Спросить
Войти
ИСТОРИЯ СРЕДНИХ ВЕКОВ
И. Ю. Ващева
«ЦЕРКОВНЫЕ ИСТОРИИ» IV-VII ВВ.: ДИНАМИКА РАЗВИТИЯ
ЖАНРА
Анализируя феномен «Церковных историй» IV-VII вв., автор обращает внимание на существование устойчивых стереотипов в историографии. Вместе с тем введение в научный оборот аналогичных сочинений на латинском, сирийском, армянском и других языках кардинально меняет всю картину данного явления. В условиях кризиса идентичности данный тип сочинений обладал исключительной важностью, объясняя место нового общества в истории, доказывая правильность избранного империей пути и предлагая новые ориентиры. «Церковные истории» IV-VII вв. как культурно-историческое явление обнаруживает определенную динамику развития.
Изучение «Церковных историй» IV-VII вв. имеет давнюю традицию. Однако общего понимания феномена «Церковных историй», к сожалению, до сих пор не сложилось. Более того, общая картина развития церковно-исторической литературы поздней античности отмечена многочисленными мифами и стереотипами.
Так, например, в современной исторической науке «Церковные истории» IV — первой половины VII в. обычно рассматриваются как порождение именно ортодоксальной христианской культуры и исключительно как греческий фено-мен1. В числе классических авторов обычно называются имена Евсевия Кеса -рийского, Сократа Схоластика, Созомена, Феодорита Киррского и Евагрия Схоластика. В целом, ограничивая круг рассматриваемых источников этими пятью именами, исследователи получают вполне законченную картину.
Все рассматриваемые «Церковные истории» написаны на греческом языке и так или иначе связаны своим происхождением с Константинополем. Здесь из общего ряда несколько выбивается «Церковная история» Евсевия Кесарийского, поскольку она была написана еще до основания Константинополя, но данное об-
Ващева Ирина Юрьевна — кандидат исторических наук, доцент кафедры истории древнего мира и средних веков Нижегородского государственного университета им. Н. И. Лобачевского. Е-mail: vasheva@mail.ru
стоятельство легко компенсируется ставшим уже расхожим утверждением о связях Евсевия с императорским двором и лично императором Константином и чуть ли не о его придворной деятельности. Место написания «Истории» Евагрия точно не известно, и более вероятно все-таки, что это была Антиохия2, однако исследователям достаточно того, что Евагрий получил в столице свое образование, а затем по крайней мере дважды был в Константинополе вместе со своим патроном, антиохийским патриархом Григорием. Итак, практически всегда подчеркивается связь авторов подобного рода сочинений с Константинополем. В результате феномен «Церковных историй» предстает порождением узкого круга константинопольской элиты, приближенной ко двору и официальной церкви. Соответственно, сочинения такого рода воспринимаются как очень тенденциозные, а хронологические рамки существования данного феномена ограничиваются IV-VI вв.
Практически все исследователи акцентируют внимание на благосклонном отношении данных авторов к тем или иным императорам: Евсевий с большим почтением и пиететом говорит о Константине, для Сократа, Созомена и Феодорита таким же идеальным правителем является император Феодосий. Трудно найти такой однозначный идеал у Евагрия, но и этот момент обычно объясняется перерождением жанра. Таким образом, из этих начальных посылок делается вполне закономерный вывод о том, что «Церковные истории» ранневизантийского периода служили если не открытой лестью и панегириком правящему императору3, то во всяком случае орудием императорской пропаганды и способствовали утверждению нужной императору идеологии.
Принято считать, что эти пять работ написаны с ортодоксальных позиций4 и именно для утверждения истинной веры и для защиты чистоты нового вероучения. Соответственно целями создания «Церковных историй» считаются апологе -тика или религиозная пропаганда. Таким образом, в целом сложился достаточно устойчивый стереотип восприятия «Церковных историй» как довольно узкого и своеобразного жанра греческой литературы апологетической или пропагандистской направленности, представленного пятью сочинениями ортодоксальных авторов.
Однако общая картина развития жанра, представляемая отечественной и зарубежной историографией, выглядит несколько неоднозначно. Удобная и простая на первый взгляд схема при ближайшем рассмотрении вызывает массу вопросов. Так, традиционно родоначальником и создателем жанра «Церковных историй» называется Евсевий Кесарийский; затем три его продолжателя — Сократ, Созомен и Феодорит Киррский, — работая в Константинополе примерно в одно и то же время и пользуясь одними и теми же источниками, параллельно создают три схожих во многом «Церковных истории». И, наконец, «Церковная история», созданная Евагрием Схоластиком в конце VI в., рассматривается как последняя работа в этом жанре, знаменующая его угасание и вырождение. Итак, традиционно представляемая исследователями схема, несмотря на ее простоту и удобство, кажется не вполне адекватной. Во-первых, в данной ситуации вызывает сомнение правомерность употребления самого термина «жанр» применительно к «Церков-
ным историям» 1У-У11 вв. Можно ли говорить о появлении особого жанра в византийской литературе, если этот «жанр» представлен всего пятью произведениями, из которых первая работа демонстрирует только еще становление жанра, последняя — его угасание, а три оставшиеся — созданы в одно время и как братья-близнецы похожи друг на друга? Во-вторых, вопросы возникают и при рассмотрении более частных проблем. Так, например, не вполне понятно, зачем три автора в середине У века создают три исторические работы, поразительно близкие по содержанию, хронологическому охвату, структуре и общим подходам и почему все три работы пользовались примерно одинаковой популярностью у читающей публики? Какова цель написания подобного рода сочинений? Можно ли объяснить появление целой серии аналогичных работ примитивным желанием авторов польстить правящему императору или стремлением извлечь какую-либо выгоду, написав сочинение по заказу церкви, как это склонны объяснять современные исследователи? Действительно ли авторы «Церковных историй» были тесно связаны со столицей, деятельностью официальной церкви или императорского двора?
Таким образом, становление и развитие данного «жанра», сам феномен «Церковных историй» до сих пор остается не вполне осмысленным и изученным. Даже общий взгляд на традиционный набор «классических», постоянно упоминаемых «Церковных историй» вызывает целую серию вопросов, не предлагая адекватных ответов на них.
Более того, количество вопросов увеличивается в несколько раз, если принять во внимание «Церковные истории» и других авторов. Существует значительное количество аналогичных сочинений, созданных в тот же период времени и зачастую имеющих схожее название («Священная история», «Христианская история», «Религиозная история», просто «История» и т.д.), не только на греческом, но и на латинском, сирийском, армянском языках. Ареал распространения данного типа исторических сочинений оказывается значительно шире, чем это кажется на первый взгляд, и не ограничивается исключительно Константинополем, как может показаться сначала.
Хронологические рамки появления и распространения подобного рода исторических сочинений в современной научной литературе выглядят весьма расплывчато и неопределенно. Чаще всего в качестве определенных границ существования жанра называются 1У-У1 вв. Совершенно точно и однозначно указывается только, что отцом этого жанра является Евсевий Кесарийский и именно ему принадлежит первая «Церковная история», созданная в начале 1У в. Однако верхняя граница существования жанра современными историками определяется по-разному. Большинство авторов рассматривают в качестве последнего представителя данного жанра Евагрия и указывают, что его история (конец У1 в.) завершает линию церковного историописания в Византии5. Другие называют в качестве последнего церковного историка Феодора Чтеца (конец У — начало У1 в.), после которого жанр «Церковной истории» практически прекращает свое существова-ние6. Если же принять во внимание сочинения на латинском, сирийском и армянском языках, то эта граница может быть отодвинута к У11 или даже У111 вв.
Еще один вопрос, который естественно возникает, как только мы обращаемся к изучению подобного рода сочинений: кто были авторы этих «Церковных историй» и каковы были их цели? Большинство отечественных исследователей традиционно отмечают, что все они были «ортодоксальными авторами»7, поддерживали официально признанную государством веру и писали свои сочинения, если можно так сказать, с целью религиозной пропаганды, чтобы установить «правильный» образ мысли. Именно поэтому, с точки зрения исследователей, и сохранились до наших дней сочинения именно ортодоксальных авторов, а произведения еретического направления дошли до нас лишь в эксцерптах и перифразах или вообще не сохранились8.
На первый взгляд, данная гипотеза подтверждается самим фактом, что из всех «Церковных историй» 1У-У11 вв. наилучшей сохранностью и изученностью отличаются сочинения Евсевия, Сократа Схоластика, Созомена, Феодорита Киррского и Евагрия, считающиеся «классическими» образцами данного жанра. Кроме того, по обыденной логике вещей, больше шансов сохраниться для будущих поколений имели те произведения, которые имели более широкое хождение и были переписаны в нескольких списках. С этой точки зрения, должны были сохраниться именно сочинения, официально одобренные церковью и властью.
В то же время существуют и другие факты, не вписывающиеся в данную схему. Например, из указанных «классических» образцов ни одно произведение не представляет официальную линию церкви и с трудом может быть названо ортодоксальным. Так, исследователи до сих пор не могут прийти к единому мнению о конфессиональной принадлежности основателя жанра Евсевия Кесарийского, называя его то православным, то арианином, то полуарианином, то оригенистом. Сократ проявляет явные симпатии к новацианству — еретическому учению, активно осуждаемому официальной церковью, начиная с У в. и совершенно истребленному к У11 в. Созомен, считая себя христианином, не обнаруживает никаких особенных пристрастий, но и не позиционирует себя как представитель именно ортодоксальной церкви, противоположной остальным еретическим течениям. Феодорит, епископ Киррский, пожалуй, самый ревностный защитник христианского вероучения и самый разносторонний и глубокий религиозный писатель У в., был низложен в 441 году на «разбойничьем» соборе в Эфесе как сторонник несториантсва и был реабилитирован только в 451 году, уже после написания им своей «Церковной истории». Но и после смерти Феодорита его имя и учение часто подвергались осуждению со стороны монофизитской церкви и лояльных к моно-физитам императоров Анастасия I и Юстиниана9. Таким образом, в момент написания своей «Церковной истории» Феодорит находился скорее в оппозиции к официальной церкви, нежели пропагандировал ее взгляды. Религиозные симпатии и антипатии Евагрия, замыкающего, как принято считать, линию развития церковной историографии, до сих пор окончательно не выяснены. Его одинаково трудно отнести как к строгим и непримиримым приверженцам никейского исповедания, так и к халкедонитам, сторонникам халкедонского собора. Иностранные
исследователи, специально занимавшиеся данной проблемой, даже вводят специальный термин для обозначения довольно широкого движения в церкви того времени, направленного на примирение строгих верований Кирилла Александрийского и Халкидонского учения, — неохалкедонизм, и считают Евагрия приверженцем и активным проводником в жизнь этого нового учения, призванного примирить две враждующие партии и добиться церковного мира. Однако назвать неохалкедонизм VI в. официальной доктриной византийской церкви, одобренной правительством, довольно трудно, поскольку со сменой императоров и патриархов менялась и сама официальная линия церкви. В целом, довольно трудно определить границы ортодоксальности и дать четкое определение понятиям «ортодоксальный христианин» или «православное учение» в рамках ранневизантийского периода10. Очевидно, что одной из специфических черт данной эпохи являлось очень активное создание и обсуждение все новых и новых религиозных учений, различных толкований и интерпретаций Священного писания, активные поиски истины и соответственно истинного учения церкви, на звание которого периодически претендовало то одной учение, то другое. Во всяком случае, взгляды «классических» церковных историков, как оказывается, не совпадают с официальной линией церкви. Соответственно считать их работы религиозной пропагандой вряд ли возможно.
Более того, ситуация выглядит еще более сложной, если учесть, что значительная часть авторов, в том числе и признанных «классическими», вообще не принадлежала к церковной иерархии и по образованию и по роду своей деятельности была светскими людьми, однако и у них возникла потребность представить своим читателям именно «Церковную историю».
Таким образом, складывается парадоксальная ситуация. Несмотря на то, что большинство наших авторов были известны ученым еще в средние века и на протяжении XVI-XX/XXI вв. их сочинения неоднократно переиздавались11 и вызвали к жизни появление поистине безбрежной литературы, посвященной различным частным вопросам, сам феномен «Церковных историй» как исторического и культурного явления той эпохи до сих пор практически не изучен. Принятая в науке картина развития жанра полна стереотипов и штампов и не дает адекватного понимания смысла и назначения такого рода литературы.
Расширение круга «Церковных историй» за счет введения в научный оборот не только греческих образцов, но и аналогичных сочинений на латинском, сирийском, армянском и других языках кардинально меняет всю картину от территориальных, хронологических и конфессиональных рамок данного явления до понимания общего смысла и принципов функционирования данных сочинений
в культурно-историческом контексте эпохи. При этом необходимо изучение не только некоторых, пусть даже самых ярких образцов, но и определение границ данного явления, осмысление масштабов распространения феномена и выявление особенностей и динамики его развития.
Совершенно справедливо автором первой «Церковной истории» и родоначальником целого жанра традиционно считают Евсевия, епископа Кесарийского. Несмотря на его арианские или полуарианские взгляды, начинание его оказалось востребованным и очень значимым. Он предложил не только новое осмысление исторического прошлого, но и новую форму историописания — образец, на который ориентировались в дальнейшем историки многих поколений. Не только в восточной, но и в западной части империи, говорившей на латинском языке, труды Евсевия стали известны (в переводе) достаточно рано и получили затем многочисленные новые продолжения. В греческом оригинале или латинских переводах они стали основой широко развившейся в IV-V вв. христианской историографии. В VI в. Кассиодор отобрал несколько христианских историков, знакомство с трудами которых он считал необходимым для религиозного воспитания и основой любого образования. Среди четырех главных работ оказалась и «Церковная история» Евсевия12. Таким образом, Евсевий и его сочинения занимают весьма почетное место в истории византийской и западноевропейской книжности. Сочинения Евсевия были положены в основу не только развивающейся христианской историографии, но и всей европейской образованности, а его представления надолго определили отношение средневековья к исторической реальности. Сочинения Кесарийского епископа явились исходным моментом формирования особого явления в культурно-исторической ситуации поздней античности — феномена «Церковных историй».
В традиционной схеме развития жанра «Церковных историй» от первого образца, предложенного Евсевием в самом начале IV в., до классических «Церковных историй» оказывается более ста лет. Таким образом, в принятой в современной науке картине имеется существенная лакуна, которая вызывает некоторое недоумение. Эта проблема пропавшего столетия является одним из серьезных пробелов в общей картине. Возникает естественный вопрос, что же происходило в эти сто лет в сознании людей и в истории исторической мысли, наблюдается ли какое-либо развитие идей и данного образца, или, в случае отрицательного ответа, можем ли мы считать «Церковные истории» целым жанром христианской литературы?
Надо сказать, что реальная действительность оказывается намного богаче и ярче принятой схемы. Первым по времени продолжателем Евсевия был Геласий Кесарийский13, единственный известный на сегодняшний день греческий церковный историк IV в. Уже поэтому его фигура заслуживает определенного внимания. Однако, так же как и в случае со многими другими церковными историками, известно о нем крайне мало. «Церковная история» Геласия Кесарийского обнаруживает много общего с аналогичными сочинениями, признанными классическими образцами данного жанра, и предстает частью единого феномена. В то же время данное сочинение вносит некоторые поправки в общую картину. Так, создано это
произведение было не в Константинополе, а в Кесарии и никоим образом не было связано со столицей. Учитывая, что сочинения Евсевия Кесарийского и Евагрия также мало были связаны со столицей империи, мнение о том, что «Церковные истории» были неким столичным феноменом, уже выглядит не столь основательным и бесспорным. Кроме того, труд Геласия обнаруживает тесные связи с аналогичным сочинением Руфина Аквилейского, написанным в Западной Европе и на латинском языке. В связи с этим возникают определенные сомнения и в том, что «Церковные истории» были исключительно греческим феноменом, как это принято считать в настоящее время14. Наконец, цели написания данного произведения оказываются не вполне понятными, однако выяснение их оказывается важной задачей для понимания смысла феномена церковных историй. Очевидно лишь то, что данное произведение писалось не для прославления правящего императора и не для того, что бы польстить ему. Также очевидно, что данное произведение предназначалось не для широкой публики (Иероним сообщает даже, что он вовсе не публиковал своих работ (Шегоштш. Бе УШ8 ШшШЬш. 130)) и, соответственно, не могло служить целям пропаганды истинного учения или правильного образа мыслей. Кроме того, либеральность автора в религиозных вопросах и его толерантность к еретикам, и в частности к арианам, заставляет думать, что данное произведение не имело цели борьбы или опровержения другого вероучения и враждебной доктрины. Таким образом, включение уже одного этого источника в круг «Церковных историй» 1У-УН вв. ломает принятую в историографии схему и заставляет вновь обратиться к осмыслению феномена «Церковных историй». В целом современный взгляд на IV в. в развитии церковно-исторического истори-описания дает совершенно иную картину, отличную от традиционной.
Прежде всего, после «интеллектуального переворота IV в.» и образца нового исторического сочинения, данного Евсевием Кесарийским, не наступает ожидаемого бума в создании идеологически выверенных произведений, формирующих массовое сознание. После «Церковной истории» Евсевия до создания следующего аналогичного сочинения проходит около 70 лет, а IV в. характеризуется, таким образом, всего двумя «Церковными историями». Следовательно, говорить о целенаправленном воздействии на население со стороны утверждавшейся новой церкви с целью пропаганды и утверждения новой идеологии вряд ли возможно. Кроме того, первые «Церковные истории» связаны своим происхождением не с Контан-тинополем и императорским двором, а с Кесарией Палестинской, бывшей тогда одним из крупнейших культурных, научных и религиозных центров15, и очагом распространения новой литературной формы явился не политический центр, не столица, а один из культурных, образовательных и религиозных центров своей эпохи. Наконец, главной фигурой в деле создания сочинений нового жанра является ученый епископ, не связанный ни с политикой, ни с высшими иерархами новой церкви. В целом оба сочинения по своему характеру лишь с большим трудом и натяжкой могут рассматриваться как примеры пропагандистской литературы, имеющие целью утверждение истинной веры или прославление правящего императора. В итоге уже в этот, начальный момент картина развития церковно-истори-
ческого жанра и в целом историописания той эпохи в значительной степени отличается от того стереотипа, который утвердился в современной науке.
V в. в развитии христианской историографии оказался очень ярким и плодотворным. К V в. относится творчество не только трех признанных византийских церковных историков: Сократа Схоластика, Эрмия Созомена Саламинского и Фе-одорита Киррского, — но и других, не менее ярких и специфических христианских писателей. Географический ареал распространения данного типа исторических сочинений также оказывается весьма широк: от областей Западной Европы и Северный Африки до Сирии, Палестины и, возможно, даже Армении. Среди авторов сочинений такого рода можно назвать такие имена, как Сульпиций Север, Павел Орозий, Филосторгий, Сальвиан, Филипп Сидский, Геласий Кизикий-ский, Псевдо-Захария Митиленский и др. Некоторые из этих авторов, преимущественно западные, довольно хорошо известны историкам исторической мысли, но традиционно рассматриваются изолированно в рамках развития латинской историографии. Однако своими идеями, образом мысли, да и действительными отношениями они тесно связаны с жизнью Константинополя, Сирии, Палестины, и выделение их из общего контекста неизбежно ведет к искажению реальной картины развития христианской исторической мысли того времени. При обособленном анализе одного автора в отрыве от общего историко-культурного и литературного контекста логика развития церковно-исторического жанра теряется. Только системное рассмотрение развития исторической мысли и историографии, на наш взгляд, может дать адекватную картину существования и функционирования феномена «Церковных историй» и дать информацию о масштабах распространения данного явления и назначении подобного рода сочинений. В целом картина развития христианской историографии в V в. выглядит весьма интересно.
Самое начало V в. отмечено появлением исторического сочинения, которое известно современному исследователю под условным названием Historia acephala (Безначальная история)16. Текст «Истории» дошел до нашего времени в единственной рукописи, и это ставит перед исследователем огромное количество проблем. Греческий оригинал текста утерян, и до наших дней «История» сохранилась лишь в латинском переводе, в рукописи конца VII — начала VIII вв. (Biblioteca Capitolare di Verona, codex LX). «История» входит в состав рукописи, полностью посвященной истории церкви Северной Африки, и вместе с серией писем и документов представляла собой рассказ о постепенном отклонении Александрийской церкви от Антиохийской и Константинопольской17. По предположению Т. Орланди, данный текст не был самостоятельным литературным произведением, но составлял часть официальной или полуофициальной «Церковной истории», написанной в Александрии в начале V в.18. По мнению исследователя, данный текст был написан клириком Александрийской церкви, вероятно, после смерти Афанасия в мае 373 года. По содержанию эта александрийская история
представляла собой рассказ о годах правления Афанасия с 346 по 373 гг., а также об истории арианства в IV в. Вероятно, автор ставил перед собой цель описать не столько епископство Афанасия и величие этой фигуры, сколько борьбу различных партий и группировок вокруг епископской кафедры. Автор «Истории» подробно рассказывает о трех ссылках Афанасия и попытках заменить его на этом посту неортодоксальными епископами. Примечательно, что ортодоксальность Афанасия всячески подчеркивается автором и он старательно замалчивает осуждение и дальнейшее низложение Афанасия с епископской кафедры православным собором в Тире в 335 году. В целом данное произведение обнаруживает четкую про-александрийскую ориентацию. Проявляется это, прежде всего, в том, что автор открыто провозглашает превосходство Александрии перед Константинополем и Антиохией, и Александрия рисуется им как последний оплот истинного православия19. Интересно при этом, что автора данного сочинения интересует не столько борьба христиан и язычников или ариан и сторонников Никейского исповедания, сколько соперничество религиозных центров христианской ойкумены.
Еще одно произведение, примыкающее к корпусу «Церквных историй» и написанное в самом начале V в., принадлежит Руфину из Аквилеи (ок. 345 г. — 410 г.)20 — перевод «Церковной истории» Евсевия Кесарийского21. Изначально «История» Руфина создается не как научное сочинение, но как назидательное чтение для христиан Аквилеи. Автор полагал, что подобное чтение укрепит их веру, поскольку у Евсевия четко проводится мысль, что Бог не оставляет свой народ во времена всех несчастий и опасностей, но помогает тому, кто верен Ему. В целом «Церковная история» Руфина Аквилейского, как и многие другие произведения этого рода, с одной стороны, тесно связана с традицией церковного историопи-сания, заложенной Евсевием, а с другой стороны, не вписывается в принятую схему описания «Церковных историй». Это сочинение написано на Западе, на латинском языке. Автор его, хотя и принадлежал к церковной иерархии и играл заметную роль в истории церкви V в., тем не менее, сам был осужден как ориге-нист и воспринимался таким образом как человек еретического или неправильного образа мыслей. Что касается комплиментов и панегириков правящему императору, то и здесь Руфин ломает принятую схему. Идеалом правителя для него является Феодосий I, способствовавший укреплению христианства и последний император единой Римской империи. Однако ко времени написания «Церковной истории» Руфином он был уже мертв. Показательно также, что, несмотря на формальное разделение империи на две части в 395 году, Руфин воспринимает все пространство Средиземноморья как единое целое. Включение этого сочинения в круг «Церковных историй» поздней античности также заставляет пересмотреть многие принятые представления.
К кругу «Церковных историй» V в. также очень близко примыкает сочинение Сульпиция Севера22, весьма популярного писателя на Западе. Он явился основателем западной агиографии, написав «Житие св. Мартина», а в 403 году закончил еще две книги «Хроники» (примерно 400-403 гг.)23, представляющие собой весьма оригинальный образец церковноисторического сочинения, созданный в V веке в рамках западной (латинской) историографии.
Определение жанра, к которому можно отнести основное сочинение Сульпи-ция Севера, является предметом дискуссий. Единственная сохранившаяся до наших дней рукопись этого сочинения содержит название «Хроника». Хроникой его называли также писатели раннего средневековья Идаций (Chron. 37 a), Геннадий Массилийский (De vir. ill. 19) и Григорий Турский (Hist. Franc. I. 7). Однако сам Сульпиций называет свое произведение «Бревиарием священной истории» (I.1.2) или просто «Историей» (I.20.1; I.29.6). Современные исследователи также больше склонны относить это произведение к разряду «Историй», нежели к «Хроникам». В. М. Тюленев, например, совершенно справедливо отмечает, что «относить сочинение Сульпиция Севера к числу всемирных хроник, подобных «Хронике» Евсевия и Иеронима, в которых через синхронизацию событий языческой и библейской истории идет последовательное перечисление важнейших событий минувшего, нельзя»24. Отсутствие единой формы фиксации времени, не хронологический, а логический тип построения текста, не просто фиксация события, но выявление причинно-следственных связей и авторская оценка, обилие авторских рассуждений и даже диалоги с читателем — все это вместе выводит произведение Сульпиция Севера за рамки жанра христианской «Хроники».
В целом, по своему назначению и по форме сочинение Сульпиция Севера типологически стоит очень близко к комплексу «Церковных историй» IV-VII вв. Не случайно, что издатели и переводчики дали этому сочинению название «Священная история». Многие современные исследователи также воспринимают этот труд именно как церковную историю или как универсальную историю избранного народа25. Сочинение состоит из двух книг, полторы из которых содержат повествование о ветхозаветном прошлом человечества, а вторая часть последней книги посвящена рассказу о событиях церковной жизни IV в. Таким образом, очевидно стремление автора вписать современную ему историю в общую историю человечества и главное — в христианскую историю Спасения.
Самым известным и выдающимся из общего ряда церковных писателей, а также младшим современником Сульпиция Севера и Руфина Аквилейского является Павел Орозий. Как принято считать, его «История против язычников» была написана в обстановке жесткой полемики с язычниками после захвата Рима вестготами в 410 году и должна была стать дополнением и историческим обоснованием идей, изложенных Августином в его теоретическом трактате «De civitate Dei» для того, чтобы наглядно продемонстрировать, что языческое прошлое по
количеству и ужасу бедствий, обрушивавшихся на человечество, не только не уступает христианскому настоящему, но и превосходит его. Он в полной мере разделяет универсализм христианского мышления и рассказывает о событиях, имевших место как на Востоке, так и на Западе ойкумены. Он старается вписать Римскую историю в мировую и выделяет ключевые события, некие смысловые вехи в своем повествовании. Такими рубежными событиями для него становятся Сотворение мира, основание Рима, правление Августа, которое он вслед за Ев-севием и Иеронимом соотносит с Рождеством Христовым (I.1.14). В целом пространственная и временная универсальность истории, ее линейное развитие от грехопадения к торжеству христианской истины, провиденциализм, концепция четырех империй и взгляд на роль Римской империи в мировой истории26 — все это в концептуальном и композиционном отношении роднит «Историю» Павла Орозия с комплексом «Церковных историй», созданных в IV-VII вв. в христианским мире.
Более того, как это ни кажется неожиданным на первый взгляд, сочинение П. Орозия обнаруживает гораздо больше черт, общих с «Церковной историей» Евсевия Кесарийского, чем, например, с идеями Лактанция, Иеронима или Августина Блаженного. Эта девиация в сторону евсевианской традиции и отличие от идей его латинских современников проявляется и в глобальных концептуальных положениях (вера в окончательное торжество христианской истины и тем самым вера в определенный исторический прогресс в отличие от исторического пессимизма Августина и Лактанция; утверждение тесной связи и только взаимного существования Римской империи и христианства в противовес Августиновой идее о противостоянии и вечной борьбе града земного и града небесного), и в частных деталях исторического повествования (например, вслед за Евсевием Павел Оро-зий выделяет десять периодов гонений от Нерона до Максимина, в то время как Лактанций, Иероним и Августин насчитывают только девять)27. Сочинение Павла Орозия, хотя и было написано по просьбе и заданию Августина Блаженного, обнаруживает так мало совпадений с трактатом «De civitate Dei», что это дало основание даже назвать его «Историю против язычников» «an anti-De civitate Dei»28.
Таким образом, данное сочинение, несмотря на некоторую оригинальность названия, очень близко стоит к евсевианской традиции «Церковных историй», входит в общий круг церковно-исторических произведений поздней античности и является закономерным звеном в развитии данного историографического комплекса. В целом латинская церковная историография ярко представлена этими тремя авторами V в. Их церковно-исторические сочинения демонстрируют близость греческой традиции и, на наш взгляд, являются частью единого феномена «Церковных историй».
Очень интересную фигуру среди церковных историков поздней античности представляет собой Филосторгий. Исследователи обычно упоминают его имя, но рассматривают его отдельно, выделяя из группы церковных историков IV-V вв. В отечественной же историографии его сочинение привлекло внимание иссле-
дователей, пожалуй, только один раз29. Такое отношение к данному автору, очевидно, объясняется его неортодоксальной (проарианской) позицией и плохой сохранностью самого текста. Тем не менее, сам факт создания такого сочинения игнорировать не стоит. В противном случае общая картина развития христианской историографии и феномена «Церковных историй» получится искаженной и не вполне адекватной. Важно учитывать хотя бы то обстоятельство, что создано данное сочинение не представителем ортодоксальной церкви, а евномианином; что по роду своей деятельности Филосторгий был светским человеком, юристом, но в историю вошел, прежде всего, как ревностный защитник «правильной веры» и автор именно «Церковной истории».
Появление так называемых синоптических «Церковных историй», или классических образцов данного жанра («Церковные истории» Сократа Схоластика30, Созомена31 и Феодорита Кирского32), относится только к середине V в. В общем контексте развития историографии и традиции христианского историописания в целом, с учетом всех тех сочинений, о которых говорилось выше, они предстают уже не столько первыми продолжателями Евсевианской традиции, сколько некоторыми образцами исторических сочинений в целом ряду им подобных. Необычность и уникальность ситуации придает то обстоятельство, что работы этих трех авторов появились примерно в одно время (40-50-е гг. V в), в одном мест?
