Спросить
Войти
историческая память ЕЮ. МЕЛЕШКИНА
СОВЕТСКИЙ ЭКСПЕРИМЕНТ: МЕЖДУ ИМПЕРИЕЙ И СОВРЕМЕННЫМ ГОСУДАРСТВОМ 1 (Краткие заметки)
После распада СССР возникли 15 независимых государств, получивших международное признание. Эти новые государственные образования отличаются друг от друга по целому ряду параметров: спецификой политических режимов, различными внешнеполитическими ориентация-ми, разным уровнем экономического развития, разнообразными культурными традициями и т.д. Вместе с тем их объединяет ряд сходных проблем национального и государственного строительства, многие из которых объясняются общим советским прошлым и сформировавшейся в тот период институциональной памятью.
Для того чтобы оценить проблемы, возникающие при смене логики институциональной организации в новых независимых государствах, важно понять, что им досталось в наследство. В данной статье с этой точки зрения рассматриваются некоторые особенности организации власти в СССР, касающиеся административно-территориального деления и национальной политики.
Особенности советской национальной и административно-территориальной политики
СССР пытался двигаться по пути формирования современного государства. В то же время Советский Союз сохранил отчетливые черты имперской организации власти: непрямое управление2, основанное на дву1 Статья подготовлена при поддержке РГНФ, грант № 10-03-00678 а «Формирование государств и наций в странах постсоветского пространства».
сторонних отношениях обмена, высокую роль неформальных институтов, личных отношений и связей, множественность идентичностей и т.д.
Это фундаментальное противоречие отразилось на административно-территориальной и национальной политике. Можно утверждать, что в Советском Союзе предпринимались отдельные попытки стандартизации и унификации управленческих норм и правил, формирования единой гражданской нации на основе коммунистической идеологии. В рамках этой политики, которую условно можно назвать «советизаторской», ставка делалась на укрепление советского патриотизма, «дружбы народов» и консолидацию на этой основе «новой исторической общности советских людей».
В то же время в СССР сохранялась практика непрямого управления, проявлявшаяся, например, в политике выборочного и дозированного развития государственности союзных республик. Если оценивать характер советской федерации, то прежде всего следует отметить спорность, условность федеративного начала, официально провозглашенного ее основой. Кроме того, ее отличали «матрешечность» и асимметричность, что закреплялось и посредством правовых норм, и на уровне практик. Об асимметричности федерации свидетельствует, например, членство в ООН двух из пятнадцати союзных республик: Украины и Белоруссии. В хрущевскую оттепель и особенно в брежневские времена республики получили еще большую самостоятельность. При этом, однако, асимметричность и «мат-решечность» административно-территориальной организации СССР сохранялись.
Две стратегии строительства советской федерации: о «коренизации» и «советизации»
Как известно, в основе советской федерации лежал принцип деления на национально-государственные образования, косвенное управления которыми предполагало реализацию условно «национализаторской» полити-ки1: усиление национального характера республик, поддержку развития культуры титульной нации, продвижение ее представителей в руководящие органы республик, предоставление иных преференций представителям титульных этносов в обмен на лояльность политическому режиму и СССР как единому государству.
Основными механизмами «национализаторской» политики являлись «коренизация» и институт «титульности». «Коренизация» была направлена на формирование советской этнической интеллигенции и вовлечение ее в процесс политического руководства соответствующими территориями.
«Титульность» предполагала придание какому-либо этносу статуса основного на территории республики или иной территориальной единицы.
Как и другие явления советской национальной политики, «корени-зация» на разных этапах развития СССР реализовывалась в неодинаковой степени. Наиболее широкое распространение эта политика получила в 1920 - начале 1930-х годов и иногда приобретала довольно гротескные формы. К 1928 г. в состав советских республик входили национальные округа, национальные районы, национальные советы, туземные исполнительные комитеты (тузрики), туземные советы, аульные советы, родовые советы, кочевые советы и лагеркомы. Этнические группы, объединяемые в границах этих территориальных единиц, должны были развивать национальные культурные традиции, собственный язык, институты (СМИ, школы и др.). Как отмечает Ю. Слезкин, к 1928 г. книги в СССР печатались на 66 языках (по сравнению с 40 языками в 1913 г.), а газеты - на 47 (всего выходило 205 нерусских изданий). Между 1928 и 1938 гг. число нерусских газет возросло с 205 изданий на 47 языках до 2188 изданий на 66 языках (23).
Ю. Слезкин приводит весьма забавные факты из истории «корени-зации» в СССР. Так, 1 марта 1928 г. Центрально-Азиатское бюро партии, Центральный комитет Коммунистической партии Узбекистана и Исполнительный комитет Узбекистана официально приняли решение об «узбеки-зации» к 1 сентября 1930 г. 28 декабря 1929 г. правительство Узбекистана выдвинуло требование, согласно которому все чиновники Центрального комитета, Верховного суда и комиссариатов труда, просвещения, юстиции и социального обеспечения должны были в течение двух месяцев выучить узбекский язык. Другим комиссариатам предоставлялось девять месяцев, а «всем остальным» - один год. 6 апреля 1931 г. Центральный исполнительный комитет Крымской автономной республики принял декрет, согласно которому доля коренных служащих в правительстве повышалась к концу года с 29 до 50%. 31 августа 1929 г. в основном русскоязычные жители Одессы узнали о том, что их ежедневная газета «Известия» стала выходить на украинском языке под названием «Чорноморска комуна» (там же).
Развитие институтов «коренизации» и «титульности» создавало предпосылки для статусного неравенства различных этнических групп в отдельных административно-территориальных образованиях. Нельзя не согласиться с А. Цуциевым в том, что «Советское государство стремилось создать приемлемую для себя национальную бюрократию/интеллигенцию и опереться на нее в контроле и поглощении национальной периферии. Однако этот контроль имеет своей обратной стороной усиление политического влияния представителей титульных этнических групп и усиление самого института титульности - системы неформального обеспечения коллективных прав одних групп над подобными правами других» (14).
По мнению С. Маркедонова, «фактически же Советское государство институционализировало этнические группы в качестве главного субъекта политики и государственного права... На практике это означало формирование представлений об этнической собственности того или иного этноса на территорию, обозначенную как "национальная республика". Отсюда и нелегитимность этих образований, поскольку представители других, "нетитульных", этносов не могли рассматривать этническую территорию "титульной" группы как свое государство» (8, с. 18).
Таблица
Динамика этнического состава населения Молдавии, Украины, Латвии, Литвы и Эстонии, %
Этническая группа Год
Эстония: 1934 1959 1989 2000
Эстонцы 88,1 74,6 61,5 67,90
Русские 8,2 20,1 30,3 25,63
Евреи 0,4 0,5 0,3 0,16
Латвия: 1935 1959 1989 2002
Латыши 77 62 52,0 57,66
Русские 8,8 26,6 34,0 29,58
Евреи 4,9 1,7 0,9 0,15
Литва: 1923 1959 1989 2001
Литовцы 83,88 79,3 79,6 83,45
Русские 2,49 8,5 9,4 6,13
Евреи 7,58 0,9 0,3 0,12
Поляки 3,23 8,5 7,0 6,74
Молдавия: - 1959 1989 2004*
Молдаване/румыны 68,8 65,4 64,5 78,2
Русские 6,7 10,15 13 5,8
Украинцы 11,1 14,59 13,8 8,4
Болгары 7,5 2,14 2,0 1,9
Гагаузы 4,9 3,32 3,5 4,4
Украина: 1939 1959 1989 2001
Украинцы 76,48 76,8 72,7 77,8
Русские 13,49 16,9 22,1 17,3
Крымские татары 0,18 0,15 0,2 0,5
Белоруссия: 1959 1989 1999
Белорусы - 81,09 77,86 81,22
Русские - 8,19 13,22 11,37
Поляки - 6,69 4,11 3,94
Украинцы - 1,65 2,87 2,36
Евреи - 1,86 1,1 0,28
* Без Приднестровья.
Формирование единой советской нации включало в себя и насильственные меры, призванные снизить этническую и социальную напряжен328
ность и добиться лояльного отношения населения той или иной территории к советской власти. В СССР ставились широкомасштабные территориальные эксперименты (например, передача Крыма Украинской СССР в 1954 г.), осуществлялись репрессии в отношении целых этнических групп. Самым массовым инструментом репрессирования стало переселение. Титульные группы искусственно перемещались на периферию советской империи, в результате чего существенно изменился этнический состав населения республик.
В качестве примера переселения этнических групп опишем высылку части коренного населения из стран Балтии. Самыми массовыми оказались депортации 25-29 марта 1949 г. в Латвии и Эстонии, когда было выслано 42,133 тыс. и 21 тыс. человек соответственно; 22-27 мая 1948 г. из Литвы выслали 41 тыс. человек (20, с. 42). За период с 1944 по 1953 г. в Латвию въехали 200 тыс. русских и представителей других национальностей; в Эстонию - 213 тыс., в Литву - 150 тыс.
Представители коренного этноса вытеснялись в Прибалтийских республиках из органов власти. В эстонской Коммунистической партии основная «чистка» прошла в 1949-1952 гг., в латвийской - в 1959-1960 гг. В 1970 г. латвийская Компартия включала 40,2% латышей, эстонская -52,3%. Наибольший процент коренного населения был в литовской Компартии - 67,1%. В 1990 г. в ней состояли 70,3% литовцев, в латвийской -34,5% латышей, в эстонской - 49,9% эстонцев (20, с. 59).
Наибольшей этнической гомогенностью среди Прибалтийских республик отличалась Литва - во многом благодаря 33-летнему правлению А. Снечкуса, окружившего себя литовской номенклатурой. Снечкус стремился к тому, чтобы Литва оставалась аграрной республикой, не нуждающейся в притоке рабочей силы из других частей СССР. Особая концентрация русскоязычного населения в северо-восточных регионах Эстонии явилась результатом форсированной индустриализации и массовой миграции 1960-1970-х годов (примерно 20-30 тыс. человек ежегодно). Три четверти приезжих оседали в районах Ида-Вирумаа и Нарвы (см.: 18).
В позднесоветский период косвенный характер управления и авто-номизация национальной периферии усилились. Как отмечает Р. Суни, «после того как хватка центра ослабла на периферии и гиперцентрализация, свойственная сталинизму, сменилась политикой непрямого управления, периферийные кадры, обладавшие поддержкой и влиянием в республиках, демонстрируя свою формальную лояльность советской идеологии, стали потворствовать местным национализмам и экономическим практикам, разорявшим Советское государство» (13, с. 195).
Постепенно между представителями этнических элитных групп установилось своеобразное разделение сфер влияния. Особенно заметным оно стало в брежневские времена. Центральной, преимущественно рус329
ской по происхождению, элите принадлежало стратегическое руководство страной, армией, внешней политикой. Доступ в центральную элиту представителям этнических групп был возможен, хотя и ограничен: «Представители элит. знакомые с советскими и русскими культурными практиками (как правило, прибалтийцы, украинцы или армяне, а в первые годы советской власти и евреи), становились частью космополитической советской элиты, людьми в высшей степени мобильными, взаимозаменяемыми и преданными советскому имперскому проекту» (13, с. 194).
Республиканская элита контролировала процессы распределения и теневую экономику в республиках. Пост первого секретаря ЦК компартии национальной республики занимал представитель этнической элиты, пост второго - представитель центра. Республиканский КГБ контролировала Москва, а милицию - республиканские власти. Как справедливо отмечает Д. Эпштейн, «условием консенсуса было невмешательство в местные дела, с одной стороны, лояльность и отсутствие претензий на равное участие в стратегическом руководстве - с другой» (17, с. 259). По мнению исследователя, «административная система СССР представляла собой конгломерат этнопрофессиональных доменов и одновременно - сферу действия патронажно-клиентельных отношений», где «всеобщим модератором служили личные связи и коррупция» (там же, с. 258-259).
«Национализаторская» и «советизаторская» политики: опыт Молдавии, Белоруссии и Украины
Степень выраженности двух политических линий - «национализа-торской» и «советизаторской» - в национальной и административно-территориальной политике СССР варьировалась не только на разных этапах развития союзного государства. Существенное разнообразие наблюдалось и в отдельных республиках СССР.
Так, например, «национализаторская» политика возобладала в республиках Прибалтики и в Молдавии. В каждой из республик она отличалась специфическими особенностями и проводилась с разной степенью интенсивности; со временем менялись ее динамика и соотношение с «советизаторской» политикой. Курс на советизацию определял политику в Белоруссии. На Украине обе линии не только сочетались, но и порой вступали в конфликт с совершенно неожиданным результатом. Главное же - их контрапункт менялся во времени и в пространстве.
Фактически в разных регионах, искусственно объединенных в УССР, складывались свои традиции соединения «национализаторской» и «советизаторской» политик. Проиллюстрируем эти различия более подробно на примере трех советских республик: Молдавии, Белоруссии и Украины.
На преобладание той или иной политической линии среди прочего оказывали воздействие и внешнеполитические факторы. Один из ярких тому примеров - «национализаторская» политика, проводившаяся в Молдавии.
Как единая политическая общность Молдавия в современных границах стала формироваться в рамках Советского Союза. Только в 1940 г., после аннексии советскими войсками Бессарабии, произошло объединение шести из девяти уездов Бессарабии с шестью районами Молдавской АССР. Так была образована Молдавская ССР.
В Молдавскую Автономную Республику со столицей в Тирасполе, находившуюся в составе Украинской ССР, тогда входило 14 районов на Левобережье Днестра. В межвоенный период здесь усилились миграционные процессы, что привело к изменению этнического и социального состава населения. Среди мигрантов существенную долю составляли рабочие и высококвалифицированные специалисты. По данным переписи 1926 г., в Молдавской АССР проживало 48,5% украинцев, 30,1 - молдаван, 8,5 -русских и 8,5% - евреев (3, с. 368). К 1940 г. из 283,1 тыс. населения Левобережья менее половины (126 тыс.) составляли молдаване, 82,7 тыс. - украинцы и 38 тыс. - русские (4, с. 40).
После аннексии Бессарабии и создания Молдавской ССР национальная и социальная политика на этой территории существенно изменилась. Были проведены насильственная коллективизация и раскулачивание; 30 тыс. жителей (бывшие помещики, кулаки, предприниматели, сектанты, лица, помогавшие немцам) депортировали в отдаленные районы СССР (6, с. 322). Часть румынской интеллигенции была вынуждена эмигрировать.
Возросла иммиграция из других частей Советского Союза. Положительное сальдо миграции сохранялось в республике до 1970-х годов. Это, однако, не привело к существенному изменению этнического состава населения Молдавии. В 1959 г. доля молдаван в населении республики составляла 65,4%, украинцев - 14,6, русских - 10,2, евреев, болгар, гагаузов -9,8%. В 1989 г. молдаван насчитывалось 64,5%, украинцев - 13,8 и русских - 13% (см.: 12).
Советская миграционная политика способствовала усилению этнических диспропорций в структурах расселения и занятости. Среди городского населения наибольшей была доля русских, которая росла вплоть до конца 1980-х годов. В 1959 г. она составляла 66,6%, а в 1989-м - 86,1%. Доля горожан-молдаван за этот период увеличилась с 9,6 до 33,5% (11, с. 277). Русские и русскоязычные занимали ключевые посты в структурах власти и экономики. В частности, в составе руководства Молдавии, по данным переписи 1959 г., русских было 46% (т.е. в 4,5 раза больше, чем в составе всего населения) (там же, с. 278).
В индустриальном секторе преобладало немолдавское население. Молдаване занимались преимущественно низкоквалифицированным трудом. В конце 1950-х годов более 90% молдаван трудились в сельском хозяйстве и лишь чуть более 5% были работниками умственного труда (11, с. 278). Молдаване составляли 78,2% сельского населения.
Часть населения Молдавии была недовольна советская миграционной и культурной политикой, отделением Бессарабии от Румынии. Чтобы снять возникшее напряжение, советское руководство выдвинуло тезис о том, что молдаване и румыны - разные нации. В Молдавии занялись формированием молдавской идентичности - в противовес румынской. В этот процесс активно вовлекались представители нетитульной нации1. Были предприняты меры по «коренизации» аппарата управления и формированию молдавской интеллигенции, повышению образовательного уровня молдаван, увеличению их доли в отраслях, связанных с обслуживанием населения, где требовалось знание языка (управление, образование, здравоохранение, юстиция, торговля и др.).
Позиции русскоязычных в интеллектуальной сфере ослабли. Тем не менее их представительство среди городской интеллигенции оставалось значительным, а относительная численность специалистов и руководителей в целом и производственных специалистов в частности среди русской городской интеллигенции - более высокой, чем среди молдавской. В конце 1980-х годов почти треть деятелей науки и искусства, четверть преподавателей вузов составляли русские. Однако среди них доля руководителей государственного аппарата, медицинского персонала, учителей была меньше, чем среди молдаван (11, с. 279-280).
Основной промышленный потенциал МССР концентрировался в Приднестровье. Так сложилось исторически, что Приднестровье с РСФСР и УССР связывали самостоятельные коммуникационные потоки. Приднестровье поставляло Молдавии политическую элиту. После объединения с Бессарабией значительную долю руководства вновь образованной союзной республики по-прежнему составляли прежние руководители МССР, которые переехали в Кишинев. До 1980-х годов большинство первых постов в республике занимали уроженцы Приднестровья.
Пестрый этнический состав, особое положение Приднестровья, наличие различных центров влияния сыграли существенную роль в социально-политическом развитии Молдавии в постсоветский период.
Яркий пример доминирования «советизаторской» политики представляет собой Белоруссия. Не имевшая опыта самостоятельной государственности, кроме краткого периода существования Белорусской Народной Республики в 1918 г., со слаборазвитым национальным самосознанием
большинства населения и преобладанием феномена «локальности», характерного для традиционных обществ, с антиэлитизмом и крестьянской идентичностью (выражавшимися в самоидентификации «тутэйшыя»), Белоруссия предоставляла благоприятную почву для советизаторской политики. «Коренизация», расцвет национального языка и культуры сменились в 1920-1930-х годах репрессиями - в том числе против национальной интеллигенции, часто пролитовски, пропольски или пронемецки настроенной.
После Второй мировой войны была уничтожена или вынуждена эмигрировать антикоммунистически настроенная часть национальной интеллигенции, сотрудничавшая с фашистами. Как отмечает Я. Шимов, «для белорусского национализма сотрудничество некоторых его представителей с нацистами стало "поцелуем смерти". В послевоенный период обвинение в "буржуазном национализме" было одним из самых тяжелых, а в массовом сознании белорусов, переживших нацистскую оккупацию, появилась устойчивая ассоциация "национализм = нацизм", активно поддерживавшаяся советской государственной пропагандой... Результатом исторических потрясений, пережитых Белоруссией в первой половине XX века, и в частности разгрома и физического уничтожения значительной части национальной интеллигенции, стала гораздо более глубокая, чем в большинстве других республик СССР, советизация массового сознания белорусов. Послевоенная политическая и экономическая элита сформировалась из людей крестьянского происхождения, в большинстве своем невысокого образовательного уровня, сделавших карьеру в партийных или советских органах.» (16, с. 90).
Тот же автор указывает, что в Белоруссии наиболее успешной среди советских республик оказалась политика русификации образовательных учреждений. Произошло это помимо прочего в силу малочисленности белорусской интеллигенции и отсутствия у нее собственной региональной «базы». Русский язык превращался в язык государственных учреждений, системы образования, СМИ; белорусский в основном выполнял роль «деревенского», «фольклорного». Как отмечает С. Вульхизер, уже в 1960-х годах в белорусской Компартии доминировали русофоны вне зависимости от национальной принадлежности (25). Согласно данным переписи населения 1989 г., 19,7% всех белорусов (включая и жителей деревень) считали родным языком русский, а среди всего населения республики таких насчитывалось 31,9%. Белорусский язык признавали родным 65,6% всего населения (15). Такая политика и ее результаты наложили отчетливый отпечаток на выбор стратегии формирования нации и государства в постсоветский период.
Весьма своеобразным образом «советизаторская» и «национализаторская» политические линии соединялись и взаимодействовали на Украине. Политические, социальные и культурные централизация и унифи333
кация проявлялись здесь прежде всего в новом административно-территориальном делении. На смену губернскому поначалу пришло окружное, основанное не на историческом, а на административно-хозяйственном принципе. Затем его сменили районное и городское, и наконец, областное. В то же время режим искал опору в нерусской части населения, пытаясь привлечь на свою сторону представителей национальных меньшинств. Украинизация, особенно активная в 1920-1930-е годы, рассматривалась «центром» как форма унификации Украины1.
«Советская власть, в особенности в области школьного образования, сделала весьма много для развития украинской идентичности, распространения украинского языка в промышленных городах Украины, где раньше он почти не был слышен» (7, с. 89). По оценкам Ю. Слезкина, уже в 1927 г. 93,7% украинских и 90,2% белорусских учащихся начальных школ обучались на «коренном» языке (23). 1920-1930-е годы стали временем расцвета украинской культуры. В конце 1930-х годов Украина имела значительно больше студентов, чем любая другая европейская страна: 124 тыс. в 1938-1939 гг. по сравнению с 50 тыс. в Великобритании, 70 тыс. в Германии, 72 тыс. во Франции и 75 тыс. в Италии. Вузовскими центрами стали 28 городов республики (см.: 5, с. 344). Поддерживалось развитие украинской национальной культуры.
Процесс украинизации имел противоречивые последствия, поскольку Украина представляла собой разнородную в культурном, историческом, лингвистическом, экономическом и социальном отношениях республику. В состав Украинской ССР входили, например, земли Новороссии, в городах которой русский язык преобладал как среди русского, так и украинского населения. Поэтому «если для центральных регионов республики украинизация была возвратом собственной культуры.., то для Юга и Востока Советской Украины она была навязыванием чужой. Как и большинство других программ большевиков, украинизация 1920-1930-х годов была в полной мере тоталитарным действием, издержки которого отнюдь не в полной мере искупались его позитивными сторонами» (7, с. 95).
Политика советизации стала активнее проводиться после Второй мировой войны, когда в состав СССР вновь вошли земли Западной Украины. Во многом это было связано с необходимостью борьбы с западноу-краинским подпольем, позиция которого становилась все более радикальной. Как отмечает А.И. Миллер, «именно в эту эпоху и эти реалии уходят корни современного западноукраинского национализма с его жесткой этнической привязкой, с мощными мобилизационными механизмами, с отношением к более "мягко" настроенным соотечественникам как к "колла-борантам" и отступникам» (10, с. 97).
Политика унификации и культурной стандартизации не привела к формированию однородной в экономическом, социальном и культурном отношениях республики. В советский период Украина оставалась во многом похожей на лоскутное одеяло, а население различных регионов имело разное представление о национальной идентичности. Вот как описывает А.И. Миллер наиболее очевидные, «укоренившиеся» различия: «Отношение друг к другу представителей двух разных украинских идентичностей во многом походит на те, которые были между украинцами и малороссами до Первой мировой войны. Украинцы смотрели на малороссов как на объект просвещения и социальной инженерии, как на заблудших и исковерканных чужим влиянием. Так же сегодня смотрят западноукраинцы на восточноукраинцев. Если малоросс упрямо настаивал на своей идентичности, а тем более на ее праве быть доминирующей в стране, то он в глазах украинца становился "вражьим землячком", прихвостнем москалей. Так же смотрит западноукраинец на агрессивно отстаивающего свою правоту восточноукраинца. В свою очередь, малороссы считали украинофилов подпавшими под вредное влияние (поляков, Австрии, Германии) и обвиняли их в агрессивном национализме. Так же восточноукраинцы смотрят на западноукраинцев, обзывая их нациками и считая, что они служат интересам поляков (это константа!) и американцев» (10, с. 99).
Ситуация осложнилась в связи с присоединением к Украине в 1954 г. Крыма. На его территории существовала автономная республика, упраздненная после освобождения полуострова от фашистских войск и депортации татар и представителей других немногочисленных национальных меньшинств, обвиненных в сотрудничестве с немцами. В Крыму было еще меньше, чем в восточных землях Украины, оснований для украинизации: украинцы составляли лишь небольшую часть его населения. По данным переписи 1939 г., в Крыму проживали 49,6% русских, 19,9 - татар, 13,7 -украинцев, 4,6% - немцев и представители других национальностей (7, с. 117).
Существенные региональные различия, причудливое сочетание «на-ционализаторской» и «советизаторской» политик на Украине во многом обусловили проблемы формирования украинского государства и нации в постсоветский период. Своеобразные переплетения двух политических стратегий в различных республиках СССР, менявшиеся в течение десятилетий, наряду с другими факторами способствовали созданию своего рода «формул размежеваний», которые во многом определили природу и ход политического процесса на этапе формирования независимых государственных образований.
В частности, для постсоветской Молдавии существенную роль сыграло соревнование между различными центрами (Кишиневом, Тирасполем, Комратом, Бухарестом и Москвой), наличие множества националь335
ных и политических идентичностей. Результатами стали формирование эксклава в виде Приднестровской Молдавской Республики, воспроизводящиеся разногласия между сторонниками интеграции с Румынией и независимости страны и т.д.
На Украине незавершенность формирования единой национальной общности, существенные региональные противоречия, подкрепляемые лингвистическими различиями, разными культурными и политическими ориентациями, также осложняют формирование единого политического пространства и национальной идентичности.
В Белоруссии, несмотря на высокую степень институциональной преемственности по отношению к СССР, которая стала возможной в том числе благодаря усиленной советизаторской политике, разногласия по вопросу о содержании национальной идентичности во многом определяют противоречия между властью и оппозицией. Эти противоречия благодаря жесткости существующего политического режима А. Лукашенко и нынешней слабости оппозиции носят во многом латентный характер. Однако при изменении политического режима они могут стать вполне значимыми
и определять политическую повестку дня.
В задачи этой статьи не входил подробный анализ влияния наследия СССР на последующее политическое развитие новых независимых государств. Вместе с тем выделим в заключение ряд определяющих в этом смысле тенденций.
Особенности противоречивой административно-территориальной и культурной политики Советского Союза во многом определили многие проблемы постсоветских стран (формирования центра, установления границ и консолидации наций), а также способы их решений. Территориальные и социокультурные эксперименты, проведенные в период существования Советского Союза, привели к несовпадению административно-политических, экономических, этнолингвистических, культурных и прочих границ и появлению «переходных» территорий, где такое несовпадение чревато серьезными конфликтами (Крым, Приднестровье, Нагорно-Карабахская автономная область и др.). Переселение этнических групп, репрессии и искусственное перемещение народов на периферию СССР создали потенциально конфликтные ситуации. Нерешенность проблемы формирования общей гражданской нации в Советском Союзе также способствовала тому, что в результате распада СССР обострились межэтнические и межрегиональные противоречия, возникали альтернативные политические проекты.
Наследие СССР отрицательно сказалось на решении независимыми республиками задач стандартизации и унификации управленческих пра336
вил и практик, препятствовало формированию консенсуса основных социальных, этнических, лингвистических и иных групп и политических сил по поводу наиболее важных, «устанавливающих» политическую систему вопросов (о природе государства, нации и ее границах и т.п.). Следствием этого стали слабость государственных институтов и «приватизация государств» (подробнее об этом см., например: 9), а также проблемы с вовлечением различных групп населения в политический процесс и демократизацию. И хотя некоторые бывшие советские республики более-менее успешно преодолевают советское институциональное наследие и развивают современные институты, большинство из них, вероятно, еще долго будет испытывать на себе его влияние.
Список литературы
