Спросить
Войти
Л.В.Столярова
НАЧАЛЬНЫЙ ПЕРИОД В ИСТОРИИ КНИГИ ДРЕВНЕЙ РУСИ (XI - XIV ВВ.)
Статья посвящена исследованию истории древнерусской рукописной книги XI - XIV вв. В ней затрагиваются разные аспекты происхождения, бытования и последующей архивной и библиотечной судьбы как отдельных рукописных книг, так и их комплексов, связанных с функционированием древнерусских скрипториев. Затрагивается проблема социального состава писцов и заказчиков кодексов. Изучаются некоторые спорные вопросы книгопроизводства в Древней Руси. Ключевые слова: Древнерусская рукописная книга, история, кодикология. Об авторе: Столярова Любовь Викторовна - доктор исторических наук, главный научный сотрудник Центра «Восточная Европа в античном и средневековом мире» Института всеобщей истории РАН. 119334 г. Москва, Ленинский пр., 32-А, ИВИ РАН. lvsto@mail.ru
Мощный подъем культуры, связанный с христианизацией Руси, вызвал к жизни широкое распространение письменности и книжного дела, развития которых требовали нужды православного богослужения. Сенсационная находка в Новгороде навощенного триптиха с древнерусским текстом Псалтири (заключительные псалмы 10-й кафизмы - 75-го и 76-го псалмов), внесла существенные коррективы в историю книги Древней Руси. Триптих датировался началом 990-х - концом 1010-х годов1, и, на первый взгляд, не содержал данных о его изготовлении. Однако обнаруженные на бортиках и под воском дощечек плохо читаемые записи и отпечатки текста на донцах це-ры позволили датировать Новгородскую псалтирь временем ок. 6507 (999) г. (т.е. первым десятилетием после крещения Руси). Среди «скрытых» текстов триптиха имеется запись с датой: «В лето 6507 азъ, мнихъ Исаакии, поставленъ бысть попомъ въ Соуждали въ црькъве свята-го Александра Арменина». По мнению А.А. Зализняка, судить о том, тождествен ли суздальский поп писцу Новгородской псалтири, пока вряд ли возможно. Однако
упоминание в записи Суздаля напрямую связывает изготовление кодекса с событиями, происходившими на Руси, «и исключает версию, по которой кодекс был списан в Болгарии находившимся там восточнославянским книжником и просто привезен на Русь»2.
Первое упоминание о книгописании на Руси относится ко второй четверти XI в. Под 6545 (1037) г. ПВЛ сообщает об организации Ярославом Мудрым при киевском Софийском соборе работ по переводу богослужебных книг с греческого на славянский язык и их переписке: "..собра письце многы и прекладаше от грекъ на словеньское письмо, и списаша книгы многы"3. Как реа-лизовывались нужды древнерусских церковных книгохранилищ с момента принятия христианства и до 1037 г., в целом неясно. Не исключено, что в упомянутый период для богослужения наряду с рукописями, изготовленными на Руси, использовались привозные югосла-вянские кодексы. Вероятно, под 1037 г. летописец зафиксировал первый опыт организации массовых кни-гописных работ на территории Древней Руси. Кто были "писцы", собранные Ярославом Мудрым, неизвестно. Е.Ф. Карский допускал, что ими могли быть "...югославяне, но могли быть и русские"4. Ни одна из рукописных книг, датированных 1037 г., не сохранилась. Самый ранний из точно датированных пергаменных кодексов - Остромирово евангелие - был переписан дьяконом Григорием в 1056 - 1057 гг. для новгородского посадника Остромира-Иосифа.
Основную массу книжной продукции, бытовавшей на Руси в XI - XII вв., составляют написанные на пергамене кодексы литургического характера (главным образом Евангелия). От X - XI в. дошли и некоторые доку2 ЗализнякА.А. 2004. 176-178.
менты эпистолярного вида - берестяные грамоты и надписи-граффити. Возможно, в XI в. началось и русское летописание. По более поздним источникам А.А. Шахматов реконструировал текст Начального свода 1095 г. и высказал предположение о существовании Киевского свода 1039 г. и Новгородского свода 1050 г. Но даже от XII в. не дошло рукописей летописных памятников. Древнейший пергаменный список Новгородской I летописи датируют концом XIII - XIV вв.
Из законодательных источников к XI в. можно гипотетически отнести Русскую Правду. Ее наиболее ранний пергаменный список относится к концу XIII в. А.А. Зимин считал, что так называемая Правда Ярослава возникла в Новгороде в 1016 г. Может быть, какие-то первоначальные тексты церковных уставов Владимира I и Ярослава Мудрого были созданы при жизни этих князей, однако до нас дошли более поздние списки церковных уставов, вероятно, отражающие и более поздние их редакции (самый ранний список Устава Владимира -конца XIII в., Устава Ярослава - XV в.).
От XI в. не сохранилось ни одной древнерусской пергаменной грамоты. Первой подлинной русской грамотой на пергамене считается грамота великого князя Мстислава Владимировича и его сына Всеволода новгородскому Юрьеву монастырю, относимая в литературе к 1130 г.5 Правда, В.Л. Янин высказал некоторые сомнения в ее подлинности, предположив, что она могла быть более поздней копией: сохранившаяся при ней (но отдельно от грамоты) печать принадлежит не князю Мстиславу Владимировичу, а одному из князей XIII в. Таким образом, само состояние источниковой базы делает вопрос о том, какие организационные формы принимало древнерусское книгописание и письмо грамот в древнейший период русской истории, весьма туманным.
Важнейшим источником по истории книги средневековой Руси являются сами кодексы. Материальная
сторона производства книг в Древней Руси отчасти реконструируется в результате исследования принципов формирования и складывания пергаменного листа, характера разлиновки и нанесения ограничительных линий, способов изъятия дефектных листов из тетрадей, почерков писцов и особенностей расположения текста на листе сохранившихся рукописей. Особое значение в изучении организации книгопроизводства на Руси приобретает анализ записей писцов, синхронных основному тексту кодексов, а также памятников иконографии (в первую очередь, миниатюр с изображением пишущих «авторов» - библейского царя Давида и евангелистов).
В развитии древнерусской книги до появления книгопечатания можно выделить два периода: церковный (X - конец XIV в.) и церковно-монастырский (начало XV - вторая половина XVI в.). Первый период характеризуется абсолютным преобладанием пергаменных кодексов и сосредоточением книгописания в соборах, ктиторских монастырях и церквах. Этот период вплоть до конца XIV в. (а именно до утверждения на Руси общежительного монастырского устава) связан с развитием книжного дела в городских монастырях и церквах. Второй период характеризуется переменами как в использовании материала для письма (распространение бумаги), так и в организации книгописания (появление с первой половины XV, а особенно в начале XVI в. скрип-ториев в крупных пригородных монастырях-землевладельцах). Обмирщение русской культуры в XVI в. сказалось на особенностях книгописания, но не изменило его основ: духовные корпорации по-прежнему оставались центрами производства и хранения книг. «Светские» скриптории конца XVI - XVII вв. (Посольского приказа, Оружейной палаты и др.) существовали наряду с церковными и монастырскими. Крупнейшие скриптории XVI в. (Троице-Сергиева, Иосифо-Волоколамского, Кирилло-Белозерского, Николо-Корельского, Соловецкого и др. монастырей) наряду с традиционными литургическими книгами производили
сборники светского содержания, обеспечивая потребности общества в четьей литературе6. Здесь же переписывались памятники канонического права, сочинения отцов церкви, произведения агиографии.
В Древней Руси XI - XIV вв. книги изготовлялись по заказу («повелением», «стяжанием», «благословением») светского или духовного лица, как правило, жаловавшего средства на богоугодное дело переписки богослужебного кодекса, предназначенного для последующего церковного вклада. Источники XI - XIV вв. сохранили немного сведений об организации книгописных работ на средства «стяжателей» и о самих заказчиках книг. В записях писцов этого времени отмечено 94 случая изготовления пергаменных рукописей на заказ. Это ничтожно малое число по сравнению с общим количеством сохранившихся кодексов XI - XIV вв. (более 8007). Однако вне зависимости от сохранности книжного фонда Руси каждая рукопись (равно как и запись о ее изготовлении) была продуктом вполне определенных обстоятельств, нуждающихся в исследовании. Реконструкция мотивов изготовления кодексов основана на сообщениях о книжных заказах, которые имеются во всех без исключения выходных и вкладных записях писцов, то есть в тех записях удостоверительного вида, которые содержали сведения либо о факте организации книгописных работ, либо о пожертвовании церкви только что переписанного кодекса. Причины отсутствия в кодексах выходных записей должны выясняться в каждом случае особо.
Сохранились сведения о 78 заказчиках XI - XIV вв. Некоторые из них выступали инициаторами изготов6Дмитриева Р.П. 1968. 143-170; Дмитриева Р.П. 1974. 202-230.
ления двух, трех и даже четырех пергаменных рукописей. Многократными заказчиками были новгородские архиепископы Климент, Моисей, Алексий и Иоанн. Памятники летописания и некоторые записи отмечают случаи изготовления нескольких книг по княжескому заказу (киевского в. кн. Ярослава Мудрого, владимиро-волынского кн. Владимира Васильковича, кнг. Марины и др.), однако эти рукописи утрачены, а сведения об их заказчиках и о самом факте организации книгописания скупы и отрывочны и не позволяют сделать сколько-нибудь определенных заключений. Более или менее систематические сведения о лицах, инициировавших кни-гописание, появились в выходных, вкладных, реже -именных записях писцов XIV в. К этому времени кни-гописание оформилось в самостоятельную ремесленную специальность (см. ниже), а формуляр записей удосто-верительного вида вполне сложился.
От XI в. сохранилось семь записей писцов, в которых названы шесть заказчиков пергаменных кодексов: новгородский кн. Владимир Ярославич (1047 г., Толкование книг св. пророков); новгородский посадник Остромир-Иосиф (1057 г., Евангелие апракос краткий), киевский в. кн. Святослав Ярославич (1073 г., Изборник), безымянная игумения монастыря Покрова Богородицы в Зверинце (рубеж XI - XII вв., Минея служ. на июль), некто Милята Лукинич (рубеж XI - XII вв., так называемое "Милятино" евангелие)8, прихожане и клир монастыря Покрова Богородицы в Зверинце (1095 8 Выходная запись писца Упыря Лихого 1047 г. с упоминанием кн. Владимира Ярославича в оригинале не сохранилась, но дошла в восьми списках XV-XVI вв.; см.: Поппэ А.В. 1985. 319-350. Вероятно, не сохранилась в подлиннике и запись с упоминанием Миляты Лукинича (см.: Столярова Л.В. 1998. 203-221). Остальные записи с именами заказчиков дошли в оригинале: РНБ. F.п.I.15. Л. 294б-г; ГИМ. Син. 31-д. Л. 2 об. -2, 263 об. - 264; РГАДА. Ф. 381. № 121. Л. 52 об.
Известны 9 заказчиков пергаменных кодексов XII в.10: новгородский кн. Федор-Мстислав Владимирович (1103 - 1117 гг.; Мстиславово евангелие апракос), игумен новгородкого Юрьевского монастыря Евфимий (1129 г.; Сборник житий11); Пантелеймон и Екатерина, которых мы отождествляем с киевским в. кн. Изясла-вом-Пантелеймоном Мстиславичем и его женой12 (11481155 гг.; «Пантелеймоново» евангелие); священник церкви Иоанна Предтечи Семен (1164 г.; «Добрилово» евангелие); Георгий (XII в.; Месяцеслов); неизвестный по имени новгородский архиепископ (XII в.; Минея служ., январь); Стефан Лежень и Мария (конец XII -начало XIII в.; Триодь(?)). В целом сохранились сведения о производстве на заказ шести пергаменных кодексов этого времени13. Происхождение четырех из них связано с Новгородом14.
По именам известны 16 заказчиков кодексов XIII в.15: ростовский епископ Кирилл I (1219 г.; Житие Нифонта, 1220 г.; Толковый апостол); Остафий Васильевич
(1229 г.; Шенкурский пролог16); новгородский архиепископ Спиридон (1229 - 1249 гг.; Ирмологий); тиун Петр (1269 - 1289 гг.; Паренесис Ефрема Сирина17); чернец Симон (1270 г.; «Симоновское» евангелие); прихожане Борисоглебской церкви с. Матигоры в Заволочье на Двине (1271 г.; «Захариинский» паремейник); некто За-хария Олекшинич (1282 г.; Пролог на сентябрь-январь); рязанский епископ Иосиф и княгиня Анастасия с сыновьями Ярославом и Федором Романовичами (1284 г.; Кормчая18); новгородский кн. Дмитрий Александрович и архиепископ Климент (1285 - 1291 гг.; Синодальная кормчая); владимиро-волынский кн. Владимир Василь-кович и его жена Ольга Романовна (1287 г.; Номока-нон19); княгиня Марина (1296 г.; Псалтирь); новгородский архиепископ Феоктист (1299 - 1300 гг.; Сборник житий (Пролог?)20); некто Григорий (первая половина XIII в.; Минея служебная, февраль). Этими лицами было инициировано изготовление 14 кодексов. Один кодекс из этого числа был изготовлен по коллективному заказу (1271 г.)21. Происхождение по крайней мере семи заказных кодексов XIII в. связано с Новгородом. Два кодекса изготовлены в Ростове, два - во Владимире Волынском.
В целом среди заказчиков рукописей XI - XIII вв. насчитывается 7 князей, 4 княгини, 6 епископов (три из них - новгородские архиепископы), 1 посадник, 1 тиун,
В истории древнерусской культуры XIII в. стал временем, в которое наметились определенные изменения в организации книжного дела. Одной из особенностей этого периода является то, что записи на книгах отразили меньший (нежели в XI - XII вв.) процент заказов на книги, инициированных князьями. Только четыре рукописи из 15-ти, изготовленных в XIII в., помечены записями писцов, сообщающими, что они были переписаны при участии князей. Характер участия князей в книгописании не был одинаковым в разных регионах Руси. Рязанская княгиня Анастасия, вдова кн. Романа Ольговича, с сыновьями Ярославом и Федором Романовичами упомянута как заказчица наряду с епископом Иосифом (1284 г.; Кормчая). Владимиро-волынский кн. Владимир Василькович фигурирует как инициатор кни-гописных работ вместе с женой кнг. Ольгой Романовной (1287 г.; Номоканон). Неизвестная по другим (кроме выходной записи) источникам княгиня Марина (1296 г.) указана в записи писца Захарии как единоличная заказчица Псалтири23. Новгородский кн. Дмитрий Александрович упоминается как лицо, «повелевшее» переписать
Кормчую на средства («стяжанием») архиепископа Климента (так называемая Синодальная или Клименть-евская кормчая, ок. 1285 - 1291 гг.)24.
Обращает на себя внимание, что в трех из четырех зафиксированных в записях писцов случаях участия князей в книгописании, переписывались именно Кормчие книги. Все они были изготовлены в 80-е годы XIII в., причем почти одновременно в разных регионах Руси - в Рязани, Новгороде и Владимире Волынском. Отмеченный выходными записями Владимиро-Волынской и Новгородской климентьевской кормчей интерес к переписыванию сборников церковно-юридического характера ознаменован созданием еще в 60-е - 70-е годы XIII в. Русской редакции Кормчей25. Появление рязанского списка кормчей Сербской редакции (1284 г.) связано с новым этапом в составлении корпуса церковного права на славянском языке в условиях восстановления церковной организации во второй половине XIII в. после монгольского разорения 1237 - 1240 гг.
Сербская кормчая была выписана из Болгарии мит-рополиом Кириллом II, несмотря на то, что на Руси давно и хорошо была известна Древнеславянская кормчая26. Важной причиной внимания, проявленного Кириллом II к Сербской кормчей было то, что прежде известные Кормчие на Руси содержали ранние (до X в.) памятники права, переводы которых были весьма несовершенны и полны противоречий. Новая Кормчая включала в себя новейшие установления (XI - XII вв.) и имела удобный сокращенный текст в ясных переводах, сопровожденный комментариями XII в. Русская редакция кормчей построена на основе материалов Сербской кормчей, однако в ней использованы известные на Руси с XI в. переводы Древне24 ГИМ. Син. № 132. Л. 1. Нами принимается датировка Кормчей, предложенная и обоснованная В.Л.Яниным (см.: Янин В.Л. 1978. 287-292; Янин В.Л. 2004. 232-236).
болгарской кормчей, а также переводные и оригинальные памятники права. В конце XIII в. (т.е. едва ли не одновременно с созданием Русской редакции кормчей) материалы Сербской кормчей вошли в состав Мерила Праведного - пособия для княжеского суда27.
Появление в последней четверти XIII в. списков Русской редакции Кормчей М.Н. Тихомиров рассматривал как показатель развития русской письменной и правовой культуры в условиях монголо-татарского ига. Ученый показал, что в это время переводные памятники права адаптировались на Руси к местным условиям. Одновременно создавались новые рукописные сборники, соединившие оригинальные русские правовые произведения с традиционными28. Я.Н. Щапов установил, что во второй половине XIII в. происходили значительные и многократные переработки текста Кормчей на местах -в Киеве, на Волыни, в Северо-Восточной Руси, в Новгороде, Пскове и др.29 В процессе создания Русской редакции Кормчей был расширен состав оригинальных памятников права за счет включения сочинений Кирилла Туровского, древнерусских правил о браке, поучений к попам и епископам и пр. При этом в местных списках Кормчей появились произведения не только церковного, но и светского происхождения.
В состав Климентьевской (Синодальной) кормчей впервые был включен текст Русской Правды в ее Пространной редакции. Наряду с нею новгородский Синодальный список пополнился списками Устава Владимира, Закона судного людем, Сказаниями Кирилла Туровского, русской обработкой Летописца вскоре патриарха Ники-фора, Правил митрополита Кирилла, Устава Святослава и др. Уникальность Климентьевской кормчей подчеркивается тем, что новгородская обработка Кормчей Русской
редакции происходила тогда, когда в Новгороде уже сложилась боярская феодальная республика с отличной от других русских земель системой государственных учреждений. Специфика политического строя Новгорода последней четверти XIII в. потребовала соединения кодекса княжеского права с церковно-юридическим сборником, регулирующим внутреннюю жизнь церкви и многие догматические и обрядовые вопросы. Сфера юрисдикции новгородского архиепископа в это время значительно расширилась и вышла за пределы традиционно принадлежащих церкви административных и судебных функций, распространившись на дела, прежде находившиеся в сфере княжеского суда. Расширение владычной юрисдикции на светский суд (внешнеполитические дела, сношения с русскими землями, суд по гражданским делам) отчетливо просматриваются не только в памятниках письменности, но и в сфрагистике30.
Интерес князей, проявленный к составлению местных списков Кормчей, свидетельствует об их безусловном внимании к разделению сфер юрисдикции между светской и церковной властью в последней четверти XIII в. Щапов показал, что в княжеском суде в XII - XIV вв. значение Кормчей (до включения в нее светских произведений права, прежде всего, Русской Правды) было минимальным и ограничивалось разделением сфер церковной и княжеской юрисдикции. По его мнению, в указании записей на участие князей в изготовлении Кормчих нельзя видеть заинтересованности светской власти в практическом использовании этих сборников церковного права. Ученый справедливо поставил роль князей в изготовлении местных списков Кормчей в один ряд с такими традиционными действиями светской власти, как церковное строительство и пожалования церкви книг, а также дви30 Янин В.Л. 1963.118-127; Янин В.Л. 1970. 58, 87; Шорин П.А. 1964. 256-267. № 3; Щапов Я.Н. 1974. С. 183-184; Щапов Я.Н. 1978. 221-223.
жимого и недвижимого имущества31.
Совершенно уникально значение владимиро-волынского кн. Владимира Васильковича и его жены Ольги Романовны в создании списка Кормчей на Волыни. Судя по записи, они повелели переписать кодекс и финансировали книгописание без участия главы местной епархии32. Причины такой заинтересованности в изготовлении Кормчей следует искать в особенностях взаимоотношений светской и церковной власти во Владимиро-Волынском княжестве в последней четверти XIII в.
Деятельность владимиро-волынского кн. Владимира Васильковича в качестве заказчика книг не имеет аналогов в истории Древней Руси. В летописном некрологе ему содержится уникальный перечень книг, которые он жертвовал в духовные корпорации своего княжества. Каменецкой церкви Благовещения Богородицы наряду с иконами и драгоценными сосудами он пожаловал четыре рукописи: «Еуангелие опракос, оковано сребром, Апостол опракос, и Парямейник, и Съборник». Подобный же вклад («иконами и книгами») Владимир Василькович сделал в Белзе. Евангелие, окованное серебром, и Апостол апракос этот князь пожаловал Богородичному Успенскому собору во Владимире. «В память събе в манастырь въ свои» он передал вкладом Евангелие апракос, Апостол, «Съборник великыи» и Молитвенник. Епископскому собору Иоанна Предтечи в Перемышле Владимир Василькович отправил в дар «Еу-ангелие опракос, окованно сребром съ женчюгом»; в кафедральный собор Спаса Преображения в Чернигове - «Еуангелие опракос золотом писано, а оковано сребром съ женчюгом...». В основанную им Георгиевскую церковь в Любомле он вложил два Евангелия апракос в драгоценных окладах, Апостол апракос, Пролог на обе половины года («Прологы списа 12 месяца»), годовой комплект служебных Миней («и Менеи 12 списа»), Три31 Щапов Я.Н. 1974. 172-189; Щапов Я.Н. 1978. 249-250.
оди - постную и цветную, Октоих и Ирмологий («Ермо-лои»), Служебник, Молитвенник («...молитвы вечерни и оутрьнии»). Кроме того, сюда же он передал еще один Молитвенник, купленный им у некоего протопопа за восемь гривен кун. Наконец, в церковь св. Петра в Бере-стье Владимир Василькович вложил Евангелие апракос «оковано сребром»33. Масштаб его книжных пожертвований поражает воображение. По его инициативе только согласно некроложному перечню было переписано или специально куплено, а затем вложено не менее 38 книг34. При этом состав белзского вклада Владимира Василько-вича скрыт в формуле «тако ж и у Бельскоу пооустрои
церковь иконами и книгами»35.
В некрологе не указана по крайней мере еще одна книга - Номоканон 1287 г. Скорее всего, она не отличалась особой художественностью, не имела драгоценного оклада, не была вкладной, а потому и не попала в упомянутый перечень, хотя ее значение в истории правовой культуры Руси трудно переоценить. Все книги Владимира Васильковича, упомянутые в некроложном перечне, - из традиционного богослужебного набора и в основном предназначены для храмового богослужения. Сам факт наличия в некрологе перечня книг, пожалованных Владимиром Васильковичем церкви, позволяет предположить, что современники воспринимали его деятельность заказчика и вкладчика не только как грандиозную, но и как совершенно необычную. Нет оснований
усомниться в достоверности этого перечня: в нем нет ни явно преувеличенных цифр, ни глухих обобщений типа «книг многих». Главное же свидетельство высокой степени достоверности этого перечня - его абсолютно богослужебный состав: любая церковь в первую очередь нуждалась в «рабочих» храмовых экземплярах книг36.
С деятельностью Владимира Васильковича, по-видимому, следует связать распространение правовой и письменной культуры во Владимиро-Волынском княжестве во второй половине XIII в. Именно с его именем связано появление самых ранних княжеских завещаний: двух «рукописаний» около 1287 г., не сохранившихся в подлинниках, но известных в составе текста Ипатьевской летопи-си37. Имеются основания считать, что соединение галицко-волынского летописания с Киевским сводом 1198 г. также произошло в княжение Владимира Васильковича38.
Судя по выходным записям писцов, значительное число кодексов XIII в. переписывалось по инициативе представителей церкви39. Определенные изменения в социальном составе заказчиков XIII в. (по сравнению с предшествующими двумя столетиями в истории русской книги) следует связать с усилением роли церковной организации на Руси. Определенные коррективы в наши представления о ранних заказчиках книг вносит и то, что подавляющее большинство сохранившихся кодексов XI - XIV вв. по своему происхождению новгородско-псковские. Это не только следствие более развитой здесь городской и книжной культуры, но и проявление относительно лучшей сохранности книжного фонда, почти не ощутившего на себе катастрофических последствий нашествия монголо-татар.
На изменении социального статуса заказчиков
новгородских кодексов в первую очередь отразились и радикальные перемены в политическом устройстве Новгорода во второй четверти XII в. Уже с конца XI в. с созданием особого органа власти - посадничества - новгородское боярство препятствовало проникновению князя в вотчинную систему землевладения. В 1126 г. возник сместной суд, в котором принятие решений целиком зависело от воли посадника. В 1136 г. в ходе восстания новгородцы изгнали с княжеского стола Всеволода Мстиславича, пригласив на его место черниговского кн. Святослава Ольговича. Этим актом новгородцы подтвердили действенность своего принципа «вольности в князьях». С середины XII в. внешний пояс новгородских волостей, расположенных на границах соседних княжеств, а потому особенно подверженных вмешательству княжеской власти, особо оговаривался в новгородско-княжеских докончаниях как территория, находящаяся под исключительным суверенитетом бояр40. Такая ситуация почти свела на нет инициативу новгородских князей в изготовлении вкладных рукописей, поскольку с утратой ими политической и экономической власти богатые книжные пожертвования церкви уже не способствовали росту княжеского авторитета. Усиление боярства и беспрецедентный рост монастырей (к концу 90-х годов XII в. их насчитывалось уже 1541) также не могли не отразиться на особенностях новгородского книгопро-изводства. Особое место архиепископской кафедры как центра новгородского летописания также способствовало изменениям в статусе заказчиков книг в Новгороде.
Худшая сохранность книжного фонда СевероВосточной и Южной Руси, лапидарность и отрывочность источников затрудняют воссоздание объективной картины участия князей в книгописании на этих территориях. Мы можем говорить лишь об отдельных князьях, проявлявших, в силу тех или иных своих личных качеств и полити40 Янин В.Л. 2002. 70-79.
ческих интересов, внимание к книжному делу. На этом фоне совершенно уникальной выглядит деятельность вла-димиро-волынского кн. Владимира Васильковича.
В XIV в. социальный состав заказчиков пергаменных кодексов42 еще более изменился: 1 митрополит, 15 епископов, 9 игуменов (два из которых - юрьевские архимандриты), 7 чернецов, 4 священника, 7 церковных старост (один из которых определил себя как владычный наместник), 1 боярин, 1 князь. Один заказ был коллективным. Социальный статус пяти заказчиков писцы XIV в. никак не определили, назвав их только по имени43. Таким образом, в XIV в. книги переписывались в основном по заказу представителей черного и белого духовенства (80,6 % от общего числа заказчиков). Ни один единоличный княжеский заказ, начиная с середины XII в. не связан с Новгородом. В то же время, подавляющее большинство кодексов, сопровожденных записями писцов со сведениями о заказчике, также как и кодексы XI - XIII вв., происходят из Северо-Запада Руси. Кажущееся уменьшение роли князей в организации книгописания в XIV в. (7,1% от общего числа заказчиков книг этого времени) по сравнению с предшествующим периодом (37,9 % от общего числа заказчиков XI-XIII вв.) связано с изменением статуса и роли князя в Новгородской земле. Однако общая тенденция -заказ на производство рукописи делался в связи с предстоящим вкладом или для удовлетворения внутренних нужд духовной корпорации, представителем которой был заказчик (как правило, игумен, священник или церковный староста) - кажется нам вполне очевидной.
Предварительный анализ почерков сохранившихся от XI - XIII вв. древнерусских пергаменных кодексов позволяет говорить не более чем о 700 писавших в них
книжников44. Их имена и социальный статус в большинстве случаев не известны: только 120 переписчиков пергаменных кодексов XI - XIV вв. пометили свои записи именем. Анализ этих записей показал, что перепиской книг в XI - XIII вв. на Руси в основном занимались представители белого духовенства и их дети. Из 50 писцов этого времени, известных по имени, свой социальный статус в записях указали 25. В их составе насчитывается 9 священников («попов», «пресвитеров», «про-свутеров», «попинов»), 5 дьяконов, 3 пономаря, 1 игумен, 1 инок, 1 распоп, 4 поповича. Один ограничился самоопределением «писец», никак иначе не определив свою сословную принадлежность. Эта картина существенно изменилась в XIV в. Из 70 книгописцев, известных по имени, 45 указали свой социальный статус. Среди писцов этого времени было 7 священников, 15 дьяконов, 1 протодьякон, 11 монахов («иноков», «калугеров», «чернецов», «черноризцев»), 1 распоп, 2 поповича, 8 «писцов», из которых семеро определили себя словом «владычныи»45. Увеличение в XIV в. среди писцов процента монашествующего духовенства связано с постепенным перемещением в это время центров древнерусского книгописания из церквей в монастыри.
Вопреки сложившемуся в советской историографии мнению, древнерусские писцы в большинстве случаев не были ремесленниками светского типа. Переписка книг, по крайней мере, до середины XVI в., оставалась в России исключительной прерогативой церкви. Довольно частое употребление в источниках конца XIII в. слова «писец» может свидетельствовать о том, что в это время происходит оформление книгописания в самостоятельную ремесленную специальность. Так, к концу XIII в. слово «писец» появляется одновременно в древнерусских
источниках разных видов. Так, в рядной грамоте Тешаты и Якима ок. 1261 - 1299 гг. фигурирует некий Довмонтов писец: «...А псалъ Довмонтов писец"46. В завещании («рукописании») владимиро-волынского кн. Владимира Васильковича ок. 1287 г., сохранившемся в составе текста Ипатьевской летописи, упоминается «писец Федорец»47. С XIV в. слово «писец» окончательно терминологизиру-ется и употребляется в записях на книгах регулярно, без
дополнительных сословных определений48.
В отличие от практики разделения труда, обычно проводимой в монастырских скрипториях Франции и зафиксированной монастырскими уставами49, древнерусские книжники в своих записях подчеркивали, что «напи-сах книгы» и «переплол» («крыл») их один человек50. Первый автограф переплетчика дошел лишь от конца XIII в.51 Палеографические наблюдения над сохранившимися роскошными кодексами, изготовленными в Древней Руси XI - XIV вв., не оставляют сомнений в том, что они писались и иллюминировались разными людьми. Подобная практика побудила исследователей древнерусской рукописной книги различать «роскошные» и «заурядные» в художественном отношении кодексы. Как правило, именно в «заурядных» рукописях текст и декор принадлежали руке одного и того же мастера. В целом практика разделения труда в древнерусских книгописных мастерских, видимо, не получила широкого распространения. Обыденные, заурядные кодексы, которых в приходских церквах средневековой Руси было большинство, в основном декорировались писцом.
Записи на древнерусских пергаменных кодексах
XI - XII вв. в качестве места переписки рукописей называют духовные корпорации, расположенные преимущественно в городах и ближайшем пригороде. Таковыми были новгородский монастырь св. Лазаря (рубеж XI XII вв.), Михаило-Выдубицкий монастырь под Киевом (1116 г.), новгородский Юрьевский монастырь(?) (1129 г.), новгородские церкви св. Иоанна Предтечи (1148 -1155 гг.), Вознесения Господня (1175 - 1185 гг.) и св. Власия (XII в.), а также церковь св. Апостолов (1164 г.), местоположение которой неясно. Записи XIII в. сообщают об изготовлении рукописей при соборе св. Богородицы Успения в Ростове (1219, 1220 гг.), новгородских церквах св. Константина и Елены (1226 г.), Михаила Архангела (1229 г.), св. Дмитрия (1271 г.) и св. Иакова (1282 г.), а также в перемышльской (или холмской?) церкви св. Иоанна (1281 г.).
В XIV в. книгописные работы все чаще осуществлялись в монастырях, хотя скриптории при церквах по-прежнему действовали. В источниках этого времени в качестве места изготовления кодексов фигурируют псковские церкви св. Николая (ок. 1330 г.), Воздвижения Честного креста на Княжем дворе (1382 г.) и св. Богородицы (вторая половина XIV в.), новгородский Софийский собор (1386 г.); монастыри - суздальский Спасо-Евфимьев (1369 г.), подмосковный Троице-Сергиев (1380 г.), серпуховской Богородицы Зачатия (1381 г.), новгородские Святотроицкий на Видогощи (ок. 1386 г.) и Лисицкий (1397 г.), а также переславский монастырь Богородицы Введ?
