о. Мамонтом он встретился в 1844 г. в Молебском заводе и «удалился с ним в леса для богомолья по раскольническому обряду. С этим лжемонахом Сорокин проживал в келье в лесах Кунгурского уезда»41. Неподалеку от них находились и другие «богомольни». Во время розыска 1847 г. в этих кельях действительно обнаружили нескольких дезертиров, а также инока Илария (беглый мастеровой заводчиков Яковлевых Иларион Иванович Горбунов, находившийся в самовольной отлучке 13 лет)42, который в 1870-е — 1880-е гг. стал одним из самых авторитетных скитских старцев на горнозаводском Урале. Именно на вторую половину XIX в. пришелся и расцвет урминских скитов43.
О масштабах скитского движения в этом районе можно судить хотя бы по тому факту, что, как отмечали сами староверы, в конце 1850-х гг. вокруг урминских деревень в кельях зимой находило пристанище около 600, а летом до 300 старообрядцев (весной многие возвращались, чтобы повидаться с родственниками)44. Действительно, некоторые жители Красноуфимского уезда уходили в шамарские пустыни с завидной регулярно-
стью, словно на сезонную работу. Так, например, крестьянин Сылвенского завода Авдей Арефьев впервые удалился в скиты еще в 1851 г. Скитскую «школу» он прошел в обители некоего инока Максима, «который учил молиться не иконам, а на восток». Арефьева неоднократно арестовывали, но не за пропаганду раскола, а за самовольные отлучки, однако каждый раз ему удавалось бежать. Лишь спустя 10 лет такой бурной жизни власти взялись за А. Арефьева основательно. При очередном задержании на Сылвенском заводе в 1862 г., он не просто был подвергнут «увещеванию», но вынужден был дать подписку о своем присоединении к Православию (на условиях единоверия)45. К сожалению, мы не располагаем сведениями о его дальнейшей судьбе, но отчего-то слабо верится в искренность обращения «закоренелого раскольника» Арефьева.
Несмотря на то, что время царствования Николая I стало серьезным испытанием для старообрядцев всей России (в том числе и в Красноуфимском уезде), староверие, понеся значительные потери (лишившись беглых попов и многих часовен), все же сохранилось как мощное движение. Во второй половине XIX в. главными фигурами в общинах часовенных становятся наставники, духовные отцы и уставщики («начетные люди»), которые всеми силами старались сохранить традиции «древлего благочестия» хотя бы на обрядовом уровне.
Проиллюстрируем этот тезис пространной цитатой из заметки пермского епархиального миссионера о. С. Луканина, который сам неоднократно бывал на старообрядческих богослужениях: «.кругом поражало благолепие внешности, начиная с ощутимого в молельне запаха от кипарисных икон, ароматичных воску ярого свеч, благовонного ладана, чистого пахучего елея, разноцветных подручников и включительно до особого местостояния для женского пола. Наши богомольцы (т. е. представители Православной Церкви. — С. Б.) первее всего здесь поражались множеством иноков или инокинь, чинно одетых в древне-монашеские одеяния, со степенно-суровым видом низко кланяющихся, выставляющих вперед иноков-стариков, покрытых сединами, нередко уважаемых ими схимников <...> Если они входили в часовню или молельню во время богослужения, особенно всенощного, чувство благоговения обнимало их: пред их взором открывался богатый иконостас, украшенный старин-
ными, часто драгоценными иконами, десятки горящих лампад, при больших паникадилах и сотни возжженных свеч ‘‘сияли яко лице Божие”.
Наставник действовал смиренно, благоговейно и степенно; на правом и левом крылосах по десятку, по два и более, громогласных певцов чинно, тихо, большей частью протяжно заунывно пели церковные песни по старинному крюковому или столповому напеву; множество иноков по правую и левую стороны стояли навытяжку, все с лестовками в руках <...> Чтецы читали неспешно, внятно, стройно. Поучения сказывались нараспев, умилительно. Служба совершалась без опущения. Все множество молящихся крестилось один в один и в одно время, тихим, полным и неспешным двуперстным крестным знамением, с усиленным ударением на челе, на персях и на раменах. Поклоны или метания тоже клали один в один.»46.
Однако в это же самое время, по меткому замечанию Д. Н. Мами-на-Сибиряка, «крепкая, вековыми устоями сплоченная, масса раскола пошатнулась в самых основаниях, благодаря скрытой
