Вятичи: вопросы расселения, этногенеза, периодизации и политической истории

УДК 94 (470)

ВЯТИЧИ: ВОПРОСЫ РАССЕЛЕНИЯ, ЭТНОГЕНЕЗА, ПЕРИОДИЗАЦИИ И ПОЛИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ

А.А. Майоров

Орловский государственный институт культуры Россия, 302020, Орловская область, г. Орел, ул. Лескова, 15 e-mail: aamajorov@rambler.ru SPIN-код: 7776-1436

Авторское резюме

Отдельные аспекты этногенеза и политической истории вятичского этнополитического объединения до настоящего времени не получили достойного отражения в исторической науке. До настоящего времени нет единства взглядов в вопросе определения места исхода и причин начала славянской колонизации территории бассейна Верхней Оки. Не решен вопрос о реальных взаимоотношениях Земли вятичей как единого этнополитического еномена с её крупными соседями -современниками, её месте на политической карте Восточной Европы. Настоящая статья посвящена, наряду с другими аспектами, поиску решений такого рода задач. Кроме того, в ней рассматри вается проблема религиозных воззрений вятичей и предлагается периодизация истории вятичей с VIII по XIII вв.

VYATICHI: SOME ASPECTS OF THEIR SETTLEMENT, ETHNOGENESIS, PERIODIZATION, AND POLITICAL HISTORY

Anatoly Mayorov Orel State Institute of Culture 15 The Ulitsa Leskova, Oryol, Oryol Oblast, 302020, Russia e-mail: aamajorov@rambler.ru

Abstract

Certain aspects of the ethnogenesis and political history of the Vyatich ethnopolitical alliance have so far not been adequately described in historical science. Up to now there is no consensus in the scientific community on the origins of exodus and reasons for the beginning of Slavic colonization of the Upper Oka basin. No answer is presented to the question of the real relationship of the Vyatich tribes as an ethnopolitical unity with their major neighbors-coevals, as well as what their place was on the political map of Eastern Europe. The present article attempts to find solutions to these questions, along with some other problems. The author also discusses the Vyatich religious beliefs and proposes a periodization of the history of the Vyatichi from the 8th to the 13th centuries.

Историографический обзор

Вятичская проблематика представляет собой один из сложных, многогранных, противоречивых и, по мнению автора настоящей статьи, недооцененных аспектов отечественной истории. Долгое время она, вследствии ряда объективных и субъективных причин, находилась на переферии интересов исторической науки.

Отечественная историческая наука с момента своего зарождения в XVIII в. и фактически до начала XX в. весьма небольшое внимание уделяла вопросам возникновения и существования отдельных восточнославянских общностей, хронологически предшествовавших возникновению Древнерусского государства. Обусловлено это было двумя банальными причинами: малым количеством письменных сообщений вкупе с их малой информативностью, а также весьма четкой и акцентированной тенденциозностью монастырских летописцев в отношении языческого прошлого и, уж тем более, языческого настоящего территорий, относимых к землям, подчиненным Руси (реально или формально). А потому, несмотря на многочисленные попытки полного и объективного исторического исследования различных аспектов древнерусской жизни в её докиевском варианте, долгое время их можно было разделить на две категории: некритического изложения летописного повествования и (начиная со второй половины XIX в.) легкого критического анализа летописного нарратива.

Следует отметить, что упоминания о вятичах присутствуют в работах М.В.Ломоносова, В.Н.Татищева, Н.М.Карамзина, С.М.Соловьева, Д.И.Иловайского, А.Л.Погодина, П.В.Голубовского, В.О.Ключевского, многих других звезд русской исторической науки. Упоминания эти базировались на нескольких летописных сообщениях, воспринятых и проанализированных, даже крупными учеными, в целом, малокритично. Обусловлено это было, по всей видимостью, российскими монархическими традициями, нацеленными на защиту православия и самодержавия как формы монархического мироустройства. Традиции эти порождали интеллектуальные тенденции, а тенденции влияли на мировоззрение и мировосприятие даже выдающихся историков.

В то же время, помимо буквального цитирования и толкования, имелись и весьма продуктивные примеры анализа имевшейся информационной базы. В частности, следует упомянуть попытки установления мест прохождения границ, ограничивавших пределы территорий, контролировавшихся вятичами. Весьма продуктивными в этом отношении были изыскания одного из основоположников русской исторической географии Н.П.Барсова (Барсов 1865; 1885). На него же ссылался в своих исследованиях истории северов (северян) П.В.Голубовский (Голубовский 1881). А.А.Шахматов и М.К.Любавский подкорректировали выводы Н.П.Барсова о южной границе вятичского ареала, поместив их в междуречье Оки и Сейма (Шахматов 1919; Любавский 2000).

В советский период прежние "толкования тестов" получили серьёзную информационную подпитку, в результате чего появились новые исследования, позволившие несколько иначе взглянуть на ряд хорошо известных фактов. Это стало следствием активного развития ученой археологии, давшей в руки историкам новые, ранее неизвестные факты и материалы. Работой А.В.Арциховского "Курганы вятичей" в научный оборот было введено, систематизировано и прошло датировку огромное количество археологических находок, имеющих прямое отношение к рассматриваемой группировке восточных славян (Арциховский 1930). Именно им были выявлены и перечислены признаки, до настоящего времени являющиеся определяющими для отнесения обнаруженных артефактов к вятичскому этнокультурному ареалу. Была отмечена преемственность в различных способах практиковавшихся погребальных обрядов, установлены границы поселений и погребений, атрибутированных А.В.Арциховским в качестве вятичских (в целом совпавших с выкладками Н.П.Барсова и замечаниями А.А.Шахматова и М.К.Любавского).

До настоящего времени обязательной для историка, занимающегося изучением догосударственной русской истории, является монография П.Н.Третьякова «Восточнославянские племена» (Третьяков 1953). Её автор не только дал описание основных этнических группировок восточных славян, но и указал на наличие на территории бассейна Верхней Оки дославянских мощинских городищ.

Чрезвычайно продуктивная работа Верхнеокской экспедиции Института археологии АН СССР под руководством Т.Н.Никольской в 1960-80-х гг. стала важнейшим этапом в изучении материальной культуры и истории вятичей. Найденные в ходе раскопок городищ и селищ мастерские, плавильные печи, литейные формы, бытовые, хозяйственные и ювелирные изделия, предметы вооружения, конская сбруя и прочий богатый инвентарь дал представление о высоком уровне развития материальной культуры, наличии оживленных и дальних торговых связей с различными территориями. Итоговая работа Т.Н. Никольской «Земля вятичей. К истории населения бассейна верхней и средней Оки в IX-XIII вв.» до настоящего времени является наиболее полным и информативным трудом, посвященном вятичской материальной и духовной культуре (Никольская 1981).

Обязательными к упоминанию представляются работы академиков Б.Д.Грекова и Б.А.Рыбакова, посвященные истории древних славян и Древней Руси (Греков 1949; Рыбаков 1982). Исследования Б.А.Рыбакова, весьма широкие тематически и опирающиеся на многочисленные материальные свидетельства, вследствие глубокой патриотичности самого академика, убежденного в древности и сугубой автохтонности славян и возводившего их к скифам и трипольцам, до настоящего времени не утеряли своей значимости, но должны современным историком быть восприняты, по мнению автора настоящей работы, прежде всего, как источник конкретных сведений о конкретных находках. Вятичское племенное княжение описывалось Б.А.Рыбаковым, по сути, в качестве раннегосударственного образования со всеми его атрибутами.

Весьма информативны и крайне полезны исследования А.В.Григорьева, посвященные роменско-боршевской археологической культуре и северскому (северянскому) материальному и культурному наследию (Григорьев 2005; 2011; 2012). В них, наряду с прочим, содержится большой объем фактической информации о материальной культуре и ходе исторических процессов на землях бассейнов Верхней Оки, Верхнего Дона, Сейма, Десны и т.д. Нельзя не упомянуть и работы Е.А.Шинакова, помимо исследования материальной культуры восточных славян, глубоко затрагивающие вопросы древнерусского политогенеза, с рассмотрением его, в том числе, и касательно вятичей, радимичей и северов (северян) (Шинаков 2009).

Приведенный выше обзор ни в коем случае не является полноценным историографическим исследованием и не претендует на исчерпывающий характер. Вне его осталось несколько десятков серьёзных исследований, посвященных отдельным, порой очень важным, аспектам, имеющим отношение к заявленной тематике. В то же время, обязательность знакомства с работами перечисленных исследователей заставляет прибегнуть к их перечислению и упоминанию, ибо лишь «опираясь на плечи этих титанов» можно попытаться сложить картину, максимально приближенную к истинной.

Излагаемая далее версия вятичской истории является, во многом, авторской и не претендует на полную и абсолютную истину. В тоже время, она опирается на большой и весомый пласт исследований множества ученых и её изложение не должно вступать в критическое противоречие с ранее известными достоверными фактами. Безусловно, в рамках одной статьи невозможно развернуть всю систему аргументации, а потому заинтересованный читатель приглашается к рассмотрению ранее вышедших публикаций автора.

К вопросу об этнических компонентах этногенеза вятичей

Как известно, при формировании различных восточнославянских этнических групп немалое значение сыграл, наряду с другими факторами, аборигенный этнический субстрат, в разной степени влиявший как на антропологические, так и на культурный и, порой, даже их лингвистические особенности. Славянам на рассматриваемой территории (бассейн Верхней Оки и прилегающие к нему земли) предшествовал этнос (этносы), соотносимый современной исторической наукой с мощинской археологической культурой. Задача выявления масштабов и силы влияния их этнических особенностей (антропологических, лингвистические, религиозных, культурных и т.д.) представляется собой незаурядную исследовательскую задачу.

Мощинская археологическая культура считается последним неславянским предшественником вятичей на территории бассейна Верхней Оки. Географические границы распространения этой культуры и более позднего вятичского ареала во многом совпадают, как, впрочем, и ряда более древних археологических проявлений. Для выяснения вопросов возможности существования культурногенетической преемственности предшествующего и последующего этносов, населявших верхнеокские земли, необходимо обнаружить признаки, подтверждающие либо опровергающие подобное предположение. В зависимости от полученных ответов может быть несколько по-разному решен вопрос генезиса вятичей как этно-географического и социально-политического образования.

До настоящего времени исторической наукой не выработана единая точка зрения на место ранних вятичей по отношению к территориально и хронологически предшествующей им мощинской археологической культуре. В качестве основной долгое время выступала точка зрения, утверждавшая, что временной разрыв между роменской (боршевской) культурой вятичей и мощинской (по всей видимости, балтской) составлял не менее двух-трех столетий, а потому постановка вопроса о какой-либо преемственности представлялась необоснованной и ненаучной. Одним из крупнейших современных специалистов по этой археологической культуре Г.А.Массалитиной был вполне доказательно обоснован «тезис об отсутствии генетической преемственности между мощинской культурой и памятниками боршевского типа. К этому склоняет выявление ошибочности оснований для такого вывода и наличие более чем 300-летнего разрыва между древностями обеих культур» (Массалитина 1994: 17).

До недавнего времени почти доказанным считалось, что время существования мощинской археологической культуры в верховьях Оки было ограничено II-V вв., а

потому она не может быть никак связана с роменско-боршевской культурой вятичей. Хронологический разрыв между ними полагался непреодолимым. Особенно говорящим был ярко выраженный разрыв между археологическими находками мощинской культуры и первыми славянскими артефактами: развитое производство железа, характерные фибулы, лощеная керамика, бронзовое литье и неплохой уровень ювелирного дела мощинцев (их выемчатые эмали в XIX - начале XX вв. довольно часто принимали за готские и египетские изделия) явно не походили на поделки первых славянским поселенцев (Болдин и др. 1999: 197-200). Грубость и относительная примитивность славянских орудий, керамики, прочих находок наряду с отсутствием следов хронологически близких мощинских и роменско-боршевских поселений представлялись явными доказательствами отсутствия контактов и, тем более, какой-либо преемственности. Впрочем, к иным вывода, на фоне отсутствия необходимых материальных доказательств, прийти было, по всей видимости, нельзя.

В последние годы гипотеза о возможности прямого взаимодействия двух этносов, проживавших в разное время на одной территории, получила подкрепление новыми данными: после «обработки керамических коллекций с верхнеокских памятников роменской культуры ГК^ вв, появились свидетельства о сохранении традиций мощинской культуры в их керамическом комплексе» (Воронцов 2011: 14). Конечная датировка ряда мощинских поселений отнесла их уже не к V в, а к VI-VII вв (Краснощекова, Красницкий 2006: 249-250). Такого рода находки стали косвенным аргументом, подтверждающие гипотезу «об участии носителей позднемощинских традиций в формировании славянского населения Верхнего Поочья» (Воронцов 2011: 15). Предположение о существовании «на памятниках мощинской культуры, расположенных на мелких притоках Оки, слоев, датирующихся вплоть до середины VII в.» получило реальные подтверждения (Воронцов 2011: 15).

Новыми красками заиграли косвенные данные, ранее представлявшиеся недостаточно весомыми. В пользу существования прямых контактов этих культур говорит близость зафиксированных погребальных обрядов и упоминание летописями в середине XII в. «люди Голядь верх Поротве» (ПСРЛ II: 151, 339). Показательным является то обстоятельство, что «ни на соседних, ни на отдаленных от ареала мощинской культуры территориях нет племен, в погребальном обряде которых сочетались бы те же признаки, что и у мощинцев» (Массалитина 1994: 15). Но они есть у вятичей: известные нам детали погребального обряда (кремация усопших и оградки курганов, типичные лишь для вятичей и мощинцев) выглядят явными заимствованиями, которые были возможны лишь при непосредственном контакте, а также определенной психологической близости, ибо прощание с умершим является одной из наиболее табуированных, традиционных и архаичных сфер человеческой культуры. На чужаков в таких вопросах не равняются.

Помимо прочего, лингвистические исследования позволили выявить здесь существование, практически до наших дней, ярко выраженного верхнеокского

субареала балтской гидронимии, что также является весомым доводом в пользу возможности межэтнических контактов вятичей и мощинцев, ибо передаваться иноязычные наименования водных объектов в те времена могли лишь изустно (ввиду отсутствия письменной фиксации). Дополнительным доводом может служить отсылающий к проживавшим там вятичам и мощинцам верхнедонской «локус балтийской гидронимии, обнаруженный в самое последнее время» (Топоров 2000: 373-374, 375).

Таким образом, значительно возросла вероятность продолжения существования небольших мощинских поселений вдали от разрушенных городищ, на берегах небольших рек и ручьев верхнеокского бассейна. Данная гипотеза позволяет дать достоверное объяснение факту отсутствия у вятичей традиций изготовления знаменитых мощинских лощеных керамических изделий и художественных украшений, сохранение которых было бы более вероятным внутри более крупных и населенных поселений. В то же время погребальные обряды, в отличие от приемов и навыков производства различных предметов культуры и быта, естественным образом сохранились гораздо лучше в силу своего широкого распространения в поселениях всех масштабов. Именно их могли частично позаимствовать и адаптировать пришедшие на эти земли славяне, позже ставшие вятичами.

В качестве аргумента, подтверждающего высокую вероятность симбиотического взаимодействия разных культур, перешедшего в ассимиляционное, можно рассматривать результаты исследования территориального размещения поселений в бассейне Верхней Оки. Как ранее указывалось, значительная доля вятичей состояла из носителей роменско-боршевской археологической культуры, весьма распространенной к югу и хорошо приспособившейся к обработке черноземных почв. Первичное славянское расселение тяготело к черноземным зонам. Балтские культуры здесь явно использовали подсечную систему земледелия, славянские - пашенную, о чем говорит отмеченное расположение археологических памятников: предположительно балтские «предпочитали песчаные ландшафты полесского типа», а славянские тяготели «в сторону преимущественного заселения ландшафтов с черноземами» (Давыдчук, Фролов 1976: 16). Обусловлено это было принципиальной разницей использования одинаковых агротехнических приемов при обработки лесных песчаных почв и чернозёмов: сжигание остатков растений повышает плодородие первых и уничтожает этот показатель у вторых.

Поселение на лесных почвах делало прежние навыки ненужными и малопродуктивными. Сопоставление информации о расселении дославянских и славянских племен на территории Верхней Оки приводит к выводу о различных способах освоения местных ландшафтов носителями предположительно балтских (верхнеокской, позднезарубинецкой (почепской), мощинской) и славянских (боршевско-роменской, древнерусской) культур.

Очень важным и значимым здесь является то обстоятельство, что способы и

варианты ведения хозяйственной деятельности, особенно такой важной, как сельскохозяйственное производство, являются чрезвычайно консервативными и статичными. Фактически не отмечено случаев, когда бы сельскохозяйственные приемы и навыки заимствовались у менее развитых либо побежденных (а уж тем более у вымерших) народов. Вятичи, для этнической группы, полностью пришедшей из иной почвенной зоны и не знакомой с местной агротехникой, слишком быстро перешли на балтские приёмы, чтобы предполагать что-то иное помимо прямого заимствования. Сопоставляя эти данные с прокламируемым летописями размещением их в лесистой зоне, следует признать высокую вероятность гипотезы о первичном вятичском этногенезе как результате ассимиляции славянами преимущественно «лесных» балтов, с усвоением балтских агротехнических приемов. Славянские переселенцы использовали другие типы почв и агротехнические приемы, а потому у них не было большой нужды заселять давно заброшенные и разрушенные мощинские поселения если в них уже не теплилась жизнь.

В этой связи определение вероятности прямой поселенческой преемственности между мощинскими и славянскими населенными пунктами в бассейне Верхней Оки может стать одним из весомых аргументов для определения возможности взаимодействия и влияния поздних носителей мощинской культуры на вятичей. Если размещение крупных поселений обуславливалось необходимостью соблюдения условий защищенности, в первую очередь, рельефом и реками, то мелкое сельское поселение нуждалось, прежде всего, в доступности полей и плодородии почв. В том случае, если между временами ухода мощинцев и прихода вятичей имелся бы интервал продолжительностью от двух до трех веков, то освоенные мощинцами поля и пастбища на залесённой территории бассейна Верхней Оки пришли бы в полное запустение. Последующая расчистка заросших лесом бывших сельскохозяйственных угодий для вятичей должна была стать крайне сложной и трудновыполнимой задачей. Если же допустить, что вятичи имели возможность непосредственно использования прежние мощинские поля и выкорчевки, хотя бы частично "дождавшиеся" их, то можно предположить, что технические сложности обработки земли могли быть значительно уменьшены.

Для ответа на вопрос о том, сменили ли вятичи представителей мощинской археологической культуры непосредственно на местах их проживания, или между этими этническими образованиями пролегал временной интервал в несколько веков, автором настоящей статьи были проанализированы имеющиеся данные о совпадении мест размещения поселений обеих культур. Сведения об известных поселениях мощинского и вятичского времени на территории Верховского исторического региона (провинции) опубликованы и нуждаются в систематизации. Для упорядочивания имеющихся в распоряжении исследователей материалов и облегчения дальнейшего анализа на основе серии «Археологическая карта России» (Тульской, Калужской, Орловской и Брянской областей) был составлен ряд однотипных рабочих таблиц. Подробности анализа полученных результатов и

ограничения, введенные по разным причинам автором, имеются в отдельной статье (Майоров 2016а). Здесь же достаточно привести результаты.

В целом, достоверно установленные предшественники, относимые к мощинской культуре, выявлены у 21 вятичского поселения из 65, выявленных на территориях трех субъектов РФ (32,3% их общего количества). Помимо того, 9 вятичских поселений имеют возможно предшествующее мощинское поселение (13,8% их общего количества). 2 поселения имеют предшественников в виде неопределенного поселения второй половины I тысячелетия нашей эры (3,1% их общего количества). Таким образом, с разной долей вероятности, возможных предшественников, относимых к мощинской археологической культуре, имеет 49,2% поселений роменской археологической культуры, расположенных в бассейне Верхней Оки и заселенных впоследствии вятичами (Майоров 2016а).

Особый интерес в перечне поселений представляют селища, имевшие мощинских предшественников, так как именно в селищах могли реально сохраниться физические носители мощинской археологической культуры, впоследствии ассимилированные славянами. Поскольку территории современной Брянской и Орловской областей по разным причинам выглядят явно нетипичными в плане рассматриваемого вероятного межэтнического взаимодействия, был проведен анализ данных с территорий современных Тульской и Калужской областей. Всего выявлено 40 поселений, не отнесенных к городищам, из которых от 30 до 53% имеют явные признаки дославянского (мощинского) существования (Майоров 2016а). Такого рода результаты представляются достаточно весомым косвенным аргументом в пользу рассматриваемой гипотезы.

Безусловно, никто не отрицает возможность случайных совпадений выбора места поселений, но столь высокая доля заставляет полагать о возможности наличия фактора вероятной преемственности. Таким образом, ряд прямых и большое количество косвенных данных свидетельствуют о реальной возможности участия части реликтового мощинского населения в формировании вятичской этнополитической общности на территории бассейна Верхней Оки.

Иной особенностью, указывающей на высокую вероятность полиэтнического характера этногенеза вятичей, является классификация печных сооружений, относящихся к различным восточнославянским племенным княжениям. Согласно ей, наиболее близки вятичам по способам сооружения печей были поляне и закарпатские хорваты, также использовавшие каменно-глиняные печи и каменные очаги для обогрева (Смиленко 1989: 111). Помимо этого, прослеживаются аналогии с прежней мощинской традицией. И вновь - весьма близкие вятичам культурно и территориально северы предпочитали печи, вырезанные в материковых останцах либо глиняные, а обогревались подбойными печами и очагами (Смиленко 1989: 111).

Косвенным аргументом в пользу возможного появления в этой местности и других организованных групп, может служить отмеченное учеными «многократное увеличение населения в первой половине IX в.» (Григорьев 2012: 99). Археологические данные говорят о появлении значительного числа новых жителей

на тех землях, которые уже были первоначально освоены славянами. И эта волна не была идентична первичным славянским поселенцам: изменились бытовые и хозяйственные приемы, появились новые типы украшений наряду с уже отмечавшимися ранее. Есть весьма серьезные основания «предполагать, что в начале IX в. новая мощная волна славянских переселенцев заполнила всю территорию от Днепра до Дона» (Григорьев 2012: 100). Таким образом, автор настоящей статьи, идя вслед за результатами, полученными рядом авторитетных исследователей, приходит к выводу о необходимости обязательного учета фактора полиэтничности в ходе вятичского этногенеза. Более того, уже упомянутое ранее присутствие ещё в XII в. «людей голядь» на территории Земли вятичей при почти полной идентичности местной археологической обстановки прочим вятичским землям, может говорить о частичной незавершенности этнической ассимиляции при наличии культурно-бытового единства. Таким образом, вятичи в данной ситуации предстают не столько как этническая, но именно как этнополитическая группировка.

Вероятные причины, маршруты и территории исхода славянских колонистов

Весьма важным и до конца нерешенным являются вопросы о времени славянской колонизации рассматриваемой территории, месте исхода переселенцев и их побудительных мотивах. Традиционная точка зрения говорит о приходе "первовятичей" с юго-запада - из днепровского славянского ареала. Этот подход насколько же общ, настолько и неточен. Днепровский бассейн столь обширен, что охватывает верхнеокскую территорию не только с юго-запада, но и с юга, и с запада, и даже немного шире. Потому определение точного места исхода первопоселенцев, передвигавшихся по главным транспортным артериям того времени - рекам, возможно только после анализа полного комплекса информационных источников, к числу которых следует отнести не только письменные сообщения, но и данные археологических изысканий.

Для понимания причин и направлений славянской колонизации бассейна Верхней Оки ГХ-Х вв. следует указать на наличие нескольких важных обстоятельств, одним из которых следует назвать географические особенности региона в широком смысле, к которым, помимо характеристик расположения, следует отнести также гидрографические, почвенные, ботанические и ряд иных физических характеристик. Важнейшим представляется наличие в рассматриваемом регионе зоны смыкания и переплетения четырех крупнейших речных бассейнов: окского (как части волжского), донского, деснянского (как части днепровского) и западно-двинского (даугавского). Наличие гигантского потенциала транзитной торговли всегда было понятно исследователям. Уже в XIX в. выходили работы, весьма точно и графично демонстрировавшие особенности такого потенциала (Загоскин 1910). Тем не менее, реализация заложенного потенциала в предшествующий славянской экспансии период по разным причинам не состоялась.

Заинтересованный исследователь может рассматривать ряд признаков и свидетельств разнообразных событий расселения славян (и иных этносов на указанных территориях), но не менее важным являются другие вопросы - откуда вышли переселенцы и были побудительные причины, заставившие оседлых земледельцев внезапно подняться с насиженных мест и уйти за сотни километров со своей малой родины? Успешность в вопросах размножения (и как следствие -перенаселенность зон исхода) не может служить аргументом, так как именно в это время, обычной была высокая детской и материнская смертность, рост населения был очень неспешен - число выживших детей составляло 1,66 - 2,6 ребенка на 1 женщину (Риер 2006: 75-76). Остаются (по мнению автора статьи) насильственное переселение, добровольное с заинтересованностью и бегство от некой внешней угрозы, либо разные сочетания указанных обстоятельств.

Факторы, приведшие к активизации славянского расселения на просторах Восточной Европы, многочисленны и до настоящего времени являются предметом активной дискуссии. Задача историка, исследующего возникновение и ход вятичского этнического формирования, облегчается тем, что место его зарождения весьма четко локализовано и хорошо известно - территории бассейна Верхней Оки и прилегающих земель бассейнов Десны и Верхнего Дона.

Согласно современным представлениям, вятичи являлись носителями одной из ветвей роменской (ромено-боршевской) славянской археологической культуры, научно выделенной в середине XX в. (Ляпушкин 1947: 121-136). К числу её носителей также относятся другие восточнославянские группировки - радимичи и северы (северяне). Истоки собственно роменской культуры по разному трактуются разными специалистами.

Наиболее древней из участников этого триединого культурного сообщества общепризнанно считаются северы (северяне), что подтверждается явно более высокой плотностью их населения и многочисленностью археологических памятников. Были и иные мнения, обосновывающие общее движение славян-колонистов с севера на юг, что в настоящее время не является ведущим трендом, хотя данные о наличии "неюжных" признаков у различных географически южных восточнославянских группировок ценны и должна быть отмечены (Третьяков 1970: 103). Таким образом, данные, полученные археологами, наводят на мысль о существовании южных и западных маршрутов первоначального расселения славян в бассейне Верхней Оки.

Для понимания других причин заселения именно этих земель славянами следует упомянуть, что упомянутый выше транзитно-транспортный потенциал рассматриваемой территории не был интересен и почти не использовался до VII-VШ вв. В этот период «балтийская система коммуникаций приобретает новое содержание: из региональной она преобразуется в общеевропейскую и затем - в трансконтинентальную. Резкий рост значения Балтики был обусловлен радикальными переменами, происходившими в Средиземноморье, где арабские завоеватели перекрыли традиционные пути, связывавшие его с Востоком... Центр

тяжести в поисках новых путей на Восток был перенесен с юга Европы на север» (Мельникова 2010: 51). Поиски новых удобных торговых маршрутов привели к установлению прочных связей между европейскими территориями в бассейнах Северного и Балтийского морей, с одной стороны, и Волжской Булгарией, Хазарией и рядом других стран к востоку и югу от мест расселения славян, с другой стороны. Каспийско-волжско-балтийский, черноморско-окско-балтийский и ряд иных маршрутов, проходящих по рассматриваемой территории, наконец -то стали востребованными.

Решение вопроса о масштабах товарооборота и причинах меньшего использования дунайской речной сети выходят далеко за пределы статьи, а здесь следует сосредоточиться на местных признаках активизации внешней торговли. Одним из такого рода признаков следует считать достаточно многочисленные клады куфических монет, обнаруженные в данной местности. Обычно выделяют два периода обращения куфических монет IX в. (связывая с ними выпадение кладов): первую треть столетия и последующие две трети того же века, несколько различавшихся по территориям охвата (Кропоткин 1978: 115-116). Согласно имеющимся данным, Ока, Верхний Дон, Десна и Двина четко попадали в зону нахождения кладов с такими монетами и, по всей видимости, являлись местом прохождения весьма активных торговых маршрутов. «Очень значительная часть

восточной монеты уходила... по Окскому пути......Становление так называемого

Пути из Варяг в Греки произошло. несколько позже» (Янин 2009: 122). Приведенная тем же автором карта распространения дирхемов во втором периоде обращения (начиная с середины 30-х гг. IX в. и до его завершения) также демонстрирует их находки вдоль Западной Двины, но почему-то не связывает именно их с Окой и Верхним Доном, хотя уже упоминавшиеся историко-географические исследования демонстрируют возможность и вероятность транспортировки из окской и донской речных системы в двинскую (Янин 2009: 119).

В последующий период - первые десятилетия X в. - отмечается значительный количественный прилив монетарного серебра: «Значительное расширение торговли... привело и к усилению насыщенности восточноевропейского денежного обращения серебряной монетой. ...Усиление торговых связей Восточной Европы с Востоком сопровождается в это время и значительным усилением балтийской торговли» (Янин 2009: 137). Зона распространения дирхема в 900-970 гг. относительно бассейна Верхней Оки и верховьев Дона фактически осталась такой же как и в предшествующий периоды, а вот на западе в нее полностью попал бассейн Десны, Сожа, Припяти и других днепровских притоков как на запад, так и на север, немного не дотягиваясь до польских земель, отмеченных выпадением кладов такого же типа (Янин 2009: 138). Это подтверждает факт установления в это время более тесных связей вдоль старого широтноо речного торгового пути.

Здесь следует сделать небольшое отступление, посвященное летописным упоминаниям о вятичах. Они хорошо известны и относительно немногочисленны. Первое же цитата приводит каноническую версию возникновения вятичей: «Радимичи бо и Вятичи от Ляховъ. бяста бо. 2. брата в Лясех. Радимъ. а другому Вятко и пришедъша. седоста Радимъ на Съжю. [и] прозв[а]шася Радимичи. а Вятъко седе съ родомъ своимъ по Оце. от негоже прозвашася Вятичи» (ПСРЛ I: 12). Приведенная версия вполне подтверждается различными данными, но, безусловно, нуждается в уточнениях.

Крайне важным является понимание - является ли выражение «от Ляхов» этническим либо географическим? Поскольку IX в. является временем начала ляшской экспансии на земли, относившиеся к сфере великоморавского влияния, постольку географическое указание представляется предпочтительным. В пользу подобной гипотезы говорит свидетельство так называемой «Минейной редакции» жития чешского святителя святого Вячеслава, которая начинается следующими словами: «Месяца септемврия в 28 день Житие блаженного князя Вячеслава бывшего в Лясех» (Сказания 1970: 60). То есть, для автора, по всей видимости, несмотря на то, что события жития происходят «в Чехех» и с чешским князем, всё равно местность располагается «в Лясех». Это тем более интересно, что возникновение именно этой редакций считается связанным с Русью и содержит отсылки к сказанию о Борисе и Глебе. Существуют иные варианты того же повествования, которые с Русью не связаны, к примеру - так называемая «Востоковская легенда», являющаяся более поздним кириллическим вариантом сохранившихся глаголических бревиариаев XIV - XV вв. (Сказания 1970: 35) В ней о «Лясех» не упоминается, здесь чётко обозначено место : «Бе бо князь велик славою, в Чехах живыи...» (Сказания 1970: 36). Несложно заметить разницу восприятия: там, где для русских направление обобщено понятием «в Лясех», для местных существует конкретная локализация «в Чехах».

Важным является указание на приход «Вятко с родом своим», а не на переселение на Оку всех вятичей. Освоение гигантской территории силой всего лишь «рода», насколько бы велик он не был, в течение столетия является задачей нерешаемой. Кроме того, бытовая культура многочисленных пришельцев должна

была количественно и качественно выделятся в аборигенной среде и чётко отграничиваться археологически. Мы же можем наблюдать лишь появление большого числа новых элементов, но не смену культур, что означает, по меньшей мере, относительный численный паритет, относительную близость и, вероятно, существование более раннего опыта их взаимодействия, что смягчило последующее воздействие пришлых. Потому более вероятным представляется приход по уже давно отработанному и освоенному речному торговому маршруту ограниченной вооруженной группы, взявшей земли и маршрут под свой контроль. Затем уже последовало переселение несколько более многочисленных групп, относимых скорее к гражданскому населению.

Интересно, что косвенно этот порядок отмечен в летописных сообщениях, где приход Вятко и Радима в последовательном повествовании отнесен ко времени более раннему, нежели фиксация факта уплаты вятичами дани хазарскому каганату в 859 г. (ПСРЛ I: 8). Данное сообщение летописи никаким образом не опровергает высокой вероятности более ранней уплаты дани хазарам, так ?