Спросить
Войти
УДК 94(367)
АНТРОПОЛОГИЧЕСКИЙ ПОДХОД В ИЗУЧЕНИИ ИСТОРИОГРАФИИ ИМЕНЬКОВСКОЙ КУЛЬТУРЫ:
ОПЫТ ПРИМЕНЕНИЯ
А.В. Овчинников
Институт социальных и гуманитарных знаний Россия, 420111, Республика Татарстан, г. Казань, ул. Профсоюзная, д. 13/16
e-mail: ovchinnikov8_831@mail.ru SPIN-код: 9947-7836
Авторское резюме
В статье предпринимается попытка осмысления некоторых историографических сюжетов изучения именьковской археологической культуры (IV-VII вв. н.э., Среднее Поволжье) в дискурсе антропологии академической жизни. Используются методы наблюдения, включенного эксперимента, а также анализ научной и публицистической литературы, Internet -источников. Делается вывод о важности подобных исследований для полноценного понимания историографической ситуации прошлого и современности.
ANTHROPOLOGICAL APPROACH TO THE STUDY THE HISTORIOGRAPHY OF THE IMENKOVO ARCHEOLOGICAL CULTURE: APPLICATION EXPERIENCE
Alexander Ovchinnikov Institute of social and humanitarian knowledge 13/16 The Profsoyuznaya Street, Kazan, 420111, Russia e-mail: ovchinnikov8_831@mail.ru
Abstract
The author attempts to comprehend some of the historiographical narratives of the study of the Imenkovo archeological culture (in the Middle Volga River basin, the 4th - 7th centuries BC) in the discourse of the anthropology of academic life. The author applies methods of observation and natural experiment, analysis of scientific literature, political writings, and Internet sources and concludes importance of such studies for a deep understanding of the historiographical situations of the past and present.
Дискуссия об этноязыковой принадлежности населения именьковской археологической культуры (IV-VII вв. н.э.) уже несколько десятилетий выступает интересным историографическим феноменом. К настоящему времени по этой
проблеме накоплен солидный объём научной литературы, которая, между тем, нуждается в системном анализе и обобщении. Написание историографического очерка изучения именьковской культуры - актуальная проблема современной археологии.
Определенные шаги в этом направлении сделаны. Историографическими введениями обычно начинаются статьи специалистов-археологов, рассматривающих те или иные аспекты материальной и духовной культуры именьковского населения. В них, как правило, перечисляются точки зрения авторов на его этноязыковую атрибуцию. Важным этапом в изучении именьковской историографии стала совместная публикация самарских археологов Г.И. Матвеевой и В.А. Скарбовенко, увидевшая свет как часть учебного пособия «Среднее Поволжье в ГУ-УГГ вв.: именьковская культура» (Матвеева 2004: 5-21). Кроме собственно историографии, авторами была представлена детальная история изучения именьковских памятников. Другой важной историографической работой в именькововедении является статья также самарского археолога Д.А. Сташенкова (Сташенков 2006: 2030). Заслугой Дмитрия Алексеевича, на мой взгляд, является отнесение фактического начала изучения именьковской культуры к 1946 г., когда была опубликована статья В.В. Гольмстен «Буртасы». Исследовательницей впервые была выделена группа памятников, отнесенных впоследствии к именьковской культуре (Сташенков 2006: 20). Кроме того, Д.А. Сташенков констатировал, что «в последние годы в археологии утвердилась точка зрения если не о славянской принадлежности, то, по крайней мере, о значительном «славянском» компоненте в именьковской культуре» (Сташенков 2006: 26).
В настоящее время именьковской темой плодотворно занимается молодой петербургский исследователь, выпускник исторического факультета СПбГУ М.И. Жих. Если раньше в дискуссии принимали участие в основном археологи (это вполне объяснимо, т.к. подавляющая часть источников - вещественные), то Максим Иванович, профессиональный историк, смог, как мне кажется, осуществить синтез сведений материальных и письменных источников, результатом чего стали исторические реконструкции, так или иначе учитывающие и объясняющие, насколько это возможно, весь корпус источников. В числе прочего, М.И. Жих предложил свою периодизацию изучения этнической принадлежности населения именьковской культуры, выделив 4 этапа: 1 - с ХУГГГ-ХГХ вв. до середины 1950-х гг.; 2 -с середины 1950-х до начала 1980-х гг.; 3 - с начала 1980-х до середины 2000-х гг.; 4 - с середины 2000-х гг. по настоящее время. По его мнению, последний этап именьковской историографии отличается признанием учеными полиэтнического характера населения культуры, принадлежности, по крайней мере одного из её компонентов, (пра)славянам, а также междисциплинарным сотрудничеством археологов, историков и лингвистов (Жих 2012).
Таким образом, посвященная именьковской проблеме историография «второго порядка» имеет место быть. Однако анализ публикаций показывает, что их авторы не ставили перед собой цель рассмотреть историографический процесс с учетом различных социально-политических аспектов и (само)организации академического сообщества в СССР и постсоветской России. В ходе исследований не
использовались и наиболее подходящие для достижения этой цели методы социально-культурной антропологии (наблюдение, включенный эксперимент и т.д.). Исключение в какой-то мере составляет М.И. Жих, который отметил работы автора этих строк, как открывающие новое направление «именьковской» историографии: «казанский исследователь А.В. Овчинников ...показал, что в Татарстане крайне негативно относятся к гипотезе о славянском происхождении «именьковцев» или их части, чинят препятствия исследователям, отстаивающим данную точку зрения» (Жих 2012). Как представляется, использование антропологических методов позволит отойти от наивной схемы «честного спора честных ученых» и попытаться ответить на вопросы, которые раньше не получали должного решения. О плодотворности такого подхода говорят посвященные историографии археологии работы А.А. Формозова (Формозов 2005; Формозов 2006) и Л.С. Клейна (Клейн 2014). Во многом эти труды выполнены в жанре антропологии академической жизни - новой дисциплины, постепенно завоевывающей признание отечественных ученых (Антропология... 2008).
В статье будет предложен анализ нескольких историографических сюжетов именькововедения, полноценно осмыслить которые, на мой взгляд, невозможно без учета т.н. «личностного фактора» и постоянной в российских условиях дихотомии «власть-историк».
Первый историографический сюжет охватывает хронологический период 1960-х - начала 1970-х гг. В это время дискуссия об этноязыковой принадлежности именьковской культуры велась в основном между казанскими археологами А.Х. Халиковым (1929-1994) и его учеником П.Н. Старостиным (1936-2012), с одной стороны, и московским археологом А.П. Смирновым (1899-1974) - с другой (точка зрения В.Ф. Генинга (1924-1993) (Генинг 1959: 208; Генинг 1961: 333-336) в статье не рассматривается). Алексей Петрович не без оснований считал себя «куратором» от Института археологии АН СССР коллектива казанских коллег (Институт языка, литературы и истории им. Г. Ибрагимова КФАН СССР), которых, как будет ясно ниже, это не устраивало, и дискуссия о генезисе именьковской культуры была лишь одним из элементов противостояния «центр-провинция». В свою очередь, этот спор был напрямую связан с борьбой за т.н. «булгарское наследство» между казанскими и чебоксарскими учеными (во главе последних стоял В.Ф. Каховский (1916-1993) -ученик А.П. Смирнова). Археологи Чувашии считали, что потомками волжских булгар являются, в основном, чуваши, тогда как их коллеги из Татарии «основных» потомков волжских булгар видели в современных казанских татарах. В 1963 г. в частном письме своей казанской ученице А.М. Ефимовой (1903-1990) А.П. Смирнов писал, что «Казанцы очень резко выступают против чуваш. Говорят они разгромили историю чувашской АССР. Книга приличная и, по мнению ряда московских историков, грубых ошибок не содержит. Недавно Казанский филиал разгромил одну диссертацию некоего чуваша Павлова... В общем, вражда с чувашами, которые также ведут себя плохо, вышла из рамок нормальных академических споров и приобрела характер заушательства. Все это плохо. Я беседовал на эту тему с чувашами. Они рвутся в бой» (Отдел. 1963: 15).
Казанским ученым нужно было обнаружить непременно тюркское добулгарское население Среднего Поволжья, чтобы объявить его предком чуваш и
«лишить» их тем самым возможности «претендовать» на более поздних волжских булгар. Для этого необходимо было найти альтернативу точке зрения А.П. Смирнова, отрицавшего самостоятельную именьковскую культуру и отождествлявшего именьковские памятники с «древнемордовской» поздне-городецкой культурой. Причем Рождественский ГГ могильник с трупосожжениями он не относил к позднегородецким памятникам и считал его оставленным пришедшими с Левобережья Днепра славянами (Смирнов 1962: 162-164). Видимо, именно трупосожжения заинтересовали казанских археологов, так как им легко было найти формальные аналогии среди тюркских памятников раннего средневековья. Если же объединить Рождественский ГГ могильник с многочисленными позднегородецкими памятниками в одно целое, то это целое затем можно назвать «добулгарским тюркоязычным населением» края - «предками» чуваш.
В 1964 г. выходит статья П.Н. Старостина с говорящим названием «О так называемых позднегородецких памятниках Среднего Поволжья». В ней автор показал, что Рождественский ГГ могильник и примыкающие к нему поселения принадлежат одной культуре, к которой относятся и многочисленные, называемые А.П. Смирновым позднегородецкими, памятники (Старостин 1964). В 1966 г. в газете «Советская Татария» А.Х. Халиков высказал идею о добулгарской тюркизации Среднего Поволжья (Халиков 1966). В 1967 г. выходит классическая монография П.Н. Старостина «Памятники именьковской культуры», в которой блестящая систематизация вещевого материала соседствовала, на мой взгляд, с не совсем обоснованными сравнениями именьковских памятников с отдельными элементами материальной культуры населения Приуралья и Западной Сибири (Старостин 1967: 31). В своей рецензии А.П. Смирнов выступил против таких построений, указав, что их доказательная база слаба (Краснов 1969: 295).
В 1971 г. в Казани выходит сборник «Вопросы этногенеза тюркоязычных народов Среднего Поволжья», в котором происхождение чуваш связывалось с населением именьковской и азелинской культур (датировка последней в Нижнем Предкамье ГГГ-У вв. н.э., её население считается в основном предком марийцев). А.Х. Халиков утверждал: «или азелинские племена испытали воздействие со стороны древнейших тюркоязычных племен (именьковские), которые послужили затем тюркской основой формирования чуваш; или и предки чуваш и азелинцы испытали одинаковое воздействие со стороны именьковских племен». Далее глава казанских археологов констатировал, что язык именьковских племен «вероятно, был близок к чувашскому», и, наконец, «...есть основание рассматривать чуваш как далеких потомков самых первых тюркоязычных племен, появившихся в крае не позже середины I тыс. н.э.» (Халиков 1971: 20, 21).
Точку зрения своего «шефа» безоговорочно поддержал П.Н. Старостин. Кроме того, зная о параллелях в материальной и духовной культуре чуваш и кряшен (современного небольшого православного тюркоязычного народа), последних он был склонен считать потомками «именьковцев». Доказательством этой гипотезы послужило более чем спорное сопоставление названия населенного, в том числе и кряшенами, села Ташкирмень («Каменная крепость») Лаишевского района
Татарстана и сделанной из специально обработанной глины, «приближающейся по прочности к каменной стене», насыпи вала именьковского Ташкирменского I городища (Старостин 1971: 46).
В том же сборнике была помещена статья другого ученика А.Х Халикова Р.Г. Фахрутдинова (1937-2014), в которой доказывалось, что «территория Чувашии ни в домонгольское, ни в золотоордынское время не была занята булгарским населением, кроме её юго-восточной части, связанной с бассейном реки Свияги» (Фахрутдинов 1971: 201). Положение об отсутствии на большей части Чувашии булгарских памятников А.П. Смирнов в письме А.М. Ефимовой прокомментировал следующим образом: «Сейчас полностью развернулись античувашские тенденции Халикова... Старостин проехав часть реки Цивиль и осмотрев несколько поселений, без раскопок, делает ответственный вывод об отсутствии болгар на чувашской территории. Мне кажется, борьба м/у татарскими и чувашскими националистами перешла границы научной борьбы, разумной дискуссии и стала недопустимой» (Отдел... 1967: 1).
А.П. Смирнов откликнулся на сборник рецензией, в которой обвинил его авторов в написании статей «не отвечающих методическим требованиям науки» на основе случайно приведенных фактов, «иногда с нескрываемой тенденцией опорочить взгляды научных противников» (Смирнов 1971: 506). Анализ развернувшейся затем дискуссии не входит в задачи статьи. Стоит лишь отметить, что распространенная среди казанских археологов в 1960-70-е гг. гипотеза о тюркоязычности именьковского населения и существовании самой археологической культуры в едином комплексе могильников и поселений была обусловлена не столько логикой научного поиска, сколько противостоянием двух нарождавшихся «национальных школ» региональной археологии («чувашской» и «татарской») и борьбой одной из них («татарской») со «школой» московского археолога А.П. Смирнова.
Следующий историографический сюжет (частично упоминавшийся выше в интерпретации М.И. Жиха) относится к 2000-м гг. и связан с научной деятельностью автора этих строк. В 2000 г. я, студент исторического факультета казанского пединститута познакомился с П.Н. Старостиным, читавшим нам, первокурсникам, курс археологии. Уже в следующем году он предложил мне специализироваться на погребальном обряде именьковского населения. 2001-2005 гг. прошли в скрупулезном изучении мною материалов Рождественского II и Богородицкого могильников Нижнего Предкамья (Материалы частично опубликованы: Овчинников 2014б). К моменту защиты дипломной работы я не видел серьезных препятствий в отождествлении этих памятников с т.н. «полями погребений» и, соответственно, их славянским характером. Со мной полностью соглашался и научный руководитель (П.Н. Старостин). Но незадолго до защиты Петр Николаевич посоветовал мне не актуализировать «славянство» населения именьковской культуры, т.к. это может вызвать негативную реакцию. В силу юношеского максимализма я не послушался, защита прошла трудно, особенно много вопросов было со стороны заведующего кафедрой Истории Татарстана и одновременно одного из представителей фольк-хистори З.З. Мифтахова (1938-2013). О том, что сам Зуфар Зайниевич в теме разбирался мало, говорит хотя бы тот факт, что в своем курсе лекций по истории татарского народа именьковскую культуру он отнес ко II тыс. до н.э. и связал её
население с мифическими имэнцами, якобы пришедшими в Волго-Камье из Месопотамии... (Мифтахов 1998: 27). В итоге я получил «отлично», но в дальнейшем мне это мало помогло.
Приближалось время поступления в аспирантуру. Все решалось заведующим Национальным центром археологических исследований (НЦАИ им. А.Х. Халикова Академии наук Татарстана, ныне это Институт археологии им. А.Х. Халикова данной Академии) А.Г. Ситдиковым (на сегодняшний день он директор этого Института). Еще в марте 2005 г. с ним был соответствующий разговор. В ходе беседы Айрат Габитович похвалил меня за активные занятия археологией. Действительно, последние несколько лет с мая по октябрь я постоянно проводил «в поле». В экспедиции Е.П. Казакова участвовал в раскопках именьковских Коминтерновского II и Измерского IX могильников, был заместителем П.Н. Старостина во время раскопок примыкавшего к одноименному именьковскому могильнику Богородицкого селища и Нармонского могильника азелинской культуры. В ходе самостоятельных разведок было открыто Травкинское городище - один из самых северных в Нижнем Предкамье именьковских памятников. В Пестречинском районе Татарстана мною были открыты памятники эпохи энеолита и поздней бронзы. А.Г. Ситдиков это все упомянул, но очень вежливо попросил в будущей кандидатской диссертации (которая должна была быть посвящена погребальному обряду именьковской культуры) не упоминать о славянах. Я отказался. После, как по команде, началась травля. Посыпались обвинения в «черной» археологии. Особенно «старалась» сотрудник НЦАИ, специалист по палеолиту и мезолиту, М.Ш. Галимова (Галимова 2016), которая однажды при встрече откровенно сказала: «Я сделаю все, чтобы ты не стал специалистом» (Через несколько лет ею были организованы раскопки на открытых мною в Пестречинском районе Татарстана памятниках. Моя фамилия ни в отчетах, ни в статьях не упоминалась) (Лыганов 2010; Лыганов 2012; Галимова 2013). Были «подключены» физически сильные лаборанты и аспиранты: А.С. Губин (Губин 2016), З.Г. Шакиров (Шакиров 2016) и А.В. Шипилов. Они пытались популярно объяснить, что я «неправ», и, вообще, нужно делать то, что говорят «старшие». П.Н. Старостин к этому времени болел, уже несколько месяцев находился в больнице после инсульта и повлиять ни на что не мог. В ходе развернувшейся «кампании» была утеряна рукопись совместной с Петром Николаевичем монографии по Богородицкому могильнику именьковской культуры.
Лето 2005 г. было, пожалуй, одним из самых трудных в моей жизни. Впереди «маячила» армия. За несколько месяцев определиться с аспирантурой было сложно. Однако помогли П.Н. Старостин и случайность. По совету выздоравливавшего Петра Николаевича я оказался в аспирантуре Института татарской энциклопедии АН РТ. Случайность же заключалась в устройстве на работу в Казанский государственный технологический университет. Жизнь начала приходить в нормальное русло. Видимо, считая, что «дело сделано», и я больше никогда не вернусь к именьковской проблеме, кто-то дал команду прекратить травлю.
Темой диссертации стало творчество А.П. Смирнова. Как указывалось выше, Алексей Петрович касался именьковской проблематики, поэтому я решил воспользоваться случаем и более основательно разобраться в историографии
раннего средневековья. Учитывая, что аспирантура давала отсрочку от армии всего на 3 года, я старался не касаться славянской темы, однако именьковскую историографию включил и в диссертацию, и монографию.
В мае 2009 г. в казанской газете «Звезда Поволжья» появилась моя статья «Славянское присутствие». Эта газета пользуется популярностью у татарстанской интеллигенции. В статье я констатировал давление на археологов Казани, отстаивающих точку зрения о славянской принадлежности носителей именьковской культуры (Овчинников 2009а: 4). Я констатировал, что «славянство» «именьковцев» объективно наносит удар по главному постулату татарского этнонационализма, суть которого заключается в том, что славяне в данном регионе в массе своей появились лишь в середине XVI в., завоевав «татарское» Казанское ханство. Выяснялось, что (пра)славяне проживали на территории современного Татарстана ещё до прихода булгар, предков современных казанских татар.
Через некоторое время в той же газете с обширной статьёй «Политизация археологии» выступил специализировавшийся по вооружению Волжской Булгарии сотрудник Института истории им. Марджани АН РТ кандидат исторических наук И.Л. Измайлов. Он подверг критике мою позицию, указав на имеющиеся, по его мнению, методологические изъяны в обосновании славянского происхождения «именьковцев», фактологические ошибки и мою политическую ангажированность (Измайлов 2009а и т.д.). Для неподготовленного читателя доводы И.Л. Измайлова могли показаться убедительными, но я, неожиданно для всех (как мне потом многие признавались), выступил с ответной статьей. В ней я показал многочисленные ошибки И.Л. Измайлова, говорящие о его непрофессионализме в данном вопросе, а также откровенные подтасовки при цитировании научной литературы (Овчинников 2009б). Неожиданным для читателя прозвучало моё мнение об истинной подоплёке развернувшейся в Татарстане борьбы с т.н. «чёрными археологами», к числу которых может быть причислен любой ученый с «неправильной» точкой зрения (интересно заметить, что территория Рождественского II могильника в настоящее время застроена коттеджами высокопоставленных чиновников, что не вызывает у местных археологов никакой реакции).
Дискуссия вызвала читательский интерес. Однако, учредитель и главный редактор «Звезды Поволжья» Р.Р. Ахметов, почти «на половине» прервал печатание моей статьи (из-за большого объёма она выходила в нескольких номерах). Через некоторое время И.Л. Измайлов ответил статьей, значительная часть которой была посвящена личным оскорблениям в мой адрес (Измайлов 2009б). Редактор явно «подыгрывал» И.Л. Измайлову, что я и отметил в заметке «В завершение спора» (Овчинников 2009в). Однако Р.Р. Ахметов, видимо, желая запутать дискуссию, превратив её в непонятную для читателя «свалку», возобновил печатание моего первоначального ответа параллельно со статьей И.Л. Измайлова. В ноябре 2009 г. длившийся полгода спор закончился.
Другим интереснейшим историографическим сюжетом является дискуссия между самарским археологом Н.А. Лифановым и М.И. Жихом. Прежде чем перейти к её характеристике необходимо отметить, что открытый и до поры до времени не контролируемый спор между мной и И.Л. Измайловым негативно сказался на
репутации казанских историков и археологов, которые ранее публично отрицали раннесредневековое славянское присутствие в Волго-Камье. Публичный провал И.Л. Измайлова, видимо, породил неуверенность в собственных силах, и поэтому вполне логичным со стороны казанских археологов стало втягивание в орбиту спора «иногородних» коллег.
Судя по открытым материалам социальных сетей, Николай Лифанов имеет много друзей в научной среде Казани. Видимо, в какой -то мере это объясняет избирательность Николая Александровича, давшего отрицательную рецензию на изданную в 2011 г. под моей редакцией монографию М.И. Жиха «Ранние славяне в Среднем Поволжье» (Лифанов 2012). Многие положения этой работы базировались на обширной историографии. Однако ни Г.И. Матвееву, ни С.Г. Кляшторного, ни П.Н. Старостина самарский автор не критиковал, хотя по ходу рецензии упоминал их достаточно часто. Но если следовать логике, то почему так и не появилась рецензия Н.А. Лифанова, например, на совместную статью С.Г. Кляшторного и П.Н. Старостина «Праславянские племена в Поволжье» (Кляшторный 2002)?
М.И. Жих обстоятельно ответил оппоненту (кроме публикаций в сети Internet, см.: Жих 2015) и, анализируя общий ход дискуссии, следует признать, что, по моему мнению, в итоге прав оказался Максим Иванович. Со стороны же Н.А. Лифанова, судя по материалам соцсетей, были зафиксированы случаи психологического давления на М.И. Жиха (стиль, орфография и пунктуация сохранены): «на обвинения в «нечистоплотности» и вообще содержащуюся там характеристику своего морального облика мне вообще обращать внимания не хочется. Ну, не стал я писать дифирамбы автору, имея на то основания. Да, считая его книгу псевдонаучной, не хотел, чтобы она увидела свет. Обиделся на это Максим Жих - его воля. Честно говоря, его эмоциональные переживания меня не волнуют, как бы ни цинично это звучало» (Социальная... 2011а).1 Из этого высказывания Н.А. Лифанова следует, что перед ним изначально стояла задача помешать выходу монографии М.И. Жиха в свет. Кто ему за это был бы благодарен, догадаться несложно.
В одной из социальных сетей мною был зафиксирован случившийся 30-31 августа 2011 г. диалог между Н.А. Лифановым и Ф.А. Ахметгалиным - казанским археологом, руководителем Археологического музея КФУ, подчиненным А.Г. Ситдикова (стиль, орфография и пунктуация сохранены):
Фарид Ахметгалин: «Коля не обращай внимания на эти ъкзерсисы. Но я думаю, что это тебе самому нужно, разобраться надо сейчас бы ты сам историографию вопроса сделал бы. Тебе я думаю это важнее чем дисскусия с Жихом и Овчинниковым».
Николай Лифанов: «Фарид, если честно, мне важнее толковый отчет по раскопкам написать. Чтобы потом люди могли качественно материалы использовать. А это - так, отчасти хобби, отчасти - реминисценция педагогической деятельности».
Фарид Ахметгалин: «Если серьезно, написал бы статью хорошую по историографии вопроса, я думаю у нас бы с Удовольствием бы опубликовали. В свое Время Искандер Измайлов дискутировал с Овчинниковым на страницах газеты Звезда Поволжья
по этому вопросу, но так как ни тот ни другой глубоко суть вопроса не знают, все свелось к взаимным обвинениям и оскорблениям. Нужна конечно хорошая научная статья, я понимаю у меня тоже отчет по Свияжску висит, и один по казани остался тяжело. Если у нас будет подходящая конференция надо тебя вытащить».
Николай Лифанов: «Конфереция - дело хорошее. Поучаствую с удовольствием» (Социальная. 2011б).
Таким образом, со стороны казанских археологов Н.А. Лифанову напрямую было сделано предложение о написании «правильной» историографии изучения именьковской культуры. В будущем это дало бы им основание говорить о собственной неангажированности и ссылаться на «независимых исследователей», отрицающих добулгарское славянское население на территории Татарстана. Подобный ход был опробован при доказательстве тысячелетия Казани. Согласно журналу «Научный Татарстан» заслуга в определении тысячелетия принадлежит. С.Г. Кляшторному (Загидуллин 2015). Татарстанские же археологи (например, проводившие раскопки на территории Казанского Кремля, А.Г. Ситдиков и его учитель Ф.Ш. Хузин) оказываются «вне подозрений» и, получая максимальную выгоду, ответственности ни за что не несут. Складывается впечатление, что Н.А. Лифанова было решено использовать в этом же качестве.
Некоторое время на территории Татарстана в Болгаре работал сотрудник Института археологии РАН, специалист по средневековой русской керамике В.Ю. Коваль. Работы финансировались фондом Возрождение, который возглавляет бывший Президент Татарстана М.Ш. Шаймиев. Неудивительно, что В.Ю. Коваль заявил в интервью журналистам о том, что «дискуссия о присутствии славян на Средней Волге не имеет научного значения. Она базируется на действительно научной дискуссии о происхождении населения, занимавшего территорию Волжской Булгарии до прихода сюда булгар. В частности, одна из точек зрения связывала это население с предками славян, но никак не самими славянами. Эта точка зрения не имеет достаточных доказательств и в науке не обсуждается, но вызывает нездоровый интерес у дилетантов. Обращать внимание на дилетантские рассуждения считаю пустой тратой времени. Лучше уж об инопланетянах...» (Археолог. 2013). Участие или неучастие В.Ю. Коваля в работах в Болгаре полностью зависело от «главного» татарстанского археолога А.Г. Ситдикова. Поэтому «правильная», с точки зрения «казанских друзей», позиция В.Ю. Коваля вполне объяснима.
Следующий историографический сюжет связан с недавно появившимися на страницах научных журналов и сборников статьях украинского исследователя, кандидата исторических наук, сотрудника Института востоковедения им. А.Ю. Крымского Национальной Академии наук Украины Я.В. Пилипчука. В своих работах он касается и «именьковской темы». Одна из его статей носит громкое название «О славянах и буртасах на Средней Волге: реалии и заблуждения» и была опубликована в казанском журнале «Гасырлар авазы - Эхо веков» (Пилипчук 2016). Знакомство со статьей заставляет высказать ряд замечаний.
Взгляды Я.В. Пилипчука на проблемы историографии изучения именьковской культуры не лишены спорных моментов. «Под заблуждениями» он понимает славянскую атрибуцию «именьковцев», что позиционируется им как пересмотр
взглядов на этническую историю Среднего Поволжья. Данный вывод, представленный почему-то в начале статьи, не имеет никакого отношения к историографической ситуации, т.к. попытки отождествления «именьковцев» со славянами имели место быть еще в 1960-90-е гг. прошлого века. Кроме того, Я.В. Пилипчук приписывает исследователям точки зрения, которые не соответствуют высказанным ими взглядам на сложную именьковскую проблему. Он пишет о «абсолютно безапелляционных» выводах «современных русских ученых» М.И. Жиха и А.В. Овчинникова, которые, якобы, «категорично заявляли о славянском присутствии в Среднем Поволжье до волжских булгар» (Пилипчук 2016: 170). При этом он стремится «отделить» обоих от предшествующих исследователей, заявляя, что те «ориентировались на сведения археологических исследований и делали это очень осторожно». В этих положениях Я.В. Пилипчука много неверного. Рассмотрим, например, интерпретацию этим автором моих взглядов. Я никогда безапелляционно и категорично не заявлял о славянском характере всего (выделено мною. - А.О.) именьковского населения (так же как и М.И. Жих, в своей монографии писавший, что «письменные источники вполне способны помочь разрешить спор археологов об одном из языков (выделено мною. - А.О) её (именьковской культуры. -А.О.) носителей в пользу признания его славянства» (Жих 2011: 12)). Чтобы это понять, достаточно обратиться к работам, на которые Я. Пилипчук ссылается, но, видимо, не читал.
В статье «Славянское присутствие» я не доказывал славянство именьковского населения, а писал о вненаучных факторах, мешающих развитию точки зрения о славянах в Среднем Поволжье в ГУ-УГГ вв. В другой упоминаемой Я.В. Пилипчуком в ссылках моей работе я констатировал, что «в настоящее время в науке всё более утверждается мнение о том, что в середине I тыс. н.э. значительную территорию от р. Суры на западе до р. Белой на востоке и от Нижней Камы на севере до Самарской Луки на юге занимало в основном (выделено мною. - А.О.) славянское население. Этот историографический факт вызывает странную реакцию у основной массы татарстанских историков, которые сами не являются специалистами по раннему средневековью» (Овчинников 2010: 79). Свои слова я подтверждал обращением к историографическим обзорам и опубликованным работам коллег из Татарстана.
В работе 2014 г. (на которую Я.В. Пилипчук тоже ссылается) мною была предпринята попытка анализа погребальных памятников Нижнего Предкамья -одного из регионов распространения именьковской культуры. Было отмечено, что ближайшие аналогии материалам Рождественского ГГ и Богородицкого могильников обнаруживаются в (пра)славянских культурах «полей погребений». Делался вывод, о «(пра)славянском характере населения, оставившего Рождественский II и Богородицкий могильники» (Овчинников 2014б: 36). Причем речь шла лишь о двух погребальных памятниках, а не обо всей культуре в целом, что согласуется с получаемой ныне все большее признание исследователей точке зрения о гетерогенном характере населения именьковской культуры. Открытым остается вопрос о том, почему Я.В. Пилипчук не принял во внимание эту работу, когда фактически писал, что я не ориентируюсь на сведения археологических исследований (Пилипчук 2016: 170).
В предисловии к монографии М.И. Жиха «Ранние славяне в Среднем Поволжье (по материалам письменных источников)» мною был поднят ряд теоретических вопросов, которые, как мне казалось, не находили должного внимания у других исследователей. В частности, было отмечено, что дискуссия до сих ведется в рамках критикуемой этнологами теории примордиализма, когда «этнос» воспринимается неким объективно существующим явлением, которому обязательно должна соответствовать «своя» археологическая культура. Я указывал, что «родо-племенную группировку, сложившуюся в середине I тыс. н.э. в Среднем Поволжье нельзя именовать «этносом»», и предположил, что «на территории именьковской культуры проживали общины, говорящие на разных языках (выделено мною. - А.О.), в том числе [пра]славянском(их)» (Овчинников 2011: 6,7). Сегодня я бы уточнил, что для традиционной культуры, в отличие от эпохи модерна, говорить о языке как сложившейся системе со своими правилами, разделяемыми населением значительных территорий, вряд ли возможно. Формулировку «[пра]славянский(ие) язык», видимо, стоит заменить на «[пра]славянский(ое;ие) наречие(я), диалект(ы), говор(ы)».
Похоже, что одна из целей статьи Я. Пилипчука заключалась в том, чтобы опровергнуть отождествление встречающегося в источниках слова «сакалиба» со славянами. Только этим можно объяснить его странное нежелание рассматривать труды А.Я. Гаркави и Д.Е. Мишина, которые, как известно, видели в сакалиба Ахмеда ибн Фадлана именно славян. Д.Е. Мишин проблеме сакалиба посвятил диссертацию (Мишин 1999) и монографию. В последней, опираясь на собственный перевод «Записок», Д.Е. Мишин констатирует, что Ахмед ибн Фадлан под «сакалиба» понимал славян, но по ошибке распространил это название на всех подданных Алмуша, и далее: «практически во всех разобранных случаях - за исключением разве что разобранной ошибки Ибн Фадлана - название сакалиба применяется к славянам» (Мишин 2002: 42). От дискуссии с авторитетным исследователем Я.В. Пилипчук уклоняется, собственные же его построения основаны на вольной интерпретации источников и литературы.
Неясно, почему в своих построениях Я.В. Пилипчук не упоминает работы московского исследователя Е.С. Галкиной, в частности, не анализирует (что напрямую относится к теме его статьи) опубликованную в коллективной монографии 2014 г. (а на саму монографию он ссылается) статью «Сакалиба ибн Фадлана: фантом, этноним, демоним?». Главный вывод Галкиной заключается в том, что во времена Ахмеда ибн Фадлана термин «сакалиба» существовал как демоним, и в Волжской Булгарии X в. не было этнической группы, называвшей себя славянами. Однако в именьковскую эпоху, считает Е.С. Галкина, «сакалиба» обозначал этноним (пра)славян Среднего Поволжья (Галкина 2014: 79, 80).
Не знает Я.В. Пилипчук и о гипотезе Е.П. Казакова, связывающей именьковские и турбаслинские памятники с буртасами. Казанский исследователь строит свою аргументацию на сопоставлении археологических материалов (могильники с трупосожжением и трупоположением) и данных восточных авторов, которые также отмечали биритуальный погребальный обряд буртас (Казаков 1996: 49). Между тем, одна из задач статьи Я.В. Пилипчука, как он сам декларирует, проанализировать «историографию вопроса этнической принадлежности буртасов, а также показать сильные и слабые места гипотез» (Пилипчук 2016: 169). Однако киевскому исследователю это сложно сделать - ему даже не знакомы историографические обзоры, посвященные заявленной проблеме (см. например: Ставицкий 2014), в результате чего многие авторы остаются без внимания.
Об уровне компетентности Я.В. Пилипчука в именьковской проблеме и средневековой археологии и истории Среднего Поволжья в целом говорят его ошибки в написании фамилий исследователей и названий археологических культур. «В. Овчинников» (С. 170) - правильно «А. Овчинников»; «О. Расторопов» (С. 170) -правильно «А. Расторопов»; «араякуповскими» (С. 170) - правильно «караякуповскими»; «ньяноборским» (170) - правильно «пьяноборским». Не существует совместной двухтомной работы М.И. Жиха и А.В. Овчинникова «Поликультурный мир Среднего Поволжья: социально-антропологические и исторические аспекты», а имеет место быть одноименная коллективная монография, в которой М.И. Жих соавтор, а А.В. Овчинников ответственный редактор, составитель и соавтор (Поликультурный... 2014).
Членом редколлегии журнала «Гасырлар авазы - Эхо веков», который в силу своих обязанностей должен был редактировать статью Я.В. Пилипчука, является археолог, булгаровед Ф.Ш. Хузин, ученик А.Х. Халикова и, одновременно, учитель А.Г. Ситдикова (см. материал статьи выше). Фаяз Шарипович, как и его учитель, сторонник добулгарской тюркизации Среднего Поволжья. Наличие славянского компонента в составе раннесредневекового населения региона он отрицает: «невозможно представить, чтобы маломощные в то время славяне смогли колонизировать такие огромные пространства» (Хузин 2009: 209). Взгляды Ф.Ш. Хузина на проблемы именьковской культуры были мною детально проанализированы и подвергнуты критике в одной из статей (Овчинников 2014а: 210-214). Таким образом, появление публикации Я.В. Пилипчука в казанском журнале «Гасырлар авазы - Эхо веков» находит логичное объяснение и повторяет приведенные выше случаи Н.А. Лифанова и В.Ю. Коваля.
Знакомство со статьей украинского историка даёт основания говорить о том, что она не соответствуют предъявляемым научным исследованиям требованиям. Прежде чем начинать излагать свои мысли перед научным сообществом, нужно крайне внимательно проштудировать вс
