Подготовительные материалы к «Палеографическому значению бумажных водяных знаков» Н. П. Лихачева в библиотеках и архивах Санкт-Петербурга

история коллекции, собрании и музейного дела

е. и. носова

подготовительные материалы к «палеографическому значению бумажных водяных знаков» н. п. Лихачева в библиотеках и архивах санкт-петербурга1

Работы Николая Петровича Лихачева (1862-1936) в области исследования истории бумаги в России давно стали классическими2. Помимо диссертации, которая была посвящена зарождению бумажного производства в России [16], перу Н. П. Лихачева принадлежит труд «Палеографическое значение бумажных водяных знаков» [17] — который, как с методической точки зрения, так и с точки зрения состава, до сих пор является непревзойденным справочником по бумаге русских рукописей. Исследуя материал, хранящийся в архивах, библиотеках и частных собраниях Российской империи, Лихачев скорректировал метод датировки рукописей по филиграням, предложенный Ш.-М. Брике [17, ч. 1, с. LXXIV]3. Фундаментальное исследование Лихачева потребовало многих лет работы, следы которой сохранились в петербургских архивах. В настоящей статье мы поставили себе целью представить исследователям эти подготовительные материалы, могущие быть полезными как для истории науки, так и для продолжения исследований в области истории бумаги и филиграноведения.

Н. П. Лихачев родился в Чистополе и принадлежал к русской дворянской фамилии. Он получил классическое образование в Казанском университете, а затем часто бывал в командировках в Москве и Петербурге [24, с. 12, 16-18]. Еще со времени учебы Лихачев зарекомендовал себя как специалист в области критики источников и вспомогательных исторических дисциплин, ибо, как он полагал, каждый исторический факт должен быть подтвержден тщательным и всесторонним анализом источника [11, с. 424]. Магистерская диссертация Лихачева «Разрядные дьяки XVI в.» [18] хоть и вызвала критический отзыв Д. А. Корсакова [14], но в целом была защищена успешно. Затем Лихачев перешел к изучению бумажного производства в России. Докторская диссертация Н. П. Лихачева «Бумага и древнейшие бумажные мельницы в Московском государстве» была встречена научным сообществом с меньшим энтузиазмом, чем его магистерская. Несмотря на критику, Лихачев продолжил свои исследования, с тем, чтобы в 1899 г. опубликовать «Палеографическое значение бумажных водяных знаков». Этот труд представляет собой исследование в трех томах. Первый включает в себя рассказ об истории бумаги и филиграней4, второй содержит предметный и хронологический указатели. Наконец, в третьем томе помещены собственно изображения филиграней. Такая значительная публикация требовала длительной подготовительной работы, следы которой мы находим, как минимум, в трех хранилищах — в Отделе рукописей Российской национальной библиотеки, Санкт-Петербургском филиале Архива Российской академии наук и Научно-историческом архиве Санкт-Петербургского института истории ран.

Отдел рукописей Российской национальной библиотеки располагает крупным фондом И. В. Помяловского (1845-1906), антиковеда и основоположника латинской эпиграфики в России5. В этом собрании сохранилось несколько

писем Н. П. Лихачева к И. В. Помяловскому, написанных во время защиты Лихачевым докторской диссертации, посвященной бумажным мельницам6. Письма передают настроение Н. П. Лихачева в преддверии защиты и сразу после нее7. «3 мая после долгих ожиданий и волнений состоялся, наконец, мой диспут...»,— пишет Н. П. Лихачев И. В. Помяловскому8. Его волнения не были напрасными. Работа была признана не научным трудом, а, скорее, техническим способом, который позволял «по бумаге узнавать время, к которому относится написанный на ней манускрипт»9. Такая нелестная оценка появилась в анонимной статье, напечатанной через день после защиты. Вырезку из этой газеты Н. П. Лихачев послал И. В. Помяловскому, и она сохранилась среди прочих бумаг в его фонде10. Помимо этого, здесь же находятся изданные типографским способом положения диссертации, многие из которых впоследствии найдут свое отражение в «Палеографическом значении бумажных водяных знаков»11.

По поводу «Палеографического значения бумажных водяных знаков» мнения коллег Н. П. Лихачева разделились. Славист и палеограф Е. Ф. Карский дал положительный отзыв на этот труд [5]. А. А. Шахматов высоко оценил еще первую работу Лихачева «Бумага и древнейшие бумажные мельницы.», которую признал не только «вспомогательным пособием, но и научным руководством в палеографии». «Палеографическое значение.» А. А. Шахматов счел значительным вкладом в русскую науку, хотя и высказал ряд замечаний по поводу датировки Н. П. Лихачевым нескольких рукописей [27]. А. И. Соболевский наиболее критически оценил метод, описанный Н. П. Лихачевым, и предположил, что благодаря филиграням можно датировать рукопись с точностью максимум до полувека, а сам альбом лишен строгости организации [23]. Приходится констатировать, что становление метода датировки по филиграням происходило в России не без трудностей, и многие авторитетные специалисты отнеслись к нему скептически. Н. П. Лихачев нашел поддержку среди западных историков, в частности, в лице Ш.-М. Брике [11, с. 427].

В Санкт-Петербургском филиале Архива Российской академии наук, где находится личный архив Н. П. Лихачева, среди прочей переписки хранятся письма Ш.-М. Брике, крупнейшего в Европе специалиста в области филиграноведения. Ш.-М. Брике был уроженцем Женевы, где прошла большая часть его жизни. Поскольку семья Брике владела крупным бумажным производством и ему довелось самому руководить фамильным предприятием, он имел неоспоримое преимущество в виде практического знакомства с процессом производства бумаги, что отчасти возмещало отсутствие специального образования историка или архивиста, которого Брике, насколько нам известно, не имел [32]. Главным исследованием Ш.-М. Брике стал «Словарь» филиграней, который по-прежнему сохраняет свое значение как основного справочника по филиграням [2, с. 34-36]. В этой переписке Ш.-М. Брике и Н. П. Лихачева мы можем обнаружить идеи и методологию, вошедшие впоследствии в опубликованные труды ученых.

Лихачев просил у Брике консультации по поводу бумаги с понтюзо по три в ряд, которая, как он полагал, имеет восточное происхождение17. Брике дважды сообщал, что такая бумага ему не встречалась во время его поисков в западных архивах, что косвенно подтвердило гипотезу Лихачева18. Впоследствии эту бумагу сам Н. П. Лихачев считал византийской [17, ч. 1, с. ^п-х1х]. Затем Лихачев просил и получил подробную консультацию по поводу знака «бычачья голова с крестом, обвитым змеей»19. Эти сведения, полученные от Брике, Лихачев использовал в «Палеографическом значении бумажных водяных знаков», причем размышления Брике по поводу филиграни голова быка под крестом, обвитым змеей, Лихачев использовал, отвечая на критику в адрес самого Брике. Французский палеограф М. Пру, сомневаясь в надежности способа датировки по фили-граням, в своей рецензии на книгу Брике указывал на то, что длительное бытование некоторых филиграней не позволяет с их помощью датировать бумагу [35]. На это Н. П. Лихачев возражает, что филиграни постоянно видоизменялись даже в пределах одного базового типа. В пример он приводит модификацию филиграни «бычачья голова с крестом, обвитым змеей» на протяжении XIV-XVI вв. [17, ч. 1, с. LII-LIV].

Переписка Лихачева и Брике дает нам яркий пример воплощения в жизнь метода датировки рукописей по филигра-ням. В одном из первых писем Лихачев расспрашивает Брике по поводу филиграни «кабан» или «свинья». Брике указывает ему четыре примера разных вариантов этой филиграни, которые датируются 1400, 1439, 1494-1504 и 1527 гг.20. Из ответного письма Лихачева становится ясно, что его интересовала та разновидность,

Илл. 1. Снимок филиграни «Два ключа в связке» (ниа спбии ран, зес. Колл. 50. Картон. 598. № 13. Л. 1)

Переписка началась примерно в 1893 г., когда Лихачев

и Брике уже разрабатывали метод датировки рукописей по фили-граням. Всего в архиве сохранилось восемь писем Брике12 и три недатированных черновика Лихачева, из который два написаны на русском, а один — на французском13. Содержание и даты писем Брике обнаруживают значительные лакуны и наводят на мысль, что эти цифры не исчерпывают всю корреспонденцию Брике и Лихачева. Так, от промежутка 1894-1906 гг. не сохранилось ни одного письма, но письмо от 2 октября 1907 г. доказывает, что контакт не был потерян. Черновики Лихачева представляют собой не письма полностью, а наброски, которые Лихачев порой не заканчивал. Что касается оригиналов писем Лихачева, то архив Брике вообще не содержит личной корреспонденции [33].

Инициатором переписки стал Лихачев, который, будучи наслышан о работах Брике, искал их, но не смог найти. Он обратился к Брике как к автору с просьбой прислать ему свои труды, отправляя собственные в качестве подарка14. Переписка полна как ссылками на взаимный обмен книгами, так и сообщениями со стороны Брике о выходе в Европе новых работ по филигра-ням, которые были Брике более доступны, чем Лихачеву. В свою очередь, Брике, интересовавшийся польскими филигранями, консультировался у Лихачева по поводу работ Ф. Пекосиньского15, польского историка и палеографа, издавшего сборник филиграней краковских рукописей [34]. Заметим, что многие книги, которые Брике послал Лихачеву, сохранились и имеют автографы автора16. Также Брике советовал Лихачеву установить контакт с итальянским специалистом в области филиграноведения Аурелио Дзонги (Aurelio Zonghi), послав ему свои публикации по истории бумаги. Неизвестно, удалось ли Лихачеву познакомиться с Дзонги: писем последнего в архиве Лихачева не обнаружилось, а брошюры Дзонги из библиотеки Лихачева содержат дарственные надписи в безличной форме, которые могли быть адресованы любому другому человеку и куплены Лихачевым впоследствии.

Илл. 2. Обложка от счета (?) (ниа спбии ран, зес. Колл. 50. Картон 598. № 63)

Илл. 3. Прорись филиграни (литеры bfk в гербовом щите Илл. 4. Гербовая бумага округа Монпелье. 1674 г. (ниа спбии

с подписью Rives) (ниа спбии ран, зес. Колл. 50. Картон 599. № 1) ран, зес. Колл. 50. Картон 640. № 9)

Илл. 5. Образцы почтовой бумаги с личным штемпелем вел. кн. Константина Константиновича (ниа спбии ран, зес. Колл. 50. Картон 599. №№ 48-51)

Илл. 6. Штемпель Императорской Петергофской бумажной фабрики (ниа спбии ран, зес. Колл. 50. Картон 599. № 19. Л. 1)

которая датирована 1494-1504 гг. Эти расспросы были связаны с сомнениями в подлинности рукописи, которую Лихачев называет в письме «Киевским Евангелием 1411 года»21. Опираясь на текст книги Лихачева «Палеографическое значение...», мы рискнем предположить, что речь идет о Евангелии, которое более известно как Каменец-Стромиловское Евангелие22. Эту рукопись считали оригиналом, написанным в 1411 г. [15, с. 105-131]. Лихачев же пишет, что благодаря филиграни «свинья», которая отсутствует в документах на протяжении почти всего XV в., за исключением последних лет, следует признать эту рукопись копией XVI в., а не оригиналом 1411 г. [17, ч. 1, с. схьуп; ч. 2, с. 358], как предполагалось ранее.

Наконец, в Архиве Санкт-Петербургского института истории ран хранится часть личного собрания документов Н. П. Лихачева23, которые он приобретал на протяжении своей жизни, чтобы создать музей истории письменности. Здесь имеется коллекция № 50 «История бумаги» [22, с. 506]. Она объединяет подготовительные материалы к трехтомнику Н. П. Лихачева (образцы бумаги, как западноевропейской, так и русской, и сделанные с нее прориси, фотографии филиграней на просвет)24, а также тематические подборки бумаги. Помимо собственно бумаги, в эту коллекцию входят денежные знаки, лотерейные билеты, фрагменты инкунабул, образцы почерка25. Возможно, эти материалы были связны с другими интересами Н. П. Лихачева — нумизматикой, палеографией, книгопечатанием — и изначально им самим не были предназначены для изучения истории бумаги26.

Прежде всего, мы находим обложку от работы Корнилия Тромонина [25]27, в которую вложены фотографии филиграней. На обороте каждой фотографии рукой Лихачева обозначен номер таблицы. Эти номера соответствуют таблицам в первой части «Палеографического значения.» [17, ч. 1, табл. 1-1Х]. Сохранившиеся фрагменты показывают, как в отсутствие цифровых методов создавался каталог с большим количеством изображений. Если в европейской традиции было принято

Илл. 7. Образец веленевой бумаги фабрики Усачева (ниа спбии ран, зес. Колл. 50. Картон 598. № 25. Л. 4)

использовать кальку, то Н. П. Лихачев уже частично применял фотографию в проходящих лучах. Вплоть до появления технологии использования бета-радиографии, разработанной в 1960-х гг. Д. П. Эрастовым для получения более точного изображения филиграней, фотофиксация (на просвет) в видимой области спектра была наиболее совершенным из существовавших способов получения изображения водяного знака [4]. Здесь Н. П. Лихачев в полной мере воспользовался достижениями экспертной мысли в России28. Заметим, что пять филиграней оформлены отлично от прочих. Внешний вид их — изображение положено на лист плотного картона и прикрыто папиросной бумагой — наводит на мысль, что эти образцы были подготовлены для демонстрации (илл. i). Возможно, Н. П. Лихачев использовал их для занятий со студентами.

Затем обнаруживается пергаменная обложка от некоего итальянского счета, на обороте которой написано чернилами «Papiers filigranes. Recueil formé par M. Jacob, archiviste de la Meuse [Бумага с филигранями. Сборник г-на Жакоба, архивиста Мез]» (илл. 2). Из чего мы делаем вывод, что в руки Н. П. Лихачева попала, по крайней мере, часть подборки Альфреда Жакоба (1841-1903), работавшего в архиве департамента Мез [29]29. На филиграни, выявленные им, ссылается Брике [30]. Нам нигде не встретилось упоминание о контактах Лихачева с Жакобом. Возможно, эта коллекция попала от Жакоба к Брике, а тот уже передал ее Лихачеву, однако доказательств этого нет.

Поскольку архив Н. П. Лихачева был перевезен в здание Библиотеки Академии наук и при переезде его внутренняя организация была нарушена [24, с. 31], мы не можем точно идентифицировать сами филиграни, которые хранились в этой папке-обложке. Внимание привлекает подборка из 71 листа бумаги с прорисованными карандашом филигранями30. Происхождение этой небольшой коллекции нам не удалось выяснить. С одной стороны, листы вложены в согнутый пополам лист плотной бумаги с указанием номера «17496» и цены «10 f.», что может свидетельствовать о приобретении через какой-то

антикварный дом31. С другой стороны, на многих листах имеется надпись «fait [сделано] » (илл. 3), и это заставляет нас думать, что бумага использовалась для исследовательской работы и, возможно, с прорисовок делались копии для иллюстраций к какому-то альбому. Однако в результате выборочной проверки нам не удалось найти некоторой части этих филиграней в базах данных32. Это говорит о том, что даже если эти филиграни и вошли в подборку какого-то эрудита, то опубликована она, вероятнее всего, не была.

Коллекционерский интерес Н. П. Лихачева не ограничивался лишь водяными знаками. Помимо филиграней, образцы бумаги, собранные Лихачевым, дают нам самые разные сведения: о способах разлиновки листов, о гербовой бумаге и практике ее использования (илл. 4)33, о дизайне почтовой бумаги членов императорской семьи (илл. 5)34, штемпелях (илл. б)35 и в том числе — о бумажной торговле и ценах. Например, веленевая бумага производства фабрики Усачева (Караваевской) (илл. 7) стоила 14 рублей, тогда как бумага «на манер голландской» — в два раз дешевле. Эти образцы служили, по всей вероятности, своеобразной рекламой торговца36.

Сохранившиеся в архивах Санкт-Петербурга материалы, кратко описанные в настоящем очерке, могут послужить не только историкам науки, но и специалистам в области фили-грановедения. Они дают обширные сведения о производстве, распространении, продаже и филигранях русской и западноевропейской бумаги xiv-xviii вв. Значение коллекций филиграней и бумаги, собранных такими историками, как И. П. Лаптев и Н. М. Михайловский, и необходимость их использования подчеркивает один из крупнейших специалистов в области истории отечественного филиграноведения Ю. В. Андрюшайтите [1, с. 82]. Коллекция Н. П. Лихачева может быть полезна не в меньшей степени, так как благодаря своему хронологическому и географическому охвату она дает уникальную возможность для сравнительных исследований.

ПРИМЕЧАНИЯ

&Статья подготовлена при поддержке гранта ргнф, 14-01-00088.

«A Monsieur N. P. Likhatscheff. Hommage affectueux de l&auteur et en témoignage desahauteestime. C.-M. Briquet [Господину H. П. Лихачеву. С сердечным уважением от автора и в знак высокого почтения. Ш.-М. Брике] » (Д. 116. Т. 1).

(Archives departamentales de la Meuse. 49 J 1-11 Collection Marchal et Jacob).

Любская бумага /фабрики купца Усачева. По сему образцу московский купец Кувшинов вызвался / поставить требуюемое количество 1515 стоп в течение генваря, февраля и марта. / Цена десять рублей ассиг. за каждую стопу, кроме провоза. Виленевая бумага / фабрики купц. Усачева. По сему образцу оптовый торговец московский купец Кувшинов немедленно доставляет требующееся количество 30 стоп. / Цена четырнадцать рублей на ассиг. за каждую стопу, кроме провоза. Комментарная бумага фабрики Г. Мельгунова. / Цена шесть рублей семьдесят копеек на ассиг- / нации кроме провоза» (ниа спб ии ран, зес. Колл. 50. Картон 598. № 18-26).

Литература

filigranes barrois de la seconde moitié du xve siècle // Bibliographe moderne.— 1898.— An. 2e.— P. 16-35.

ПРИЛОЖЕНИЕ 1

ПОЛОЖЕНИЯ К ДИССЕРТАЦИИ Н. П. ЛИХАЧЕВА «БУМАГА И ДРЕВНЕЙШИЕ БУМАЖНЫЕ МЕЛЬНИЦЫ В МОСКОВСКОМ ГОСУДАРСТВЕ» (1891) (ОР РНБ. Ф. 608 (И. В. ПОМЯЛОВСКИЙ). ОП. 1. № 957. Л. 17-17ОБ.)1

Печатано по постановлению историко-филологического факультета Императорского Казанского Университета. Декан Беляев

Казань. Типография Императорского Университета.

ПРИЛОЖЕНИЕ 2

ПЕРЕПИСКА Ш.-М. БРИКЕ И Н. П. ЛИХАЧЕВА (1893-1912)2

В течение двух лет я искал через книжные магазины приобрести ценные труды Ваши по исследованию бумаги в Италии и — не нашел. Решаюсь обратиться к Вам с просьбою, как к автору. В свою очередь при настоящем письме прилагаю первый труд мой по истории бумаги, служащий первой частью или введением в задуманный мною (но еще не законченный) обширный этюд «Палеографическое значение филиграней». Присылкой Ваших трудов Вы много обяжете преданного Вам Н [иколая] Л [ихачева].

Toulouse, 27 mai 1893. Monsieur,

Je reçois aujourd&hui seulement votre honorée du 18/28 écoulé qui

m&a couru après depuis Genève dont je suis absent depuis bientôt deux mois. Vos études sur les «moulins à papier» ne me sont pas parvenues, on n&aura sans doute pas jugé nécessaire de me les envoyer et elles sont restées avec les imprimés qui attendent mon retour. Je le regrette, car j&aurais eu grand plaisir à lire votre travail et quand je l&aurai lu, je ne manquerai pas de vous en écrire mon impression et de vous remercier de votre aimable attention. Je verrai avec encore plus d&intérêt, si possible, la suite de vos publications et en particulier ce que vous intitulez «L&importance paléographique des signes apparents du papier». Le sujet est encore tout neuf, car personne ne s&est donné la peine de l&étudier à fond et ce qui a été fait jusqu&ici est plutôt de nature à mécontenter les paléographes qu&à les satisfaire, c&est ce qui explique l&attitude de bien des hommes de valeur, comme M. Prou, auquel vous faites allusion; mais j&espère, avec vous, qu&ils reviendront et qu&ils verront que l&apparence exterieure du papier, surtout à partir de l&apparition des filigranes, n&est point insignifiante et qu&elle peut être au contraire d&un réel secours pour déterminer la date et même la provenance de documents. Absent de Genève et loin de ma collection de calques, il m&est difficile de répondre à vos différentes demandes.

a) Le papier à pontuseaux rangés par trois, ainsi que vous me le dessinez, m&est inconnu, je n&en ai point encore rencontré.

b) Le papier filigrané à la tête de bœuf surmonté d&une croix autour de laquelle s&enroule un serpent provient des Etats de Venise, sans qu&il me soit possible de préciser de quelle localité. On le trouve dans la 2e moitié du xve siècle et dans la 1ère moitié du siècle suivant. Ce papier, comme la plupart des papiers vénitiens à partir de 1495 environ porte volontiers une contre marque posée à l&angle inférieur de la moitié de la feuille dépourvue de filigrane, ainsi que je l&indique grossièrement ci-dessous. C&est en général deux lettres surmontés d&un fleuron. Cette contre-marque tombe malheureusement souvent au rognage [рисунок Брике в левом нижнем углу — Е. Н.]. a) Quant au sanglier, ou au cochon, ma mémoire ne m&en rappelle pas de spécimen dans les papiers italiens; je ne voudrais pourtant pas le garantir, car je n&ai pas (à mon grand regret) une bien bonne mémoire. Pour les brochures d&Urbani et de Zonghi, on ne les trouve guère qu&occasionnellement dans les catalogues de livres anciens. Urbani est mort depuis longtemps; mais si vous écrivez à M. A. Zonghi, à Fabriano (Ancône), en lui énvoyant vos publications sur le papier, je ne doute pas qu&il ne se fit un plaisir de vous envoyer les siennes. Dans ce cas, à mon retour à Genève, dans 3-4 mois je vous enverrai avec plaisir celle d&Urbani. Je suis en tournée d&études de filigranes et de papiers et compte finir cet été le Midi de la France, y compris l&Angoumois et l&Auvergne.

Agréez, Monsieur, l&expression de mes sentiments les plus dévoués. cm Briquet.

(Charles-Moïse et non Marc).

Ayant reçu votre aimable lettre du 27 mai n. st., je m&empresse de vous en remercier. <Quant à votre communication consernant le papier à pontueaux rangés par trois, elle ne me paraît d&abord pas ..., que je suppose que ce genre de papier l&origine byzantine et je l&identifie с бомбициной. Pour ce qui regarde> Quant à mon ouvrage que j&ai eu l&honneur de vous ..., le 1er volume ne sourait quère vous bien interesse; mais j&espère que le seconde volume, qui sera consacré à l&étude des filigranes vous interessera d&avantage. <Je vous serai bien reconnaissant de vouloir bien m&envoyer la brochure d&Urbani, comme vous. Pour l&envoi de la brochure d&Urbani je vous ... vous m&obligeriez beaucoup >. En m&envoyant la brochure d&Urbani, comme vous me le promettez dans votre lettre, vous m&obligeriez beaucoup. En réitérant mes remerciements, je vous prie, Monsieur, de vouloir bien agréer l&assurence de mes sentiments les plus devoués.

Genève, 16 octobre 1893 rue de la Cité, N 6. Cher Monsieur,

Me voici enfin rentré à Genève. Mon absence s&est prolongée plus longtemps que je ne pensais et pour achever ma tournée, telle que je l&avais projetée, il m&a fallu six mois.

J&ai trouvé à la maison votre superbe volume et je comprends qu&on ne me l&ait pas envoyé, car ce n&est pas une brochure,

comme je me le figurais, mais un ouvrage considérable. J&en ai parcouru les planches, plusieurs fois, avec le plus vif intérêt et vais chercher quelqu&un qui puisse me le traduire. J&aurai alors le plaisir de vous en parler avec détail, certain d&avance d&y trouver beaucoup de faits instructifs. Pour le moment je ne veux que vous remercier bien cordialement pour votre gracieux envoi et vous féliciter hautement sur l&exécution parfaitement réussie de cette publication. Bravo et courage!

Je reviens maintenant sur votre lettre — déjà bien ancienne — du 18/28 avril dernier. Je vous confirme ce que je vous ai dit, concernant les papiers avec des pontuseaux rangés par trois; je n&en ai jamais rencontré, ce qui fortifie votre conjecture qu&ils ne sont pas d&origine occidentale, mais plutôt orientale.

Quant au filigrane de la tête de bœuf surmontée d&une croix autour de laquelle s&enroule un serpent, je l&ai relevé en d&assez nombreuses variétés en Italie, de 1474 à 1526. C&est spécialement dans la Vénétie que cette marque se rencontre et c&est de cette province, de Bresia ou de Bergame que je la crois originaire. Ce qui me fait penser qu&elle vient d&une de ces localités c&est que les variétés s&en rencontrent dans toute la Suisse, aussi bien à St Gall [en] et Bâle, qu&à Soleure, Neuchâtel et Genève et qu&en dehors de la Suisse, on l&a relevée à Strasbourg, à Ravensbourg et Breslau. En ce qui concerne le filigrane du cochon ou du sanglier, j&en ai relevé un en Italie, dont voici le calque (Pise, vers 1400) et M. Zonghi un autre (Fabriano, 1439) que voici également.

De son côté, A. Rauter (Über die Wasserzeichen der ältesten

Leinenpapiere in Schlesien — Breslau 1866, dans Sechster Bericht des Vereins für das Museum Schlesischer Alterthümer) donne un sanglier à la date de 1494-1504 et il en attribue la provenance à la ville de Schweidnitz qui a précisement pour armoiries le cochon. Enfin, on trouve en Auvergne un cochon couronné dont voici une variante de 1527. Cette dernière marque est bien probablement indigéne de l&Auvergne.

Je vous confirme ce que je vous ai écrit concernant les livres d&Urbani et de Zonghi et me mets tout à votre disposition à ce sujet. Agréez, cher Monsieur, l&expression réiterée de ma reconnaissance et l&assurance de mes sentiments les plus distingués. cm Briquet.

[Приложена калька с четырьмя прорисями филиграней — Е. Н.]

Письмо Ваше получено было в мое отсутствие (<поездка в Московские архивы>) — вот единственная причина, почему я несколько замедлил принести Вам мою сердечную благодарность <...> за бесконечную любезность, выразившуюся как в сообщении целой справки по интересующим меня вопросам, так и в лестном отзыве о моей книге.

<К сожалению, посланный мною первый труд мой едва ли даст Вам, что либо новое. Он посвящен выяснению очагов

бумажного производства, определению путей по которым шла бумага в Московское государство и разрешению вопроса о том, какая бумага в какое время употреблялась в пределах России.> Приложенные таблицы не более как образцы, и этот атлас наполовину почерпнут из Вашего превосходного труда. В настоящее время я уже нахожу ряд промахов в моей книге и мне остается только надеяться, что выполняемый мною теперь довольно обширный этюд «Палеографическое значение бумажн[ых] водян[ых] знаков» будет лучше и окажется небесполезным даже для западной литературы, как основанный на памятниках библиотек и архивов России.

Относительно знака бычачьей головы с крестом со змеею я пришел совершенно к таким же выводам, что и Вы. Это меня чрезвычайно радует. Прибавлю еще, что в польских актах первой половины XVI века встречаются разновидности этой филиграни, заставляющие думать, что они продукт подражательной деятельности местных фабрик.

Ваша справка о знаке в виде кабана для меня чрезвычайно ценна. Дело в том, что в польских и русских манускриптах xvi века эта филигрань представляет довольно обычное явление. Полное отсутствие этого знака в памятниках времени, предшествующего показанию Раутера (конец xv века), рисунками которого я пользовался заставляет меня сомневаться в подлинности Киевского Евангелия, написанного в 1411 году на бумаге со знаком свиньи. Еще раз сердечно благодарю Вас.

<Вашему систематическому сборнику знаков итальянской бумаги я придаю громадное значение. Эгоистично желал бы появления его до окончания мною моего труда, так как он несомненно дал бы мне <...> целый ряд точек опоры <для> при теоретических выводах, но с другой стороны желательно чтобы

он <раз навсегда>представил при первом же издании возможно полную справочную книгу. Факт господства итальянской бумаги во всей Европе (в xiv (везде) и в xv (почти везде) вв. <в Европе> позволяет путем сопоставления датированных рукописей [предложение не закончено — Е. Н.]

К Zonghi я думаю написать (согласно с советом Вашим) и послать ему мою книгу. На этих днях приобрел <книги последний> новый труд по филиграням — Эрнста Кирхнера, но боюсь не выходило ли в свет еще чего-нибудь в текущем — 1893 году. С иск [ренним] поч [тением] и пред [анностью] Н [иколай] Л [ихачев]).

Je me suis fait rendre compte par une de vos aimables et bienveillantes compatriotes, en séjour à Genève, de votre excellent ouvrage sur les Moulins à papier et j&ai admiré votre grande connaissance du sujet et votre remarquable érudition. Je ne saurais trop vous encourager à poursuivre vos travaux et vos publications. Le titre du travail que vous préparez «L&importance paléographique des signes apparents du papier» aura, j&en suis sûr, un grand retentissement et suscitera peut-être quelques débats.