Семья и семейный быт приморских старообрядцев в Маньчжурии

Вестник ДВО РАН. 2008. № 5

УДК 390 (571.63): 951.8 Ю.В.АРГУДЯЕВА

Семья и семейный быт приморских старообрядцев в Маньчжурии

Рассматривается семейный быт эмигрировавших в 1920-1930-е годы из Приморья в Маньчжурию старообрядцев. Отмечается, что при этнокультурной адаптации русских крестьян к новым условиям жизни он подвергся незначительным изменениям.

Family and family mode of life of the Primorye old-believers in Manchuria. Yu.V.ARGUDYAEVA (Institute of History, Archaeology and Ethnography of the Far Eastern Peoples, FEB RAS, Vladivostok).

Family mode of life of the Russian old-believers, emigrated from Primorye to Manchuria in the 1920s-1930s, is in the focus of this paper. It is noted that ethno-cultural adaptation of the Russian peasants to the new living conditions resulted in marginal changes of their mode of life.

Русское сельское население северного Китая, в частности Маньчжурии, состояло из крестьян и казаков. Это были преимущественно эмигранты, переселившиеся на эти земли в конце Х1Х в .-30-х годах ХХ в. из различных районов Забайкалья, Приамурья и Приморья. Именно они внесли существенный вклад в сохранение и развитие традиционной русской культуры на восточных окраинах России и соседней Маньчжурии.

Особую роль в освоении Дальневосточного региона сыграли крестьяне-старообряд-цы1, сумевшие лучше других локальных образований русского этноса сохранить исконные

АРГУДЯЕВА Юлия Викторовна - доктор исторических наук, старший научный сотрудник (Институт истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН, Владивосток). E-mail: argudiaeva@mail.ru

традиции и быстрее адаптироваться к новым социально-экономическим, экологическим, демографическим и этнокультурным условиям жизни (подробнее о дальневосточных старообрядцах см. [3]). Причины обретения новой родины - отсутствие податей, воинской повинности, религиозная свобода (хотя и относительная), а также возможность завладеть по праву первопроходцев наиболее выгодными промысловыми и земельными угодьями, завести торгово-обменные отношения с аборигенами, найти легендарную свободную страну Беловодье [12, с. 44; 13]. Эти люди переселялись из различных центральных губерний страны: Поволжья, Урала, Сибири, Алтая, Забайкалья, это обусловило поливариантность традиционной культуры русского этноса, принесшего на восток России как южно-, так и севернорусские традиции. Собственно вся этнокультурная история дальневосточного старообрядчества - это путь сохранения традиционной русской культуры в ее локальном варианте, специфических местных условиях.

В короткие сроки восприняв некоторые приемы хозяйствования у аборигенных и живших здесь представителей восточноазиатских народов, они приспособили традиции хозяйственного уклада, материальной культуры и семейного быта к местным условиям и создали крепкие хозяйства, которые могли не только кормить их многодетные семьи, но и давать товарную продукцию, что было крайне важно в малонаселенном регионе.

Однако действия советской власти в 20-30-е годы ХХ в., в том числе введение непосильных налогов, коллективизация, атеизация подорвали экономическую и нравственную основы крестьянских хозяйств. Многие из них подверглись раскулачиванию: забирали практически все имущество, а глав семей арестовывали. В 1932-1935 гг. это послужило причиной бегства крестьян из Приморья за рубеж, в том числе в близлежащую Маньчжурию, где они оказались в ином культурном окружении. Северо-восточный Китай к тому времени оккупировала Япония, и под ее протекторатом здесь было создано марионеточное государство Маньчжоу-Го.

В Маньчжурии возникло несколько поселений, основанных преимущественно старообрядцами из Приморья: Коломбо (Колумбэ), Чипигу (Масаловка), Селинхе, Медяны, Романовка и др., в каждом из них была своя конфессиональная община часовенных2. Эти деревни были образованы сравнительно недалеко от КВЖД и Харбина, на совершенно незаселенных землях, что и позволило старообрядцам в практически схожих с Приморьем условиях полностью использовать традиции русских в хозяйственной, семейно-бытовой и духовной жизни. Поселившиеся здесь крестьяне впоследствии получили название «мань-чжурцы» (или «харбинцы»).

С приходом в Маньчжурию в 1945 г. Красной Армии многие русские деревни, в частности Романовка, практически исчезли. Часть мужчин осенью этого же года репрессировали и увезли в СССР, оставшиеся семьи расселились в разных местах Маньчжурии. В 50-60-е годы XX в. некоторые из них вернулись в Советский Союз, но большинство уехали в Австралию и Бразилию, откуда перебрались в США и Канаду.

Быт одной из старообрядческих деревень - Романовки - был хорошо описан в ряде исследований японцев3, она интересовала их потому, что правительство Страны восходящего солнца собиралось отправить в Маньчжурию миллион семей японских переселенцев.

Нами также исследовался быт русских старообрядцев [1-4], однако проблема бытования традиций русских в Маньчжурии в сравнении с территориями их исхода освещена еще недостаточно. В этом отношении особый интерес представляют собранные автором сообщения самих носителей данной культуры - старообрядцев-реэмигрантов, тайно переселившихся вместе с родителями в 1930-е годы из Приморья на эти территории4. По воспоминаниям информаторов, там они попали в примерно схожие с Приморьем природную среду и условия для ведения хозяйства. Это позволило перенести в новый регион все используемые на прежнем месте жительства приемы пашенного земледелия и скотоводства, охоты, рыболовства и сбора дикоросов. Русских традиций они придерживались в культуре материальной (жилище, одежда, пища, утварь) и духовной (религиозные воззрения, семейные и календарные обычаи и обряды), в общественных и семейно-брачных отношениях.

Из всех брачных запретов в староверии особенно строго придерживались общеславянской традиции не разрешать браки по прямой линии до 8-го колена и по боковой - до 4-го, с духовными родственниками, т.е. с крестными и их детьми. Если эти традиции нарушались, конфессиональная община разводила супругов. Во второй брак мог вступать тот, кто овдовел до 30 лет. Если человек был старше 30 лет, но имел много детей, разрешали даже третий брак. Но женитьба мужчины старше 60 лет или если он уже трижды состоял в браке не допускалась ни при каких условиях (РФА. Информация П.Г.Мартюшева). Случались браки женщин и девушек с «никонианами», которые не всегда переходили в старообрядчество. Детей от таких союзов долго не крестили (РФА. Информация П.Г.Мартюшева). Разводы не разрешались5, но если один из супругов по какой-то причине ушел от другого, покинутому разрешалось вступать в новый брак. Бывали случаи, что женатые или замужние тайно встречались с другими партнерами, - если об этом узнавали, то обоих отлучали от братии (РФА. Информация П.Г.Мартюшева).

Для старообрядцев характерно сдержанное поведение молодежи, добрачные близкие отношения односельчане осуждали. Если девушка беременела «в девках», то выйти замуж за «своих» парней она уже не могла. Это была веская причина вступления в брак с переселенцем, бедняком или вдовцом. Обычно пытались дознаться имя отца ребенка, которым мог быть даже близкий родственник или «чужой», не желавший брать девушку в жены. Если «провинившийся» был старообрядцем, то общество присуждало виновнику отдать девушке корову. За китайцев замуж не выходили (РФА. Информация П.Г.Мартюшева).

В отличие от приморских, у маньчжурских старообрядцев дефицита невест не было. Их выбирали родители с учетом общественного мнения, но в 1950-е годы к мнению юношей и девушек уже прислушивались. Молодежь Романовки заключала браки со старообряд-цами-часовенными ближайших деревень: Медяны, Селинхе, Колумбэ, а также единовер-цами-переселенцами с о-ва Сахалин. Юноши и девушки, жившие в одной деревне, ближе узнавали друг друга во время совместных сельскохозяйственных работ, на вечёрках, девичниках, во время календарных праздников (Рождество, Пасха и др.). С потенциальными женихами и невестами из других старообрядческих деревень знакомились в свободный от

музея Маньчжоу-Го. Ее первое издание вышло в Чанчуне в 1941 г. [9], второе - в Токио в 1942 г. «Рассказы о Ро-мановке» написал Сабуро Ямадзоэ [11], в то время научный сотрудник Исследовательского института освоения земли при КВЖД, который находился в ближайшем к Романовке населенном пункте - на станции Ханьдаохэдзы. Именно фотографии Ямадзоэ публикуются в данной статье. Интересные данные о Романовке содержатся также в работе Гито Тэруока [6].

хозяйственных работ период, обычно зимой, во время посещения родственников и свойственников (РФА. Информация М.И.Басаргиной, П.Г.Мартюшева).

Численность и состав старообрядческих семей в Маньчжурии во многом были схожи с приморскими: преобладали двухпоколенные, т.е. состоявшие из родителей и детей. Но были и трехпоколенные, преимущественно «отцовские», в состав которых, помимо родителей и младших детей, входили старшие женатые сыновья с женами и потомством (Ёсикадзу Накамура. Поселок староверов Романовка в Маньчжурии. 1936-1945 гг.: рукопись. С. 12). Так, в неразделенной семье К.Басаргина в середине 1950-х годов было 26 чел. (РФА. Информация М.И.Басаргиной). Одной из особенностей отдельных семей маньчжурских старообрядцев было их «усечение» в связи с тем, что часть родственников по разным причинам осталась в СССР.

В отношении к браку, семье, детям важное место занимало религиозное осуждение любых способов ограничения рождаемости. Контрацепция и аборты были запрещены, так как считались большим грехом. Крестьяне верили, что на третий день зачатия у эмбриона уже есть душа, ее нельзя убивать, «за это настоятель6 наказывал» (РФА. Информация М.И. Басаргиной). Рождение малыша было значительным событием не только для родителей, но и для общины - ребенок любого пола всегда был желанный. И рожали столько, сколько «бог дал», поэтому семьи были многодетными, в избе практически всегда висела детская люлька (зыбка).

Старообрядки Маньчжурии рожали много. Наряду с традициями и нормами высокая рождаемость обусловливалась экономическими, социальными, этическими соображениями, из которых важнейшими были потребность в детях, обеспечение семьи рабочей силой и содержание родителей в старости, межпоколенная передача хозяйственно-бытовых, семейных навыков и духовной культуры.

Однако высокая рождаемость сопровождалась высокой детской смертностью, особенно от коклюша, дизентерии, инфекционных заболеваний, в живых оставалась лишь треть ребятишек. Успешно применявшаяся при других заболеваниях традиционная медицина (растительное сырье и продукция от домашних и диких животных) была бессильна против оспы и кори. Прививки от них старообрядцы делать отказывались, считая их «антихристовой печатью»7, к тому же пользоваться услугами врачей не позволяли религиозные воззрения. Умирали дети и по другим причинам.

У маньчжурских старообрядцев, как и у других русских крестьян, вся внутренняя и внешняя деятельность простой и большой семьи подчинялась «большаку» (т.е. главе - мужу, отцу, брату), которому в домашних делах помогала его жена («большуха»). В неразделенных семьях патриархальные нравы сохранялись дольше. В них «большак» ежедневно распределял хозяйственные работы между сыновьями, он имел и правовую, и экономическую власть над всеми домашними. Сила патернализма, отцовской (братской) власти, поддерживаемая традициями и общиной, была довольно велика.

«Большухе» подчинялись все женщины семьи. Она назначала невесткам очередность домашних работ, ведала продуктами, в некоторых семьях хранила общесемейные деньги, следила в доме за порядком и за малыми детьми. В таежных районах, где мужчинам

приходилось уезжать на заимки или уходить на 2-3 месяца на охоту, всеми домашними делами руководила мать семейства, и все ей подчинялись.

В малой семье, которую также возглавлял отец, в его отсутствие руководил старший совершеннолетний сын. Женщина могла стать главой только в случае смерти мужа и отсутствия совершеннолетнего сына. Вместе с тем здесь женщина не испытывала давления свекрови, свекра и старших брачных пар, взаимоотношения были более демократичными.

Положение невестки в основном определялось традициями семейного уклада русских крестьян, конфессиональными и психологическими установками.

Внутренняя жизнь старообрядцев была строго регламентирована, подчинялась воле старших, которых все почитали и уважали. Межпоколенные связи и отношения влияли на уклад не только одной семьи, а также на жизнь и быт отделившихся детей, других родственников и свойственников, соседей. Так родственные связи переплетались с территориальными, соседскими и дружескими - это всегда было характерно для российской деревни.

Как и в других регионах, на Дальнем Востоке соблюдалась традиция деления крестьянского труда на мужской и женский. Мужчина выполнял основные тяжелые хозяйственные обязанности: пахал, косил, ухаживал за рабочим скотом, заготавливал дрова и корма для животных, охотился, рыбачил. Женщина занималась полевыми работами, уходом за детьми, их воспитанием, домашним хозяйством, ведение которого (приготовление пищи, уход за скотом, стирка, уборка и др.) считалось традиционно женским. Однако нередко в отсутствие мужчин взрослые женщины выполняли и сугубо мужские обязанности: пахали, косили сено, ухаживали за лошадьми и даже охотились. В неразделенных семьях повседневную работу выполняли невестки - в строгой очередности, «понедельно». Каждой выделялись дни для обихода своего мужа и детей, тогда она пряла, ткала, шила, чинила одежду, стирала и т.п. Еженедельную (по субботам) и предпраздничную уборку избы, как и приготовление праздничной пищи, женщины делали совместно.

Ежедневный, строго регламентированный распорядок во многом определялся хозяйственными функциями, основными видами деятельности (хлебопашество, таежные промыслы), сезоном года, исповедальными установками, половозрастным разделением труда, трудовыми традициями и пр.: время подъема, дневных и вечерних работ, приема пищи, отхода ко сну, молитв проходили в установленные часы. Вставали рано, особенно в летнее время, в течение первых пяти дней недели работали полностью, в субботу - частично. В субботу вечером мылись в бане, затем шли к вечерне, воскресенье считалось праздничным, нерабочим днем. Завтракали, обедали и ужинали в назначенный час все вместе, опаздывать не разрешалось. Мужчины, женщины и дети располагались за столом в определенном порядке, начинали трапезничать только после главы семейства, из общей миски, соблюдая определенные правила поведения за столом.

Предшествовала приему пищи и завершала его молитва, к которой детей приучали сызмальства. Молитва как составная часть духовной жизни старообрядца сопутствовала ему в течение всего дня. К ней, как к библии и другой религиозной литературе, ежедневно обращались все члены семьи, чаще старшие, которые внимательно следили за выполнением всех религиозных установок. Согласно им строго придерживались еженедельных и общепринятых в христианстве постов годового цикла; за нарушение конфессиональных канонов накладывали епитимью, отлучали от церкви.

Через повседневный уклад дети приобщались к реалиям жизни. Безусловно, их воспитанию и личной гигиене старались уделять внимание с младенчества, хотя это было непросто в условиях постоянной хозяйственной загруженности родителей и других домашних. Помимо матери, уходом за малышами занимались также старшие дети и старшее поколение родственников. Купали каждый день в отдельной («детской») лохани. Пеленки и подгузники делали из старых, мягких вещей. Специальным длинным (до 2 м) поясом-пе-ленишником туго пеленали младенца. Помимо материнского, детей кормили также кипяченым коровьим молоком: его помещали в выделанные особым способом коровьи соски,

которые брали после забоя животного. Прикармливали младенцев и «хлебными» сосками: жеваный пшеничный хлеб сдабривали медом и заворачивали в тряпочку. Ребенку в возрасте до одного года разрешалось не поститься, более старшие дети, как и взрослые, следовали всем канонам православия о постных и «молосных» днях.

Дети, которых с самого раннего возраста привлекали к повседневному крестьянскому труду, перенимали от взрослых, родителей и старших братьев, трудовые навыки. Весь уклад семейного коллектива и конфессиональной общины готовил ребенка к трудовой, будущей семейной и духовной жизни, знакомил с нравственными идеалами старообрядчества. Тяжкие проступки практически не совершались, поэтому детей наказывали редко. Старшие старались воспитывать словом и собственным примером. Если отец и мать умирали, то крестные родители или ближайшие родственники забирали детей-сирот в свои семьи (РФА. Информация А.К.Гуськовой). Бабушки и дедушки, пожилые соседи иногда в большей степени, чем родители, передавали внукам традиционный опыт и различные навыки, знакомили с основами нравственного воспитания и религии, учили грамоте по старинным книгам религиозного содержания, как правило, по Библии и (чаще) Псалтырю. Обучением детей занимались, в частности Е.Макурина из пос. Селинхе, В.С.Бодунова из Романовки (РФА. Информация Н.И.Селеткова) и др.

К повседневному крестьянскому труду дети приобщались с ранних лет. Трудовое воспитание в повседневной жизни шло само собой: мальчики осваивали мужские работы (полевые, выпас скота, обращение с ружьем и ловушками на пушного зверя и т.п.), девочки - женские (учились нянчить детей, готовить пищу, шить, прясть, вязать и т.п.).

Свободного времени оставалось мало, отдыхали по воскресеньям, на семейных торжествах (крещение, свадьбы), во время календарных праздников, после коллективных работ и помочей9. Многие праздники народного календаря связаны с семейными. В них принимали участие все члены семейного коллектива, а также конфессиональной общины, хотя дни отдельных празднеств традиционно предназначались определенной группе в зависимости от возраста и пола. Судя по сообщениям информаторов, у детей маньчжурских старообрядцев в 1930-е годы практически не было специально изготовленных игрушек и предметов для игр: то, из чего их можно было сделать, приходилось искать самим. Чаще всего это были разнообразные материалы, ненужные в хозяйстве предметы, остатки шерсти, кости диких и домашних животных, солома, нити льна и конопли, глина, обкатанная галька, стекло от битой посуды, куски дерева и проволоки, гвозди и т.п. Изготавливая из них игрушки, дети не только учились размышлять и проявлять инициативу, но и познавали свойства материалов, возможность их использования в хозяйстве. Например, немалую роль в подготовке к будущей семейной жизни девочек играли самодельные, обычно тряпичные куклы («мальчики», чаще - «девочки») (РФА. Информация А.И.Гуськовой). Была распространена и игра «в клетки», т.е. в семью. Ребятишки «строили» из подручных материалов (песка, глины, щепок, камешков и др.) игрушечные избу или усадьбу, копируя родительское домохозяйство: пашню, огород, хозяйственные постройки и их содержимое, скот и птицу, интерьер жилого помещения и т.п. Между играющими распределялись роли «бабушек» и «дедушек», «родителей» и «детей» (РФА. Информация М.И.Басаргиной, А.И.Гуськовой). Такая игра была важна для социализации детей, освоения ими будущих семейных и общественных ролей.

Подвижные игры и забавы начинались в первые месяцы календарного года. На Масленицу катались по дороге на розвальнях, в которые впрягали лошадей, с горок спускались на санках по 5-6 человек. Сани делали умельцы, которых в деревнях, как правило, было несколько. В зимние календарные праздники были и другие формы отдыха и развлечений,

преимущественно для детей. Мальчишки катались по речке на самодельных коньках, играли в клюшки, бегали на лыжах.

Большинство подвижных игр связано с теплым периодом года. Так, на Пасху одним из любимых развлечений мальчиков было катание крашеных яиц. Играло несколько человек, яйцом-битой надо было попасть в яйцо, расположенное в ямке. Попавший забирал его себе, некоторые выигрывали по нескольку штук (РФА. Информация Н.И.Селеткова). В этой игре вырабатывались расчет, ловкость, меткость, точность удара, терпение, стремление к победе. Эти качества, а также чувство ответственности, выносливость, упорство, умение постоять за друзей нужны были и в повседневной жизни.

Многие спортивно-развлекательные игры физически развивали и закаливали молодежь: разнообразные забавы с мячом: в лапту (варианты названий - лопту, в мяча, бей-беги), луночки (ямки), в круга (мяч-горяч, из круга вон), а также прятки, казаки-разбойники, гуси-лебеди и др.

В теплое время года было немало других развлечений и игр. Взрослые мужчины, мальчики, подростки с ранней весны, как только растает снег на поляне, играли в городки (деревянные чурбачки) и бабки (костяные «лодыжки») - выбивание битой сложенных на земле фигур. Игры девочек - камешки, мячик, выбивалочки, лунки и др. Популярны были и чехарда, чижик, забили гол, жмурки, прятки, в ремня (наподобие более современной третий - лишний. - Авт.), каравай и др. Парни и девушки 15-16 лет часто играли в игры, во время которых можно было познакомиться, присмотреться друг к другу: в ворота (ручеек - вставали парами, брались за руки), в ремня, стенку, поясок, найти колечко, и др., а также хороводные («А мы просо сеяли», «В хороводе были мы» и др.). Увлекались игрой кошки-мышки: девушки и юноши брались за руки, расставляя их на ширину плеч, выбирали водящих: «мышка» убегает, «кошка» догоняет (затем менялись ролями).

Специфика жизни в Маньчжурии отразилась и на семейной обрядности: ее основа -восточнославянская и русская, но она впитала и черты локальной культуры, сформировавшейся уже на Дальнем Востоке. Родильные, свадебные и похоронные обряды исполняло как русское население, так и старообрядцы в различных районах южной части Дальневосточного региона.

У маньчжурских старообрядцев в 30-50-е годы XX в. основными были следующие родильные обряды: меры против бесплодия; представления и запреты, связанные с беременностью (пищевые запреты, сокрытие беременности от «сглаза» и др.); непосредственно во время родов - зажигание свечей, развязывание узлов в доме и др.; послеродовые: очищение («размывание» рук матери и повитухи), магические действия с «детским местом», крещение и т. п.

Так как отношение к бесплодию в крестьянской семье всегда было отрицательным, против него применяли различные меры. Прежде всего истово молились святым. Прибегали к траволечению, используя растительное сырье, продукты животного происхождения и другие дары природы.

Особых запретов в еде, труде и поведении для женщины, вынашивающей ребенка, не существовало, ее не освобождали и от повседневных работ. Но если «тяжелая» себя плохо чувствовала, ей старались помочь, поили настоем лечебных трав. Сама женщина свято верила, что для успешных родов необходимо строго следовать установившимся в крестьянской среде обычаям, обрядам, приметам, поверьям.

В русской крестьянской семье женщина нередко рожала сама, без посторонней помощи. Определенные понятия о родах крестьянка получала, помогая разрешиться от бремени домашним животным. А вот впервые рожавшей (первородке) или мало рожавшей без помощи бабки-повитухи было не обойтись. Повитуха, знавшая многие практические и магические приемы, облегчавшие появление ребенка на свет, также исполняла очистительные обряды.

Николай Иванович Селетков на пахоте

Сенокос

Семья Максима Петровича Коньшина. Автор фотографий Сабуро Ямадзоэ

Старообрядцы обычно принимали роды в предварительно протопленной бане, а если они начинались стремительно - в избе. Перед этим женщина прощалась со всеми близкими, так как исход родов был неизвестен. В то же время старались употребить различные магические и христианские средства защиты, кроме того беременной женщине положено было покаяться и причаститься - считалось, что совершение этих таинств ее очищает. На помощь также призывали различных святых.

Для крещения ребенка староверы-часовенные звали настоятеля, который проводил обряды, читал очистительную молитву. Обычно крестили через несколько дней, помимо настоятеля и родителей присутствовали крестные - они надевали ребенку крестик, рубашечку и непременно подпоясывали ее. В отдаленных селах окрестить ребенка могла и повитуха.

Помимо запретов, которых придерживалась русская женщина в послеродовой период, роженица-староверка 40 дней питалась отдельно от других членов семьи, в течение этого же времени муж не должен был претендовать на супружеские отношения.

Специфика жизни дальневосточных и маньчжурских старообрядцев отразилась и на бытовании многих свадебных обычаев и традиций. У часовенных, которые обратились к беспоповщине, таинство брака не признавалось, тем не менее определенная система перехода в иное семейное состояние существовала. Венчание заменяло браньё10 и благословение родителей или наставника.

Основной формой брака у старообрядцев Маньчжурии было открытое сватовство (по договоренности). При этой форме свадебный ритуал проходил по полной схеме и состоял из ряда последовательных действий: обряды предсвадебного цикла (выбор невесты, сватовство, договор, пропой, девичник, баня), собственно свадьба (поездка за невестой, выкуп косы, бранье или благословение родителей, расплетение косы, окручивание молодой, свадебный пир и др.) и послесвадебные (столование молодых после первой брачной ночи, посещение родственников, тещины блины и др.). Однако сроки некоторых обрядовых действий (девичник и др.), особенно в послевоенное время (1945-1955 гг.), были значительно сокращены, не отличался былой пышностью и свадебный стол.

Состав участников свадьбы мог включать всех членов общины, их поведение и роль в торжестве регламентировались. Строго определенные функции выполняли и специальные лица (тысяцкий, подружки и др.), они выделялись украшениями праздничной одежды или знаками различия в виде перевязанных через плечо полотенец, платков, приколотых лент, цветов и т.п. В процессе свадьбы менялся головной убор невесты - кросату (венок с лентами, спускавшимися до пят) сменяла шашмура (род матерчатой шапочки, покрывавшей все волосы), затем расплетали косу и заплетали две (это означало переход девушки в группу замужних женщин).

В свадебном обряде дальневосточных часовенных преобладала северорусская традиция: действо проходило в доме жениха и включало множество различных магических элементов, банные очистительные обряды, обряд бранья (оформления брака), получение благословения от родителей и др.

Локальные варианты похоронно-поминального обряда маньчжурских старообрядцев, основанного на общевосточнославянской и русской традициях, были схожи. Обряд долго сохранял устойчивость ритуала, представлявшего целый комплекс языческих и христианских мировоззрений, а также символических действий, связанных с верой в посмертное существование души. У маньчжурских и приморских старообрядцев было три основных обряда: предподгребальный, погребальный и поминальный. Они включали приметы и предсказания, предвещавшие смерть близких или какого-либо конкретного человека, действия, совершаемые для облегчения самого процесса умирания (открытие задвижек печи, окон, дверей и др.); омовение и обряжение покойника в саван и «положение его

во гроб»; громкое оплакивание; обеспечение всем необходимым на «том свете», вынос из дома, погребение, испрашивание покровительства умершего для всего его семейства (славословие покойного, ряд поминальных обычаев) и др. Каждый из этих обрядов помимо практического мог иметь и магическую направленность.

Отношение к покойнику всегда было двойственным. Его боялись, поэтому стремились облегчить ему переход в иной мир, а также обезопасить себя при помощи различных магических действий от возможных отрицательных последствий прикосновения к усопшему. Приметы и предсказания, предвещавшие смерть конкретного человека или кого-либо из близких, у восточнославянских народов были сходными. Они истолковывались как начало нового отрезка времени и жизненного цикла человека - «магия первого дня». Предвестниками смерти близкого считали неординарное поведение домашних животных, разбитое зеркало, бьющуюся в окно птицу, скрип балок и др. Смерть человека воспринималась как переселение души в иное пространство - загробный мир.

Умирающему настоятель обязательно читал молитву и причащал крещеной «иорданской» водой, в очищающую силу которой очень верили. Обмывали усопшего не полностью - слегка протирали ветошью, непременно проточной водой, быстро проводя крест по лбу, животу, коленям и суставам. Покойника обряжали в рубаху из чистого, обязательно прополосканного в реке белого материала, домотканого или покупного, и в саван. Мужчинам штаны не надевали. Смертный костюм женщин такой же - рубаха и саван. Саван перевязывали пеленами из льняных ниток. Сверху - белая чистая простыня.

Были и плакальщицы. Институт плакальщиц сохранился у эмигрировавших в Маньчжурию старообрядцев до 50-х годов XX в. - времени их возвращения из северного Китая в Россию.

Хоронили на третий день после смерти, в гробу или заранее приготовленной из выдолбленного куска дерева домовине. На кладбище покойного выносили рано утром вперед ногами через дверь. Несли обязательно на руках, мужчины - мужчину, женщины - женщину, дети - детей, но недолго: вскоре детские гробы подхватывали взрослые: девочку несли женщины, мальчика - мужчины (РФА. Информация А.И.Гуськовой). Жерди, при помощи которых перемещали гроб на кладбище (носилки), перевязывали веревкой в «головах» и в «ногах». Потом жерди убирали, гроб опускали в яму на веревках - их в могилу не бросали.

Поминальная обрядность прежде всего была направлена на сохранение постоянной связи со своим родом, от «своих» покойников ожидали защиты и помощи в житейских делах. Она проводилась в строго зафиксированные традицией сроки - в день похорон, на третий, девятый, сороковой дни и «годину». Поминальная трапеза была различной в постные и «молосные» дни (РФА. Информация А.И.Гуськовой).

У маньчжурских, как и у дальневосточных старообрядцев, получила широкое распространение и вторая форма поминовения, носившая общественный характер. Она выполнялась в поминальные дни вне дома и входила в годовой календарь, чт