Великий Новгород в европейской письменности XV начала XX вв

УДК 930.23

Г.М.Коваленко

ВЕЛИКИЙ НОВГОРОД В ЕВРОПЕЙСКОЙ ПИСЬМЕННОСТИ XV — НАЧАЛА XX вв.

Санкт-Петербургский институт истории РАН

In the article the analysis of more than 60 foreign compositions of the XVth — the beginning of the XXth centuries that allows to recreate an image, changed in time in the consciousness of foreign contemporaries, of Veliky Novgorod as the cultural, political and economic center of Russian state is given. It is shown, that for many foreigners Novgorod was a part of national symbol and national myth, and also poetic image of Russia, the first brightest and remembered source of the information about the country, its nature and people with all difficult world of their customs and traditions.

Великий Новгород занимает особое место в иностранных сочинениях о России. Расположенный на северо-западных рубежах русских земель, на пересечении торговых путей, он был для европейцев частью национального символа и национального мифа, а также поэтического образа России и в этом качестве привлекал и сегодня привлекает туристов, бизнесменов, ученых, политиков.

Древнейшим иностранным сочинениям, упоминающим о Новгороде, вероятно, следует считать сочинение византийского императора Константина Багрянородного «Об управлении империей», составленное в середине Х в. Одним из городов «внешней России» (северной Руси) в нем назван Немогард, который многие исследователи отождествляют с Великим Новгородом [1].

Памятники древнескандинавской письменности — рунические надписи XI в. и королевские саги первой трети XIII в. — содержат несколько десятков упоминаний Новгорода и Новгородской земли (H6lmgardr, ^^аг4 Holmgardia). Новгород — самый известный в древнескандинавской письменности город Восточной Европы. Особое значение Новгорода для скандинавов отразилось в их представлении о его месте в политической структуре древнерусского государства. Опередив Киев в контактах с варягами, он вошел в традицию королевских саг как столица Руси [2].

Первое целостное и довольно достоверное описание Новгорода принадлежит фландрскому рыцарю, советнику и камергеру герцога Бургундского Гильберу (Жильберу) де Ланнуа [3]. В своих мемуарах «Путешествия и посольства» он зафиксировал весьма важные детали, характеризующие политикоадминистративное устройство Новгорода и жизнь горожан. Он описывает Новгород как вольный город, управляемый городской общиной во главе с посадским и тысяцким. В то же время он отмечает политическое могущество новгородского боярства — больших сеньоров, основой экономического могущества которых являются обширные земельные владения.

В XV в. Новгород и его владения появляется на европейских географических картах. Названия «Новгород» и «Ногардия» картографы и географы того времени относили не только к самому городу, но и ко всем новгородским землям и даже всему Русскому государству [4].

Весть о подчинении Новгорода Москве довольно быстро распространилась даже в отдаленных уголках Европы. Об этом свидетельствуют сочинения венецианского купца Иосафата Барбаро, венецианского дипломата Амброджо Контарини и служившего при папском дворе голландца Альберто Кампензе. Сами они в Новгороде не были, но знали, что этот «громаднейший город», который раньше «управлялся народом», теперь покорился великому князю. По мнению Кампензе, Новгород прежде находился во власти Литвы. Возможно, эту ошибку он заимствовал у поляка Матвея Меховского, который писал, что «Новгород был владением великого княжества Литовского».

Первым подробным систематическим описанием Московского государства стали «Записки о Московии» имперского дипломата Сигизмунда Гер-берштейна, побывавшего здесь в 1517 и 1526 гг. [5]. Средневековый Новгород Герберштейн характеризует как своего рода федерацию пяти самоуправляв-шихся концов и устанавливает связь кончанского деления города с делением Новгородской земли на пятины. Назвав Новгород «величайшим торжищем всей Руси», он первым из иностранцев отметил значение торговли в жизни Новгорода, его роль в международной торговле.

Появление нового могущественного соседа на востоке в Западной Европе вызывал сложную гамму чувств — от изумления до тревоги. Подобно многим европейцам, Герберштейн испытывал страх перед ростом могущества Русского государства, представлявшего уже весьма внушительную политическую

силу на европейском горизонте. Поэтому деятельность московских великих князей, направленную на «собирание земель», он оценивал негативно. Не случайно он писал, что Иван III обратил новгородцев в рабство, и противопоставлял Новгородскую республику Новгороду, подчинившемуся власти великого князя. Он считал, что следствием этого стало падение нравов новгородцев.

Побывавшие в России англичане отмечали важное торговое значение Новгорода. Они считали, что его выгодное географическое положение позволяет ему в зарубежной торговле по отдельным видам товаров конкурировать с Москвой. Ричард Ченслер назвал Новгород «рынком целой империи», который вел обширную торговлю льном, коноплей, воском, медом и салом.

В XVI в. европейцев поражали размеры Новгорода, они считали его «знаменитейшими богатейшим из всех северных городов», «наиболее значительным по многолюдству и известности», по величине не уступающим Лондону и Риму. По мнению А.Поссевино, численность населения Новгорода составляла 20 тысяч человек.

В начале столетия в обиход входит широко известная, кочующая из сочинения в сочинение пословица: «Кто против Бога и Великого Новгорода» — Quis potest contra Deum magnam Neugardiam. Впервые она была приведена в 1518 г. в сочинении немецкого богослова и историка Альберта Кранца «Ванда-лия».

Опричный разгром Новгорода 1570 г. описали в своих «Записках» участники опричного похода — перешедшие на русскую службу ливонские дворяне Иоганн Таубе и Эйлар Крузе [6] и вестфальский бюргер Генрих Штаден [7]. Описание новгородских событий 1570 г. оставил также выходец из Померании Альберт Шлихтинг [8].

Свидетельства иностранцев о новгородском погроме 1570 г. стали широко известны в Европе и способствовали формированию негативного восприятия России. Эта тема присутствовала почти во всех иностранных сочинениях о России Х&УП — ХХХ вв.

Смута начала XVII в. привела в Россию многочисленных искателей приключений из-за рубежа и породила обширную литературу о России. Ее создателями были дипломаты, военные, путешественники и купцы. В 1614 г. в Новгороде побывал шведский священник и историк Матвей Ашаней. Он отождествил врата новгородского Софийского собора с Сиг-тунскими вратами, которые согласно бытовавшей в Швеции легенде в 1187 г. были взяты новгородцами, совершившими набег на Сигтуну. Так возникла легенда о Сигтунских вратах Софийского собора.

Одно из наиболее интересных сочинений о Смутном времени в России — «История о великом княжестве Московском» [9] написано шведским дипломатом Петром Петреем. Важное место в нем занимает Новгород, к которому шведы традиционно проявляли особый интерес. Петрей описал его былое величие и современное состояние, особо отметив, что в старину Новгород был «особым государством, имел своих князей и правителей». Он подробно осветил

действия шведских войск под командованием Якоба Делагарди в Новгородской земле, переговоры шведов с новгородскими властями о приглашении на русский престол шведского принца Карла Филиппа. Стремясь обосновать его права на московский престол, Петрей напомнил о варяжском происхождении Рюрика.

Смутное время и шведская оккупация изменили облик города. Безотрадную картину состояния Новгорода дали голландские дипломаты, наблюдавшие ужасающие картины бедствий новгородцев весной 1616 г. [10].

Иностранные сочинения фиксировали и описывали прежде всего ключевые события новгородской истории. В XV в. таким событием было его покорение Москвой, в XVI в. — опричный разгром. В

XVII в. воображение иностранцев поразил единственный в многовековой истории Новгорода его успешный штурм шведскими войсками в июле 1611 г. Подробное описание штурма Новгорода сделал служивший в войске Якоба Делагарди немецкий наемник Матвей Шаум.

В XVII в. историко-географические описания Новгорода дополняются описаниями жизни и быта горожан. Наибольший интерес в этом плане представляют сочинения немецкого ученого-энциклопедиста Адама Олеария [11], австрийского дипломата Августина Мейерберга, а также путевые дневники голландского географа и путешественника Никлааса Витсена и шведского ученого Юхана Спарвенфельда. Эти сочинения замечательны также тем, что в них представлен богатый иллюстративный материал, представляющий различные виды Новгорода и его окрестностей.

В XVII в. появляются первые планы Новгорода. К ним относится шведский план Новгорода 1611 г. [12]. Он лег в основу плана, демонстрирующего взятие Новгорода войсками Я.Делагарди. В сочинении шведского историка Ю.Видекинда «История шведско-московитской войны XVII века» приведена парадная копия с этого плана.

Исследователям хорошо известен также план Новгорода, составленный шведским инженер-капитаном Э.Пальмквистом, прикомандированным к посольству Г.Оксеншерны 1673 — 1674 гг. [13]. На нем он указал, что Софийская сторона населена по преимуществу ремесленниками и простолюдинами, а Торговая сторона — знатными горожанами и купцами.

В XVII в. появляются и первые поэтические произведения о Новгороде. Поэт немецкого барокко Пауль Флеминг посвятил ему стихотворение «К гостеприимному Новгороду» и поэму, темой которой является не скифская дикость, а жизнь народа, какой ее увидел автор. Он изобразил ее не только более позитивно, но и более конкретно по сравнению с теми представлениями, которые прежде существовали в немецкой литературе. Флеминг описывает занятия жителей новгородской округи, их нравы, религиозность, непритязательный, граничащий с бедностью быт [14].

В целом в XVII в. Новгород сохранил свой облик и продолжал удивлять иностранцев своим величием и красотой. Они писали, что он и «поныне сла-

вится своей торговлей и богатством» и является не только «одним из самых значительных и населенных городов России», но и «одним из четырех главнейших промышленных городов в Европе». Известный английский поэт и публицист Джон Мильтон, автор «Краткой истории Московии» (1682) считал, что «Новгород — самый значительный по торговле город во всем государстве и по обширности не менее Москвы», а Себастьян Главинич сравнил его с Венецией.

Новгород удивлял иностранцев количеством церквей и монастырей. При этом количество монастырей оценивалось в 170-300. Наиболее реальные цифры привели Гюлленстиерна (23 церкви и монастыря в городе на начало столетия) и Пальмквист (30 монастырей на 1674 г.). В 1655 г. Новгород посетил Антиохийский патриарх Макарий. Его сын Павел Алеппский в своем обширном сочинении о России и русской церкви [15] подробно описал Новгород: его церковные древности — Софийский собор, Антониев, Юрьев, Хутынский, Сырков, Духов, Иверский монастыри, городские и монастырские церкви, а также церковное убранство и утварь, церковный ритуал. Покидая Новгородскую землю, он назвал ее «благословенным» краем, который «превосходит все земли не только Московии, но и всего мира».

В 1699 г. в Новгороде побывал англичанин Джон Перри. Отметив его обширную торговлю со шведскими владениями, он назвал его «одним из самых значительных и населенных городов России». Через несколько лет он верно уловил тенденцию превращения Новгорода в «сборное место для войск» и «складочное место» «ввиду намерения царя сделать Петербург столицей Русской империи».

Основание Петербурга существенно повлияло на стратегическое и экономическое значение Новгорода. Он был вычеркнут из списка действующих крепостей, постепенно исчезают многие ремесленные профессии новгородцев, приходит в упадок некогда богатый новгородский торг, и Великий Новгород превращается в провинциальный центр Российской империи. Новгород оказался как бы в тени двух столиц. Тем не менее количество иностранцев, проезжавших через Новгород, не сокращается, меняется лишь их состав. Теперь через Новгород по дороге из Петербурга в Москву ехали не купцы и дипломаты, а главным образом ученые и путешественники. В XVIII в. через Новгород проходили маршруты сибирских академических экспедиций, в составе которых были такие известные ученые-натуралисты, как Иоганн Георг Гмелин, Петр Симон Паллас, Иоганн Готлиб Георги.

Свои впечатления о посещении Новгорода в

XVIII в. оставили английский историк и путешественник Уильям Кокс, голландский врач Йохан Меерман, французский путешественник Орби де ла Мотре, немецкий ученый-энциклопедист Антон-Фридрих Бю-шинг, датские дипломаты Педер фон Хавен и Юст Юль, итальянский авантюрист и писатель Джованни Казанова. Их описания Новгорода не только «позволяют приблизиться к созданию общей картины Новгорода, каким он был в глазах зарубежного читателя», но и «позволяет сделать вывод о значительном интересе

западноевропейских авторов XVIII века к истории и современному им состоянию Новгорода» [16].

Член Лондонского королевского общества и Датской королевской академии Уильям Кокс, сопровождавший своего воспитанника лорда Д.Г.Харриса в образовательном путешествии по Европе в 1775 — 1779 гг., описал Новгород по формуле обманчивой роскоши и обманутых ожиданий, предварявшей легенду о «потемкинских деревнях». Образ Новгорода, созданный Коксом, воспроизводит идею контраста между былым величием и современным состоянием города: «Ни одно место не переполняло меня столь грустными мыслями о былом величии, как Новгород... Я повсюду наблюдал остатки разрушенного величия».

В конце XVIII — начале XIX вв. Новгород был «очень древний, большой и изрядно разрушенный город» с явными признаками упадка, у которого все осталось в прошлом и который давно «уступил в красе, торговле, населении, просвещении и славе другим городам [17]. В таком мнении утверждаются европейцы, побывавшие в Новгороде в XIX — начале XX вв. Тем не менее «тень великого имени» влекла их сюда. Кроме того, в первой половине XIX в. интерес к Новгороду со стороны европейцев подпитывался демократическими и либеральными настроениями европейской интеллигенции. Для либерального публициста и литератора мадам де Сталь символом поражения вольного Новгорода в борьбе с самодержавной Москвой был вывоз в Москву вечевого колокола, «звон которого призывал граждан на площадь, где они обсуждали свои общие дела. Лишившись свободы, Новгород стал беднеть, его торговля падала, и население уменьшалось». Сожалея о былой новгородской вольности, швед Юхан Бар писал: «Какой резкий контраст могла бы составить эта республика аристократической России, не исчезни она в те далекие времена!». Резкую грань между «некогда славнейшим и непокорнейшим русским городом» и «дремотно скучным гарнизонным городом», где «нашла могилу свобода славян», провел в своем сочинении о николаевской России Астольф де Кюстин.

В первой половине XIX в. Новгород посетили английская путешественница Марта Вильмот, немецкий писатель-демократ Иоганн Готфрид Зейме, французская писательница Жеремена де Сталь, шведский литератор Юхан Бар, маркиз Астольф де Кюстин. Очевидно, их можно считать первыми зарубежными туристами, поскольку цель их путешествия состояла в знакомстве с Россией. При этом Новгород был лишь промежуточным пунктом на маршруте Петербург — Москва.

По наблюдениям многих иностранцев, на расстоянии нескольких верст Новгород являл собой прекрасное зрелище и производил впечатление «одного из красивейших городов Европы». Однако это впечатление было обманчиво, и внутри города взгляду путешественника открывались убогие деревянные скверно построенные дома, бедные люди, неблагоустроенные улицы, старинные развалины, пустыри, заросшие сорняками и крапивой, и остатки монастырских стен. Но не только это бросалось в глаза

иностранцам. В своих газетных репортажах из Новгорода в 1891 г. финн Юхо Паасикиви писал, что «из всех видов построек русские больше всего заботятся о церквах». Сопровождавший голландского принца Александра полковник Фридрих Гагерн также отметил, что новгородские церкви, «по большей части, красивы и в хорошем состоянии». Однако главной новгородской достопримечательностью почти все побывавшие в городе иностранцы называли Софийский собор, в котором «есть на что посмотреть».

Французский математик Абель Буржуа увидел в Новгороде «много улиц, застроенных кирпичными и очень красивыми домами» и удивился «красоте архитектуры». Шотландца Питера Брюса поразило изобилие превосходной рыбы, продававшейся на местном рынке по очень умеренной цене. Посетивший Новгород в 1799 г. голландец Йохан Меерман отметил, что «в Новгороде есть довольно хорошая гостиница». В октябре 1808 г. Марта Вильмот писала в письме: «Обедали в Новгороде в очень приятной гостинице, стены которой украшены превосходными английскими гравюрами. Ни одна гостиница в России, на мой взгляд, не может сравниться с этой в удобстве». Даже Астольф де Кюстин, которому многое в России пришлось не по душе, так писал о гостинице при почтовом дворе: «Я пишу вам из дома, который изяществом своим разительно отличается от унылых домишек в окрестных деревнях; это разом почтовая станция и трактир, и здесь почти чисто. Дом похож на жилище какого-нибудь зажиточного помещика, подобные станции, хотя и менее ухоженные, чем в Померании, построены вдоль всей дороги».

Пожалуй, самой большой проблемой для иностранных путешественников были российские дороги. На их качество еще в 1602 г. жаловался Аксель Гюлленстиерна: «Мы почти все время ехали по одному сплошному бревенчатому мосту». Очень тяжелой в 1655 г. оказалась дорога от Валдая до Бронниц для Павла Алеппского: «Поистине дорога в Новгород есть дорога в самый ад: никаким языком не опишешь ее тягостей, затруднений и тесноты». В марте 1684 г. швед Юхан Спарвенфельд отметил в своем дневнике, что по мере приближения к Новгороду «все возрастающее бездорожье создает постоянные проблемы» посольству. «По отвратительнейшей дороге, мощеной на русский манер бревнами», ехал в 1787 г. в Новгород Франсиско де Миранда. «И хотя одна ее сторона была приведена в порядок для проезда императрицы, ехать по ней запрещалось».

После того как в 1847 — 1851 гг. была построена железная дорога Петербург — Москва иностранные путешественники предпочитали ездить из одной столицы в другую поездом, минуя Новгород. В связи с этим обстоятельством во второй половине столетия количество иностранных туристов в Новгороде резко сокращается и практически сходит на нет.

В конце XIX — начале XX вв. Новгород становится объектом научного интереса. В 1891 г. для изучения русского языка и знакомства с русской культурой сюда приезжал студент Хельсинкского университета будущий президент Финляндии Юхо Паасикиви.

В 1909 и 1911 гг. шведские следы в новгородской топонимике искал выпускник Упсальского университета Рихард Экблум, ставший впоследствии одним из столпов шведской славистики.

В 1911 г. в Новгороде состоялся XV археологический съезд, в работе которого приняли участие финские и шведские археологи Ю.Айлио, К.Я.Аппельгрен и К.Сойккели, Т.Арне, Г.Хальстрем и О.Альмгрем. По всей вероятности, это был первый опыт научных контактов российских и зарубежных «новгородоведов». Побывав в Новгороде, они убедились в том, что он «дает много интересного для скандинавского исследователя».

Раскопки, начавшиеся в Новгороде в 1932 г., привлекли внимание зарубежных археологов, и в 1956 г. сюда приезжал финский археолог, секретарь Общества древностей Финляндии Карл Мейнандер. Он назвал Новгород «настоящим Эльдорадо для археологов» и предположил, что его будущее связано с развитием туризма. Спустя полвека, англичанин Саймон Франклин отметил, что «современный Новгород стал «Меккой европейских археологов», окном в прошлое России, которое пропускает свет в живую библиотеку потерянных некогда сокровищ» [18].

Новг. ист. сб. Вып.3(13). Л., 1989. С.228; Янин В.Л.

Планы Новгорода Великого ХVII — ХVIII вв. М., 1999. С.19-38.

сию в половине XVII века, описанное его сыном, архидиаконом Павлом Алеппским. Вып. IV. М., 1898. С.65-86.