Слово об ушедшем учителе: Рафаил Шоломович Ганелин

УДК 930+94(47)

Т. В. Андреева

Слово об ушедшем учителе: Рафаил Шоломович Ганелин

Рафаил Шоломович принадлежал к блестящему поколению сотрудников ^ Санкт-Петербургского института истории РАН (до 1992 г. — Ленинградского 2

отделения Института истории СССР АН СССР), всем историкам известного 3

ЛОИИ. Прошли годы с тех пор, как ушли из жизни Н. Е. Носов, О. Н. Знамен- д

ский, В. И. Старцев, В. С. Дякин, Ю. Б. Соловьев, А. А. Фурсенко, В. Г. Чернуха 13

и др., но память о них теплым светом озаряет дела и мысли всех, кого судьба о

одарила встречей с «легендами ЛОИИ». ^

Р. Ш. Ганелин родился 16 октября 1926 г. в интеллигентной ленинградской ^

семье. Его отец — Шолом Израилевич Ганелин — был профессором (с 1944 г.)

Ленинградского государственного педагогического института им. А. И. Гер- £

цена (ныне — Российский государственный педагогический университет), ^

я &Й со

членом-корреспондентом Академии педагогических наук РСФСР (с 1947 г.), мать — Евгения Рафаиловна Соркина-Ганелина — была учительницей русского языка и литературы.

В 1934 г. Р.Ш. поступил в 1-ю образцовую среднюю школу Петроградского района г. Ленинграда (ныне 67-ю), семь классов которой окончил накануне Великой Отечественной войны. Процесс складывания его мировоззренческих позиций имел социокультурный контекст и включал влияние как отца по формуле «внутреннего диссидентства»1, так и политических событий 1934, 1937, 1939, 1941 гг.2 «Скептическое отношение к официальному слову и мнению развивалось со значительной постепенностью» — вспоминал Р.Ш.3 Осенью-зимой 1941 г. он был эвакуирован сначала в Ярославскую область, затем — в г. Бийск Алтайского края. Причем длительный переезд на восток по военной России дал Р.Ш. множество социальных впечатлений и стал своеобразной школой жизни. В Бийске он окончил 10 классов, а осенью 1943 г. приехал в Москву с мечтой поступить на открытый незадолго до этого факультет международных отношений Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова. Однако Р. Ш. опоздал, вступительные экзамены уже закончились4; и потому в 1944 г. он поступил в эвакуированный в столицу Ленинградский институт инженеров железнодорожного транспорта. В сентябре 1945 г., после 1-го курса, Р.Ш. вернулся в Ленинград и перевелся на 2-й курс исторического факультета Ленинградского государственного университета, сдав экстерном экзамены за 1-й курс5. Имея природную склонность к гуманитарным наукам и наблюдая исследовательскую работу своего отца, в 1943 г. защитившего в Москве докторскую диссертацию по истории педагогики в России6, Р.Ш., вероятно, осознал, что с наибольшей отдачей сможет приложить свои таланты, любознательность и труд к изучению истории.

Исторический факультет ЛГУ, который в эти годы блистал составом своих ^ профессоров — С. Н. Валк, Б. Д. Греков, С. И. Ковалев, С. Я. Лурье, В. В. Мавро-дин, А. И. Молок, С. Б. Окунь, Б. А. Романов, Н. П. Полетика, А. В. Предтечен-^ ский, И. И. Смирнов, В. В. Струве, Е. В. Тарле, и преподавателей — О. А. Вага-« нов, Н. А. Казакова, В. А. Овсянкин, оказал огромное влияние на формирование

^ 1 Ганелин Р.Ш. Воспоминания о моем отце — Ш. И. Ганелине // Деятели русской нау* ки Х1Х-ХХ веков: Сборник статей. Вып. 2. СПб., 2000. С. 247-261.

§ 2 Сам Р. Ш. Ганелин назвал раздел своих мемуаров, посвященный становлению его миро<и воззренческих позиций: «Как я созревал...» (см.: Ганелин Р. Ш. Советские историки: о чем

а они говорили между собой. Страницы воспоминаний о 1940-х — 1970-х годах. СПб., 2004.

о С. 34-45; 2-е изд. испр. и доп. СПб., 2006). н

а 3 Там же. С. 34. а

ИИ РАН.

^ -1 Автобиография Ганелина Р. Ш. от 26 июня 1955 г. Л. 1. // Производственный Архив СПб

личности и выбор жизненного пути Р. Ш. Служение науке стало главным содержанием и смыслом его жизни. При этом идеалом представлялось «обязательное соединение науки и просветительства»7. Также в университете оформились определяющее методическое стремление Р.Ш. всякий раз к новым научным приобретениям и его исследовательские приоритеты. Не вызывает сомнений, что доминирующий интерес к истории международных отношений, революции 1905-1907 гг., Февралю и Октябрю 1917 г., Первой мировой войне, а также личности и государственной деятельности С. Ю. Витте определили Н. П. Полетика и Б. А. Романов.

Заведующий кафедрой истории международных отношений и внешней политики СССР Николай Павлович Полетика являлся научным руководителем Р. Ш. Он славился на факультете как прекрасный лектор и глубокий аналитик, автор двух резонансных монографий, посвященных происхождению и характеру Первой мировой войны, виновниками которой в большей степени считал Россию и страны Антанты, чем Германию8. Создание кафедры, хотя и немногочисленной, как считал Р.Ш., стало возможно благодаря недолгому сохранению на факультете в послевоенные годы сформированного еще до войны баланса между формационным и либеральным подходом к изучению всемирного исторического процесса9. Р.Ш. на факультете занимался историей внешней политики США и специализировался по кафедре Новой истории10, руководимой крупнейшим специалистом по истории Франции, профессором А. И. Молоком.

Однако уже на 2-м курсе университета в 1947 г.11 Р.Ш. сблизился с ярким представителем петербургской исторической школы Борисом Александровичем Романовым, посещая его спецкурс «Из истории русской империалистической политики на Дальнем Востоке в конце XIX — начале XX в.». Сам Б. А. Романов об этом эпизоде жизни Р.Ш. рассказал в письме Е. Н. Кушевой от 6 июля 1953 г.: «Ко мне Раню прибило еще на втором его курсе, когда я спросил, что его ко мне тянет, то он объяснил, м[ежду] проч[им], что учился он конкретному распознанию империализма на моей "России и Маньчжурии" (!). И у нас установились не "ученические", а просто дружеские отношения (и я думаю, что он только тут познакомился с тем, что такое внимательное отношение к чужой работе и интересам)»12

шений и балканской политики России в период 1903-1904

гг. Л., 1930; 2) Возникновение ^ мировой войны. М.; Л., 1935. -д

воспоми-

наний о 1940-х — 1970-х годах. С. 48-50. £

Б. А. Романову и его замечательной книге «Россия в Маньчжурии»13 Р.Ш. посвятил немало страниц своих воспоминаний и специальную статью. В мемуарах он продемонстрировал истоки интереса автора к данной теме, подчеркивая, что еще в 1918 г., придя в Главархив (позже — Центрархив, ЦГИАЛ, ныне — РГИА), Б. А. Романов стал заниматься изучением «корней внешней и имперской политики» самодержавия в последние десятилетия его существования, «природы его дальневосточной экспансии». Это было обусловлено тем, подчеркивал Р.Ш., что связанные с дальневосточной имперской политикой обстоятельства «носили особенный характер: проникновение в районы Дальнего Востока производилось на казенные деньги в форме капитала якобы частнокапиталистических предприятий, коммерческий характер которых был на самом деле фиктивным». При этом именно «высочайший профессионализм» Б. А. Романова дал ему возможность не только реконструировать «картину русской экспансии на Дальнем Востоке и исследовать ее природу», но и противопоставить свою концепцию теории М. Н. Покровского14.

В статье «"Россия в Маньчжурии" Б. А. Романова» Р.Ш. показал в чем заключалось новаторское значение книги. По мнению Р.Ш., оно состояло прежде всего в новых источниках «недавнего времени», которые открыла революция 1917 г. и которые использовал Б. А. Романов. Это были материалы фондов государственных учреждений высшего, центрального и местного уровня, финансовых и торгово-промышленных предприятий, к которым Б. А. Романов подошел с приемами «беспощадного анатомирования». Анализ официальных архивных материалов и периодической печати, относящейся к издательской деятельности «безобразовского кружка», привел Бориса Александровича к важному выводу: «Геополитическая природа. экспансионистской политики», проводившейся при высочайшем покровительстве «безобразовцами» и Министерством финансов, возглавляемом С. Ю. Витте15, «была одной и той же» и проводилась ^ на одни и те же казенные деньги. В целом Б. А. Романов, как подчеркивал Р.Ш., рассмотрел последовательные этапы принятия решений в среде высшей бюро-^ кратии и проследил «завершенную хронику» тех шагов, которыми имперская « власть вошла в Маньчжурию и Корею с роковыми для России последствиями. И хотя книга в определенной мере несла на себе печать «манеры сводить ^ российскую внешнюю политику к ответу на действия других держав», по мнеа нию Р.Ш., она представляет собой «серьезное исследование, имеющее энци-«

^ 15 Сам Р. Ш. посвятил этому сюжету специальную статью: Ганелин Р. Ш. С. Ю. Витте и из-^ дательская деятельность «безобразовского кружка» // Книжное дело в России во второй ^ половине XIX — начале XX в.: Сборник научных трудов. Л., 1989. Вып. 4. С. 59-78 (в соЙ авторстве с Б. В. Ананьичем).

клопедический характер с использованием многочисленных и разнородных источников и широкого круга литературы»16.

А в студенческие и аспирантские годы положение между Н. П. Полетикой и Б. А. Романовым, как вспоминал Р.Ш., не вызывало у него никаких затруднений, поскольку оба его учителя «относились друг к другу уважительно»17. В 1948 — начале 1950-х гг. вокруг Б. А. Романова сплотился тесный круг его ближайших «старших» (Н. Е. Носов, Р. Ш. Ганелин, А. А. Фурсенко) и «младших» (Б. В. Ананьич, В. М. Панеях) учеников, ставших впоследствии крупными учеными18. В воспоминаниях и статьях, посвященных своим друзьям-романов-цам, Р.Ш. всегда подчеркивал, что их близкие дружеские отношения, начавшиеся в университете, продолжались всю жизнь. (Н. Е. Носов скончался в 1985 г.19, А. А. Фурсенко — в 2008 г.)20. Надо думать, эта глубокая внутренняя связь, объединявшая Р.Ш. с Б. В. Ананьичем21, который к тому же был его многолетним соавтором, А. А. Фурсенко, В. М. Панеяхом, Н. Е. Носовым, была основана не только на единстве их научных взглядов и стремлении продолжать традиции петербургской исторической школы, но и на взаимовлиянии друг на друга. А. А. Фурсенко подчеркивал, что «став преданными последователями всеми нами горячо любимого учителя, мы <...> многое постигли благодаря общению и между собой, как это было задумано Б. А. Романовым. Можно без преувеличения сказать, что каждый из нас испытал на себе очень сильное влияние Р. Ш. Ганелина...»22

в России XV — начала XX века: Сборник статей памяти Николая Евгеньевича Носова. ^ С. 7-9; Ганелин Р. Ш. Из воспоминаний о Н. Е. Носове // Там же. С. 10-12. Й

мы всемирной истории: Сборник статей в честь Александра Александровича Фурсенко. з

СПб., 2000. С. 3-13; Ананьич Б. В., Ганелин Р. Ш., Панеях В. М. А. А. Фурсенко — историк ^

России (1927-2008) // Исторические записки. 2009. № 12 (130): Памяти академика Алек- 3

сандра Александровича Фурсенко. С. 5-24; Ганелин Р. Ш, Носков В. В., Плешков В. Н. Ака- о

демик Александр Александрович Фурсенко (1927-2008) // Россика и русистика: Труды .й

международной конференции памяти А. А. Фурсенко (1927-2008). СПб., 2010. С. 8-25. ^

сийской истории. Проблемы, события, люди: Сборник статей в честь Бориса Васильеви- £ ча Ананьича. СПб., 2003. С. 3-9.

Последние университетские годы Р.Ш. (1948-1949) были омрачены двумя сфабрикованными расстрельными делами — Еврейского антифашистского комитета и так называемым Ленинградским23, а также официальной кампанией по борьбе с «буржуазным объективизмом» и «космополитизмом» («антипатриотизмом», «низкопоклонством перед Западом»)24. Причем последняя оказала весьма негативное влияние на жизнь Ленинградского университета, прежде всего исторического факультета. В. В. Мавродин был заменен в должности декана Н. А. Корнатовским, который 4-5 апреля 1949 г. провел «незабываемую» для всех, кто на ней присутствовал, общефакультетскую конференцию «Против космополитизма в исторической науке»25. Идеологической проработке были подвергнуты видные отечественные ученые, профессора университета — О. Л. Вайнштейн, С. Н. Валк, М. А. Гуковский, С. Б. Окунь, С. Я. Лурье, А. В. Предтеченский и др.26 Как вспоминал Р.Ш., «почти каждый из наших учителей должен был выступить с признанием собственных антипатриотических или иных методологических ошибок или с обличением в таковых коллег. Вспоминать об этом до сих пор неловко»27.

Тем не менее после успешной защиты диплома и сдачи государственных экзаменов, в октябре 1949 г. Р.Ш. был зачислен в аспирантуру университета28. В своих воспоминаниях Р.Ш. предположил, что был взят только потому, что летом 1949 г. Н. А. Корнатовский уже «зашатался», а осенью был арестован29. И хотя исторический факультет переживал сложный период своей истории — в конце 1949 — начале 1950 г. были арестованы доцент кафедры Новой истории

° С. 334-337.

^ 27 Ганелин Р. Ш. Советские историки: о чем они говорили между собой. Страницы воспоминаний о 1940-х — 1970-х годах. С. 67.

М. Б. Рабинович, профессор-медиевист М. А. Гуковский, профессор искусствоведения Н. Н. Пунин, студенты Ю. Баранов и В. Л. Глебов30 — идеологическая истерия вокруг исторической науки не помешала Р.Ш. заняться научными изысканиями. Их предметом стало изучение предпосылок и последствий дальневосточной экспансии США во второй половине XIX в. Формально научным руководителем Р.Ш. продолжал оставаться Н. П. Полетика, но в 1951 г. он был вынужден уехать в Ташкент, где работал в Институте востоковедения АН Узбекской ССР, затем преподавал в Ташкентском университете, позже переехал в Минск. Дело в том, что еще в 1930-е гг. противником концепции Первой мировой войны Н. П. Полетики выступал академик Е. В. Тарле, в предвоенные годы мнение Николая Павловича о невиновности Германии входило в противоречие с пропагандистской подготовкой к предстоящей войне, а во время борьбы с «космополитизмом» и «объективизмом» он был на подозрении. Во всяком случае, после возвращения из лагерей В. Л. Глебов и М. А. Гуковский сообщили Р.Ш., что о нем и его учителе спрашивали во время следствия31.

В силу этих обстоятельств после отъезда Н. П. Полетики руководителем Р.Ш. стал вначале заведующий кафедрой Новой истории профессор А. И. Молок, а после его переезда в Москву — доцент П. Ф. Кухарский32. Однако реальным руководителем диссертационного исследования Р. Ш. Ганелина был Б. А. Романов. В письме Е. Н. Кушевой от 25 апреля 1953 г. Б. А. Романов писал: «Сейчас вокруг меня растут (и радуют) молодые работы: две дипломные и две диссертации: Дипломы [В.М.] Панеяха "Некоторые вопросы истории кабального холопства" и [Б.В.] Ананьича "Роль английского империализма в дипломатической подготовке раздела Персии в 1898-1907 гг.". Диссертация [Р.Ш.] Ганелина "Американская агрессия на Тихом океане в 60-70-х годах XIX сто[летия]". [Н.Е.] Носов пишет и читает мне диссертацию о губных старостах XVI в. В Москве сидит сейчас [А.А.] Фурсенко, который начал писать у меня диссертацию по Америке 90-х гг., но сейчас он, вероятно, отойдет от меня в американский сектор к другому руководителю. Первых двух я прочил к нам в ЛОИИ»33.

Сам Р. Ш. своим учителем и главным наставником в жизни и науке всегда !£

считал Бориса Александровича34, от которого воспринял не только основопола- С! гающий принцип петербургской исторической школы — принцип приоритета ^

С. 336. ^

наний о 1940-х — 1970-х годах. С. 85, 118, 210; Панеях В. М. Творчество и судьба истори- ^ ка: Борис Александрович Романов. С. 342. -3

источника и факта при создании концептуальных построений, но и проблематику исследований. Положение, что петербургская историческая школа — явление не географическое и хронологическое, а научно-содержательное и традиционалистское — уже давно стало априорным35. Понимаемая как научное сообщество, объединенное единым источниковедческим методом научного познания и общими принципами построения исследовательского процесса, школа всегда являлась частью более широкого либерального направления университетской и академической исторической науки, привнеся в него свои лучшие черты — научный реализм, объективность и стремление изучать историю как сложный, многоуровневый, не однолинейный процесс. Важным представляются и научно-личные связи учитель-ученики, базирующиеся как на единстве проблематики, так и на методологическом наследстве. Реальным обоснованием подобной интерпретации стало творчество учеников Б. А. Романова, продолживших традиции петербургской школы применительно к различным эпохам и областям исторического знания — русской и всеобщей истории, источниковедению, историографии, дипломатике. При этом сфера научных интересов учителя, простиравшаяся от русского Средневековья до дипломатической истории русско-японской войны, дальневосточной политики США накануне Первой мировой войны, экономических и политических предпосылок российских революций, государственной деятельности и мемуарного творчества С. Ю. Вит-те36, затронула всех его учеников, в том числе Р. Ш. Как уже отмечалось, его фундаментальные труды по русско-американским отношениям 1914-1917 гг., истории российского революционного процесса, а также публикации мемуаров С. Ю. Витте и монографии о нем вышли из романовского «гнезда»37.

Работам Б. А. Романова, в которых рассмотрены различные вопросы истории революционного движения в России, Р.Ш. посвятил несколько статей, в которых продемонстрировал вклад учителя в изучение Российской револю-^ ции. Он состоял, во-первых, в применении историко-психологического метода А. С. Лаппо-Данилевского при анализе «логики развития рабочего движения, ^ закономерностей его политической организации» в связи с январской заба-« стовкой 1905 г., а также в постановке важнейшего «для судеб Русской революЛ

ции» вопроса о природе либеральной оппозиционности38. И во-вторых, в фору

* =8 35 О петербургской исторической школе см.: Цамутали А.Н. Петербургская историче« ская школа // Интеллектуальная элита Санкт-Петербурга. СПб., 1993. Ч.1. С. 138-142;

££ Ананьич Б. В., Панеях В. М. О петербургской исторической школе и ее судьбе // Отече-

^ ственная история. 2000. № 5. С. 105-113; Ростовцев Е. А. А. С. Лаппо-Данилевский и пе§ тербургская историческая школа. Рязань, 2004; Андреева Т.В., Соломонов В. А. Историк

^ и власть: Сергей Николаевич Чернов. 1887-1941. Саратов, 2006. С. 13-17, 38-84.

Й указатель / Отв. ред. В. М. Панеях. СПб., 2011. С. 22-25, 45, 59, 60, 61, 68. ^

^ 37 На это указывает и В. М. Панеях: Панеях В. М. Творчество и судьба историка: Борис Алек^ сандрович Романов. С. 431.

Й 38 Ганелин Р. Ш. Б. А. Романов — историк революционного движения в России // Проблемы

мировании тех оценок характера революционного переворота 1917 г., которые начиная с 1970-х гг. стали «вспомогательной частью советской идеологической доктрины», а с началом перестройки получили широкие возможности для своего развития. Подчеркивая связь советской историографии Российской революции «с классическими традициями и профессиональным мастерством дореволюционной русской исторической науки», Р.Ш. указывал на то, что почти все работы Б. А. Романова (впрочем, как С. Н. Валка и отчасти С. Н. Чернова. — Т.А.), посвященные данной теме носили источниковедческий и историографический характер. В силу чего вся выходившая в 1920-е гг. историко-партий-ная литература, посвященная революции 1905-1907 гг., а также Февральской и Октябрьской, получала в печати «взыскательную и строго профессиональную оценку»39. Однако в конце 1930-х — 1950-х гг. произошло изменение характера и направления историко-революционных исследований, что сделало невозможным «участие в них ученого типа» Б. А. Романова40.

Возвращаясь к Р.Ш., следует подчеркнуть, что уже со 2-го курса аспирантуры в 1951-1953 гг. Р.Ш. преподавал на истфаке ЛГУ; с сентября 1952 по июнь 1953 г. был внештатным преподавателем Ленинградского государственного педагогического института. Он вел лекционный курс, спецкурс и семинары по истории США, участвовал в чтении коллективного курса по историографии Нового времени, одновременно читая спецкурс по истории внешней политики России41.

В аспирантские годы вышли первые печатные труды Р.Ш. — статьи и рецензии — опубликованные в 1951-1953 гг. в научных и общественно-политических журналах42. Дело в том, что начавшаяся в 1949 г. антиамериканская кампания

социально-экономической истории России: К 100-летию со дня рождения Бориса Александровича Романова. Сборник статей. С. 41-53.

Ганелина Рафаила Шоломовича. Л. 2. // Производственный Архив СПб ИИ РАН; С-Справка к. и.н., младшего научного сотрудника ЛОИИ Группы истории СССР периода ^ капитализма Ганелина Рафаила Шоломовича // Там же.

Вопросы истории. 1951. № 7. С. 92-108; 2) Из истории агрессии США против Кореи Д

и Китая (1866-1871) // Вестник Ленинградского университета. 1951. № 8. С. 81-103; 13

риканского империализма в Корее (1945-1951). М.: Госполитиздат, 1951. — 439 с; Пе- -2

ров Л. Американская агрессия в Корее. М.: Госполитиздат, 1951. 116 с. // Там же. № 12. щ С. 136-140; 4) Давний враг корейского народа // Дальний Восток. 1952. № 2. С. 134-144;

ских средств ведения войны // Советское государство и право. 1953. № 1. С. 74-75; 7) ^и

Из истории американской агрессии на Тайване // Международная жизнь. 1955. № 3. ^

С. 91-102 (в соавторстве с А. А. Фурсенко). -5

в советской историографии способствовала появлению ряда работ по истории внешней политики США, не основанных на документальном материале. Тогда как Р.Ш., имея «некоторый опыт работы с официальными американскими публикациями дипломатических документов»43 и занимаясь американским экспансионизмом в тихоокеанском бассейне в XIX в., в своих статьях и рецензиях стремился к научному реализму и объективности. Позже С. Н. Валк так характеризовал «первую группу работ Р. Ш. Ганелина»: «Основанные на критическом анализе широкого круга официальных и неофициальных документальных публикаций, американских и иных. они посвящены дальневосточной экспансии США во второй половине XIX в., в частности в Корее и на Тайване, а также латиноамериканской политике США и ее фальсификации в современной зарубежной историографии. Последнему вопросу посвящена статья "Доктрина Олни и ее фальсификация в современной историографии", вскрывающая один из важных, но до того мало у нас известных этапов в развитии доктрины Монро как идеологического орудия латиноамериканской экспансии США»44.

Успешно закончив аспирантуру в октябре 1952 г., 5 июня 1953 г. Р.Ш. блестяще защитил на Ученом совете исторического факультета ЛГУ кандидатскую диссертацию на тему «Американская экспансия в бассейне Тихого океана в середине XIX в.»45. Вопрос об официальных оппонентах на защите встал еще весной 1953 г. и, как писал Б. А. Романов Е. Н. Кушевой, «до самого дня диспута дело висело на ниточке»46. Р.Ш. просил учителя быть его оппонентом, но Борис Александрович, указывая на «всю непрактичность. ставить ставку на такую лошадь»47, рекомендовал академика Е. В. Тарле. Дело в том, что Б. А. Романов был арестован по так называемому Академическому делу 1929-1931 гг.48, отсидел в концентрационном лагере и не был еще реабилитирован. В октябре 1950 г. его уволили из штата университета по подозрению в «космополитизме», и он

ич 43 Ганелин Р. Ш. Советские историки: о чем они говорили между собой. Страницы воспоми-

о наний о 1940-х — 1970-х годах. С. 85.

^ работ младшего научного сотрудника ЛОИИ Р. Ш. Ганелина. Л. 1 // Производственный

« Архив СПб ИИ РАН.

с! 45 Ганелин Р. Ш. Американская экспансия в бассейне Тихого океана в середине XIX в.: Ав^ тореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Л,

« 1953. —17 с. я

^ 47 Там же.

^ 48 Об «Академическом деле» в судьбе Б. А. Романова см.: Перченок Ф. Ф. Академия наук на «великом переломе» // Звенья: исторический альманах. М., 1991. Вып. 1. С. 203-208;

§ Академическое дело 1929-1931 гг. Документы и материалы следственного дела, сфабрикованного ОГПУ. Вып. 1: Дело по обвинению академика С. Ф. Платонова. СПб., 1993.

^ Предисловие. С. XXV-XXX, 31; Брачев В. С. «Дело историков» 1929-1931 гг. СПб., 1997.

^ С. 8-45; Панеях В.М. Творчество и судьба историка: Борис Александрович Романов.

Й С. 123-143. С

работал на историческом факультете лишь совместителем49. Однако Р. Ш., прекрасно осознавая рискованность фигуры учителя как официального оппонента, настоял на своем. Как вспоминает А. Н. Цамутали, защита Р.Ш. прошла весьма успешно, оба оппонента — Б. А. Романов и китаевед, профессор Г. В. Ефимов — дали первый — «блестящий отзыв и по содержанию, и по форме», второй — «содержательный и серьезный»50.

Окончание аспирантуры и подготовка к защите Р.Ш. пришлись на тяжелое время как для самого Б. А. Романова, так и Ленинградского отделения Института истории (ЛОИИ) АН СССР, где он работал. В 1946-1947 гг. произошли важные изменения в государственной научной политике, связанные с утверждением концепции «двух наук, противостоящих друг другу — советской и западной»51 и нашедшие отражение в ряде постановлений ЦК ВКП(б), прежде всего в отношении журналов «Звезда» и «Ленинград». Активизация официальной борьбы с космополитизмом в науке пришлась на 1947 г.52 Поэтому неудивительно, что в 1948 г. издания Института истории АН СССР и ЛОИИ сделались предметом разгромной критики в печати. Позже, в 1949-1952 гг., идеологическое наступление на историков усилилось: дискриминации были подвергнуты ученые, прежде всего старшего поколения ЛОИИ за «буржуазные взгляды» и «пережитки буржуазной идеологии», проведена чистка отделения по политическим соображениям, уволено около половины его научных сотрудников. 20 апреля 1953 г. ЛОИИ было закрыто. Часть сотрудников (13 человек) переведена в Москву, остальные отчислены. Осталась лишь небольшая группа ученых (в том числе Б. А. Романов и Н. Е. Носов) в Отделе древних рукописей и актов Института истории АН СССР, созданном на базе архива ЛОИИ. Упразднение ЛОИИ, будучи, с одной стороны, отголоском «Ленинградского дела», с другой — результатом многолетней борьбы партийно-бюрократической машины против петербургской школы историков и академических учреждений, ее олицетворявших, в целом стало отражением стремления власти к централизации исторической науки в Москве53. Б. А. Романов, анализируя разгром единственного

позднего сталинизма // Человек и личность в истории России. Конец XIX — XX век. Ма- ° териалы международного коллоквиума. Санкт-Петербург, 7-10 июня 2010 года. СПб., 2013. С. 456. ^

в своем роде академического учреждения в Ленинграде, в письме Е. Н. Кушевой от 25 апреля 1953 г. с горечью писал: «В Ленинграде с научным производством в области истории дело прикончено. Оно централизовано в Москве. Это вопрос общегосударственный, в частности бюджетный, не нашему брату судить о целесообразности "упразднения". Дело тут, однако, не просто в историческом фронте. Под вопросом, возможно, вообще организация науки в Союзе.»54

После идеологического разгрома академической и университетской исторической науки в 1949-1953 гг. найти постоянную работу оказалось трудно. Только с октября 1953 г. Р.Ш. стал работать преподавателем на половине ассистентской ставки на кафедре истории Ленинградского государственного библиотечного института им. Н. К. Крупской (ныне — Санкт-Петербургский государственный университет культуры и искусства), ведя лекционные курсы по Новой и Новейшей истории55. Как вспоминал Р.Ш., в профессиональном смысле в институте «задавали тон» крупные специалисты по русской литературе, палеографии и текстологии С. А. Рейсер, Б. Я. Бухштаб, В. А. Мануйлов, у которых он прошел школу «из области литературной жизни». Ярким впечатлением для него стало появление в институте в качестве заведующего заочным отделением бывшего секретаря Ленинградского обкома партии по идеологии

Н.Д. Синцова, освобожденного из заключения, — по мнению Р.Ш., прототипа героя романа К. Симонова «Живые и мертвые»56.

Но вскоре в жизни Р.Ш. произошли большие перемены, определившие всю его дальнейшую творческую и человеческую судьбу. После восстановления ЛОИИ в ноябре 1955 г., Б. А. Романов возобновил свои попытки привлечь в отделение помимо Н. Е. Носова и А. А. Фурсенко остальных своих учеников, которых называл «сынами»57. Прежде всего это касалось Р.Ш., которого, по словам А. А. Фур-сенко, «Б.А. Романов высоко ценил как оригинального мыслителя и тонкого аналитика, наделенного талантом неординарной наблюдательности»58.

§ 54 Цит. по: Панеях В. М. Творчество и судьба историка: Борис Александрович Романов.

и С. 323.

Ер 55 Автобиография Ганелина Р. Ш. от 26 июня 1955 г.

н 56 Ганелин Р. Ш. 1) Советские историки: о чем они говорили между собой. Страницы вос^ поминаний о 1940-х — 1970-х годах. С. 99-108; 2) В библиотечном институте: некоторые

^ 57 Панеях В. М. Творчество и судьба историка: Борис Александрович Романов. С. 341-349.

^ 58 Фурсенко А. А. Предисловие // Россия в Х1Х-ХХ вв: Сборник статей к 70-летию со дня

Й рождения Рафаила Шоломовича Ганелина. С. 3.

Еще во время работы в Библиотечном институте по рекомендации Бориса Александровича Р. Ш. выполнял в ЦГИАЛ СССР (ныне — РГИА) поручения директора Института истории АН СССР А. Л. Сидорова, готовящего к изданию свою монографию о финансовом положении России во время Первой мировой войны. С точки зрения учителя, это был верный путь к внедрению его ученика в ЛОИИ59. Действительно, Р.Ш. был зачислен в штат ЛОИИ с 20 июля 1955 г. на должность младшего научного сотрудника60, на условиях его участия в подготовке сборника документов, посвященного экономической истории России периода империализма. А уже 24 июля того же года Б. А. Романов спешил поделиться своей радостью с Е. Н. Кушевой: «У меня радость: пришло назначение Рани Гане-лина в ЛОИИ. Это хорошее пополнение нашей империалистической группы»61.

Так сразу по приходу в ЛОИИ Р.Ш. влился в авторский коллектив, образованный из ленинградских и московских историков и архивистов (А. Я. Аврех, А. М. Анфимов, П. В. Волобуев, М. Я. Гефтер, В. А. Емец, Э. Э. Крузе, К. Н. Тар-новский, А. А. Фурсенко, Л. Е. Шепелев и др.), которым было поручено выявление архивных материалов и археографическая подготовка указанного выше сборника. Р.Ш. работал по сбору документов и комментированию обширных разделов, посвящен