Освальд Шпенглер о международной политике

ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 18. СОЦИОЛОГИЯ И ПОЛИТОЛОГИЯ. 2005. № 4

ТЕОРИЯ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ В РОССИИ И ЗА РУБЕЖОМ

В.В. Афанасьев

ОСВАЛЬД ШПЕНГЛЕР О МЕЖДУНАРОДНОЙ ПОЛИТИКЕ

The article represents by itself the research of the views of Oswald Schpengler concerning international policy: the role and necessary character of international policy in the life of the countries, and his views concerning the state of particular countries in the period of the I and II World Wars, concerning the important role of Russia and the USA in the development of the world community.

Американский исследователь Джон Фарренкопф отмечает важность работ Освальда Шпенглера (1880—1936) для интерпретации и формирования современной международной политики: «"Закат Европы"... является не только трудом, ломающим традиционные представления в философии истории. Шпенглер видел в нем нетрадиционный учебник международной политики. Эта книга должна была воодушевить немецкую политическую элиту, сформулировать для нее жизненно важные политические задачи в эпоху глобальных войн...»1 В деле формулировки новых внешнеполитических задач немецкой политической элиты особое значение имеет второй том "Заката Европы", который называется "Всемирно-исторические перспективы".

Являясь видным представителем школы реализма в международных отношениях2, Шпенглер внес важный вклад в развитие этого направления не только в рамках немецкой традиции, но также оказал влияние и на формирование американской внешней политики. Известно, что бывший советник президента Генри Киссинджер частично находился под влиянием идей Шпенглера. Какие философские идеи Шпенглера определили его подход к анализу международных отношений и сформировали его представление о современной мировой политике?

По мнению Шпенглера, государственная политика должна основываться на универсальной философии истории и соответствовать империалистическому духу времени. Шпенглер предлагает, опираясь на факты реальной жизни, использовать исторический опыт для форми-

рования ближайшего будущего. Политику Шпенглер делит на "первоначальную политику" (Urpolitik) и политику времен "высоких культур" (Diplomatie)3. Первоначальная политика — это борьба за существование, происходящая в живой природе. В эпоху высоких культур она переходит в "высокую политику", которая "желает являться замещением меча более духовным оружием, и предмет тщеславия всякого политика на высоте всех культур состоит в том, чтобы в войне больше почти не возникало нужды"4. Таким образом, высокая политика означает для Шпенглера прежде всего дипломатию, которая способна, не прибегая к непосредственному применению насилия, разрешать кризисные ситуации. Немецкий исследователь Михаэль Тхондль отмечает: "Дипломатия является у Шпенглера основным методом преодоления конфликтов"5. Особое внимание Шпенглер уделяет кабинетной дипломатии XVIII в., которая была своеобразной вершиной развития европейского политического искусства.

Историческое существование, по Шпенглеру, — это "потоки жизни" наций, а политика — способ утвердиться в этих потоках, способ одерживать верх над другими потоками. Высокая культура возможна лишь там, где присутствует несколько народов, взаимодействующих между собой главным образом посредством войны. Как в природе освободившееся место занимается другими видами животных и растений, так и в политике, по мнению Шпенглера, те, кто перестает бороться за свой "поток существования", тотчас же теряет его. Этот биологизм Шпенглера в интерпретации политики близок идеям Чарльза Дарвина и его последователей, социал-дарвинистов, которые говорили о политике как о вечной борьбе за существование. Такого же мнения придерживается и К.А. Свасьян, когда пишет: «Шпенглер, находящий множество высокомерных слов в отношении Дарвина и английского миропонимания вообще, открыто исповедует наиболее крайние возможности этого миропонимания. Политика для него прямой аналог "борьбы за существование", некая витальная тактика, организующая поведение людей из потребностей жизненной борьбы...»6

Государства эпохи высоких культур должны, по мнению Шпенглера, постоянно вести между собой скрытую или открытую войну, чтобы оставаться "в форме". При этом внутренняя политика должна целиком служить целям внешнеполитической борьбы. Здесь мы встре-

чаем оправдание Шпенглером войны7 как постоянного элемента политики. "Война, — пишет Шпенглер, — это первоначальная политика всего живого, причем до такой степени, что борьба и жизнь — в глубине одно и то же, и с желанием бороться угасает также и бытие..."8 Вся политика для Шпенглера в конечном счете война. "Политика, — пишет он, — есть лишь временный эрзац войны в форме борьбы, осуществляемой более духовным оружием"9. Шпенглер не замечает, как, выступая апологетом природных процессов, он оправдывает империализм во всех его формах и проявлениях. Эгоизм наций является для него лишенным всякого морального начала незыблемым принципом, который не оставляет государствам ничего другого, как постоянно оскаливать зубы и хватать жертву при малейшей возможности. Этот своеобразный натурализм в интерпретации политики Шпенглер полностью оправдывает, хотя и признает его таковым.

Считая современную эпоху переходом от демократии к цезаризму, Шпенглер был уверен в том, что эпоха демократии, основанная на английских либеральных ценностях, неуклонно движется к своему концу и будущее будет определять цезаризм, где немцы со своими политическими инстинктами смогут внести значительную лепту в развитие мировой политики. Эти надежды не были чужды и Гитлеру, когда он начинал войну с Советским Союзом. Но исход этой войны ясно показал, что надежды Германии на роль мировой державы неосновательны и будущего цезаря нужно ждать не в Германии, а в Америке.

Шпенглер отмечает, что для демократии характерно исключительное внимание к внутренней политике в ущерб внешней. Любой внутренний раскол ослабляет единство нации и тем самым приводит к слабой внешней политике, но именно в условиях парламентаризма всегда имеются возможности внести раскол в общество при решении любой политической проблемы. Важным моментом в подходе Шпенглера к анализу политических проблем является его тезис о необходимости доминирования внешней политики над внутренней. "Высказывания Шпенглера о высокой политике показывают, — констатирует Михаэль Тхондль, — что внешняя политика для него обладает особой важностью... Внутренняя политика по отношению к примату внешней политики имеет подчиненное значение"10. Решение внутренних политических проблем должно служить, по мнению Шпенглера, исклю-

чительно разрешению внешнеполитических задач, а не наоборот: "Прусский стиль — это прежде всего безусловный приоритет внешней политики, необходимый государственный контроль над внутренней политикой, имеющей задачу держать нацию в форме и становящейся бессмыслицей и преступлением, когда она, независимо от внешней политики, начинает преследовать свои собственные идеологические цели"11.

Особую значимость примат внешней политики получает в эпоху цивилизации, характеризующуюся империалистическими устремлениями стран. Увлечься внутренними проблемами в данной обстановке означало бы потерять влияние на международные дела и сделаться жертвой внешнего агрессора. В эпоху цивилизации, по мнению Шпенглера, остро встает вопрос о выживании наций, поскольку войны проходят в очень агрессивных формах и могут привести к полному их уничтожению. Нации в данных условиях должны быть постоянно готовы отразить внешнюю агрессию, и любые внутренние раздоры и неустройства могут послужить лишь поводом для подобной агрессии. "Народ не пребывает в мире в одиночестве, — пишет Шпенглер, — и вопрос о его будущем решается соотношением его сил с другими народами и силами, а не просто на основе внутренней упорядоченности"12.

Опираясь на историческую аналогию с Древним Римом, Шпенглер говорит о начавшейся в Европе эпохе мировых войн. Борьба за мировое лидерство ведущих европейских держав проявилась уже в Первой мировой войне. Шпенглер подвергает анализу международное положение, рассматривая его главным образом через призму противостояния "белых" и "цветных" народов, причем Россию он относит к "цветным". Он считает, что Франция навсегда утратила свою стратегическую роль в мире. К самим французам Шпенглер относится с явным презрением, считая этот народ анархичным по своей природе. Эту же черту характера он отмечает и у итальянцев. В Англии и англичанах Шпенглер видит главных врагов Германии. Особое международное положение имеет, по мнению Шпенглера, Япония, которая хорошо защищена морями и является главным конкурентом Америки. В своем анализе Шпенглер основывается на сопоставлении географических факторов, обращается к данным истории развития вооружений. Так, по его мнению, смена определенных видов вооружений всегда ведет к выигрышу одних стран и потере былого стратегического положения других.

В своих работах Шпенглер уделяет особое внимание анализу стратегического положения Германии. Как консервативно настроенный патриот и националист он во многом абсолютизирует Германию, считая ее роль в современном мире очень важной. К.А. Свасьян пишет: "За философией политики следовала конкретная политическая

концепция, отразившая в себе по существу все общие места националистических настроений эпохи, именно: наряду с названной англофобией пангерманизм... и мессианские упования"13. Фрэнсис Лантинк пишет: "Революционно и ново было, прежде всего, то, что, по мнению Шпенглера, именно Германия должна определить форму европейской цивилизации. Из антимодернистских высказываний Шпенглер выстраивал немецкую программу модернизации"14.

По мнению Шпенглера, Германия не остров и, в отличие от Англии, в ней неприемлем либерализм, поскольку всегда остро стоит вопрос об обороне. Германия была полем битвы в ходе столкновений как внутри Европы, так и с восточными соседями. "Срединное" положение Германии между Европой и Россией дает ей и немало выгод. Основной упрек Шпенглера немцам состоит в том, что они привыкли мыслить узкими категориями, их кругозор очень ограничен, они провинциальны, тогда как в современных условиях борьбы за мировое господство необходимо мыслить шире, в глобальном масштабе.

Шпенглер не придавал большого значения Америке как прямой наследнице Англии в борьбе за мировое господство. Для него в качестве основного было противостояние Англии и Германии, причем Англия в своем могуществе опиралась на островные колонии, а Германия — на ресурсы Восточной Европы. В этом противостоянии перевес сил находился на стороне Германии, которая после ухода с исторической арены Франции, стала представительницей всех континентальных государств Европы. Шпенглеру казалось, что если Англия и США не выступят единым фронтом, то материковые государства Европы не в состоянии выдержать напора Германии. Ошибка Шпенглера состояла в том, что он считал не Америку, а Германию наследницей Рима. Крах надежд Шпенглера на мировое господство Германии15 заметен уже в его пессимистических оценках, касающихся некоторых тенденций во внутриполитическом развитии страны16.

По мнению Антона Коктанека, Шпенглер следующим образом интерпретировал современную ему эпоху: "Берлин является новым Римом, Пруссия является зародышем мировой империи, Германия соответствует античной Италии... Римской империи в конце XX в. должна соответствовать Германская империя (Imperium Germanicum)"17.

Если согласиться с такой интерпретацией идей Шпенглера, то ясно видно, что Шпенглер не смог последовательно применить свой исторический метод для оценки современного ему исторического момента. Сегодня, в начале XXI в., события политической истории ясно показывают, что Пруссия соответствует в античном мире не Риму, а Спарте. Аналогичной с Римом может быть только Америка, которая по своему политическому влиянию в современном мире сопоставима с ним. Современные события также показали, что именно Америка стремится сегодня так выстроить свою внешнюю и внутреннюю политику, что со стороны начинает напоминать мировую империю ("одинокую сверхдержаву").

Джон Фарренкопф отмечает, что Шпенглер ошибался, полагая, что немцы, а не американцы, создадут будущую окончательную империалистическую форму Европы. Завышенная оценка Шпенглером стратегического положения Германии объяснялась недооценкой огромного стратегического потенциала США. Фарренкопф отмечает три причины для такой позиции Шпенглера: "Во-первых, он разделял распространенное в Европе мнение о культурной отсталости США. Европа является для него великолепным источником культурной энергии, создавшей основу для глобальной цивилизации и мирового господства. Общественные ценности США — эгалитарная демократия, индивидуализм и подчеркивание частной собственности — претили ему. Они били противоположностью идеализированным им прусским ценностям — иерархическому порядку и чувству сопричастности, примату социальных обязанностей и отказу от материализма. И, наконец, у него отсутствовали знания из первых рук об обстоятельствах жизни в Америке"18. Современник Шпенглера Макс Вебер придерживался другого мнения относительно роли США в мировой политике. Он писал: "Мировое господство Америки также неизбежно, как господство Рима в античном мире после Пунической войны"19. Другой современник Шпенглера, известный немецкий историк Эдуард Майер, также сравнивал положение США после Первой мировой войны с положением Рима в античном мире20. Очевидно, что Шпенглер в вопросе о будущем Германии был по сравнению со своими современниками большим оптимистом. Говоря о господстве прусских ценностей в будущем, может быть, он имел в виду то, что и в Америке в конечном счете победят "цезаристские" ценности, а демократические идеи уйдут в прошлое.

Поражение Германии в Первой мировой войне, крах монархии и разочарование Шпенглера в возможной глобальной гегемонии Германии показали неприемлемость модели "культура—цивилизация" для

объяснения сложных процессов современной мировой политики. Его теория не могла объяснить формирование коалиций, не учитывала специфику отдельных регионов мира. Тем не менее идеи Шпенглера повлияли на мировоззрение известных ученых и политиков, определявших мировую политику в XX в.21

В своих работах Шпенглер предсказывает феномен холодной войны, с особой полнотой развернувшейся после Второй мировой войны. Он сформулировал основные черты гонки вооружений, определившей политические судьбы XX в.: "Со времени Наполеона сотни тысяч, а под конец и миллионы солдат постоянно готовы к выступлению, на рейдах стоят колоссальные флоты, обновляющиеся каждые десять лет. Это война без войны, война-аукцион по количеству вооружений и по боевой готовности, война чисел, скорости, техники, и дипломаты ведут переговоры не между дворами, но между ставками верховных главнокомандующих. Чем дольше отсрочка разрядки, тем чудовищнее средства, тем нестерпимее напряжение"22.

Вот одно из предсказаний Шпенглера, которое было оправдано последующими событиями: "Постоянные армии будут впредь постепенно сменяться профессиональными армиями добровольных и бредящих войной солдат... В эти войны за наследство целого мира будут вовлечены континенты, мобилизованы Индия, Китай, Южная Африка, Россия, ислам. В дело будут введены новые и сверхновые техника и тактика. Великие центры мировых столиц будут по собственному произволу распоряжаться меньшими государствами, их регионами, их экономикой и людьми"23. Здесь Шпенглер косвенно указывает не только на грядущую мировую войну, но и предсказывает события послевоенной истории вплоть до наших дней24.

Шпенглер предсказал и холодную войну как противостояние Запада и России. Джон Фарренкопф пишет: "Холодная война, господствовавшая на международной политической сцене с 1947 по 1989 г., показала, насколько правильным был его тезис об огромном историческом значении борьбы между Западом и Советским Союзом. Борьба между Россией и Западом могла бы вновь возобновиться во всей своей трагичности, если бы провалились амбициозные планы Ельцина ввести в России рыночную экономику и демократическую систему"25.

Шпенглер уделял значительное внимание России и пытался определить ее место в мировой политике. Сегодня, когда еще остается не до конца выясненной проблема места России в мире, его точка зрения

может дополнить существующие на этот счет представления в современной научной дискуссии. Среди других мировых культур Шпенглер выделяет две, которые стоят несколько особняком. Речь идет о так называемой исторической метаморфозе, которая имела место в арабской и российской культурах26. Их отличием от других высоких культур является то, что они длительное время существовали под воздействием чуждых им культур. Другой важной особенностью российской культуры является еще и то, что ей, по мнению Шпенглера, принадлежит будущее. Немецкий исследователь творчества Шпенглера Антон Коктанек пишет об этом следующее: «С угасанием Европы все пойдет к концу или появится, хотя и неявно, нечто новое? Шпенглер считает, что с помощью своего метода он может установить появление новой культуры: "Вторая метаморфоза находится сегодня перед нашими глазами: петровская Россия". Петр Великий является в шпенг-леровской интерпретации "одновременным с Карлом Великим"»27. Фрэнсис Лантинк сообщает, что в первоначальном проекте второго тома "Заката Европы" последняя глава должна была называться "Будущее России"28. О России Шпенглер упоминает практически во всех своих произведениях. Этой теме посвящены и специальные его выступления29.

Основной чертой шпенглеровского анализа России является то, что он рассматривает Россию как особый культурно-исторический мир, который нельзя смешивать с Европой30. В отличие от других авторов, писавших в Германии о России, Шпенглер считал Россию не просто страной и народом, а множеством народов, которые еще не развились в отдельные нации: "До сих пор я молчал о России умышленно, так как здесь необходимо отличать не только два народа, но и два мира. Русские вообще не народ в том смысле, каким являются немцы и англичане. Они содержат в себе возможности многих народов будущего, как германские народы времен Каролингов. Россия есть обещание грядущей культуры, в то время как тень от Запада будет становиться все длиннее и длиннее"31.

Интерес к России был характерен для многих "консервативных революционеров". Так, Мёллер ван ден Брук одним из первых обратил внимание на политические работы Федора Достоевского. Вскоре "Дневник писателя" Достоевского был переведен на немецкий язык. С определенной натяжкой "консервативных революционеров" можно назвать русской партией в Германии, поскольку для многих из них было характерно восхищение русской культурой. Отдавая дань уважения произведениям русской культуры, они, однако, считали Россию варварской страной, отсталой в политическом смысле, не имеющей традиции демократической культуры. Это двойственное отношение к России и ее культуре характерно и для Шпенглера.

Влияние Европы на Россию, по Шпенглеру, распространилось только на ее высший социальный слой. Через Петровские реформы элита российского общества восприняла европейские формы, народ же продолжал жить по своим традициям. Большевики — продолжатели дела Петра32 — восприняли идеи западного марксизма. Благодаря великому терпению русского народа эти западные формы были навязаны и просуществовали долгое время, хотя внутренне они не принимались народом и ощущались как чуждые. Для так называемой "внутренней России" основной вопрос современности состоит не в решении социально-политических проблем, а в религиозном вопросе. По мнению Шпенглера, в России должна возникнуть новая версия христианства, одним из провозвестников которого Шпенглер считал Федора Достоевского33. Это историческая перспектива большого исторического масштаба, и по сравнению с ней современная Шпенглеру борьба немцев и англичан за мировую империю является лишь небольшим эпизодом.

Шпенглер лично был знаком с переводчиками произведений русской литературы на немецкий язык, в беседах с которыми он обменивался мыслями с целью понять русскую душу34. На основе этих бесед сложилось его представление о русской культуре. Шпенглер считает, что прасимволом российской культуры является бескрайняя равнина — исконный ландшафт России. Именно бескрайние просторы привели к тому, что у русского человека отсутствует сила воли и целеустремленность, свойственные человеку западной культуры. Если европеец смотрит "вверх", то русский смотрит "вдаль" — на горизонт. Русская равнина способствовала, по мнению Шпенглера, бесцельному кочевничеству, переездам с места на место, что обусловило недостаток квалифицированных рабочих и ремесленников.

Шпенглер считает русский народ крестьянским народом, которому чужда городская культура Запада, а Россию — совокупностью народов,

из которых в будущем разовьются новые нации. Находясь под влиянием Достоевского, Шпенглер видел большое будущее для русского народа, а культуре, которую он создаст, по его мнению, будет принадлежать следующее тысячелетие. Шпенглер отмечает: "Будущее внутренней России лежит не в решении политических или социальных вопросов, а в рождении новой религии, третьей из богатых возможностей христианства"35.

Характеризуя черты русского народа, Шпенглер считает, что ему чужды такие свойства европейской культуры, как индивидуализм, сильная воля: "Истинный русский в своем жизнеощущении остался кочевником, как северный китаец, маньчжурец и туркмен. Родиной для него является не деревня, но бесконечная равнина матери России. Душа этого бескрайнего ландшафта заставляет его бесцельно скитаться. "Воля" отсутствует. Германское мироощущение имеет цель, которая должна быть достигнута — дальняя страна, проблема, Бог, власть, слава или богатство. Здесь же семьи крестьян, ремесленников и рабочих переезжают с одного места на другое, с одной фабрики на другую без необходимости, только следуя внутреннему стремлению"36. Несмотря на, казалось бы, высокую оценку русской культуры и русского народа как ее основного носителя, Шпенглер относит русских не к "белым", а к так называемым "цветным" народам: "Что же принадлежит к "цветному" миру? Не только Африка и индейцы — наряду с неграми и их смешениями — во всей Америке, исламские народы, Китай, Индия до Явы, но прежде всего Япония и Россия..."37 Шпенглер причисляет Россию не к Европе, а к Азии, более того, он считает ее державой, господствующей в Азии: "Россия есть госпожа в Азии. Россия и есть Азия. Япония принадлежит к ней только географически. По своей "расе" она находится, без сомнения, ближе Восточным Малаям, Полинезии, некоторым индианским народам западной стороны Америки. На море она то, что Россия на суше: господствует на большой территории, в которой западные государства не имеют большого значения"38. Шпенглер одним из первых на Западе заявил, что Россию ожидает большое будущее. Именно с Россией он связывает появление новой культуры39, которая придет взамен угасающей европейской культуре. Но произойдет это не сегодня, ибо на рубеже XIX и XX в. европейская культура лишь переходит в период цивилизации, когда она должна завоевать своим влиянием весь мир.

В отношении России Шпенглер двойственен, хотя сам упрекает Россию в двуликости40. С одной стороны, он говорит о грядущей российской культуре, с другой — все его высказывания относительно политических событий современной ему большевистской России имеют явно негативный характер. Большевизм он оценивает критически и считает его "городским" движением, создающим лишь европейские подобия41. Большевизм Шпенглер считал продолжением антинародного строя в России, который на место старых европейских династических форм чуждого народу режима ставил западные капиталистические формы. Шпенглер видит заслугу большевизма только в том, что он расчищает дорогу для новой русской культуры42. Лидеры большевиков смотрят на Запад, а "молчаливая Россия" смотрит на Азию.

Вопреки господствующему в Германии мнению Шпенглер считал, что Восточная Пруссия не является истинно немецкой землей. Однако он повторяет расхожее в Европе утверждение, что русские благодаря своему равнинному существованию не только способны выносить трудности, но и имеют склонность к подчинению, благодаря которой в политике России появлялись такие личности, как Чингисхан и Ленин43.

Русских вместе с поляками и балканскими народами Шпенглер относит к азиатам. По его мнению, несмотря на проевропейские реформы Петра, Россия имеет внутреннее стремление к Византии и Иерусалиму. Лишь верхний слой российского общества стремился на Запад — в Европу, наивысшим пунктом демонстрации этого стремления был парад победы Александра I в Париже как "спасителя Европы". Нижние слои российского общества в этой политике не принимали участия. Для верхних слоев всегда был важен престиж в глазах Европы, народ же поддерживал только движение на юг, к Константинополю. Если Ленин для Шпенглера — типичный представитель западноевропейского коммунизма, то Сталин отражает интересы широкой народной массы, и именно с его правлением Шпенглер связывает дальнейшее будущее России.

Как и любой другой народ со своеобразной культурой, русские внутренне враждебны чуждым им культурам. Так объясняет Шпенглер ненависть русских ко всему европейскому, к Петербургу как символу европеизации России. Он находит у Достоевского строки, в которых писатель признается в своей нелюбви к Петербургу, хотя и провел всю свою жизнь в этом городе. Даже революцию 1917 г. Шпенглер

пытается объяснить ненавистью народа к европейским формам. Шпенглер следующим образом резюмирует значение русской революции: "Азия вновь захватила Россию, после того как Европа приняла ее к себе с помощью Петра Великого"44. И это несмотря на то, что самих революционеров, которые совершили революцию в России, Шпенглер считает явлением европейским. Большевики, по его мнению, были проевропейски настроенной русской элитой, которая не признавалась европейцами и поэтому затаила ненависть внутри себя.

Внутренняя ситуация в России позволяет немцам, по мнению Шпенглера, заниматься в этой стране бизнесом, если не мешать русским в их стремлении в Константинополь и Иерусалим. А. Коктанек отмечает: "Еще полностью ограничивая себя своей теорией о нерусском характере машинной индустрии и денег, Шпенглер верил, что при умелой дипломатии немцы в России имеют шанс с пользой для русских руководить предприятиями. Ни в коем случае не желал он пересекаться с русскими интересами на переднем Востоке, как не желал и военного нападения. Для русских врагом будет любой, кто захочет блокировать их путь на передний Восток"45.

В отношении России Шпенглер предлагает тактику экономического использования ресурсов этой огромной страны в интересах Германии. Участие немцев в экономике России может быть огромным, поскольку русские, как и все народы в их начальном развитии, не интересуются торговлей, считая это дело недостойным, а иногда и просто не способны на это. Такой своеобразный экономический колониализм может быть полезен как немцам, так и русским. Тем более, что русские с их стремлением к кочевничеству, с их страстью к бесцельным переездам с места на место, по мнению Шпенглера, неспособны развивать собственную промышленность на высоком техническом уровне.

Если применить шпенглеровкую периодизацию политических форм к России, то можно следующим образом охарактеризовать современную ситуацию. Крах абсолютизма и распад Российской империи в начале XX в. означал переход от аристократического сословного государства к эпохе наполеонизма, которая была отмечена революцией и Гражданской войной и означала приход к власти буржуазии. Распад Советского Союза в конце XX в. был переходом от наполеонизма к демократии. Отсюда видно, что многие оценки Шпенглера демократического правления в Германии являются актуальными и для современной России.

Таким образом, мы находим у Шпенглера и восхищение русской культурой, и все предрассудки, которые существуют в Европе уже долгое время и продолжают определять отношение европейских народов к России. Шпенглер попытался понять Россию, но сделать это

ему до конца не удалось или в силу тех же устойчивых антирусских предрассудков, или в силу тезиса самого Шпенглера о том, что одна высокая культура не в состоянии понять другую. Хотя Шпенглер говорит о большой роли России для будущего человечества, сам он полностью поглощен только будущим Германии. А.К. Свасьян резюмирует: "Россия так и осталась для Шпенглера загадочным кентавром, то завоевываемым Европой, то отвоевываемым Азией: в обоих случаях — неким псевдоморфозом, не обретшим еще своего прасимво-ла и исконного ландшафта. В сущности, он увидел ее в традиционной ращепленности на потемкинские декорации Петербурга и Москвы и кромешную промежуточную тьму, на Россию голландских пивоваров и фон Визиных и пугачевско-разинскую стихию вечных недорослей — еще одна схема, за грамматической правильностью которой скрывается большая стилистическая ложь"46.

Аналогичная амбивалентность в отношении к России, какая наблюдается у Шпенглера, свойственна для отношений России и Германии в целом. В истории этих двух стран периоды дружбы и сотрудничества перемешиваются с периодами войн и взаимной вражды. Основываясь на достаточно адекватном понимании исторических проблем России, Шпенглеру удалось найти правильный алгоритм отношения Германии к своему восточному соседу: экономическое сотрудничество и невмешательство в стремление России распространить свое политическое влияние на Балканы47.

Несмотря на многообразие интересных идей в интерпретации современного ему международного положения, Шпенглер не смог увидеть основную тенденцию мировой политики XX в.: становление мировой империи с центром в Америке. Противостоять этой тенденции не смогли не только национальные государства Западной Европы, но и Россия в лице Советского Союза, о чем свидетельствует распад Советского Союза и установление американской гегемонии во всем мире.