«Долг, завещанный от Бога…» (на 100-летие кончины Ивана Егоровича Забелина)

«ДОЛГ, ЗАВЕЩАННЫЙ ОТ БОГА...» (на 100-летие кончины Ивана Егоровича Забелина)

Да ведают потомки православных Земли родной минувшую судьбу, Своих царей великих поминают За их труды, за славу, за добро -А за грехи, за темные деянья, Спасителя смиренно умоляют.

А.С. Пушкин «Борис Годунов»

Эти слова из монолога Пимена невольно всплывают в памяти, когда вглядываешься в известный портрет Ивана Егоровича Забелина (1820-1908), написанный в 1892 г. Валентином Александровичем Серовым. А уж он-то умел показать, «коего духа человек изображен». И перед нами - мудрый седовласый с окладистой бородой старец. Взгляд отведен чуть в сторону. Перед его взором, кажется, проходят «дела давно минувших дней, преданья старины глубокой». Изучение истории Отечества стало заветным делом жизни этого коренного русского человека. Дух его, красивый и сильный, здоровый и крепкий, благородный и честный излился на страницах сочинений ученого.

Уроженец срединной, Великой Руси, сын коллежского регистратора и внук сельского священника, Забелин явился на свет сентября 17 дня 1820 г., а крещен был 19-го в Никольской церкви, что на Зверинце, на окраине родной Твери, в Затьмачье. «А уж куды, - по выражению великого русского писателя, - бывает метко всё то, что вышло из глубины Руси, где нет ни немецких, ни чухонских, ни всяких иных племен, а всё сам-самородок, живой и бойкий русский ум...»1. И этот «бойкий русский ум» рано обозначился в отроке Иване, когда безудержная жажда знаний захватила его в Преображенском сиротском училище в Москве. Он много читал, а интерес к прошлому русского народа появился почти сразу. Много лет спустя, в своих записных книжках ученый, будто бессознательно поясняя свое радение на русской ниве, отметит:

«Что такое патриотизм? Патриотизм есть чувство. Какое? Чувство семейного очага, чувство

родной страны, чувствование в себе родной страны как своего дома, своей семьи. Чувство племенного народного эгоизма, себялюбия и самолюбия, именно народного, племенного.

Чувство своей жизни, своей истории, своей географии или местности, дома. Вы любите свой дом, свою деревню, свой город, уезд и т.д., распространяя эту любовь на всю родную страну. Если родная страна столько же вам дорога, как свой дом, своя семья, если вы чувствуете все её выгоды и невыгоды и сердечно об них заботитесь - вот вы и патриот.

Вера в народ, в его достоинства, в его дарование, в его силы политические, экономические, литературные, художественные, ученые и т.д., такая вера служит основою патриотического чувства»2.

В 1837 г. по выходе из училища Забелин был зачислен канцелярским служителем второго разряда в Оружейную палату Московского Кремля. В эти годы в музее* уже полным ходом шла работа по систематизации и каталогизации его коллекции. Забелин был привлечен к разбору архивов, документы которых касались жизни царского двора. Эти бумаги никак не фигурировали в Истории Н.М. Карамзина. Почти полвека спустя Забелин вспоминал, как его поразил данный факт. Одним словом, он оказался будто у берегов неизведанного моря-океана истории, и ему промыслительно был указан путь к большой науке.

Можно лишь представить ощущение вдохновенного внутреннего восторга, которое переживал начинающий исследователь. Погружаясь с годами все глубже в бездны прошлого, он хорошо понимал, что Господь подарил ему тот самый талант, который

* Оружейная палата в начале XIX в. стала музеем; постепенно стали разбираться ее коллекции и архивы, с 1830 г. велась подготовка фундаментального издания «Древности Российского государства», для которого академик Ф.Г. Солнцев срисовывал в Кремле царские регалии, различные предметы прикладного искусства.

предстояло приумножить. И приумножил! Началась бурная и многотрудная работа по изучению русской истории, раскрытие доселе неизведанных ее сторон. Забелин изучал вязь и малопонятную терминологию писцов и подьячих, разбирал зачастую перепутанные бумаги и фрагменты документов. Видимо, им владел такой самозабвенный интерес, что архивным изысканиям он посвящал все свое служебное и свободное время. Бескорыстно трудился он, доставая нужные исторические сведения для профессора Московского университета И.М. Снегирева, для академика Павла Михайловича Строева, археографа и разыскателя древнерусских рукописей. Передавая в своем дневнике слова Снегирева однажды, сказанные Строеву, Забелин писал: «Рекомендую вам, - сказал Снегирев, - молодого любителя древностей, прошу не оставлять его советами, вспомоществованием. Потом рассказывал, где я воспитывался, как образован и прибавил: у нас мало таких людей, которые из собственного рвения, из любви к науке занимались»3.

Важное значение в научной судьбе Забелина имело знакомство с В.В. Пассеком. Именно он, став редактором прибавлений «Московских ведомостей» подготовил к опубликованию и напечатал статью Ивана Егоровича «Несколько слов о богомольных царских походах» (25 апреля 1842 г.). Для самого молодого архивиста то был факт многозначительный. Впервые голос его зазвучал широко, громко. Это и есть точка отсчета ученых трудов великого историка Руси - год 1842. Забелин прожил жизнь долгую и многоплодную. Многие прошли перед его земным взором: государи Николай Павлович, Александр Второй и Третий, Николай Александрович, Вел. Кн. Сергей Александрович - любимец Москвы, гр. Уваров, Гоголь, Погодин, Верещагин и Васнецов, Ф. Солнцев, Островский. Несть им числа великим русским людям.

Будучи фактически самоучкой, имея за плечами всего пять классов училища, И.Е. Забелин стал автором 250 книг, множества статей и публикаций исторических документов. Первые капитальные сочинения Забелина - это «Домашний быт русских царей в XVI-XVII вв.» (1862) и «Домашний быт русских цариц в XVI-XVII вв.» (1869; 2-е изд. 1872). Им предшествовал ряд статей по отдельным вопросам того же рода, печатавшихся в «Московских ведомостях» 1846 г. и в «Отечественных записках» 1851-1858 гг. Труды эти - целая симфония Руси. Оценивать их не беремся. Они выше всякого слова мирского. Читайте Забелина, внимайте слову историка-родолюба, внимайте слову Истины!

Звание доктора русской истории пожаловал ученому Императорский Киевский университет, а в почетные члены приняла Императорская Петербургская Академия наук. По смерти С.М. Соловьева (1879) Забелин возглавил Общество истории и древностей российских (в 1893 г. его на этом посту сменил В.О. Ключеский). А 12 марта 1884 г. в связи с юбилеем ОИДР Императорского Московского Университета Забелин был удостоен звания почетного доктора истории Московского университета, затем 28 января 1885 г. - Санкт-Петербургского университета. С 1885 г. он стал товарищем председателя Исторического музея. С 1887 г. и до конца дней единственным местом его службы стал Императорский Исторический музей 2 *&

«Определив, на чем будет сосредоточено внимание в задуманной книге, автор перечислил частные темы, заслуживающие специального рассмотрения. Чего только здесь нет! Тут не только история городского управления, отдельных слобод, монастырей, церковных приходов, но и сведения о кладбищах, приходских и монастырских. Праздниках, нищих, юродивых, больницах, аптеках, торговле, бирже, садах и огородах, о продаже певчих птиц, о петушиных и гусиных боях, о ремеслах и художествах, училищах и книжной торговле, о библиотеках и театре, о клубах и гуляниях, о масонах и старооб3 См.: Забелин И.Е. Дневники: Записные книжки. С. 25.

рядцах, о воровстве, пожарах и метеорологических явлениях»4. В 1884 г. явилась на свет массивная книга «Материалы для истории, археологии и статистики города Москвы», объемом в 93 п.л. Второй том, объемом в 103 п. л. вышел в 1891 г.

Одно время Забелин думал выпустить альбом старинных планов Москвы, он собрал 4,5 тыс. планов города. Сопоставление планов давало возможность создать подробное представление о том, как менялся тот или иной район, как расширялась Москва. Остался среди черновиков Забелина и набросок «Истории московских пожаров».

Непосредственно истории Москвы касалось несколько статей ученого, среди которых наиболее важная, по мнению исследователей «Взгляд на развитие московского единодержавия». Она была помещена в трех номерах «Исторического вестника» за 1881 г. Мысль историка проста: московские Князья думали об общем благе, старались «жить за один всем в единстве», и народ это понимал и поддерживал их. Народ-то и был носителем великодержавной идеи!

В 1898 г. в многотомном издании «Живописная Россия» под ред. Семенова-Тян-Шанского в 6 томе «Москва и Московская промышленная область» Забелину принадлежит девять очерков из двенадцати. В 1902 г. одновременно были опубликованы большая статья о Москве в словаре Брокгауза и Ефрона и фундаментальный труд «История города Москвы». И.М. Тарабрин писал в 1929 г.: «Весьма вероятно, никем другим не сделано так много для уяснения истории Москвы, как незабвенным ее историком Иваном Егоровичем Забелиным, а между тем вряд ли кого-либо иного труды в этой области так мало были выявлены во всей совокупности в научной литературе»5. К сожалению, и сегодня положение дел не на много лучше. Во всяком случае, к

примеру, на историческом факультете Московского университета даже не приступали к подготовке крупной Забелинской конференции. А ведь повод был - 13 января 2009 г. исполнилось 100-летие кончины ученого.

Но, видно, забыли сегодняшние историки, хо-„ 3*

тя, разумеется, не все что, «такие звезды светят

народу раз в столетие»6, - как писал в свое время друг Забелина, филолог Щепкин. Замечательным явилось издание научным коллективом Исторического музея материалов из наследия И.Е. Забелина: «История города Москвы: Неизданные труды» (М., 2003). В нем помещены любопытнейшие сочинения ученого: «Наста быти княжение московское» (о событиях жизни Москвы 1272-1389), «Посад», «Дом Московского публичного и Румянцевского музеев», «Опричный дворец царя Ивана Васильевича». Выпуск снабжен весьма привлекательным научным аппаратом - ведь трудились наследники Забелина!

Говоря о московских трудах И.Е. Забелина, невозможно специально не сказать о Дневниках и Записных книжках, вышедших в 2001 г. в издательстве имени Сабашниковых. Читать эту книгу - сплошное упоение: четкие, научно сформулированные мысли историка-патриота неповторимо блещут на ее страницах. Приведем для примера несколько пассажей.

«Государственные ошибки являлись потому, что в составе правящих и управляющих людей было много иноземцев, инородцев и иноверцев, для которых русское государство было простою служебною, кормовою статьею вольнонаемного труда. Русское чувство государственности, каким отличались люди XV-XVII вв., в высокой степени поднятое Петром Преобразователем4*, совсем не просыпалось в сердцах инородцев и иноверцев,

да и не могло в них существовать. Они исполняли долг службы, но не долг национального чувства. Их деяния сопровождались полнейшим равнодушием к интересам чужой для них страны. Этот чуждый русскому государству состав правящих людей давал, однако, тон и направление всей службе и для русских людей. Громадное влияние идей космополитических, т.е. в сущности, эгоистических, ибо для кого родина - весь свет, тот думает только о себе. Где все там ничего»7.

Как просто и ярко сказано. Так и хочется призвать нашу молодежь: учите историю русскую по Ивану Егоровичу, запоминайте его мысли наизусть! Да, многое хотелось бы спросить у него, русского ро-долюба, но невольно чувствуешь, что нас разделяет время, а не мысль. А какой блестящий пассаж о Государе Иоанне Васильевиче! Процитируем:

«Разговоры в царстве мертвых. (Старая литературная форма..). Иван Грозный и Костомаров-историк и все историки, судящие Грозного, а он, защищаясь рассуждает, что все они заводчики крови. <...> Но ведь вы же мне помогали разливать кровь. Вы же друг друга поедали и меня наводили на грех кровопролития. Чего ужасаетесь? Вспомни ты, историк-подзуда, каков был Новгород Великий? Какую он кровь проливал от начала до конца своей жизни, погублял свою братию неистово, внезапно. <. .> Кто управлял событиями и заводил кровь между князьями? Все это мне пришло в голову в 1570 г., я и наказал город по-новгородски же. Ничего нового я не сочинил. Только в одно время, в шесть недель повторено то, что происходило шесть веков. А казнил за измену, за то, что хотели уйти из единства в рознь. Я ковал единение.

Ты историк-подзуда войди в мое положение. Ведь вы же мне сказывали, что в Новгороде копится измена. Что же мне оставалось? <...> Я казнил врагов и супостатов и вся та кровь взыщется на заводчиках той крови.

Историки: подзуда Костомаров, рассуда Соловьев, Благуда Карамзин.

Теперь мне видно отсюда и все то, что делали во Франции в 90-х гг. XVIII в. Лили разливали кровь получше чем я, а все во имя добра и блага всенародного.

Иван Грозный - воспитанник Библии. Оттого стал свирепым, жестоким губителем во имя Бога,

как он верил и был в том убежден. Жидовская вера та же - неумолимо жестокая в отношении с врагами и чужими (см. «Новое время» 6095). Манифест раввинов. Опричность жидов проводилась Саваофом, отдельность, замкнутость их. И вот Библия являет опричнину Грозному, хотя для нее был свой повод, но оправдание - в Библии»8.

Труды свои завещал И.Е. Забелин народу русскому. Последняя воля его гласила: «Наследниками своими я почитаю только свою родную дочь Марию Ивановну Забелину и Императорский Российский Исторический музей имени Александра III, поэтому в случае кончины моей дочери все наследство без всякого исключения да перейдет в собственность сего Исторического музея. Никаким другим наследникам, могущим когда-либо появиться, я не оставляю ни порошинки». Весьма крупную сумму - 130 000 руб. - Забелин выделил научным учреждениям. Историческому музею было отказано 70 000 руб. на приобретение новых коллекций и 30 000 - на издание задуманных Забелиным книг. Он писал, что возвращает музею свое жалование за все годы службы; 30 000 руб. передавалось Академии наук на переводы и издание античных и средневековых авторов, писавших о России. Историческому музею были завещаны библиотека (около 20 000 томов), коллекции рукописей, икон, карт (с 1549 до 1908 г.), эстампов, иконных прорисей (XVII — начала XIX в.).

Иван Егорович Забелин скончался 31 декабря 1908 г. (ст. ст.). Был похоронен на Ваганьковском кладбище, памятник оплатила казна. Дочери Забелина, Марии Ивановне, была назначена пенсия три тысячи рублей, которая была сохранена и при советской власти. В 1909 г. Мария Ивановна передала музею библиотеку и архив отца, в 1915 г. - материалы, относящиеся ко второй части «Истории города Москвы», присовокупив просьбу отца об издании. В 1938 г. большая часть библиотеки Забелина была передана в Историческую библиотеку. Москва ценила своего патриота и певца истории русской. В 1910 г. была учреждена премия Забелина за лучшее исследование по истории Москвы, открыта городская библиотека имени Забелина. Его имя было присвоено Кремлевскому проезду, отделявшему Исторический музей от Кремля. В 1931 г. проезду вернули прежнее название. В 1961 г. Большой Ивановский переулок, неподалеку от которого находится Государственная историческая библиотека, хранящая в фондах личное собрание книг Ивана Егоровича, стал улицей Забелина.

Ивана Егоровича часто называют бытописателем русской старины - это, безусловно, так. Но должно подчеркнуть, что весьма важно было для историка представить город как «совокупность людского общежития». В своей истории Москвы, в Предисловии он выделяет важнейшую, в связи со сказанным, методологическую задачу. «Это город-люди с их знаниями, нравами, обычаями, мыслями, чувствами, с устройством и уставом их городского быта и управления во всех его видах и потребностях. <...> Впереди других здесь должна стоять история городского правительства и управления или история городской власти, земской, посадской и государевой. <...> Историю города сооружали люди, поэтому о них больше, чем о столбах и разных постройках,

должен говорить историк» .

А здесь-то как раз уместно вспомнить об А.С. Пушкине, о его методологических принципах художника-историка. Они коротко сформулированы в его отзыве о драме М.П. Погодина «Марфа Посадница».

И вот что писал наш гениальный, а не официальный, поэт-историк: «Драматический поэт, беспристрастный, как судьба, должен был изобразить столь же искренно. отпор погибающей вольности, как глубоко обдуманный удар, утвердивший Россию на ее огромном основании. Он не должен был хитрить и клониться на одну сторону, жертвуя другою. Не он, не его политический образ мнений, не его тайное или явное пристрастие должно было говорить в трагедии, но люди минувших дней, их умы, их предрассудки. Не его дело оправдывать и

обвинять, подсказывать речи. Его дело воскресить

минувший век во всей его истине» .

Исполнил ли эти высокие требования, граничащие с гениальностью, Иван Егорович Забелин? Те, кто знаком с его трудами, безусловно, ответят: да! Предлагаем еще раз убедиться в этом - предлагаем отрывок из книги «Как жили в старину русские цари государи».

«В самый праздник Рождества Христова государь слушал заутреню в Столовой или в Золотой Палате. Во 2-м часу дня (в 10-м часу утра), в то время как начинали благовест к литургии, он делал выход в Столовую, где и ожидал пришествия патриарха с духовенством. Для этого Столовая наряжалась большим нарядом, коврами и сукнами. В переднем углу ставилось место государево, а подле него кресло для патриарха. Вошед в Столовую, государь садился до времени в свое место и приказывал сесть по лавкам боярам и думным людям; ближние люди младших разрядов обыкновенно стояли. Патриарх при пении праздничных стихер, в предшествии соборных ключарей, несших крест на мисе и св. воду и в сопровождении митрополитов, архиепископов, епископов, архимандритов и игуменов, приходил к государю в ту же палату славить Христа и здравствовать государю с праздником. Государь встречал это шествие в сенях. После обычных молитв певчие пели государю многолетие, а патриарх говорил поздравление. Потом и государь и патриарх садились на свои места. Посидев немного и затем благословив государя, патриарх со властьми шел таким же порядком славить Христа к царице, в ея Золотую Палату, и потом ко всем членам царскаго семейства, если они не собирались все для принятия патриарха у царицы. Славление у государя происходило обыкновенно в Золотой Палате, а иногда и в Грановитой.

<...> Отпустя Патриарха, государь в Золотой или в Столовой облекался в царский наряд, в котором и шествовал в собор к обедне. Все дворовые и служилые чины, сопровождавшие этот выход, были также богато одеты в золоченые кафтаны. После литургии государь шествовал во Дворец, где потом в Столовой или в Золотой приготовлялся праздничный стол «на патриарха, властей и бояр». Этим оканчивалось рождественское празднество.

В день Рождества Христова и в другие большие

праздники, цари не садились за стол без того, чтоб

не накормить прежде так называемых тюремных 11

сидельцев и пленных» .

Таковым было благочестие Царства Московского - средостение Святой Руси.

© Масленникова Н.В.

Приложение

ПЕРВОЕ ВОДВОРЕНИЕ В МОСКВЕ

________________А

ГРЕКО-ЛАТИНСКОИ И ОБЩЕЙ ЕВРОПЕЙСКОЙ НАУКИ*

... Восьмидесятые годы XVII в. были достославными годами зарождения и водворения в Москве самостоятельной русской учености, за которой, хотя очень постепенно, но не преминула последовать и общая образованность.

Нам хорошо известно, что старая, древняя наша книжная наука, собственно грамотность, даже в высшем, как бы ученом ее значении, в значении обширной начитанности, по случаю необходимого для печати исправления собственных своих же книг, оказалась со всех сторон и в полной мере несостоятельной для такого дела. Это именно дело и не замедлило обнаружить всю глубину и необозримую широту тогдашнего русского невежества и его кровных чад: суеверия, легковерия, суемудрия и самомнения, от которых мы не совсем успели освободиться и до сих пор.

Крайняя потребность в науке, выразившаяся на первое время потребностью собственно типографского, для приготовления знающих справщиков, ученых корректоров, стала очевидною для всех. Начались попытки завести школу для этой цели. При Патриархе Филарете была учреждена греко-латинская школа в Чудове монастыре под руководством грека Арсения, но учитель через несколько лет на одинокой и потому утлой своей ладье потонул в глубине всеобщего невежества и при Патриархе Иосифе был сослан в Соловецкий монастырь. Говорили про него, что он волхв, еретик, звездочетец, исполнен скверны и смрада иезуитских ересей. С такими характеристиками встречались тогда все знающие и ученые люди. При Патриархе Никоне он был возвращен и определен по-прежнему смотрителем и справщиком книг в Типографии и занимался у Патриарха переводами с греческого. В это время окольничий Ф.М. Ртищев устроил в Андреевском монастыре греческую школу и ученое братство переводчиков с греческого, призвавши ученых иноков из Киева, из которых более других известен как переводчик и справщик типографии Епифаний Славенецкий. Никоново

время особенно славится собиранием древних русских и греческих рукописных книг с теми же исключительными целями точного исправления для печати всего обихода церковных книг.

Чем сильнее и явственнее обозначались и распространялись стремления к научному знанию, тем ожесточеннее восставало против этих стремлений круговое слепое невежество старых церковников и начетчиков. Однако среди тогдашних людей все, что могло в то время называться интеллигенцией, умной силой общества, от тех самых криков темной фанатической толпы все более убеждалось, приходило все более к сознанию, что так оставаться невозможно, что необходимо устроить книжное знание на прямых и твердых в точном смысле ученых основаниях.

В самый разгар борьбы этого сознания с мнениями защитников старого невежества прибыл в Москву митрополит Газский Паисий Лигарид (1660 г.). Узнав, в чем дело и желая объяснить причины смятения и шатания московских умов, он решил, что все зло произошло от двух причин: от того, что нет народных училищ и нет библиотек. «Если бы меня спросили, - говорил он, - какие столпы Церкви и государства? Я бы отвечал: во-первых, училища, во-вторых, училища и, в-третьих, училища, причем необходимо преподавать в этих училищах греческий, латинский и славянский языки».

Внимательнее других прислушался к этим словам сам Царь Алексей Михайлович. Он решил завести науку у себя во дворце и вызвал для этой цели известного иеромонаха Симеона Полоцкого, которого назначил учителем своих детей, Царевичей Алексея, а потом и Феодора. Это было в 1664 г. А на другой год, летом 1665 г., по указу Царя в Спасском монастыре, за Иконным рядом, были построены деревянные хоромы, в которых повелено учитца по латиням, грамматике, грамматичному учению, подьячим Приказа Тайных дел Семену Медведеву и дворцовым Семену да Илье Казанцам.

Вскоре (1666 г.) приехавшие в Москву Александрийский и Антиохийский Патриархи точно так же

* «Первое водворение в Москве греко-латинской и общей европейской науки: Речь, читанная в заседании Императорского Общества Истории и Древностей Российских 19 апреля 1886 г. в память двухсотлетней годовщины рождения первого русского историка В.Н. Татищева Председателем Общества И.Е. Забелиным». Печатается по речи И.Е. Забелина, опубликованной в Москве в 1887 г.

убеждали Царя завести греческие (но не латинские) и славянские училища, указывая особенно на важность изучения греческого языка.

В то время как представитель латинской школы Симеон Полоцкий мало-помалу совсем водворялся в царском дворце, заняв даже положение придворного стихотворца, на Патриаршем дворе вовсе не было заметно, что там желают учредить правильную греческую школу. По-видимому, там довольствовались упомянутым ученым братством справщиков и переводчиков.

Между тем в обществе не угасала мысль о заведении школ, и прихожане одной церкви (Иоанна Богослова, вероятно, в Китай-городе, называемой по урочищу — под Вязом) подали даже особую челобитную, прося в приходе учредить училище славяно-греческой грамматики и чтобы священник был ученый человек и пение в церкви чтоб было партесное.

В 1668 г. на эту просьбу была выдана разрешительная патриаршая грамота, но о дальнейшей судьбе этого дела не имеем сведений. Прошло десять лет, о которых также ничего не знаем, что происходило на Патриаршем дворе с мыслями о заведении школы.

В 1679 г. случайно или не случайно прибыл в Москву некий русский иеромонах именем Тимофей, долгое время проживавший в Палестине, на Афоне, узнавший там основательно греческий язык и бедственное положение всей Греческой Церкви, теснимой и магометанством, и латинством. Его повесть об этом внимательно выслушал молодой Царь Феодор Алексеевич и тут же решил учредить в Москве греческое училище на пользу и греков, и русских, которое и было помещено в 1680 г. в верхних палатах Типографии в составе набранных из разных сословий 30 учеников.

По-видимому, это было только начало, приступ к исполнению более широкого замысла, которому, несомненно, много способствовали и упомянутый Тимофей, и придворный ученый и стихотворец иеромонах Симеон Полоцкий со своим учеником Сильвестром Медведевым.

Возникла мысль об учреждении в Москве академии т.е. о школе свободных мудростей. По царскому повелению составлен был план и написана в проекте так называемая привилегия, или учредительная грамота, о заведении такой школы-академии, которая и была обозначена в 1682 г. Составители грамоты, как оказывается

из ее содержания, руководствовались уставами западных университетов и академий и начертали план с обширным курсом учения и с большими преимуществами для ученого сословия.

Между тем о намерении учредить в Москве академию проведали польские ученые и явились с предложениями устраивать это новое дело, конечно, под руководством иезуитов, алкавших забрать все дело в свои руки. Их отвергли, но иезуитские намерения продолжали свою работу, и, как увидим, не без успеха. В Москве издревле опасались латинского Запада как огня, и Царь с Патриархом решили в 1681 г. вызвать ученых из греков по благословению Восточных Патриархов, о чем в тот год послали к ним особую грамоту. По согласию четырех Патриархов были избраны два брата, Софроний и Иоанникий Лихуды, которые после долгого странствования через Польские земли, преследуемые и теснимые иезуитами, тайным от них уходом прибыли наконец в Москву 6 марта 1685 г. Заметим, что латинствую-щие в лице известного Сильвестра Медведева еще в январе этого же года подносили Царевне Софии на утверждение упомянутую академическую привилегию-устав, но, кажется, без успеха, так как Патриарх Иоаким вообще не благоволил к латинству.

Прибывших Лихудов поселили сначала в Николаевском греческом, потом в Чудове, но в обоих монастырях помещение найдено ими неудобным, быть может, потому, что не было там достаточного простора для школы, которую Лихуды, не желая, по-видимому, терять дорогое время, открыли вскоре по приезде. Для этой цели тогда же были построены для них особые деревянные кельи в Богоявленском монастыре. Рассказывают, что сначала им отданы в науку из типографских учеников лучших пять человек.

Такая школа могла устроиться и в кельях, но, видно, охотников учиться у новых учителей явилось больше, и не из числа только типографских учеников, но даже из боярских детей, поэтому в том же году 3 сентября сам Патриарх Иоаким приходил в Богоявленский монастырь осмотреть место, где лучше выстроить особые хоромы для школы; по его благословению эти хоромы были срублены в ту же осень и 12 декабря к новоселью в них принесен из патриаршей казны образ Владимирской Богородицы.

В одно время с постройкой хором мало-помалу накапливался в учительских кельях и ученический состав новой школы. 26 декабря в этом составе

вся школа приходила на Патриарший двор и в Крестовой палате славила Христа и приветствовала Патриарха поздравительными речами и от учителей, и от учеников, причем в записке об этом случае учители, грекоиеромонахи Иоанникий и Софроний, обозначены учителями греческих высоких наук и что они учат в школе греко-латинскому книжному писанию, - так отмечалось преподавание начального класса, обнимавшее предварительные предметы учения. Патриарх выдал праздничную славленую награду: учителям — по пять руб., двум ученикам — по два руб., девятерым — по рублю, семнадцати человекам — по полтине. Всех учеников числилось уже 28.

В тот же день приходила к Патриарху славить Христа и типографская школа с учителями иеромонахом Тимофеем и греком Мануилом Григорьевым, причем учители получили: Тимофей - пять руб., Мануил - два руб.; ученики: один - один руб., девять - по полтине, 46 - по 25 коп. Всех типографских учеников явилось 56, ровно вдвое против Богоявленской школы.

Торжественное открытие Богоявленской деревянной школы как основы будущей Академии произошло 29 января 1686 г. В этот день Патриарх со архиереи прибыл в новопостроенную школу и слушал учения учеников, в числе которых находились его домовый иеромонах Иларион, два иеродиакона, шесть человек лучших и 23 человека остальных, всего - 82 человека. Потом со архиереи же Патриарх ходил в типографскую школу, где учились один иеродиакон, греческому писанию 9 лучших, 11 средних, 27 меньших, 19 еще меньших, всего - 66 человек; словенскому писанию учились 166 человек, а всего 282 человека. Таков, вероятно, был полный состав этих обоих школ в 1686 г.

Один из первых учеников Богоявленской деревянной школы — Федор Поликарпов рассказывает, что каменные палаты для Академии были основаны Патриархом Иоакимом в 1685 г., т.е. в год приезда в Москву Лихудов, на оставленную на это строение по завещанию тем же Лихудам от доместика, учителя греческого пения, грека иеродиакона Мелетия, сумму 2000 р. и что палаты были выстроены совершенно в 1686 г., когда в них и переселилась Богоявленская школа - учители с учениками. Однако достоверно известно, что это случилось годом позже, в 1687 г., даже в конце года, т.к. в сентябре 9-го числа эти палаты еще достраивались, для чего тогда выдано Богоявленскому архимандриту Никифору 100 руб.,

и только 12 октября Патриарх ходил в новопостро-енные палаты, вероятно уже совсем готовые, для осмотра. Может быть, палаты действительно были заложены в 1685 г., а еще вероятнее, что в том году материал для постройки был только заготовлен. Сама же постройка произведена в течение следующих двух лет, и в ожидании ее окончания в 1685 г. была построена деревянная академическая школа.

В январе 1687 г., тоже 29-го числа, быть может в воспоминание первого открытия, Богоявленская деревянная школа снова видела в своих стенах Святейшего Патриарха, пришедшего на этот раз с белыми властями. Теперь в школе преподавали уже грамматику, и Патриарх слушал греческого грам-матическаго учения и после слушания пожаловал учителям Софронию и Иоанникию не по 5 руб., а по 5 золотых, да ученикам, детям боярина князь Юрья Михайловича Одоевскаго, князь Михайлу, да князь Юрью, да князь Петру; да кравчего князь Бориса Алексеевича Голицына сыну князь Алексею да дьяка Василья Посникова сыну Петру - по золотому каждому.

Золотая награда показывала золотые успехи школьного учения. И действительно, Петр Посни-ков впоследствии опередил учением даже Федора Поликарпова.

В каменные Спасские палаты Академия была переведена, по всему вероятию, к зиме 1687 г., когда на Рождество, 28 декабря, Академия уже из этих Спасских палат приходила к Патриарху в Крестовую славить в следующем составе учеников: два иеромонаха, два иеродиакона, книгописец, бельцов 1-й статьи — пять, в том числе два грека,

В 1688 г. на Святой? в пятницу 20 апреля, школа также приходила к Патриарху в Крестовую под руководством одного учителя Софрония и для праздника Воскресения ученики по-прежнему говорили Патриарху поздравительные речи. Состав школы в это время был распределен следующим образом: иеромонах один, книгописец, два иеродиакона, ученики верхних школ 1-й статьи - два, 2-й ст. - семь,

писания малых учеников — 20 чел.; словенского книжного писания староста да 100 учеников; всего - 164. Таким образом, верхние школьные палаты были определены для преподавания высших наук, а нижние - первонаук.

В 1689 г. в школе преподавалось уже риторическое учение. 27 декабря школьники по обычаю опять приходили в патриаршую Крестовую и пред Святейшим Патриархом и освященным собором Христа славили пением греческого согласия и говорили по-гречески и по-словенски о Христове воплощении от Божественных писаний многие речи и орацыи Святейшему Патриарху с поздравлением. Состав учеников был следующий: монах, иеромонах, иеродиакон$ учеников бельцов — два чел., ора-цейщиков - семь чел., грамматичников - 26 чел., да которые начали учить греческий язык - 16 чел.; словенского учения староста и 127 учеников.

В марте 1690 г. в верхних школах Софроний начал уже читать логику и диалектику. Грамматику и пиитику Лихуды преподавали на одном греческом языке, а риторику, логику и потом физику (естественную философию) на греческом и латинском. Федор Поликарпов свидетельствует, что успехи учения были блистательны, так что в три года они, верхние ученики, могли говорить на обоих языках и перевели несколько книг на славянский язык.

Хотя преподавались оба классических языка, однако средоточием и главной силой был язык греческий, а с ним и все образование носило господствующий характер греческий, отчего и сами школы обыкновенно именовались греческими, ел-лино-славянскими. В Москве, таким образом, была открыта самостоятельная Академическая школа исключительно греческого, строго православного направления, совсем отличная от Киевской академии, в которой господствовал в такой же мере язык латинский, необходимо способствовавший внесению в православные установления различных униатских мнений.

Должно заметить, что Московская школа была основана в то самое время, когда уже ?