СОБЫТИЯ И СУДЬБЫ Landmarks in Human History
Д.Е. Мартынов, Ю.А. Мартынова, Э.К. Хабибуллина
НАУЧНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ Н.Ф. КАТАНОВА В ВОСТОЧНУЮ СИБИРЬ И СИНЬЦЗЯН В 1889 - 1892 ГОДАХ
D.E. Martynov, Yu.A. Martynova, and E.K. Khabibullina
Nikolay Katanov&s Scientific Journey to Eastern Siberia and Xinjiang (1889 - 1892)
Николай Федорович Катанов (1862 - 1922) являлся тюркологом-универсалом, чье научное наследие все еще не опубликовано и даже не выявлено до конца. В историографии он остался также как первый хакасский ученый и первый исследователь тувинского языка. В его биографии как исследователя выделяется длительное путешествие к тюркским племенам Хакассии, Тувы, Семиречья и Синьцзя-на, предпринятое по заданию Императорской Академии наук и Императорского Русского географического общества.
Обстоятельства научной карьеры Катанова сложились так, что, выполнив и перевыполнив программу исследований, он так и не смог опубликовать их результатов. С одной стороны, колоссальный пласт фольклорных текстов хакасов, сойотов и тувинцев был опубликован в «Образцах народной литературы тюркских племен»1 и магистерской диссертации Катанова об урянхайском языке2. С другой, огромное число уйгурских устных текстов на языке оригинала и в латинской транскрипции были переданы вдовой исследователя за границу, и увидели свет в Германии в 1933-1943 гг.3 Фольклорные тексты из издания 1907 г. неоднократно издавались и переиздавались, тогда как оригинальные путевые дневники, в значительной степени подготовленные автором к печати, упокоились в архивохранилищах Санкт-Петербурга и Казани. После новых публикаций 2010-х гг. и авторских архивных изысканий, появляется возможность уточнить ход и результаты тюркологической экспедиции Н.Ф. Катанова.
Николай Федорович Катанов был командирован на окраины Российской и Цинской империй для «изучения остатков тюркских племен». Эта экспедиция была запланирована совместно Русским географическим обществом и Санкт-Петербургским университетом, однако она, вероятно, имела и политический подтекст. Почти одновременно с ней на территории Синьцзяна действовали экспедиционные отряды М.В. Певцова и братьев Г.Е. и М.Е. Грум-Гржимайло, причем маршруты последнего отряда проходили почти по тому же пути, что и у Катанова. О значимости миссии Катанова для властей свидетельствует и история с получением разрешения на проезд до оазисов Турфана и Хами. Когда начальник округа Тарбагатай не пропустил ученого далее Урумчи и потребовал специальный паспорт из Пекина, в его получении и доставке участвовали генеральные консулы Российской империи в Чугучаке и Урге - братья М.П. и ЯП. Шишмаревы, а позднее и российский МИД4.
Не исключено, что выпускник Санкт-Петербургского университета Н.Ф. Катанов исполнял определенные разведывательные поручения, связанные с оценкой настроений местных жителей и их отношения к российским и цинским властям, выяснением численности российских подданных в Китае, определением проездных путей и экономической конъюнктуры в регионе5.
В таком контексте сводная хроника путешествия Катанова, суммирующая маршруты его передвижения, тематику исследований, окружение и состав информантов, позволяет также оценить методы работы, применявшиеся в этнографических экспедициях XIX в.
Инициатором этнографо-лингвистической экспедиции к тюркским племенам Сибири и Восточного Туркестана был В.В. Радлов - известный ученый-тюрколог, основоположник сравнительно-исторического метода в лингвистических исследованиях. Катанов, который частным образом занимался у Радлова, считал его своим учителем. Проект Радлова («Записка») был рассмотрен на заседании этнографического отделения Русского географического общества 11 декабря 1887 г. и признан полностью соответствующим важнейшим целям общества. В той же «Записке» Радловым было предложено отправить исследователя-одиночку, а Катанов - тогда студент Факультета восточных языков - был рекомендован как «наиболее подготовленное и более способное лицо»6.
Радлов запросил у Русского географического общества финансирование в размере 1 000 руб., особо оговорив, что будет дополнительно ходатайствовать перед Академией наук. Прошение Радлова было поддержано деканом Факультета восточных языков В.П. Васильевым7.
С самого начала финансирование было крайне ограниченным. Н.И. Веселовский в редакционном примечании к опубликованному
дневнику поездки к карагасам писал: «Н.Ф. Катанов ведет свое путешествие при таких скудных материальных средствах, при каких редко кто из ученых путешественников, вообще не избалованных в этом отношении, совершал поездки на отдаленный Восток»8.
Разработку научной программы и инструкции для Катанова осуществлял известный тюрколог профессор И.Н. Березин. Программа была утверждена на заседании Факультета восточных языков 28 января 1889 г. 9, а ее машинописный текст, сохранившийся в Центральном государственном историческом архиве Санкт-Петербурга, датирован 16 января (в это время Катанов уже находился в пути).
В «Инструкции кандидату Катанову» на первое место выносится исследование уйгурских наречий и предписано продолжать научное направление, начатое Чоканом Валихановым. Важнейшим рекомендованным методом признается сравнительно-исторический, поэтому в инструкции предписано изучать древние памятники и сопоставлять их язык с современными разговорными формами, и особое внимание уделять фонетике10.
Следующим по важности пунктом следует «народная литература: сказания, песни, пословицы, и пр.» Европейская наука того времени не располагала сведениями об уйгурском фольклоре, поэтому в инструкции проводятся аналогии с азербайджанским и киргизским эпосом, и утверждается, что и в отношении Восточного Туркестана «не следует терять надежды»11.
Весьма примечательна следующая сентенция: «Мусульманское миросозерцание едва ли успело развиться у восточных турок, но, тем не менее, следует отличать верования и предания языческие от новых мусульманских»12.
Наконец, «при посещении малоизвестных стран» рекомендовалось «обратить внимание на торговые пути и предметы торговли»13.
Фактические результаты путешествия вышли далеко за указанные в инструкции пределы, поскольку включали огромный объем исследований в области языка и культуры тувинцев, сойотов и хакасских племен.
Выехав из Санкт-Петербурга 12 декабря 1888 г., 17 декабря Николай Катанов уже был в Оренбурге и 19 января 1889 г. прибыл в Красноярск. Своей главной базой он решил сделать родное село Аскиз, что находилось примерно в 65 верстах (почти 70 км) от Абакана.
В предисловии к дневнику путешествия в Туву (как и к остальным) он неукоснительно указывал имеющиеся у него суммы, а в собственно дневниковых записях приводил все траты, даже мелочные, - привычка, выработанная еще в Красноярской гимназии и Петербургском университете14. Располагая 720 руб. от Академии наук и 600 руб. - от Русского географического общества, к 26 сентября
Путешествие по Туве продолжалось около полугода.
Выехав из Верхнеусинска 15 марта, время до 30-го числа Ката-нов провел на съезде чиновников приграничных улусов. Далее в течение двух недель он занимался практическим изучением тувинского языка на реке Эйлиг-Кем, и, сочтя свои познания достаточными, отправился 28 апреля на территорию Урянхайского края. В Аскизе он нанял себе секретаря И.К. Реполовского, «чтобы переписывание собранных материалов не заняло много времени». Передвижения осуществлялись как на телеге, так и верхом, а также на плоту по рекам.
Основными пунктами назначения были русские торговые фактории, сотрудников которых Катанов отметил и поблагодарил в своем дневнике поименно. Помимо купцов, поддержку путешественнику оказали Усинский пограничный начальник Н.О. Талызин и его заместитель Д.В. Пряжгодский [Фамилия в рукописи написана неразборчиво. - Д.М., Ю.М., Э.Х.], и даже управляющий усинскими золотыми промыслами И.Е. Маковкин. Катанову удалось получить рукописные материалы П. Осташина - чиновника по особым поручениям при иркутском генерал-губернаторе, - и миссионера Верх-неусинской Воскресенской церкви отца Николая (Путилова)16.
Как этнограф Катанов работал целеустремленно, едва ли не до одержимости. «Время распределялось обыкновенно так: утром шла беседа с урянхайцами, в полдень переписка записанного, вечером - вторичная беседа и вторичная переписка». Тувинцы доверяли ему из-за близости этнического типа, а также совершенного владения им языком. В письмах Радлову, опубликованным в виде приложения к «Запискам Императорской Академии наук», Катанов отмечал, что выдавал себя, «смотря по обстоятельствам», за переводчика Усинского пограничного начальника, или рядового писаря-хакаса, или даже торговца с Абакана17.
Чтобы не вызывать подозрений в шпионаже (Урянхайский край входил в Цинскую империю), Катанов преимущественно останавливался в русских факториях, полный список которых педантично привел в одном из писем тому же Радлову18. Со своими информантами он расплачивался табаком, чаем, нитками, иголками, бумагой и даже деньгами, давая по 15 коп. за короткую сказку и 30 коп. -за длинную19. В результате его информанты позволяли фиксировать свои имена и возраст, а также принадлежность к клану и прочее, чего не удавалось никому из предшественников Катанова, включая Г.Н. Потанина20.
В общей сложности исследователь записал 1 122 песни, 160 зага-
док, 15 сказок, 35 мифов. Весь этот материал был использован в его диссертации 1903 г. «Опыт исследования урянхайского языка с указанием главнейших родственных отношений его к другим языкам тюркского корня»21. Обработка полевых материалов была не менее сложной, чем их добывание: по собственному признанию, Катанов «не успевал писать, употребляя времени с 8 ч. утра до 8-9 ч. вечера»22.
Следующим этапом экспедиции стала поездка Катанова в Кан-скую и Нижнеудинскую тайгу для полевых исследований карагасов (тофаларов).
Дневник «Поездка к карагасам в 1890 г.» (с 10 февраля по 21 марта) оказался вообще единственным дневниковым материалом его научного путешествия, который был оперативно опубликован. Эта поездка была не единственной: новые экскурсии для фиксации языкового и фольклорного материала бельтиров, сагайцев и качин-цев были совершены с 10 мая по 11 июня 1890 г. Данные материалы были обработаны и включены в общий дневник «Путешествия по Сибири, Дзунгарии и Восточному Туркестану». Кроме того, Катанов упоминал еще один дневник 1889 г., местонахождение которого неизвестно23.
Путешествие в Восточные Саяны началось из Минусинска 28 января 1890 г. Основной его путь пролегал через Канский округ (верховья реки Агул) в направлении Нижнеудинска24. Сопровождал исследователя его родственник Онак Катанов. Исследовательские методы Николай Катанов применял точно такие же, как и в Урянхайском крае: опрашивал надежных информантов из числа русского населения или польских ссыльных, освоившихся на месте (некто Чопковский). Расплачивался с туземными информантами проверенным способом, предварительно закупив «кирпичный» чай, махорку, и прочее25.
Уже в письме Радлову от 18 февраля Катанов сообщал, что успел выяснить названия карагасских кланов («костей»-сеоков), названия рек и речек, предания, зафиксировал ритуалы рождения, свадьбы и похорон, обряды посвящения коней и оленей духам воды и гор, некоторые шаманские практики26. Отсутствие языкового барьера было особо отмечено ученым: «Благодаря... знанию урянхайского наречия, я в два дня настолько освоился с особенностями карагасского наречия, что на третий день уже мог вести точные лингвистические записи на карагасском наречии без переводчика»27.
Дневник поездки к карагасам содержит крайне интересные и важные историко-демографические сведения. Отправленный из Санкт-Петербурга для «изучения остатков тюркских племен», Катанов исходил из того, что периферийные тюркские народы Саяно-Алтая
вымирают. Исследование статистической информации, предоставленной российскими властями, и расспросы в улусах неожиданно открыли ему иную картину: «цифры не показывают вымирания», хотя ассимиляция тюркских народов русским населением быстро прогрессировала28.
Дневниковые записи Катанова, сделанные весной 1890 г., непосредственно продолжают тувинскую и карагасскую рукописи: «окончив переписку и отправку в С.-Петербург материалов, собранных во время путешествия к тюркскому племени карагасов, я отправился... вверх по реке Абакану, чтобы продолжить исследования качинского, сагайского и бельтирского наречий»29.
Находясь в родных местах, исследователь ограничился почти исключительно фиксацией разнообразного фольклора, от эротических песен и волшебных сказок до большого цикла шаманских молитв и предания о повелителе нижнего мира Эрлик-хане. Главной его задачей была подготовка к путешествию в оазисы Восточного Туркестана, населенные уйгурами. Путь Катанова лежал в оазисы древнего Шелкового пути (впрочем, в инструкции исследователю об этом не упоминалось).
В сопровождении письмоводителя А.П. Бехтерева и родственника Онака (Ивана) Катанова, он 15 июня 1890 г. покинул Минусинск. Путь составил 2 232 версты через Красноярск, Ачинск, Мариинск, Томск, Барнаул, Семипалатинск, Сергиополь (куда телеграфом были высланы суммы на командировочные расходы) до села Бахты на китайско-российской границе30.
К тому времени несколько улучшилось финансовое положение исследователя: ученый хранитель Азиатского музея Академии наук О.Э. Лемм и декан Факультета восточных языков В.П. Васильев между 20 февраля и 24 марта телеграфными переводами и письмами прислали Катанову в общей сложности 1 524 руб. на расходы31. Много средств поглотили закупки подарков для информантов и чиновников: дюжина столовых ножей и вилок, иголки, нитки, зрительные трубы, бумага и т.п. (на 474 руб. 30 коп.)32.
В дальнейшем Катанов расплачивался со своими информантами разными способами. Так, сказителю из Чугучака Шах-Седику он чаще всего платил деньгами. Например, 20 сентября за 9 песен, переписанных на бумаге, тот получил 25 коп. в пересчете на русские деньги33. Рассказчику Абдулле-джану 19 сентября за 8 песен на диалекте Аксу Катанов подарил половину куска розового мыла стоимостью 10 коп.; мыло этот рассказчик требовал и в дальнейшем, и даже получил для невесты гребенку с зеркалом34. Самый продуктивный информант - Ахун-Седик - иногда требовал русскую бумагу, которая, по его словам, превосходила китайскую по качеству35.
листов белой вятской бумаги, стальные ножницы и карандаш36.
По пути Катанова поразил тот факт, что собственно граница между Россией и Китаем не была обозначена никак, а деревянный столб, который ее когда-то обозначал на пограничном тракте, был взят на дрова казахами, кочующими в тех местах37.
Первый этап поездки до Урумчи был сравнительно легким: проводник находил носителей фольклорных текстов, тем более что из-за сильной жары передвижения осуществлялись по ночам.
Деятельность исследователя, однако, вызвала подозрения мань-чжуро-китайских властей, поэтому еще на границе Катанову было объявлено, что проездной паспорт может быть выдан только в Пекине, тогда как местные власти не могут пропустить его далее Урумчи39. При затянувшемся посещении гарнизона Кур-Кара-Усуна, 6 августа Катанову нанес визит уездный правитель Ян Ци-шу, которому исследователь сообщил, что его главная цель - «изучение татарских наречий провинции Ганьсу».
Это знакомство оказалось полезным, когда у путешественников украли лошадь: 8 августа пришлось нанести начальству ответный визит. В сопровождении Бехтерева Катанов посетил уездного правителя, рассказывал ему о Санкт-Петербурге и показывал фотографии карагасов, сагайцев и бельтиров. Все это вызвало интерес правителя, и кража была раскрыта40.
Двигаясь далее, 15 августа спутники Катанова встретили А.П. Соболева - приказчика бийской фирмы И.П. Котельникова, от которого узнали о кровопролитной стычке экспедиции Г.Е. Грум-Гржимайло с жителями оазиса Хами43.
Весьма плачевно мог закончиться день 22 августа: миновав деревню Чанцзи, группа Катанова подверглась нападению конокрадов, которых было семеро. Потом Катанов выяснил, что нападавшие были гарнизонными солдатами, и действия их покрывал комендант крепости44.
Пребывание Катанова в Урумчи продлилось с 23 августа по 25 сентября. Члены его группы остановились у Азим-бая - аксакала российского землячества, - платя за постой 1 руб. в день45. Встречался исследователь и с чиновником уездной управы, которым сообщил, что является посланником «из города Белого царя, чтобы проверить русских купцов, живущих между Чугучаком и Урумчи»46.
Ученый также общался с Гуйжун Дун-цином - директором русской школы, с которым был знаком еще в Санкт-Петербурге. Тот служил переводчиком при уездном правителе (в архивном деле сохранились визитные карточки как переводчика, так и уездного правителя Ян Ци-шу)47.
Постоянными информантами сделались: профессиональный исполнитель народных песен Басит, уроженец Турфанского оазиса, и хотанский сарт Ахун - музыкант и певец, который в первый же день продиктовал 22 песни48.
И проводник Исмаил оказался полезен и для исследований: помогал Катанову в понимании трудных сартских выражений, при случае переводя тексты на казахский язык50.
Незадолго до отъезда, 21 сентября, Катанов познакомился с голландскими католическими миссионерами из конгрегации Пречистого сердца Девы Марии, возглавляемыми Иоханнесом Стенеманом (Johannes-Baptist Steeneman, 1853 - 1918). С миссионерами, направленными в Кульджу (Или), Катанов общался на немецком и французском языках51.
Обратный путь до Бахтов оказался не менее тяжел: неоднократно совершали нападения конокрады, после Чанцзи началось сильное похолодание, и «без шубы нельзя было ходить»52. 16 октября все вернулись в Чугучак. Даже после окончательного расчета Исмаил приводил к Катанову информантов, среди них - певца-нищего (диванэ) Шах-Седика из Аксу (29 октября)53.
Период между 5 ноября 1890 г., которым датирован дневник первой поездки в Урумчи, и 22 декабря 1892 г., когда Катанов вернулся в Санкт- Петербург, документирован крайне неравномерно. В Государственном архиве Республики Татарстан (ГА РТ) сохранилось два объемных архивных дела. Первое из них содержит обработанный дневник пребывания в Чугучаке между 15 мая и 21 августа 1891
г.54 (окончательно датирован 23 сентября 1892 г.)55. Дневник путешествия в Хамийский и Турфанский оазисы по ряду жизненных обстоятельств Катанова никогда не был обработан, и представляет собой набор самодельных тетрадок, исписанных в полевых условиях, преимущественно карандашом (очень редко - чернилами)56. Часть материалов утрачена: каждая тетрадка обозначена как «дневник №», причем нумерация начинается с 15-го, событийно - это путь из Хами в Турфан.
В период с 1 ноября 1890 по 6 февраля 1891 гг. Катанов задействовал для помощи в обработке научных материалов И. Катанова и Бехтерева, но далее отправил их в Минусинск, поскольку проживание на троих стоило 20 руб. в месяц. Главным советчиком и информантом продолжал оставаться проводник Исмаил59.
Как обычно, Катанов обстоятельно готовился к большому путешествию по Синьцзяну: в архивном деле сохранилась переписанная им таблица расстояний между Пекином и 24 городами Синьцзяна, округов Тарбагатай и Или60. 24 апреля он нанял Юнуса Джангуда-нова, который сопровождал его вместе с Исмаилом в прошлом году. 2 мая в Чугучаке в присутствии М.П. Шишмарева был подписан договор с Фаттахом Насимом-оглы на доставку Катанова и Джангу-данова до Урумчи за 16 дней с кладью 15 пудов. Стоимость сделки составила 80 руб.61
В дневник была занесена, датированная 12 мая, примечательная новость, которая должна послужить стимулом для серьезных архивных изысканий: в этот день пришла посылка от фотографа И.Ф. Тол-шина, с которым Катанов познакомился в прошлом году в Урумчи. Это были 70 фотографий, которые фиксировали этнические типы; сделаны они были в Синьцзяне в 1889-1890 гг.62
Переехав окончательно в Чугучак 13 мая, Катанов остановился у возчика Фаттаха. В тот период он планировал добраться летом до Хами, осень провести в Турфане, а зиму в округе Или, чтобы весной 1892 г. вернуться в Россию63.
Эти планы не выдержали проверки реальностью, главным образом, из-за осложнений при получении паспорта. Пребывая в ожидании, Катанов составил таблицу проверки местного времени по высоте положения солнца и занимался записыванием фольклора. 9 июня нанес визит прошлогодний знакомец Шах-Седик64.
Только 23 июня через Шишмарева пришли известия, что в Пекине был выписан паспорт для свободного передвижения Катанова по территории Китая65. Он был на китайском, маньчжурском и русском языках66. Кроме того, 21 марта 1892 г. через чугучакское консульство был получен охранный лист для поездок по Синьцзяну (Катанов в это время находился в Турфане). Китайский текст его составлял 189 иероглифов67.
В письме Радлову от 31 октября 1891 г. Катанов отметил: «Подготовка моя заключалась в том, что я нашел, при помощи русских подданных. несколько китайских татар из городов Турфана, Логу-чена, Аксу, Кучара и Кашгара, записываю из их уст памятники народной литературы и таким образом совершенствуюсь в изучении. языка». Из заслуживающего внимания Катанов называл: исторические повествования о войнах в Восточном Туркестане, песни, распеваемые в мусульманские праздники, эротические песни, толкования снов, загадки и пословицы. Также он занимался изучением казахских диалектов племени, размещенного в Дурбульджине68.
Несмотря на трудность расшифровки текста полевых дневников Катанова, они позволяют существенно дополнить информацию, помещенную в «Письмах из Сибири и Восточного Туркестана». Например, в опубликованных книгах и статьях ни словом не упоминается о том, что исследователь фиксировал погодные явления, но в 1890 г. наблюдения были сугубо визуальными, поскольку у Катанова не было ни термометра, ни барометра, ни анемометра. В дневнике № 17, в записи от 13 марта 1892 г., впервые упоминается термометр Реомюра, показания которого неукоснительно записывались70. Записи температуры интересны в связи с переездами по пустыне и в Тур-фанскую впадину: они зафиксировали сильнейшие перепады дневных температур, которые зависели также от состояния облачности и высоты местности над уровнем моря.
В Хамийский оазис Катанов прибыл только 1 января 1892 г. После Урумчи исследователь двигался через Гучэн, горные хребты и урочище Янцзи. В пути его сопровождал проверенный проводник Юнус и нанятый в Урумчи дунганин Дауд71.
Из дальнейшего повествования известно, что в путешествии по Хами и Турфану ученого сопровождали фотограф Толшин и уроженец Красноярска Ф.М. Васильев, с которыми он познакомился в Урумчи еще в 1890 г. Они рассчитывали заработать, делая фотопортреты китайцев, провели в Турфане два месяца, но совершенно
неудачно, поскольку местные жители не заинтересовались их фото-искусством72.
Дневник № 15, открывающийся записью от 6 марта, содержит описание буддийского храма на пути в Турфан. Запись в дневнике № 16 от 11 марта снабжена пометой «300 верст до Хами»73. В письмах Радлову Катанов отмечал, что его работе в Хами не мешал языковый барьер, поскольку за полгода жизни в Чугучаке он овладел местным (логучэнским) диалектом уйгурского языка, который был близок хамийскому74.
Проводник Дауд привел Катанова в российское землячество, которое в Турфане составляли десять имперских подданных из Ташкента и Коканда77.
Четырехчасовой обед способствовал доверительности: ученому удалось выяснить границы полномочий градоначальника (20 китайских верст-ли от городских стен), а также то, что в Турфане с его пятитысячным населением имеется 5 китайских школ с 75 учениками, из которых три - казенные. От Катанова даже не стали скрывать, что чиновник из Урумчи конвоирует начальника одного из округов в ссылку в Хэйлунцзян. Причиной ссылки стало изнасилование девушки в округе, которым этот чиновник управлял84.
Общение с градоначальником не закончилось и на этом: 24 марта Катанов был приглашен вместе с Толшиным, поскольку городское начальство захотело сделать свои фотографические портреты85.
Далее в дневнике до 31 марта включительно фиксировались только сводки погоды, что, по-видимому, указывало на интенсивную фиксацию лингвистической и фольклорной информации, не включаемую в путевой журнал. 4 и 5 апреля Катанов нанес прощальные визиты градоначальнику, причем последний был в ямэне. Перед ученым открыли центральные ворота, как если бы он был персоной очень высокого ранга86.
Закончив исследования в Хамийском и Турфанском оазисах, Катанов 3 мая перебрался в Кульджу (Или), где свел доброе знакомство с российским консулом В.М. Успенским87. Любезность консула была так велика, что исследователя поселили непосредственно в дипломатической миссии88.
Катанов продолжал осмысливать накопленный материал и пришел к следующим выводам: «У хамийских татар и татар Восточного Туркестана [Этноним «уйгуры» по отношению к тюркоязычному мусульманскому населению оазисов Синьцзяна официально был принят только в 1935 г. - Д.М., Ю.М., Э.Х.] есть две литературы: письменная и устная. Памятники письменной литературы состоят преимущественно из переводов с арабского, персидского и китайского языков, зато весьма богата народная литература. Интересно, что, несмотря на запрещение Корана, хамийские сарты (татары) занимаются рисованием, пьянством и деланием идолов для китайцев»89. Были также зафиксированы реликты шаманизма в Хами, причем зафиксированные молитвенные обращения к духам были подобны тофаларским, хакасским и тувинским90.
Не менее значительными были достижения в области лингвистики: Катанов на практике изучил восемь уйгурских диалектов и субдиалектов (включая хотанский, аксуйский, турфанский), а также диалект синьцзянских казахов, незначительно отличающийся от се-миреченского91.
В мае 1892 г. Катанов покинул пределы Синьцзяна и прибыл в Джаркент. Рассчитав проводника Юнуса, через Сергиополь ученый отправился в Минусинск, в который прибыл 15 июня92.
С 1 июля он обосновался в Аскизе, рассчитывая завершить исследовательскую программу среди хакасских соотечественников. Эти небольшие экспедиции по кочевьям бельтиров, каларов, сагай-цев и качинцев продолжались до 13 октября93.
Окончание научного путешествия получилось практически по сюжету популярной литературы того времени: 14 октября 1892 г. в Петропавловской церкви Аскиза Катанов обвенчался с приемной дочерью своего дяди Ефима Семеновича - Александрой Ивановной Тихоновой94.
Экспедиция Николая Федоровича Катанова стала классической академической экспедицией эпохи позитивизма: ее непосредственный исполнитель не участвовал в разработке плана и программы исследований, которые предписывались «сверху» организаторами. Вполне стандартно для XIX в. формулировалась и основная цель -проверка априористического утверждения о вымирании «отсталых» народов на периферии империи.
Вместе с тем эта экспедиция стала глубоко новаторской: фактически она осуществлялась силами энтузиаста-одиночки, который, происходя из коренных народов, имел совершенно невероятные для европейской науки того времени возможности проникновения через все реальные и мыслимые этнокультурные барьеры.
Результаты экспедиции в Сибирь и Восточный Туркестан настолько опередили свое время, что так и не были своевременно опубликованы, и осознание важности пласта традиционной культуры, зафиксированного Н.Ф. Катановым, наступило более чем столетие спустя после совершенного им беспримерного научного подвига.
Примечания Notes
36 Там