Спросить
Войти
УРОКИ ИСТОРИИ
УДК 908
БЫТОВЫЕ УСЛОВИЯ ПОВСЕДНЕВНОЙ ЖИЗНИ СЕЛЬСКОГО ДУХОВЕНСТВА В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XIX ВЕКА (по материалам Нижегородской епархии)
П. В. Филатов
Институт российской истории РАН, ГБОУ СПО «Павловский машиностроительный техникум», г. Павлово, Нижегородская область
Статья представляет собой историко-этнографическое исследование сельского духовенства Нижегородской епархии первой половины XIX века, в частности повседневности, жилища, одежды, рациона питания сельских клириков и их семей. Автор исследует данные реалии как культурные универсалии, посредством которых служитель сельской церкви интегрировался в крестьянский «мир», и делает вывод о том, что реалии быта сельского духовенства были фактически идентичны крестьянским.
Реконструкция повседневной жизни сельского духовенства первой половины XIX века будет неполной без рассмотрения вопросов о жилище, одежде для повседневных хозяйственных забот, рационе питания сельских клириков и их семей. Рассмотрим важное в этом отношении свидетельство сельского священника А. И. Розанова, который рассказывает в своих «Записках»: «Прадед мой был священником из нигде не обучавшихся пономарей. Дед мой и брат его росли при отце, выучились читать, писать, петь и звонить. Но, вместе с отцом, и пахали, и сеяли, и молотили. При первой возможности дед мой определился в пономари в то же село к отцу, а брат его в соседнее. В пономарях он вел советы с мужиками, когда выезжать пахать, косить, жать и проч. и вместе с ними работал. Мужик был неразлучным спутником его во всех обстоятельствах его жизни. Житейские потребности его были те же самые, что и у мужика, такая же изба, одежда, пища и проч. Не только на него - пономаря, но даже и на отца его - священника, смотрели все, как мужики, так и господа, как на мужиков»[9]. В данном свидетельстве наглядно показана связь сельского духовенства с сельским миром, его трудами и заботами. Кроме того, можно усмотреть глубинную
связь быта сельского клирика с трудом в сельском хозяйстве.
В своем исследовании Н. В. Белова отмечает, что: «В среде приходского духовенства в конце XVIII - начале XX в. существовало три основных типа жилья: 1) отдельный дом для каждого клирика; 2) общий дом для всех членов причта; 3) наемная квартира. Дома первого типа широко были распространены в сельской местности. Как правило, дома священнослужителей были деревянными, одноэтажными и располагались недалеко от храма» [5]. Если в приходе не имелось отдельного жилья для священно- и церковнослужителей, практиковался найм жилища у кого-либо из крестьян, особенно это касается церковнослужителей, которым могло отводиться место в крестьянском доме, клирик в этом случае мог проживать в крестьянской семье.
Жилище члена сельского клира Нижегородской губернии исследуемого периода было идентично крестьянскому. Это была обычная сельская изба. Подобный тип жилища наиболее удобен и практичен для жизни в условиях средней полосы России как по доступности материала, так и по приспособленности под погодные условия [7]. Дом мог находиться на церковной «селитебной» земле,
к которой примыкала земля «усадебная». Например, в селе Тумботино Горбатовского уезда Нижегородской губернии при церкви в честь Благовещения на штат из одного священника, дьякона, дьячка и пономаря церковной селитебной и усадебной земли имелась «1 десятина 1800 сажен» [1, л. 15], или 19 086,4 квадратных метров. Встречались случаи, когда усадьба клирика являлась его собственностью, переходила по наследству от отца к сыну, но находилась на церковной земле. Собственность на усадьбу могла сохраняться, даже если священнослужитель лишался сана и был исключен из духовного ведомства. В таком случае, правда, если это диктовалось необходимостью обеспечить селитебной и усадебной землей нового приходского священника, консистория могла предписать убрать с церковной земли все жилые и хозяйственные постройки [2, лл. 1-32].
У прихода могло не быть ни селитебной, ни усадебной земли. В таком случае дом строился либо на «мирской», либо на помещичьей земле. Например, по ведомостям о количестве церковных земель по Горбатовскому уезду за 1830 год «в селе Павлове (Горбатовского уезда Нижегородской губернии - П.Ф.) при Воскресенской церкви ...селитебной земли ничего не имеется, потому что оной отмежевано совсем никогда не было. Священно и церковнослужители сей церкви домы свои имеют построены ими на помещичьей графа Дмитрия Николаевича Шереметева земле, которой они занимают всего только 350 сажен квадратных» [1, л. 13 Об], или 1591,8 квадратных метров. При штате церкви, состоявшем из двух священников, дьякона, дьячка и пономаря, это очень малое количество земли для поселения (да и была она в собственности помещика), хотя формально пропорция наделения прихода землей была соблюдена. Таким образом, пространство проживания сельского духовенства варьировалось по приходам, отсюда было разным пространство бытовых контактов и конфликтов семей клириков.
Обратимся теперь к реконструкции дома и усадьбы сельского священника, возможность которой нам дает опись имущества священника села Азрапино Лукояновского уезда Нижегородской губернии Василия Михайлова, который был обязан оплатить крупный штраф в пользу государства. Итак, каковой нашли усадьбу сельского священника В. Михайлова земский исправник Серебренников и благочинный Евграф Фирсов?
В разделе описи «Строения» указано, что дом состоит из двух горниц и сеней, причем «передняя горница разного леса величиною на семи аршинах с половиною, толщиною от 5 до 6 вершков с двумя перегородками, порыта дубовым тесом, несколько ветхая...Задняя горница также разного леса, пересеченная, величиною во всех стенах на осьми аршинах построенная, толщиною от 6 до 7 вершков, с чуланом тесовым, покрыта также дубовым тесом. Между их сени с полом дубовым и потолком и в сих три чулана срубленные из одного осинового леса» [3, лл. 18, 18 Об]. Значит, дом священника состоял из двух комнат и сеней.
Передняя комната была площадью около 24,8, а задняя комната - около 32,4 квадратных метра. Жилая площадь дома, таким образом, составляла 57,2 квадратных метра. Толщина стен передней комнаты составляла 22-26 сантиметров, задней - 26-31 сантиметр. Комнаты были построены «из разного леса», использовались бревна различной толщины и, возможно, различных строевых пород. При сравнении передней и задней комнаты, можно сделать вывод, что задняя строилась позже: во-первых, передняя комната «несколько ветхая», во-вторых, задняя комната имела более толстые стены, тесовый чулан и «пересечение», то есть капитальную, рубленную стену вместо перегородки, и пристроенный тесовый чулан. Соответственно, ее постройка отражает рост материального достатка семьи священника. Стоимость комнат разнилась на 5 рублей
- передняя была оценена в тридцать, задняя
- в 35 рублей. Сени были выстроены из осинового бревна между комнат, вероятно, они строились одновременно с задней комнатой, на это может указывать дубовый пол. Ведь весь дом покрыт был дубовым тесом, и, скорее всего, он был покрыт после постройки сеней и задней комнаты, а часть теса, скорее всего, остаток от кровельных досок, была израсходована на пол сеней. Делать дубовый пол в сенях иначе нецелесообразно и дорого. Стоимость сеней оценщиками была определена в 6 рублей. Чуланы - при задней комнате и в сенях - указывают на определенный материальный достаток и умение рационально вести хозяйство.
Среди дворовых построек усадьбы священника была «скотская изба вся осинового леса, крыта соломою, величиною на шести аршинах с половиною, построенная толщиною от 3 до 4 вершков с полом и потолком, ветхая» [3, л.18 Об]. Таким образом, скотный двор был площадью около 21 квадратного метра, достаточно большой, толщина стен
- от 13 до 17 сантиметров. Оценочная цена скотного двора - 10 рублей. Наличие пола и потолка в скотном дворе свидетельствует о том, что хозяин умел рационально вести хозяйство. На чердаке двора можно хранить запас сена, что позволяло оптимизировать процесс кормления скота, более того сено служило своеобразной теплоизоляцией. Запас сена в скотном дворе можно было время от времени пополнять из сенницы, она также имелась в хозяйстве. Пол в скотном дворе позволял облегчить процесс уборки навоза.
Отметим, что скотный двор, как и сени в доме, построен из осины. Из осины, как мы увидим ниже, были сделаны и другие хозяйственные постройки, что является опять-таки свидетельством житейской мудрости хозяина усадьбы. Во-первых, осина дешевле строевого леса. Во-вторых, обратившись к справочной литературе, мы найдем, что осина хороший строительный материал: «Осина — незаслуженно забытое строителями и мастерами-деревообработчиками дерево. Её древесина обладает рядом удивительных качеств: она...по устойчивости к истираемости почти равняется древесине дуба. легко режется.. .Видимо, в древесине есть какие-то вещества, убивающие гнилостные бактерии... О том, какой крепости может быть это дерево, говорит любопытный случай. Не так давно в Ленинградской области нашли домик, срубленный более чем сто лет назад из осины. Сохранился он отлично. От сухих, словно каменных, брёвен со звоном отскакивал топор» [10]. Таким образом, осина является оптимальным материалом для дворовых построек как по цене, так и по качеству материала. Ветхость постройки не означает нерадения хозяина. Скорее, это отражение особенностей крестьянского менталитета - хозяйство требует больших трудозатрат, поэтому если какой-либо элемент хозяйства, например постройка, пришел в «ветхость», но еще функционален, его не стоило переделывать и перестраивать, соответственно, тратить дополнительные усилия, время и средства, его стоило просто время от времени подновлять.
Попасть внутрь усадьбы священника можно было через ворота - передние и задние. В описи фигурируют «передние вороты липового теса с прикалитком в дубовых столбах» [3, л. 18 Об], стоимостью 6 рублей. Следуя порядку описи, можно заключить, что скотный двор располагался перед избой ближе к передним воротам. Подобное предположение можно сделать, учитывая, что описание имущества начинается с избы, затем продолжается скотным двором, после которого описаны передние ворота. Ворота, как видим, вполне отвечали хозяйственным нуждам - через «прикалиток» можно было входить на двор, сами ворота открывались по потребностям хозяйства. Задние ворота были из липового леса, с дубовыми столбами, крыты соломой, стоимость - два рубля.
В хозяйстве священника имелся также амбар, «весь осинового леса., с чуланом и тремя сусеками» [3, л. 18 Об], стоимостью 30 рублей. Размер амбара - около 27 квадратных метров, толщина стен - от 13 до 17 сантиметров. Рядом с амбаром располагался погреб, представлявший
собой яму в земле с помещенным в нее дубовым срубом, над ним также располагался амбар из осинового леса, без пола и потолка, крытый соломой, с толщиной стен 13 сантиметров и размером 12 квадратных метров. Стоимость погреба с амбаром - 5 рублей. Близ погреба располагалась сенница, дворовая постройка для хранения сена с полом и потолком из осинового бревна, крытая соломой. Размер сенницы составлял 7,5 квадратных метра, стоимость - 8 рублей. Недалеко от сенницы находилась конюшня, без пола, но с потолком, крытая соломой. Ее площадь составляла 20 м2, а стоимость 5 рублей 40 копеек.
Несколько поодаль от избы и других дворовых построек находились овин и баня. Эти постройки по своему назначению связаны с использованием огня, поэтому их и строили отдельно, подальше от основных построек усадьбы. Овин, в котором сушили снопы зерновых, был площадью 28 квадратных метров, его стоимость составляла 2 рубля 50 копеек. Баня была срублена из осинового леса, с предбанником, покрыта тесом. Площадь бани и предбанника составляла 12 квадратных метров, толщина стен от 13 до 22 сантиметров, стоимость по описи - 4 рубля. Баня и овин стояли на задах усадьбы, вне изгороди, которая состояла из одиннадцати звеньев заборов «разного леса в дубовых столбах». Заметим, что забор был изготовлен из бревен, а не из досок. Дело в том, что пилить бревна на доски достаточно трудоемкая работа, и вкопать в землю дубовые столбы со специально сделанными пазами, а между ними сделать бревенчатые прясла гораздо легче, кроме того, забор получается надежнее и долговечнее. Вдоль забора располагались сараи, крытые соломой, прясла забора служили внешними, обращенными на улицу стенами сараев. Общая длина изгороди составляла более 53 метров, стоимость, вместе с сараями - 3 рубля.
Рассмотрим теперь некоторые элементы убранства дома сельского клирика, которое было весьма скромным. Составители описи имущества священника Василия Михайлова начали с предметов культа. Так, в доме священника имелась икона Рождества Христова «в медной ризе», окладе, размером 22х28 сантиметров. Имелся также «киот для образов столярной работы, покрашенный и со стеклом». Составители, включив в опись предметы культа, тем не менее, не подвергли их оценке.
Из мебели в доме священника были два «простых» липовых стола общей стоимостью 1 рубль 20 копеек. Также в опись попал «шкаф простой столярной работы створный и вверху со стеклами, не крыт краской из дубового леса». Стоимость шкафа по описи составила 1 рубль 20 копеек. Имелись
также «пять стульев простой же столярной работы с холстинными ветхими тюфяками, покрыты краскою», общей стоимостью 1 рубль 10 копеек. Видим, что мебель отличалась от обычной крестьянской, наличие шкафа и стульев может указывать на определенный материальный достаток, особые стандарты жизни духовенства.
Из спальных принадлежностей в описи упомянуты «перяная», то есть набитая перьями, в отличие от пуховой, обтянутая простым крашеным холстом, перина весом «в пуд и 2 ф. (фунта - П.Ф.)», стоимостью 2 рубля 50 копеек, три подушки - «перяная» стоимостью 50 копеек, две пуховые, с «самотканными навлочками» общей стоимостью 1 рубль.
Таким образом, усадьба сельского клирика представляла собой крепкое домашнее крестьянское хозяйство, хотя имелись и особенности, связанные с материальным достатком. Общая стоимость хозяйства священника В. Михайлова составила 211 рублей 20 копеек. Успешное функционирование, сохранность и постоянное самовоспроизводство хозяйства требовало от хозяев больших трудозатрат, что, несомненно, отвлекало главу семейства от выполнения профессиональных обязанностей. Нелегко приходилось и его жене. Т. А. Бернштам пишет, что «основная нагрузка в домашнем хозяйстве лежала на батюшке с матушкой: батюшка занимался починкой орудий и инвентаря (иногда и сам мастерил), заботился об отоплении и освещении, матушка исполняла все женские крестьянские работы: пряла, ткала и шила, стряпала, ухаживала за скотом и птицей» [6, с. 362].
В домашнем хозяйстве клирик мог использовать труд прислуги, в частности, крепостных дворовых людей. Упомянутый азрапинский священник Василий Михайлов в марте 1830 года в лукояновском земском суде «показывал», что «по вступлении моем в 1793 году во диакона лу-кояновского уезда в поместное село. (нечитаемый текст - П.Ф.), оженясь на дочери умершего в том же селе дьякона Степана Абрамова Анисье Степановой, за которой была дана в приданое от отца того дьякона того ж села священника Авра-амия Михайлова, который уже помер, девка Авдотья Иванова без всякого акта» [3, л.2]. Следовательно, «дворовая девка» могла быть дана в клир прихода в приданое при женитьбе кандидата на представительнице священнической семьи. «Девка Авдотья» была дана в приданое за Анисьей Степановой без документов, «сказывал только покойный Михайлов, что оная девка у него в доме прижита девкой же Ириной Даниловой». Так жилище священника могло становиться сценой различных житейских коллизий.
Судя по материалам дела, «девка Авдотья Иванова» была передана в приданое без документов потому, что «принадлежит неизвестно почему Казанской губернии Саранского уезда дочери его капитанше Татьяне Абрамовой Зверевой, а по смерти ее досталась ее же дочери Зверевой канцеляристовской жене Протопоповой» [3, лл. 2, 2 Об]. Скорее всего, мать А. Ивановой И. Данилова была прислана в семью А. Михайлова как дворовая прислуга, однако без передачи права собственности на эту крепостную. А. Иванова также принадлежала прежним хозяевам, право собственности на нее передавалось по наследству в их семье. И, скорее всего, И. Данилова принадлежала мужу Т. Абрамовой, а Авдотья Иванова перешла по наследству в собственность Протопоповой, соответственно, внучки священника Авраамия Михайлова.
Авдотья Иванова вместе с семьей В. Михайлова переехала в Азрапино, когда он был направлен в 1829 году в это село на должность священника. Во время пребывания в семье В. Михайлова, в период до 1823 года А. Иванова «прижила детей незаконно сыновей Аристарха, Степана, Никандра и дочь Александру», которые были на воспитании у священника. А. Иванова с детьми жила в услужении в доме священника более тридцати лет, в конце концов она и ее дети через лукояновский земский суд были отправлены к законной владелице, упомянутой Протопоповой, внучке священника А. Михайлова, тестя В. Михайлова.
Рассмотрим еще один случай. В декабре 1831 года коллежский советник Павел Семенов Залеский приобрел у священника села Выездная Слобода Арзамасского уезда Нижегородской губернии Ивана Васильева Садовского дворового человека Петра Емельянова за четыреста рублей. Из материалов дела ясно, что этот дворовый человек принадлежал жене священника Пелагее Андреевой и ее брату, бывшему дьячку Выездной Слободы, а к 1831 году крестьянину деревни Чернуха того же Арзамасского уезда Льву Андрееву. П. Емельянов перешел в семью священника по наследству от покойной родной тетки его жены и шурина, «гвардии сержантской жены Марии Васильевой Мещериновой» [4, л. 16]. Таким образом, в домашнем хозяйстве клириков использовался труд дворовых людей. Рассмотренные случаи позволяют лучше понять жизнь сельского духовенства в системе социальных и культурных связей со всеми их особенностями в указанное время.
Об одежде духовенства позволяют судить фотографии конца XIX - начала XX века [11]. Одеждой собственно духовного звания у священников и дьяконов служили ряса и подрясник (либо полукафтанье) - длинное платье особого покроя.
В описи имущества священника В. Михайлова фигурирует «ряса камлотовая (из плотной шерстяной или полушерстяной ткани - П.Ф.) вишневого цвета без подкладки» [3, л. 20], стоимостью 6 рублей. Достаточно дорогая вещь, если учесть, что, например, баня в хозяйстве этого же священника была оценена в 4 рубля. Следовательно, необходимость иметь одежду соответствующую духовному званию, вызывала к жизни необходимость значительных затрат. Также в описи числятся три полукафтанья - нанковое, из добротной и прочной хлопчатобумажной ткани, и два простых суконных, причем, одно старое, общей стоимостью 8 рублей 50 копеек. Интересно, что полукафтанье - это и крестьянская одежда, и одежда духовенства, то же самое, что подрясник.
Зимой поверх подрясника или рясы надевалась шуба, либо теплый кафтан. «О теплых же рясах, в то время, никто из сельскихъ священников и не думал - их не было тогда ни у кого» [9]. В избе упоминавшегося выше священника В. Михайлова имелись две шубы - новая нанковая «на овчинном меху», стоимостью 5 рублей, и старая, также овчинная, обшитая китайкой (хлопчатобумажной тканью - П.Ф.), стоимостью 1 рубль 50 копеек.
Обувью служили сапоги. Головной убор в теплое время года - шляпа. В холодное время -шапка, например, «рыжего барана старая», либо «простая овчинная». Также, правда, не всегда во внебогослужебное время, священник мог носить наперсный крест. Ясно, что ряса весьма неудобна и непрактична для сельскохозяйственных работ. Поэтому во время их выполнения представитель духовенства одевался как крестьянин - рубаха навыпуск, кафтан (полукафтанье), порты, онучи
и лапти. В таком виде представитель сельского духовенства становился совершенно неотличим от крестьянина. Выделялся он только особой прической, длинными волосами, означавшей принадлежность к духовному званию [8, 12, с. 53].
Показательно следующее замечание священника Александра Розанова: «Вогнали, например, вечером стадо коров из поля в село, бросятся они во все стороны по огородам и гумнам, батюшка схватит хворостину да и пустится за ними, чтобы перехватить их и не дать зайти на чужие капустники. Чрез несколько минут ему придется идти по селу, конечно, он идет так, как бегал сейчас за коровой - в одномъ кафтане без рясы. Сами крестьяне, те, которые смотрели бы на него, ходят раздевшись и разувшись, стало быть, обращать внимание на то, как одет священник, решительно некому. Мало-помалу весь такой строй жизни обращается в привычку. И потому мы, деревенские, не имеем того лоску, какой имеет священник городской, и делаемся предметом всевозможныхъ насмешек, не только людей светских, но даже и кость от костей наших и плоть от плоти нашей, наша братия, батюшки городские, говорят с нами не иначе, как покровительственным тоном» [9]. Таким образом, одежда для повседневных хозяйственных забот (как, собственно, и сами заботы), была одной из тех универсалий материальной культуры, которые интегрировали духовенство в крестьянский мир, и служила одним из показателей социального статуса и имущественного расслоения в среде самого духовного сословия.
Исследование видов агрикультур, возделы-вавшихся в хозяйствах сельского духовенства Нижегородской епархии, видов домашнего скота, домашней утвари, а также аспектов социальной практики священно- и церковнослужителей при взаимодействии с крестьянским «миром» определенно говорит о «сельском» рационе питания сельских клириков.
О том, что для сельского духовенства крестьянская пища, как праздничная, так и повседневная, была привычна, говорит тот факт, что, когда крестьяне угощали духовных лиц, те не отказывались, а садились с ними за один стол. Следовательно, и состав блюд,
Позитив П.И. Целебровского.
Семья священника с. Арефино Муромского уезда Целебровского на лавочке возле дома. 1900-е гг.
и крестьянский способ их приготовления был им привычен. На рацион питания и приемы приготовления пищи косвенно может указывать состав утвари, приведенный в описи имущества упомянутого священника В. Михайлова. В описи, например, числится пять дубовых бочек общей стоимостью 60 копеек, семь кадок разной величины, изготовленных из разной древесины, общей стоимостью 50 копеек. Бочки и кадки служили в хозяйствах крестьян и сельских клириков для заготовок, например, для засолки капусты, огурцов, редьки, свеклы, хрена. Рубленная кислая капуста шла на щи, после хлеба составлявшие главное блюдо крестьянского обеда, и, соответственно, обеда представителя сельского духовенства. Бочки и кадки служили также для приготовления кваса и пива.
В описи числятся также три чугуна разной величины стоимостью 50 копеек, четыре ухвата и жаровая клюка. Эти предметы указывают на приемы приготовления пищи в хозяйстве сельского духовенства. Горячая пища готовилась в русской печи, для этого и нужны были упомянутые предметы утвари. Жаровой клюкой разбивались и разгребались угли после сгорания дров, извлекались несгоревшие головни. Ухватом в печь ставились и извлекались из нее чугуны, в которых готовилась пища. Ничего, отличного от обычного крестьянского хозяйства, мы в данном случае не наблюдаем. В рацион питания, судя по видам скота в домашнем хозяйстве, входили куриные яйца, молоко, мясо домашней птицы, свинина, говядина.
Работы в хозяйстве сельского духовенства и крестьян, степень их сложности и напряженности, распределение по сезонам, были одинаковыми. Крестьяне, по замечанию А. Н. Эгельгардта, «.точно знают, на какой пище сколько сработаешь, какая пища к какой работе подходит. . Это точно паровая машина. Свою машину он знает, я думаю, еще лучше, чем машинист паровую, знает, когда, сколько и каких дров следует положить, чтобы получить известный эффект. Точно так же и относительно того, какая пища для какой работы способнее: при косьбе, например, скажут вам, требуется пища прочная, которая бы, как выражается мужик, к земле тянула, потому что при косьбе нужно крепко стоять на ногах, как пень быть, так сказать, вбитым в землю каждый момент, когда делаешь взмах косой, наоборот, молотить лучше натощак, чтобы быть полегче» [12, с. 243]. Представителю духовенства, включенному в трудовые процессы на селе, в рационе питания также необходимо было следовать крестьянской мудрости в этом вопросе, чтобы иметь возможность качественно работать, обеспечивая семью, и при этом сохранять силы и здоровье [7].
Таким образом, реалии быта сельского духовенства были фактически идентичны крестьянским [6, с. 362], они были предрешены самим укладом сельской жизни, который складывался веками в соответствии с условиями выживания в данных природно-географических и социальных условиях. Хозяйства клириков могли различаться по уровню материального достатка, успешности функционирования [6, с. 362], однако в любом случае бытовые условия в своих основаниях оставались одними и теми же. Использование труда крепостных дворовых людей в быту клириков было скорее эпизодическим, случайным, в силу стечения жизненных обстоятельств.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИИ СПИСОК
Используемые сокращения: ЦАНО - Центральный архив Нижегородской области.
Филатов Павел Владимирович - соискатель Центра по изучению отечественной культуры ИРИ РАН, методист ГБОУ СПО «Павловский машиностроительный техникум».
Дата поступления статьи в редакцию: 25 ноября 2012 г.
© П. В. Филатов, 2012
