Экономические реформы в современной российской истории как трансформация стереотипов поведения индивида

УДК 330.34:94(470+571)"1991/2017" DOI: 10.18384/2310-676X-2018-5-221-241

ЭКОНОМИЧЕСКИЕ РЕФОРМЫ В СОВРЕМЕННОЙ РОССИЙСКОЙ ИСТОРИИ КАК ТРАНСФОРМАЦИЯ СТЕРЕОТИПОВ ПОВЕДЕНИЯ ИНДИВИДА

Маслов ДВ.

Московский государственный областной университет

Аннотация. Статья посвящена вопросу о влиянии стереотипов сознания и поведения индивида на проведение отечественных экономических реформ в конце 1980-х и 1990-е гг. Показано, что сама постановка проблемы содержит элемент научной новизны, т. к. в таком ракурсе история современных российских реформ практически не изучалась. Статья написана на основе комплекса как известных, так и ранее не использовавшихся историками источников - воспоминаний участников преобразований, дневников, данных социологических опросов (в т. ч. и проведенных автором статьи), материалов устной истории. Значительная часть источников вводится в научный оборот впервые. В историографии преобладают работы, изданные за последние пять лет. Методология исследования основана на методах контент-анализа, методе биографических траекторий, акторном подходе, истории репрезентаций и других методах и подходах современного антропологического исследования. В результате выявлено, что изучаемые стереотипы активно влияли на проведение реформ, причем не только препятствуя их осуществлению, но и способствуя ему. Эти же стереотипы являлись своеобразным механизмом адаптации россиян к новым экономическим условиям. Рассмотрены наиболее распространенные стереотипы, указаны подходы к их классификации в целях данного исследования. В заключении сделаны выводы о значении стереотипов в истории современных российских экономических реформ.

ECONOMIC REFORMS IN MODERN RUSSIAN HISTORY AS THE TRANSFORMATION OF THE INDIVIDUAL&S STEREOTYPES OF BEHAVIOR

D. Maslov

Moscow Region State University

Abstract. The article is devoted to the influence of the individual&s stereotypes of consciousness and behavior on the domestic economic reforms in the late 1980 and the 1990s. It is shown that the very formulation of the problem contains an element of scientific novelty, because in this perspective, the history of modern Russian reforms has not been studied. The article is

© CC BY Маслов Д.В., 2018.

written on the basis of a complex of well-known and sources-memoirs of the participants of transformations previously unused by historians, as well as on the basis of their diaries and data of sociological surveys (including those conducted by the author), materials of oral history. Significant part of the sources is introduced into scientific circulation for the first time. The historiography is dominated by works published over the past five years. The research methodology is based on the methods of content analysis, the method of biographical practices, the actor approach, the history of representation and other methods and approaches of modern anthropological research. As a result, it was revealed that the studied stereotypes actively influenced the implementation of the reforms, not only hindering their implementation, but also contributing to it. These same stereotypes were a kind of mechanism of adaptation of the Russians to the new economic conditions. The most common stereotypes are considered. The approaches to their classification for the purposes of this study are indicated. In conclusion, the author draws conclusions about the importance of stereotypes in the history of modern Russian economic reforms.

Почему важен поворот историков к изучению стереотипов

Актуальность темы связана с повышением исследовательского интереса к роли человеческого фактора в переломные моменты истории. Модернизация позднего советского общества является процессом многоаспектным, однако, в отечественной и зарубежной историографии рассмотрены преимущественно социально-экономические и политические элементы указанного процесса. Кроме того, модернизация в научной литературе осваивается в основном на макроуровне общества, что оставляет недостаточно исследованным восприятие реформ на уровне отдельного индивида. Таким образом, из сферы научного изучения несколько выпадают те стороны процесса преобразования СССР в современное общество, которые представляют ход модернизации в сфере общественного сознания [исключения, касающиеся частных тем, представлены в социологической литературе - 11; 26; 27; 31]. Важнейшим элементом последнего являются стереотипы сознания и поведения рядового индивида, выражающие преемственность дореформенной и постреформенной эпох и представляющие собой своеобразное «наследство», полученное россиянином от советского человека. Суть проблемы данной статьи заключается в том, что слабая исследованность трансформации таких стереотипов затрудняет не только научное изучение модернизации в нашей стране, но и препятствует пониманию трудностей, с которыми связано практическое осуществление процессов обновления.

Отразить в небольшой статье все аспекты трансформации стереотипов советского человека, разумеется, невозможно. Поэтому ставится более узкая задача - показать, в какой мере само общество было предрасположено к намеченным преобразованиям экономики и какие стереотипы содействовали или мешали этим процессам.

Термин «стереотип» введен в научный оборот американским социологом У. Липпманом в 1922 г. в книге «Общественное мнение» [35]. Под стереотипом Липпман понимал особую форму

восприятия окружающего мира, оказывающую определенное влияние на данные наших чувств до того, как эти данные дойдут до нашего сознания. По мнению Липпмана, человек, пытаясь постичь окружающий его мир во всей его противоречивости, создает «картину в своей голове» относительно тех явлений, которые он непосредственно не наблюдал.

В мировоззрении советского человека стереотипы играли значительную роль. Они составляли существенный элемент официальной идеологии и служили человеку по-своему надежным ориентиром в социальном пространстве. Идеологические повороты периодически случались, но они не затрагивали основ миропонимания советского человека. Однако с началом горбачевской «перестройки» почти семьдесят лет формировавшиеся стереотипы начали рушиться, что стало в конце 1980-х гг. едва ли не одним из наиболее ощутимых признаков нового, особенно в отсутствие ожидаемых результатов экономических реформ. Причем некоторые стереотипы формировались в течение ряда столетий, но прочно вошли в сознание советского человека [исследование исторических факторов, определивших экономическое сознание россиян: 18]. Тем самым в 1990-е гг. наметился разрыв не только с «советизмом», но и с «русизмом» [11, с. 12]. Соответственно, хронологические рамки статьи охватывают период конца 1980-1990-е гг. -время, на которое приходится наиболее интенсивный период экономических реформ, сопровождавшийся переосмыслением стереотипов.

Есть основания полагать, что стереотипы, сложившиеся в экономической сфере, сыграли в отечественных реформах новейшего времени особую роль. Идущие все эти годы дискуссии о результатах экономических преобразований 1990-х гг. зачастую игнорируют фактор влияния на поведение людей в сфере экономики сложившихся стереотипов. До сих пор нет специального исследования этого вопроса. Вместе с тем накопленный эмпирический материал заслуживает, на наш взгляд, обобщения.

Под носителем стереотипов в данной статье понимается среднестатистический советский (российский) гражданин, вступивший к началу реформ в активный возраст, в чьем сознании прочно закрепились рассматриваемые ниже стереотипы. Автор статьи вполне осознаёт, что в территориальных рамках СССР-России было и есть немало особенностей, вызываемых различиями по национальному, религиозному, территориальному и пр. признакам. В то же время в целях данной статьи представляется возможным ими пренебречь, т. к. стереотип как раз подразумевает наличие того общего, что объединяет людей независимо от различных факторов.

Источниковая основа исследования такого рода, как данное, имеет особенности. Прежде всего, автор привлек источники, уже введенные в научный оборот, но практически не рассмотренные в интересующем нас ключе. К таковым отнесена та часть текстов официальных документов с середины 1980-х гг. (КПСС, СССР, РФ), которая отражает стереотипы поведения представителей правящей элиты страны, сформированные в более ранних условиях и по-прежнему востребованные в проведении реформ. Ставшее привычным недоверие к источникам такого рода не отменяет тот факт, что в них зафиксированы представления руководителей непосредственно периода реформ, не отягощенные последующими результатами преобразований.

Наиболее значимыми для целей данного исследования являются документы личного происхождения. Опубликованные многочисленные мемуары и дневники отражают стереотипы главным образом ключевых действующих лиц - политических и общественных деятелей. Есть основания полагать, что их позиции по интересующим нас вопросам далеко не всегда идентичны представлениям значительной массы рядовых граждан. Поэтому в исследованиях такого рода, как данное, эта часть мемуарной литературы привлекается в качестве своеобразного эталона для сравнения со взглядами граждан. Мемуары и особенно дневники последних публикуются, по понятным коммерческим причинам, гораздо реже. Тем не менее имеющиеся исключения представляют несомненную ценность [3; 13-15].

Наибольший интерес для целей статьи представляют неопубликованные источники личного происхождения. Эта практически неисчерпаемая группа источников представляет на сегодня весьма пестрый и почти необработанный комплекс материалов, собранных в последнее время разными путями.

Ценная информация содержится на сайтах социологических служб, занимавшихся сбором материалов уже в процессе проведения реформ1. Эти

"Архивариус" ВЦИОМ, в которую внеседанные являются отражением взглядов респондентов именно на момент проведения преобразований. Кроме того, эти материалы служат основой для сопоставления с данными более поздних соцопросов и сведениями, почерпнутыми из иных источников.

Кроме того, автором статьи с участием студентов факультета истории, политологии и права МГОУ проводились опросы в 2017-2018 гг. Было опрошено более ста человек, представляющих различные категории населения. Основной возраст респондентов - от 45 до 80 лет. В социальном плане были представлены различные слои населения, в первую очередь, рабочие и служащие; участвовали и представители интеллигенции, жители сельской местности. География опроса в основном охватывала подмосковный регион; отражены и мнения тех, кто проживал за его пределами в Советском Союзе (России)2. Таким образом удалось получить сведения, ценность которых определяется тем, что они отражают представления разных слоев населения с точки зрения сферы занятости, уровня доходов, возраста, образования.

Вместе с тем в последние годы начинается сбор воспоминаний рядовых участников отечественного преобразовательного процесса. Более сотни воспоминаний представлены на сайте Фонда ИНДЕМ (http://indem.ru/Re90/ ^)/РпРг^08.Ыт.). Продолжающийся

ны материалы за период с 1992 г. по настоящее время (https://wciom.ru/database/baza_ rezultatov_oprosa_s_1992_goda/?id=275se arch=1prevS ql=text=работаlogic=AND in_q=onday_f1 = 19month_f1 = 12year_ f1=1992ds=3day_t3=19month_t3=12year_ t3=2016day_f2=month_f2=year_f2=day_ t2=29month_t2=5year_t2=2017)

и по сей день проект «Народная книга» собрал уже около трехсот воспо-минаний1, часть из которых только что опубликована [19]. Собираемые через социальные сети данные материалы ценны широтой своей тематики (авторы воспоминаний сами отбирали сюжеты и определяли характер их изложения). Кроме того, материалы весьма репрезентативны, т. к. содержат факты жизни разных категорий населения с точки зрения возраста, пола, образования, профессии, места жительства и пр. В анализе данных источников на первый план выходят востребованность гражданами тех или иных сюжетов, характер их освещения, динамика предпочтений и другие обстоятельства, особенно значимые для выявления именно стереотипов сознания и поведения.

Материалы опросов и воспоминаний, полученные в последние годы, требуют особо осторожного отношения. И хотя подобная исследовательская практика уже применялась в отношении более ранних периодов отечественной истории [1; 16; 25; 34], следует помнить об эволюции взглядов опрашиваемых под влиянием самых разнообразных факторов. Сопоставление таких материалов с источниками периода реформ отчасти позволяет обнаружить эту эволюцию. В то же время сам факт такой эволюции не может не заинтересовать исследователя, т. к. позволяет глубже изучить механизмы, влияющие на массовое сознание, в т.ч. и в плане складывания и преодоления различных стереотипов.

Для идентификации определенных взглядов как стереотипов, важно установить связь представлений индивида периода реформ с устоявшимися представлениями предшествующего периода. Понятно, что такая связь может и не являться стереотипом, а отражать естественную преемственность взглядов. Характер стереотипа таким представлениям придает тот не вполне логичный факт сохранения устаревающих в условиях общественных изменений взглядов, уже не вполне вписывающихся в новую социальную действительность.

Экономическая сфера выбрана для данного исследования прежде всего потому, что изменения именно в этой сфере являются наиболее ощутимыми для социального самочувствия индивида. И как раз с экономической сферы начались преобразования периода «перестройки».

Стереотипы экономического

поведения советского человека

Рассмотрим наиболее, на наш взгляд, значимые из таких стереотипов, характерные не только для обывателей, но и для руководителей страны.

Прежде всего, это стереотип целесообразности, возможности и полезности государственного управления и контроля над экономикой в той мере, в какой это сочтет нужным само государство. Суть стереотипа заключается в том, что в советский период в сознании общества прочно закрепилась мысль о том, что государство является главным субъектом экономики. Данный стереотип - один из тех факторов, который мешал переводу экономики в русло рынка еще в горбачевский период. Согласно представлениям советских руководителей, экономика подвластна партийным решениям и не имеет иных законов, кроме воли партии.

В основе печально известного курса на ускорение социально-экономического развития лежало в том числе и стереотипное представление о способности экономики «подстраиваться» под партийные резолюции. Если в позднесталинский период руководство страны задумывалось о соотношении законов экономики и партийных решений [30], то в последующий период эта проблема всерьез на таком уровне не ставилась. Официальные документы свидетельствуют, что руководители страны периода «перестройки» не теряли веру в свою способность решить экономические проблемы директивным путем, что будет показано ниже. Не отставало в этом от своего руководства и население страны, даже его весьма образованная часть. Вполне передовой для того времени по взглядам актер и режиссер Р. Быков в 1987 г. сетовал на отсутствие закона «об инициативе и замене одних форм хозяйствования другими даже для общественных организаций» [3, с. 594]. Получалось, что даже инициатива общественности должна регулироваться сверху!

Не менее значимую роль в определении экономической линии горбачевского руководства, особенно на начальном этапе перестройки, сыграло ставшее стереотипом еще со сталинских времен представление советских лидеров о необходимости «неуклонного» обеспечения количественного роста экономических показателей, что и выразилось в уже упомянутом курсе на «ускорение социально-экономического развития». Современные

исследователи убедительно показали, что проблемы советской экономики середины 1980-х гг. были связаны отнюдь не с ее отставанием по количественным показателям; требовалось иное качество роста, структурная перестройка [33, с. 62], чего горбачевская команда как раз и не смогла осуществить практически. Как было заявлено М.С. Горбачевым в 1986 г., под ускорением понималось прежде всего повышение темпов экономического роста, хотя тут же последовало напоминание о необходимости нового качества этого роста [20, с. 21].

При этом в процессе перестройки у ее лидеров укреплялось понимание, что количественным ростом показателей дело не должно ограничиться. На ключевом в этом плане пленуме ЦК КПСС в июне 1987 г. М.С. Горбачев особо подчеркнул, что «цели ускорения социально-экономического развития мы видим не только в том, чтобы преодолеть допущенное отставание... они направлены на достижение нового качественного состояния социалистического общества» [21, с. 7]. Но и в 1988 г. на XIX Всесоюзной конференции КПСС генсек вынужден был признать сохранение стереотипного стремления к «валу» у хозяйственных руководителей разного уровня [7, с. 15]. Родившийся в годы индустриализации стереотип необходимости роста экономики во что бы то ни стало сохранялся в сознании руководителей и тогда, когда этот рост лишь усиливал и без того острые хозяйственные диспропорции. Сама терминология руководителей того периода включала в себя лексику, свидетельствующую, что корень проблем усматривался именно в количественном факторе - «торможение», «застой», «отставание», «неисчерпаемость преимуществ социалистического способа производства». С другой же стороны, одним из главных лозунгов начального периода перестройки являлся лозунг «больше социализма», в чем также просматривается особое внимание количественной стороне вопроса [8, с. 7]. Любопытно, что в своих более поздних текстах периода перестройки, а также в последних книгах М.С. Горбачев практически не возвращается к идее ускорения [9].

Новое качество экономического роста предполагалось осуществить, прежде всего, за счет перехода к интенсивному пути развития на основе научно-технического прогресса. Но реальная структурная перестройка экономики, как известно, предполагает необходимость оптимизации социальной политики. М.С. Горбачев же неизменно уверял, что «мы не можем встать на путь свертывания социальных программ» [10, с. 4]. И, действительно, социальные расходы государства росли вопреки возможностям экономики [29, с. 17 и далее]. Но и несколько позже, на Всесоюзной партконференции, Горбачев М.С. вновь заявил о том, что реформа ценообразования не должна привести к снижению жизненного уровня населения и спада производства. Отдельные попытки горбачевской команды в этом направлении не шли дальше известного и ранее расширения прав предприятий. Ожесточенная дискуссия на Политбюро в декабре 1986 г. о повышении цен в розничной торговле закончилась безрезультатно [4, с. 117]. Стереотип государства, обязанного всегда и обо всех заботиться, прочно сидел в умах перестроечных руководителей. Такое «чудо» предполагалось обеспечить за счет перенаправления госдотаций от производителей к населению в качестве компенсаций. При этом, по Горбачеву, государство ничего не выиграет от повышения цен, но и население ничего не потеряет [7, с. 21-23]. Что удивительно: речь шла о глубокой реформе, от которой, однако, должны выиграть все!

Вопрос о финансах еще не возникает, что иллюстрирует еще один экономический стереотип - представление руководства страны о некой неэкономической природе денег, о деньгах как инструменте манипулирования экономикой в соответствии с партийными решениями. Размышления о природе денег проявятся лишь к концу 1980-х гг., когда экономическая ситуация существенно ухудшится. Причем размышления эти, по меркам сегодняшнего дня, выглядят банальными [23, с. 89].

За годы «перестройки», как свидетельствуют документы, руководству страны не удалось преодолеть и стереотип неприятия всего, что связано с частнособственническими отношениями. Так, уже в 1990 г. в подготовленной для XXVIII съезда КПСС Платформе ЦК «К гуманному, демократическому социализму» хотя и говорится о «полноценном рыночном хозяйстве» (термин тоже показательный; видимо, авторы испытывали внутренние сомнения), но тут же оговаривается необходимость централизованного планового воздействия на развитие производства и категорическое неприятие «отчуждения работника от средств производства и эксплуатации человека человеком». Само понятие «частная собственность» стыдливо заменялось невразумительной категорией «трудовой индивидуальной собственности». Причем такой подход преподносился как «глубокая переработка отношений собственности» [17, с. 11-13]. Конечно, сказанное здесь является не очередным упреком в адрес горбачевской команды реформаторов, а констатацией связанности их сознания экономическими стереотипами уже на этапе начала перехода к рынку.

Но и новому поколению реформаторов из гайдаровской команды пришлось бороться не только с устаревшими экономическими отношениями, но и с их укорененностью в массовом сознании россиян.

В какой мере реформаторы начала 1990-х гг. учли этот фактор (в первую очередь, отказ от госрегулирования, особенно цен)? Судя по их воспоминаниям, они ожидали возможных волнений на почве роста цен на первом этапе, в январе 1992 г. С этой целью осуществлялся мониторинг ситуации по регионам с привлечением соответствующих подразделений силовых структур. Однако серьезных акций протеста не произошло. Почему же регистрируемая социологическими опросами народная боязнь роста цен не получила активного выражения? Очевидно, что в этой ситуации исследователь сталкивается с феноменом более сильным, чем воздействие стереотипа. Этот сюжет свидетельствует о том, что некоторые стереотипы не опасны для реформаторов, т.к. блокируются более мощными по значению факторами.

Негативное воздействие ряда стереотипов реформаторы ощутили в сфере денежного обращения, жесткий контроль над которой рассматривался ими как важнейшее условие перехода к рынку. В литературе с экономической

точки зрения хорошо изучен кризис неплатежей, охвативший экономику в первые годы реформ. Парадокс ситуации, на первый взгляд, заключался в том, что даже имея сомнительные шансы на оплату своей продукции, производители ее все равно поставляли. Объяснялось это в т. ч. стереотипом, основанном на представлении о том, что «отгруженная продукция раньше или позже, но неизбежно будет оплачена», что прочно сидело в головах директорского корпуса. Изживание данного стереотипа в дальнейшем минимизировало негативные последствия этой проблемы. Но еще в 1993 г. мысли некоторых российских реформаторов из команды Гайдара о том, что в условиях инфляции не следует бездумно инвестировать бюджетные средства в производство, к чему привыкли и хозяйственники, и государство в советское время, были непривычными для массового сознания. Но что было спрашивать с рядовых граждан, если даже глава правительства В. Черномырдин, как отмечает современник, «думает по-советски» [15, с. 180].

Стереотипы в сфере финансового обращения проявлялись не только внутри страны. Это и понятно, т. к. распад СССР не мог означать отказа от объединявших всё постсоветское пространство сложившихся моделей поведения. Гайдар писал, что «в республиках, где денежная политика мягкая, податливая, продукцию берут не торгуясь и не скупясь - денег не жалко, еще напечатаем» [6, с. 343]. Гайдар рассматривал это именно как проявление стереотипов дефицитной, бартерной экономики. Но это, в свою очередь, ставило под угрозу жесткую денежную политику в России.

Но и рядовые граждане не отставали в убежденности преодолеть экономические трудности «правильной» политикой и «мудрыми» решениями. В дневнике современника обнаруживаем факт общения Б.Н. Ельцина с гражданами в октябре 1992 г. во время его поездки в Астраханскую область. Ключевой вопрос населения президенту -когда перестанут расти цены [14, с. 519]. Очевидно, что в вопросе содержится подтекст, связанный с нерыночной убежденностью граждан в способности государства контролировать цены. Позднее и Гайдар признавал, что «сломать твердо укоренившееся в управленческих структурах и в общественном сознании представление о переходе к рынку прежде всего как о длинном списке товаров с регулируемыми ценами оказалось непросто» [6, с. 329].

Собранные мной анкеты также свидетельствуют, что даже переход к рыночным отношениям на рубеже 198090-х гг. представлялся большинству респондентов как поэтапный процесс с обязательным участием государства. Именно это участие, по мнению респондентов, обеспечивало бы «мягкое и продуманное» вхождение «простого народа» в рынок. Один из участников опроса даже провел историческую параллель с послевоенным временем, когда, по его мнению, не происходило обогащения «начальников» (как это случилось в 1990-е гг.), т. к. «старт был для всех одинаков». Примечательно, что в последнем случае респондент не обратил внимания на тот факт, что в послевоенные годы решались иные задачи, и речь о переходе СССР к рынку тогда не шла.

Нельзя не упомянуть и о встречающихся гораздо реже высказываниях опрошенных о том, «всё должно быть

в руках государства, никаких рынков не нужно. Рынок наделал миллиардеров, воров». Надо учесть и то обстоятельство, что прошедшие годы не изменили отношения многих «рядовых» граждан к тому, что существенная роль государства в рыночной экономике должна сохраняться. Есть основания полагать, что в этом случае мы имеем дело с весьма живучим стереотипом, имеющим значение и для понимания ситуации в современной России. Представления о роли государства в условиях рынка категорично, но с плохо скрываемым пессимизмом, отражено в следующем высказывании одного из опрошенных: «что было рынком -должно им остаться. Остальное в руках государства. Честного государства! Видимо, такое невозможно».

Собранные данные свидетельствуют также, что даже из тех, кто признается сегодня в позитивном отношении к переходу к рыночным отношениям, примерно две трети ожидали повышения благосостояния. Остальные разделились примерно поровну на тех, кто надеялся хотя бы сохранить достигнутое либо ожидал снижения уровня жизни. Очевидно, что столь высокий показатель количества тех, кто надеялся на рост благосостояния, свидетельствует о том, что, как и руководство страны, общество также стереотипно представляло себе рыночные реформы как не очень болезненный переход к чему-то «лучшему», причем с сохранением того позитивного, что было в советской экономике.

Становление рыночных отношений затруднялось и привычным стереотипом, что такой переход неизбежно предполагает «эксплуатацию наемного труда», что само по себе имело негативную коннотацию. Конечно, такой стереотип в дальнейшем не раз проявлялся и отнюдь не содействовал реформам. Примечателен в этом отношении такой диалог приехавшего в Россию в 1994 году американского фермера с руководителями бывшего колхоза:

«Когда вступительная часть была закончена, один немолодой агроном, какой-то взлохмаченный и с огнем в глазах, глядя то на гостей, то на своего начальника спросил:

- Так сколько у вас земли?

- 2500 га, - повторила переводчица, я кивнул.

- А сколько у вас наёмных рабочих? - спросил он, торжествующе оглядывая коллег.

- У нас нет наёмных рабочих, мы работаем только с женой, - сказал американец.

- Как это нет? - не понял агроном.

Он видимо хотел выставить фермера эксплуататором, а тот уворачивался.

- У нас немного земли, и нам не выгодно брать рабочих, - сказал фермер.

- Что вы нас за дураков держите! Как это нету? Две с половиной тыщи гектаров и нету рабочих? Да этого не может быть! - горячился агроном.

Американцы переглядывались, явно не понимая, от чего возмущается этот господин. Переводчица в мягкой форме пыталась объяснить причину недовольства.

- Я работаю на комбайне, а жена на большом грузовике отвозит зерно в ближайший кооператив, - пытался объяснить американец.

- Да они подосланы специально, не может такого быть - столько земли, почти наш колхоз, и без наёмных рабочих, - продолжал настаивать агроном, - Это американская пропаганда!

Американцы были озадачены.

- Что не нравится этим господам? -спросили они у меня.

Я не силён в вежливых формах и сказал прямо:

- Они говорят, что вы врете, не могут два человека обработать столько земли.

Семейная пара посовещалась, что-то вспомнили и муж сказал:

- Да действительно, иногда, когда урожай очень хороший, мы приглашаем соседа и он на своей машине, помогает нам вывозить зерно.

Продолжать не имело смысла. Эти люди жили в разных измерениях. Одни не могли понять, зачем нанимать кого-то, если можно эту работу выполнить самим» [22]. Очевидно, что боязнь рынка подпитывалась плодами многолетней официальной советской пропаганды, преодолеть которую было непросто даже во «вполне рыночном» 1994 г.

Тем более неудивительно, что попытки продвинуть новые экономические идеи в самом начале 1990-х гг. наталкивались на стереотипы даже со стороны специалистов-экономистов. Один из авторов воспоминаний так рассказал о защите своей дипломной работы в 1990 г. по непривычной по тем временам теме «Арендное рыночное предприятие в строительстве»:

«На защите - откровенный вопрос «красной профессуры»: «От таких методов строительства в СССР будет безработица. Ведь занятость дают ежегодные ремонты. Вы построили и ушли. Зачем вам о заказчике заботиться?». Да, совсем не по Форду. Я отвечаю комиссии: «Разве у нас в стране уже всё построено? Дороги хорошие? Все семьи качественным жильем обеспечены?». Профессоров то в жар, то в холод бросало, меняли краску лица, как хамелеоны» [5]. Стереотипы такого рода порождались попыткой механически перенести представления о советской плановой экономике на рыночные отношения.

Труднопреодолимым стереотипом поведения советского человека, привыкшего к тому, что «всё вокруг колхозное, всё вокруг мое», стали в 1990-е гг. хищения имущества частных фирм их сотрудниками. Показательно, что сами хищения в качестве таковых виновными практически не воспринимались. Один из организаторов частного бизнеса вспоминал позднее:

«За многие годы "через мои руки" прошло такого народа человек сорок. За редчайшим исключением, это все были милейшие люди. Но, как я ни старался и что только не придумывал, справиться с их не убиваемой тягой что-нибудь скомуниздить мне не удалось. Водитель, по кличке Башка, «облагодетельствованный» в силу служебного положения и казавшийся весьма надежным, сначала убедил разрешить ему «для пользы дела» ставить машину около своего дома, а затем через пару месяцев организовал ее угон в одну из южных республик. Не столь выразительной, но весьма характерной, оказалась моя борьба со сторожами на автостоянке. Часть мест использовалась для хранения товарных автомашин, часть - по договорам долговременного хранения (паркинг), а на свободные сторожа ставили так называемых «суточников». Убедить своих работников в необходимости сдавать всю суточную выручку в кассу, было выше человеческих сил. Все кивали, соглашались, но хотя бы часть

выручки присваивали. Что только я не придумывал: наказания, увольнения, специальные стимулирующие формы оплаты - без толку! - Александр Иваныч - говорю - зачем ты уворовал этот полтинник (пятьдесят рублей), я же в конце месяца у тебя тысячу вычту или вообще премии лишу? - Тык на сигареты - отвечает с рассеянной улыбкой... Такое поведение никак не укладывалось в моей голове, я не находил логики. Как-то удалось, побеседовал по душам с бригадиром и картина прояснилась. Детская и абсолютно искренняя уверенность: раз это «Я» поставил машину на стоянку, то это мои законные деньги. Раз он тут сидит, то это его лампочки, а скребок, которым он чистит снег - тоже его, он же им работал! Вот такие представления о собственности. Нет, они, конечно, знали, что я собственник (хозяин), но это было крайне размытое и малопонятное представление. Все воспринималось скорее всего как-то по-советски. Собственник - это тот же директор, поставленный государством, чтобы платить зарплату и отвечать за все. Зарплата - это пособие на жизнь, а рабочее место - это место «кормления». Знакомо, не правда ли?!» [5].

Примечательно, что даже суровые финансовые санкции не останавливали любителей мизерных хищений. Очевидно, что в подобных случаях стереотипы оказывались сильнее элементарной экономической логики. В то же время с началом рыночных реформ было поставлено под сомнение уже сложившееся представление о том, что частное априори лучше государственного. Современник отмечает в 1992 г. разрушение расчетов «теоретиков» о том, что частный магазин - это честный магазин, а обсчет и обвес в советской торговле был связан исключительно с низкой зарплатой продавцов и «ничейной» собственностью. По его наблюдениям, и в приватизированном магазине эти явления наблюдаются, и даже репутацией магазина никто не дорожит [14, с. 266]. Очевидно, что в этом случае мы имеем дело сразу с рядом взаимосвязанных стереотипов, построенных по одному принципу: «хорошо чего у нас нет, хорошо там, где нас нет».

В последнем случае следует упомянуть о распространённом в начале 1990-х гг. представлении, что все западное - «лучшее». Участие в том или ином проекте зарубежной структуры рассматривалось как гарантия выполнения обязательств. В дневнике современника находим характерную для того времени фразу обывателя: «Не думаю, что западная фирма способна нас обмануть». Другой гражданин вообще счастлив заключением контракта с зарубежной организацией: «Это манна небесная на нас упала!» [14, с. 190]. В подобных высказываниях проявлялся стереотип, связанный с присущим россиянам своеобразным комплексом, который в известные времена даже именовали космополитизмом. Очевидно, что смена времен и режимов отнюдь не приводит к автоматическому изживанию порожденных ими комплексов. Тем более, что приверженность населения нерыночным стереотипам проявлялась отнюдь не только в начале 1990-х гг., когда это выглядело вполне естественно.

Не всегда стереотипы начального этапа реформ преодолевались. Достаточно вспомнить «гречневый кризис» 2014 г., окрещенный журналистами

как «синдром гречки» [28]. Проявление данного стереотипа тем удивительнее, что от начала рыночных преобразований к тому времени минула уже почти четверть века. Очевидно, что даже довольно значительный для одного поколения социальный опыт недостаточен для преодоления таких стереотипов.

Но были и стереотипы, которые постепенно изживались. Известно, что с началом реформ обнаружилось стремление части населения к легкому благополучию. За этим скрывалось стереотипное представление, что «кто-то о нас позаботится». Ярким примером этого стало активное вовлечение в 1990-е гг. населения в финансовые пирамиды. Рассматривая историю самой известной из них - «МММ» - эксперт отмечает, что «когда Мавроди, отбыв наказание, вышел на свободу и попытался повторить свои аферы 90-х гг., то ему это сделать не удалось: те пирамиды, которые он создавал позже, были намного менее масштабны, чем пресловутая МММ. Очевидно, что лучший способ борьбы с финансовыми пирамидами - это вовсе не запреты разного рода, а рост финансовой грамотности» [32]. По мнению же А. Чубайса, в этом нашло отражение «извечное стремление граждан к халяве» [24, с. 190-191].

Пирамида «МММ» рухнула в 1994 г., однако, отнюдь не вследствие роста финансовой грамотности населения. Последующее избрание организатора «пирамиды» С. Мавроди в Государственную думу свидетельствует, что крах его начинания немало граждан связывало не с порочностью самой затеи, а с «кознями» государства. Тем более, что в эти же годы благополучно существовали другие структуры подобного рода. И все-таки данный стереотип по мере укрепления рыночных отношений утрачивал свою значимость, люди постепенно, нередко на собственном печальном опыте, осознавали, что «бесплатный сыр бывает только в мышеловке».

Постепенно у россиян складывалось понимание, что привычный мир рушится, а вместе с этим становятся бесполезными и даже вредными сложившиеся стереотипы сознания и поведения. Так, в ряде случаев, вполне в соответствии с «духом времени», на различные общественные должности избирались «шустрые» люди, способные «схимичить» в интересах своих доверителей (один из таких случаев в элитном садовом товариществе описывает Ю. Болдырев [2]).

Экономические реформы вели и к разрушению стереотипов, связанных с социальным статусом индивидов. Уходило в прошлое привычно благоговейное отношение к тем, кто «состоит при дефиците», как к «касте» избранных. Переход к свободе торговли, например, существенно понизил социальный статус продавца, завскладом и т.п. лиц, т.к. утрачивалась