Спросить
Войти
НАУЧНАЯ ЖИЗНЬ: РЕЦЕНЗИИ, ПЕРСОНАЛИИ, СОБЫТИЯ
Вестн. Ом. ун-та. 2009. № 1. С. 191-217.
«Азиатская Россия» в евразийском контексте: новая традиция региональных исторических исследований (по поводу научных сборников Омского университета)
Когда в 1914 г. в Санкт-Петербурге официально были изданы капитальные тома «Азиатской России», включающие социальные, этнографические, административные, географические и хозяйственные аспекты, а также не менее фундаментальный «Атлас Азиатской России» [1], это свидетельствовало об актуальности и перспективности осмысления именно азиатской (сибирской, степной и среднеазиатской) региональной проблематики. Подобный «азиатский» подход проявлялся и ранее, например, в иллюстрированном географическом сборнике «Азиатская Россия» 1905 г. (авторы: А. Крубер, С. Григорьев и др.) [2]. Но все же понятие «Азиатская Россия» при всей его очевидности только постепенно занимает свое место в российской общественно-научной мысли. Так, в известном труде 1900 г. «Окраины России», подготовленном по заказу Министерства финансов к Всемирной промышленной Парижской выставке [3], понятие «Европейская Россия» проводится с самого начала, что же касается понятия «Азиатская Россия», то оно не столь очевидно и вместо него используется сочетание «русские азиатские окраины» [3, с. 3-5].
Примечательно, что в неиспользовании понятия «Азиатская Россия» в 1890-е гг. близки как столичные, петербургские, так и региональные, сибирские исследователи. Н.М. Ядринцев в своем знаменитом труде «Сибирь как колония» избегает (по отношению к предмету своего исследования) прилагательного «азиатский» и по евроориента-листской традиции именует сибирские владения России в целом «нашим Востоком» [4, с. 1Х-Х11]. Одновременно понятие «Азиатская Россия» отсутствует в концептуальном докладе П.П. Семенова-Тян-Шанского «Значение России в колонизационном движении европейских народов», прочитанном в ИРГО в 1892 г. [5] Такова тенденция рубежа
Казалось бы, что в ХХ в. перед «азиатским» региональным подходом открывается большое будущее. Однако в дальнейшем наступили совсем другие времена, и если понятие «Европейская часть СССР» в ХХ в. использовалось достаточно широко, то такие сочетания, как «Азиатская часть СССР» или тем более, «Азиатская часть РСФСР», «Азиатская Советская Россия» - практически нет. В стремлении к «красному» европеизму советская власть, можно сказать, вернулась (понятийно-географически) в XIX в., когда слово «Азия» применялось в империи весьма ограниченно, преимущественно только к Туркестану, т. е. к «Средней», «Центральной» Азии.
Вообще, как известно, есть разные тенденции в осмыслении пространства Старого Света: есть достаточно устойчивая тенденция разделения Евразийского континента на Европу и Азию, а есть интеграционные концепции, особенно для Северной и Средней (Центральной) Евразии. Если в
XVIII в. в европеизирующейся России укрепилась мысль о разделении страны на две части - «европейскую» и «азиатскую», то в
XIX в. с развитием самостоятельной русской мысли стали появляться и критики этой схемы. И первым стал Н.Я. Данилевский [6, с. 287-291]. Рассматривая место России по отношению к Европе и Азии, он поставил под сомнение само разделение континента на две части света. Н.Я. Данилевский критически оценивает Уральские горы и реку Урал, предложенные в качестве природной границы между Европой и Азией. По его мнению, «настоящей границы нет». А потому и главный его географический вывод заключается, как известно, в том, что, в сущности, «Европы вовсе никакой нет, а есть западный полуостров Азии» [7, с. 58]. Таким образом, Н.Я. Данилевский, а позднее евразийцы 1920-х - 1930-х гг., в первую очередь П.Н. Савицкий [8, с. 25-26], поставили под сомнение необходимость «качественного» отделения части России, находящейся в географической Европе («Европейской России»), от крупнейшей части, находящейся в географической Азии.
Так или иначе, но в советское время в СССР и РСФСР азиатский региональный контекст при изучении отечественной истории был совершенно в тени, по существу, даже вне той исторической науки, «истории СССР», предметом изучения которой и была Россия. Сегодня же нет препятствий для глубокого и, вместе с тем, широкого осмысления истории России и ее регионов в большом континентальноазиатском пространстве. В настоящее время, в 2000-е гг., усилиями сибирских историков происходит возвращение (на новом исследовательском уровне) концепта «Азиатская Россия». Наглядным подтверждением такого подхода являются новые исторические сборники, вышедшие в Омске под общим базовым названием «Азиатская Россия» [9].
Конечно, в каждом из этих двух содержательных сборников есть свои особенности, своя специфика, но взятые вместе, они, на наш взгляд, свидетельствуют о продуктивном начале новой региональной историографической тенденции - осмыслении конкретных исторических проблем на широком региональном фоне, в широком регионально-азиатском контексте. И пусть не покажется, что здесь проявляется некая реставрация «старого» подхода, характерного для рубежа XIX-XX вв. В новых исторических сборниках Омского университета присутствует вполне реальная исследовательская перспектива, позволяющая выводить частные, узкорегиональные вопросы на более высокий проблемный и концептуальный уровень.
Примечательно, что инициатором создания этих новых сборников стала известная, авторитетная кафедра дореволюционной отечественной истории Омского государственного университета им. Ф.М. Достоевского, возглавляемая доктором исторических наук, профессором А.П. Толочко. Значение научных сборников, инициированных данной кафедрой, полагаем, в том, что формула «Азиатская Россия» придает традиционным сибиреведческим исследованиям новое измерение, новый масштаб. И принципиально здесь, на наш взгляд, то, что хотя масштаб исследовательского «объема» сборников в географическом отношении берется как азиатский, но это нисколько не сужает возможности конкрет-
ных исследований. Не сужает потому, что Азиатская Россия XIX - начала XX вв. в историко-цивилизационном смысле - это уже не просто азиатский мир, но мир ев-ро-азиатский (азиатско-европейский), по существу, евразийский.
Для казахстанской исторической науки все это также немаловажно. Во-первых, потому что для Казахстана также существенен восточный (общеазиатский) масштаб. Ведь казахское общество в исторической перспективе развивалось в тесном взаимодействии с азиатско-исламским миром. Во-вторых, актуален евразийский масштаб, так как Казахстан исторически интенсивно взаимодействует с европеизированным российским миром. То есть значимы оба пересекающихся «формата» - азиатский и евразийский. Очевидно, что широкий континентальный масштаб (на практике взаимно выходящий за пределы собственно России или Казахстана) будет способствовать осмыслению казахстановедческой тематики как в национальных и востоковедческих рамках, так и в евразийском историко-цивилизационном пространстве.
С другой стороны (быть может!), для исторических исследований Сибири этот «макроазиатский» подход («Азиатская Россия») станет важен как средство, способствующее не только расширению исследований, но в конечном счете лучшему осознанию формально-географической условности пределов самого этого «азиатского» регионализма, и тем самым окажется своеобразным интеллектуальным преддверием, открывающим путь в сторону понимания «евразийскости» реальной Сибири. Ведь проблема адекватного цивилизационного восприятия сибирского региона все же существует. Именно об этом свидетельствует интересный факт из монографии
А.В. Ремнева «Россия Дальнего Востока»: П.П. Семенов-Тян-Шанский в 1908 г., т. е. в предъевразийскую эпоху (до публичного формулирования евразийцами своих основных тезисов о «России-Евразии»), вынужден был парадоксально говорить о Сибири как о «Европейской Азии» [10, с. 29]. Но не есть ли это также одно из вполне конкретных предчувствий евразийства?
Следует отметить, что рассматриваемые сборники Омского университета являются определенными вехами, так как по-
священы авторитетным сибирским историкам, специалистам по российской истории XIX - начала XX в., труды которых широко известны в международном научном сообществе, - профессору А.П. Толочко (к 60-летию) и профессору А.В. Ремневу (к 50-летию), что свидетельствует о высоком персональном уровне исторической науки в Сибири. За последние десять лет ОмГУ стал центром взаимодействия историков в регионе, в том числе сибирских и казахстанских исследователей. Очевидно, что такое региональное (приграничное, трансграничное, международное) сотрудничество имеет большие перспективы, так как взаимно поднимает уровень, статус исторических исследований.
География участников сборников достаточно широка и включает исследователей из Москвы, Санкт-Петербурга, Новосибирска, Томска, Иркутска, Астаны, Алматы, Караганды, Кемерово, Кокшетау и других городов. Это свидетельствует о том, что историки Омского университета имеют широкие научные связи с исследователями Сибири, европейской России и Казахстана. Среди авторов сборника такие известные российские и казахстанские историки, как М.В. Шиловский,
В.П. Зиновьев, Л.М. Дамешек, Ю.А. Сорокин, А.И. Миллер, С.В. Макарчук, С.Н. Абашин, Ю.П. Родионов, Р.М. Жумашев, Ж. А. Ермекбаев, М. К. Койгелдиев, К. К. Абу-ев, Р.С. Буктугутова, З.Г. Сактаганова и многие другие.
В «азиатских» сборниках отсутствует какая-либо концептуальная предопределенность, однонаправленность, они составлены в лучших традициях университетской академической свободы. Конечно, это ведет к тому, что есть предмет для дискуссий, например, относительно понимания противоречивых тенденций взаимодействия России и Казахстана в XVIII-XIX и ХХ вв. Так, Ю.А. Сорокин аргументированно обосновывает использование (для описания тенденций российско-казахских отношений, для описания всего многообразия «форм и методов совместного бытования двух великих наро-дов-соседей») термина «интеграция» в расширенном понимании, включая не только меж-, но и внутригосударственные аспекты [11, с. 90-96]. Такой подход, безусловно, придает новый творческий импульс научному осмыслению отношений Казахстана и России, однако предполага-
ет дальнейшие вопросы о содержании, историческом качестве, эволюции инте-грационизма в Евразии. В том числе о возможности как колониальной, так и неколониальной интеграции, что, кстати, актуально (конечно, по-своему) и для осмысления исторической эволюции административно-экономических отношений между Сибирью и столичной Россией [12, с. 112-146].
«Азиатская Россия» - это пространство взаимодействия государства и многих региональных, национальных субъектов, акторов. Для понимания взаимодействия между ними существенное значение имеет методологическая статья А. И. Миллера в одном из сборников [13, с. 7-23].
Аргументируя полезность «ситуационного подхода» (который, как представляется, есть на самом деле старый, добрый «проблемный» подход, никогда не исчезавший из отечественной историографии), автор подчеркивает один важный момент, имеющий самое прямое отношение к пониманию в том числе и казахско-российских отношений. А именно: что в ситуационном подходе фокус исследования смещается «на процесс взаимодействия» участвующих акторов. При этом «в идеале акторы должны быть равноценны для автора», лишь тогда у историка появляется возможность того, чтобы «увидеть разные “правды” разных акторов» [13, с. 19]. Видимо, все это следует применять при исследовании казахско-российских взаимодействий на региональном уровне, где, действительно, «действующие лица» и с казахской, и с российской стороны должны быть «равноценны» для историка. Думается, что это актуально как для казахстанских, так и для российских исследователей. Более того, идея «равноценности» акторов означает и то, что конкретные и многообразные российско-казахские взаимодействия XVIII-XIX вв. необходимо рассматривать как «субъект-субъектные», а не как «субъект-объектные», что еще иногда имеет место.
Хотя А.И. Миллер критикует региональный подход в пользу ситуационного, думается, что если их не противопоставлять между собой, а естественно и взаимно дополнить (региональность, содержащая в себе конкретную ситуационность), то исследовательский результат будет положительным. С этой позиции имеет смысл го-
ворить о многоаспектном «региональноситуационном подходе».
Вообще-то одной из особенностей нестоличной еще советской исторической науки была, как известно, во многих случаях ее чрезмерная узкорегиональность, ориентир на сугубо местную, «областную» проблематику. Разумеется, здесь нет ничего негативного. «Областная» история
содержит богатейший пласт исторической информации, без которого никакая «центральная» история не будет полноценной и правильно понятой. Исторический процесс не монополизирован столичным регионом, особенно в таких пространственных, континентальных государствах, как Россия, Казахстан, Украина. Но где же лежат пределы оптимальной регионально-сти? Видимо, универсального ответа нет, точнее, он зависит от задач исследования, от масштабов постановки той или иной базовой «ситуационной» проблемы. В любом случае «региональный нарратив» занимает свое законное место в исследованиях [14, с. 6-13].
А. И. Миллер справедливо указывает, что «успех “регионального” исследования во многом зависит от того, насколько его автор методологически подготовлен к тому, чтобы смотреть на изучаемые процессы как на часть “большего целого”» [13, с. 21]. С этой точки зрения, представляется, что сам замысел сборников по изучению «Азиатской России» и есть стремление при исследовании конкретных вопросов подняться к более широкой контекстной регио-нальности. То есть масштаб регионального подхода в данном случае не только Западная Сибирь, или Северный Казахстан и даже вообще в целом не Сибирь, а (применительно к дореволюционной истории) большая «Азиатская Россия», что может быть обозначено в широком смысле как межрегиональный (международный, межгосударственный) подход.
Видимо, концепт «Азиатская Россия» не может быть абсолютным, так как содержит в себе существенную долю формальногеографического взгляда, но в любом случае он дает исследователю гораздо большие регионально-ситуационные возможности, гораздо больший регионально-ситуационный масштаб. Особенно если учесть, повторимся, вполне реальную вещь: «Азиатская Россия» (и не только собственно Россия) с историко-цивилиза-
ционной точки зрения есть евразийский мир (с чем, собственно, и связана значительная часть своеобразия зауральских региональных «ситуаций» в XVIII-XX вв.).
Итак, богатое научное содержание рассматриваемых сборников показывает, что взаимодействие историков Казахстана и России актуально, значительно и перспективно, так как позволяет взаимно расширить и углубить научный взгляд на многообразную российско-казахстанс-кую региональную проблематику. Евразийский национальный университет им. Л.Н. Гумилева в этом отношении является одним из инициаторов расширения международных и региональных научных контактов между исследователями Казахстана и Сибири, что проявляется в традиции проведения в Астане на базе ЕНУ международных Евразийских научных форумов по актуальной историко-культурной тематике (в 2007 г. состоялся VI Евразийский научный форум).
Очевидно, что тенденция исторических сборников, основанных на широком региональном подходе и содержащих в том числе актуальную казахстанско-российскую проблематику, весьма плодотворна и по возможности должна быть продолжена. Фактически Омский университет, ведущие сибирские историки начали новую историографическую традицию, которая окажет, смеем думать, стимулирующее влияние на развитие широких регионально-ситуационных исторических исследований как в России, так и в Казахстане.
[1] Азиатская Россия. Т. 1-3. СПб., 1914; Атлас Азиатской России. СПб., 1914.
[2] Азиатская Россия. Иллюстрированный геогра-
фический сборник. М., 1905.
[3] Окраины России. Сибирь, Туркестан, Кавказ и
полярная часть Европейской России / под ред. П.П. Семенова. СПб., 1900.
[4] Ядринцев Н.М. Сибирь как колония в географи-
ческом, этнографическом и историческом отношении. СПб., 1892.
[5] Семенов П.П. Значение России в колонизаци-
онном движении европейских народов. СПб., 1892.
[6] См.: Бассин М. Россия между Европой и Азией:
идеологическое конструирование географического пространства // Российская империя в зарубежной историографии. Работы последних лет: Антология. М., 2005.
[7] Данилевский Н.Я. Россия и Европа. М., 1991.
[8] Савицкий П.Н. Географический обзор России-
Евразии // Россия: Особый географический мир. Прага, 1927.
[9] Азиатская Россия: люди и структуры империи: сборник научных статй. К 50-летию со дня рождения профессора А.В. Ремнева. Омск, 2005; Азиатская Россия во второй половине XIX - начале XX века: проблемы региональной истории: сборник научных статей, посвященный 60-летию профессора А.П. Толочко. Омск, 2008.
[10] Цит. по: Ремнев А.В. Россия Дальнего Востока. Имперская география власти XIX - начала XX веков. Омск, 2004.
[11] Сорокин Ю.А. Присоединение казахской степи к Российской империи: нарративный дискурс // Азиатская Россия во второй половине XlX -начале XX века: проблемы региональной истории. Омск, 2008.
[12] См.: Ремнев А.В. Колония или окраина? Сибирь в имперском дискурсе XIX века // Российская империя: стратегии стабилизации и опыты обновления. Воронеж, 2004.
[13] Миллер А.И. Новая история Российской империи: региональный или ситуационный подход? // Азиатская Россия: люди и структуры империи. Омск, 2005; Его же. Империя Романовых и национализм: Эссе по методологии исторического исследования. М., 2006. С. 14-32.
[14] См.: Ремнев А.В. Региональный нарратив в новой имперской истории России // Вестник Омского университета. 2004. Вып. 4.
С. В. Селиверстов, Евразийский университет им. Л.Н. Гумилева (Астана, Республика Казахстан)
Григорьев В.П., Колодяжная Л.И., Шестакова Л.Л. «Собственное имя в русской поэзии ХХ века: Словарь личных имен». М.: ООО «Издательский центр «Азбуковник», 2005. 448 с.
Эпоха потрясений в общественной жизни отозвалась в отечественной лингвистике бурным развитием практической лексикографии, и период с начала 90-х гг. ХХ в. недаром был окрещен «временем словарей». Эта ситуация одновременно закономерна и парадоксальна, она спровоцирована и внешними, социальными, причинами, и внутренней логикой развития филологической науки. Так, тенденция к лексикографической параметризации языка, иначе говоря, к «осло-вариванию», «представлению в виде словарей par exellence результатов самых разных, а в идеале - всех лингвистических изысканий» [2, с. 5] оценивается как характерная для отечественной и мировой лингвистики прогрессирующая линия развития. С другой стороны, диалектика
хаоса и порядка предполагает, что уже в моменты высшего торжества хаоса в открытой системе (социуме) возникают и постепенно набирают силу тенденции к упорядочиванию. Наконец, рубеж тысячелетий воспринимается коллективным сознанием как «время собирать камни» - подводить итоги, осмысливать результаты.
Любой словарь одновременно венец (конец) и начало: он является и итогом огромной исследовательской работы по накоплению и интерпретации языкового материала, и истоком дальнейших изысканий, нередко даже тех, которые и не предполагались авторами.
Именно таким нам представляется рецензируемый словарь собственных имен. Выросший из грандиозного проекта (идеи-мечты, как выразился В.П. Григорьев) «Словаря языка русской поэзии
ХХ века», он, без сомнения, представляет самостоятельную ценность. Эта ценность видится нам в нескольких моментах.
Во-первых, имя собственное занимает уникальное место в языке и поэзии. Оно, с одной стороны, отражает денотативное пространство языка и, соответственно, мир вещей, а следовательно, этнокультурную специфику эпохи. С другой стороны, «едва ли не любое слово в поэзии потенциально напряжено как самоназвание, т. е. как имя собственное» [1] и едва ли не любому поэтическому имени собственному могут быть приписаны понятийные признаки. Таким образом, «философия имени» в поэзии есть составляющая поэтической философии, поэтической картины мира соответствующего времени. Поэтому закономерно, что рецензируемый словарь реализует «широкий подход к имени, разрушающий "берлинскую стену” между собственными именами и нарицательными» [1]. Эта исследовательская позиция определяет состав словника (3000 словарных статей), включающего не только собственно собственные имена, но и нарицательные, выступающие в роли собственных (Царь, Царевна), перифрастические наименования лиц (Пезарский лебедь - Россини), производные от личных имен (гуттенбергов, по-байроновски, муссолиниться, моцарть), а также систему ссылок, устанавливающих отношения кореферентности и переходности между собственными и нарицательными именами (Отрок - А.Н. Романов; см. АЛЕКСИЙ; Овидий - тж в знач. нариц.).
