Спросить
Войти
ИСТОРИЯ
В.А. Дмитриев
САСАНИДСКОЕ ГОСУДАРСТВО В ИЗВЕСТИЯХ РИМСКОГО ИСТОРИКА АММИАНА МАРЦЕЛЛИНА
Сочинение Аммиана Марцеллина, известное под названием "Res gestae" ("Деяния") [2] и являющееся важнейшим источником по истории Римской империи в IV в., содержит значительный объем информации, касающейся не только Рима, но и его соседей, в том числе - сасанид-ского Ирана. Основное внимание Аммиан уделяет событиям, происходившим в современной ему Персии и связанным в основном с борьбой Рима и Ирана за гегемонию в Передней Азии. Однако помимо событийной стороны персидской истории эпохи Шапура Великого (309 - 379), "Деяния" содержат и ряд сведений, характеризующих состояние отдельных сфер жизни сасанид-ского государства в указанный период.
Прежде всего, следует отметить те сведения, которые сообщает Аммиан о границах Сасанидской державы и их изменениях. В силу ряда причин (личное пребывание на территории персидских владений в Месопотамии, географическая близость этих районов к римским границам и др.) Аммиан сообщает информацию в основном о западной границе сасанидско-го Ирана. В этом отношении важны сведения, сообщаемые Аммианом Марцеллином о римско-персидском договоре 298 г. н.э., по которому царь Нарсе (293 - 302) отказывался в пользу Рима от пяти областей в Северной Месопотамии. Историк указывает, что Шапур II требовал вернуть ему эти территории (regiones Transtigritanas), и приводит их список: Арзанена, Мок-соена, Забдицена, Регимена и Кордуэна (XXV. 7. 9). Здесь мы имеем возможность сравнить данные Аммиана и Петра Патрикия, также оставившего описание мирного договора 298 г. По словам Петра, римляне получили Интилену, Софену, Арзанену, Кордуэну и Забдицену (Fr. 13). Совпадают названия трех областей (Арзанены, Кордуэны и Забдицены); что касается двух остальных, то здесь, скорее всего, предпочтение следует отдать списку Аммиана, имевшего достаточно высокое положение при штабе императора в момент заключения договора 363 г. (при описании которого историк и сообщает о событиях 298 г.) и, следовательно, вряд ли допустившего ошибку в таком важном вопросе.
В описании персидского похода императора Юлиана (361 - 363) содержится ценное упоминание о переходе римской армией границы Персии. Аммиан указывает, что, перейдя реку Або-ру (совр. Хабур), римляне оказались на вражеской территории, что заставило Юлиана предпри-
нять повышенные меры безопасности и изменить походный порядок своих войск (XXIV. 1. 2 - 4). Кроме того, после форсирования реки император обратился к войску с речью, в которой отмечал, что "не теперь впервые... проникли римляне в Персидское царство" (XXIII. 5. 16). Таким образом, из слов Аммиана Марцеллина следует, что рубежом между владениями империи и сасанидского Ирана в Месопотамии на момент появления там войск Юлиана Отступника являлась Абора, левый приток Евфрата (XXIII. 5. 4 - 5).
В связи с событиями 363 г. стоит и сообщение Аммиана об очередном изменении границы между Римом и сасанидским Ираном. По условиям мирного договора 363 г., заключенного с персами после гибели Юлиана его преемником Иовианом (363 - 364), к Персии переходило пять перечисленных выше областей в Северной Месопотамии (в основном - в верхнем течении Тигра), завоеванных римлянами при Диоклетиане (284 - 305) (XXV. 7. 9). Таким образом, спустя шесть с половиной десятилетий status quo было восстановлено.
Представление об остальных участках границы Персидского государства у Аммиана было крайне смутным, если не сказать фантастическим. В состав Персии Аммиан включал всю известную римлянам Азию к востоку от Евфрата, что говорит о полном отсутствии у него каких-либо точных сведений по данному вопросу. Единственный момент, где Аммиан (скорее всего, сам того не подозревая) дает верную информацию, - это его сообщение о том, что Персидское царство "простирается до реки Ганга" (ad Gangen extenditur flumen) (XXIII. 6. 13). Хотя сам историк явно понимал под этим Гангом одну из двух великих рек Индии (он пишет, что Ганг "прорезает земли индийцев" (XXIII. 6. 13)), однако в данном случае речь, скорее всего, идет о Канге - т.е. Сырдарье [37, с. 228; см. также: 44, с. 21], действительно являвшейся границей Персии, но не на востоке, а на севере - в Средней Азии.
Ряд сведений, сообщаемых Аммианом о Персии эпохи Шапура II, касается административно-территориального деления державы Сасанидов и управления ее отдельными областями. Историк отмечает, что Персия состоит из ряда "важнейших областей" (regiones maximae), и приводит их список (XXIII. 6. 14). По словам историка, этими областями "управляют витаксы, т.е. командиры конницы, цари и сатрапы" (vitaxae id est magistri equitum curant, et reges et satrapae) (XXIII. 6. 14). Vitaxae1 - это хорошо известные по сасанидской эпиграфике битахши, или питиах-ши (bthsy). Эта должность известна еще с парфянского времени, когда ее обладатель являлся одним из высших государственных чиновников [30, с. 47 - 48; 13, с. 196] 2; в государстве Сасанидов пост с таким названием сохранился и также был одним из ключевых [10, с. 288; 60, с. 243 - 244]3 . Так, в надписи Нарсе из Пайкули битахш по имени Папак упомянут сразу за сыновьями шаханшаха и членами его семьи [24, с. 62; 23, с. 25 - 26]. Вопрос о точном значении термина " битахш" в современной науке так и не решен [см. об этом: 24, с. 62; 28, с. 38 - 40]. Почему Аммиан называет битахшей командирами конницы, трудно сказать определенно. Возможно, прав был Т. Моммзен, объяснявший это тем, что "витаксы", как и римские наместники, соединяли в своих руках и гражданскую, и военную власть, а войско персов было в основном конным [29, с. 256]. Иное, более убедительное объяснение найти трудно.
Информация о том, что отдельными областями Персии, кроме витакс, управляют цари и сатрапы, тоже имеет под собой основание. Известно, что во главе некоторых областей Сасанид-ского государства, имевшего достаточно пеструю административно-территориальную структуру, стояли шахи (цари) (например, во главе Маргианы - Марв-шах, Сакастана - Саган-шах, быв-
ших кушанских владений - Кушан-шах, и др.) и шахрапы (сатрапы) [см.: 13, с. 288]. В то же время нельзя согласиться с утверждением Н.В. Пигулевской, что цари албан и хионитов, сопровождавшие Шапура в походе 359 г., также управляли областями (шахрами) в составе сасанидского Ирана [33, с. 208] - сведения Аммиана четко показывают, что они были именно союзниками Шапура, почти равными ему по статусу, но никак не его подданными.
В связи с вопросом об описании Аммианом Марцеллином провинциального управления в сасанидском Иране заслуживает внимания слово "Ногодарес", употребляемое историком как личное имя сасанидского вельможи (XIV. 3. 1 - 2). "Ыокойатез" Аммиана - это никто иной, как пакм>айат - крупный чиновник, управлявший отдельной областью сасанидского государства [27, с. 50]. Термин пакм>айат хорошо известен по парфянским источникам, однако в письменных источниках сасанидской эпохи он практически не встречается. Упоминание о нем в сочинении Аммиана позволяет сделать вывод о том, что нахвадары существовали в Персии и в IV в. н.э. Как отмечают А.Г. Периханян и М.М. Дьяконов, в царстве Аршакидов нахвадар имел тот же статус, что и сатрап, но если сатрапы управляли южными сатрапиями, то нахвадары - северными [30, с. 50; 13, с. 390]. По мнению Р. Фрая, пакм>айат означает не имя военачальника, как ошибочно полагал Аммиан, а один из высших титулов, дававшихся приближенным царя и его телохранителям [54, р. 220]. При чем ошибка Аммиана может иметь вполне объяснимые причины, если учесть, что сами персы (еще с парфянской эпохи) часто заменяли личное имя присвоенным тому или иному сановнику титулом [46, с. 265]. Кроме того, Р. Фрай переводит "пакм>айат" как "держащий первое место" [46, с. 265]. Исходя из сказанного, можно предположить, что упоминаемые Аммианом "Ногодарес" и персидский военачальник Тамсапор (Тат^&арот)4 (XVI. 9. 2 - 3)
- это на самом деле одно и то же лицо (нахвадар по имени Тамсапор), из-за недостаточного знания ситуации автором " Деяний" выступающее в них как два разных сасанидских военачальника. Следует также заметить, что от термина пакм>айат ведет свое происхождение древнеармянское слово "нахарар" (пахатат), часто встречающееся в армянских источниках и имевшее сходное значение со своим прототипом [55, р. 132 - 136; 30, с. 49; 13, с. 390; 46, с. 265].
Значительное место в "Деяниях" отводится характеристике центральной власти, сосредоточенной в освещаемый Аммианом период в руках Шапура II, и самого Шапура II.
Наиболее подробное описание царя Аммиан Марцеллин дает при освещении событий, связанных с кампанией 359 г. Рассказ о появлении Шапура под стенами римской крепости Амиды Аммиан сопровождает достаточно подробным описанием его внешности: "Верхом на коне, возвышаясь над другими, сам царь ехал впереди своих войск, с золотой диадемой в форме бараньей головы, украшенной драгоценными камнями..." (XIX. 1. 3). Словесное описание Шапура II (и особенно его головного убора) в "Деяниях" совпадает с персидскими изображениями сасанидских царей [см. напр.: 42, с. 551]. Культ барана, бараньих рогов известен в Иране и Средней Азии с глубокой древности [10, с. 146; 20, с. 57, 87 - 91, 110 - 111]. Баран, согласно зороастрий-ским верованиям, символизировал Фарн - божество царской власти, могущества, победы (Яшты. 14. 11 - 13) [см. также: 47, с. 134 - 136; 19, с. 206]. По официальной версии, Фарн в образе горного барана сопутствовал первому Сасаниду - Арташиру I (226 - 242) - в его победе над парфянами [28, с. 97]. Как считает В.Г. Луконин, именно при Шапуре II в Персии изображения баранов как символов Фарна получают широкое распространение [28, с. 97; 27, с. 79; 25, с. 119; 26, с. 209 - 210]. Вызвавшая удивление у Аммиана "диадема" Шапура II была ни чем иным, как кулахом - особым головным убором персидских царей, выполнявшим и роль инвеститурного знака [22, с. 12]. Таким образом, Аммиан в данном случае сообщает безусловно достоверную информацию, подкрепленную персидскими источниками5 .
Историку было известно о сакральном характере царской власти в Персии. Это следует из письма Шапура императору Констанцию II (337 - 361), содержание которого приводит Аммиан и в котором шаханшах называет себя "братом Солнца и Луны" (frater Solis et Lunae) (XVII. 3. 3). Кроме того, в начале "персидского" экскурса Аммиан Марцеллин также отмечает, что "гордые цари этого народа именуются братьями Солнца и Луны" (XXIII. 6. 3). Информация Аммиана Марцеллина и здесь согласуется с данными персидских источников. Из нумизматических (легенд сасанидских монет), эпиграфических (надпись царя Нарсе в Пайкули) и изобразительных (инвести-турные рельефы сасанидских царей [см.: 33, pl. 8]) данных известно, что Сасаниды действительно наделяли себя самих и свою власть божественными чертами [21, с. 31, 37, 62; 27, с. 68]. Как отмечает В.Г. Луконин, уже инвеститурные рельефы Арташира I и Шапура I (242 - 272) "провозглашали перед всем Ираном, что власть над страной пожалована им самим Ахура Маздой. Их государственная монета прокламировала и в Иране, и в Римской империи, и во всех соседних государствах, что сасанидские владыки - "поклоняющиеся Мазде... происходящие от богов" [28, с. 73; см. также: 67, S. 376; 66, р. 820]. Есть основание считать, что обожествление царя в сасанидском Иране во многом было обусловлено и тем, что первоначально сами Сасаниды (еще при Аршакидах) были верховными жрецами храма богини Анахиты в Истахре [см.: 28, с. 83]. Следует также заметить, что традиция сакрализации царя и его власти ко времени Аммиана уже была очень древней и насчитывала порядка пяти веков, возникнув еще в эпоху Селевкидов [46, с. 274]6 .
Заслуживает внимания и известие Аммиана Марцеллина о том, что "маги хранят у себя... зажженный от упавшего с неба камня огонь, частица которого, как приносящая благополучие, была некогда подносима, как говорят, азиатским царям" (XXIII. 6. 34). Если учесть, что для Аммиана Марцеллина слово " азиатский" было равнозначно слову "персидский", а само приведенное выше сообщение помещено им в экскурс о Персии, то с уверенностью можно предположить, что речь в данном случае идет о древнем обычае возжигания священного огня во время коронации правителя, распространенном в Иране с эпохи первых Аршакидов и символизировавшем божественную сущность царской власти [18, с. 216; см. также: 46, с. 286; 61, р. 277]. С момента возжигания "царского огня" велось летоисчисление правления того или иного царя [ см.: 24, с. 31].
Важная в данном отношении информация содержится в кратком историческом экскурсе, открывающем географическое описание Персии в XXIII книге " Деяний". Аммиан указывает, что "всякий перс боится, как святотатства [курсив мой. - В.Д.], ударить своей рукой Аршакида, будь он воин или частный человек" (XXIII. 6. 6). Если учесть, что под Аршакидами Аммиан понимал правящую в современной ему Персии династию, то данное свидетельство является, безусловно, прямым указанием на священный характер не только власти, но и самой личности царя в сасанидском Иране. Косвенным подтверждением этой же мысли служит и упоминание Аммиана
о том, что, будучи при приближении к укреплениям Амиды обстрелянным из баллист, Шапур пришел в "ярость, словно мы [римляне. - В. Д.] были повинны в наглом святотатстве" (XIX. 1. 6).
Для характеристики статуса царя в сасанидском Иране ценными являются сообщаемые Аммианом сведения, касающиеся отношения к Шапуру со стороны его подданных. Историк отмечает, что под Амидой персы громкими криками прославляли царя, именуя его "Saansan" и "Pirosen", что он трактует как "царь, повелевающий царями" и "победитель в битвах" (XIX. 2. 11). "Saansan" - это ни что иное, как " sahansah" - "царь царей" [30, р. 978]. Уже Арташир I - основатель державы Сасанидов - сделал это выражение частью своего титула [13, с. 39; 46, с. 290], и затем оно прочно закрепилось как неотъемлемая часть титула-туры сасанидских правителей. "Pirosen" уверенно можно трактовать как среднеперсидское "pyrwc&n" - "победоносный" [ см.: 28, с. 131 - 132; 30, р. 978]. По всей видимости, это было чем-то вроде почетного прозвища царя, прославляющего его эпитета.
Резиденцией царя в зимнее время года был, по словам Аммиана Марцеллина, Ктесифон (XXIX. 1. 4) [58, р. 446]. Об этом косвенно говорит и тот факт, что во время битвы под Ктесифоном (лето 363 г.) царь находился достаточно далеко и не мог сразу принять участие в организации обороны столицы (XXIV. 7. 1). Видимо, лето, отличающееся в Месопотамии сильнейшей жарой, Сасаниды предпочитали проводить в более прохладных районах Ирана [ср.: 7, XVI. 1. 16; см. также: 51, р. 120]7 .
Сам Ктесифон, его предместья и окрестности Аммиан описывает в той мере, в которой ему это было необходимо для характеристики хода боевых действий во время персидского похода императора Юлиана. Однако общая картина вырисовывается достаточно четко. Прилегающая к Ктесифону территория была занята "рощами и полями" (XXIV. 5. 1), отличавшимися ухоженностью и хорошей обработкой почвы (XXIV 5. 3). Здесь же находились загородные резиденции царя (XXIV. 5. 1 - 2) и, возможно, персидской знати (XXIV. 6. 3). Загородный царский дворец был, согласно Аммиану, построен в римском стиле, что, вероятнее всего, было следствием использования труда пленных римских архитекторов и строителей. Неподалеку от дворца располагался особый загон для царской охоты, где в вольерах содержались дикие животные -львы, кабаны, медведи и " другие отборные огромные звери" (XXIV. 5. 2). Такие охотничьи парки известны в Персии с глубокой древности [см.: 64, р. 1442 - 1443]. Еще историки Александра Македонского сообщали о подобном парке, находившемся неподалеку от Мараканд, где македонянами во главе с самим Александром было перебито четыре тысячи содержавшихся там зверей [6, VIII. 1. 11 - 19]. Как отмечает Курций Руф, такие охотничьи парки являлись "главным признаком богатства в этой варварской стране" [6, VIII. 1. 11]. В эпоху Сасанидов традиция устройства подобных парков сохраняется, что следует не только из слов Аммиана Марцеллина, но и из персидской иконографии. В частности, на рельефе в Так-и Бустане, изображающем царскую охоту на газелей и оленей (рис. 1), четко видно, что все происходит в специально сооруженном охотничьем парке, представляющем собой значительный по площади загон с узким входом, через который в него впускают животных [см.: 26, с. 187]. На другом рельефе, изображающем охоту на кабанов (рис. 2), также видно, что территория (судя по всему, представлявшая собой болото), где происходит царская охота, обнесена изгородью [см.: 26, с. 186], т.е. даже в дикой местности для подобных мероприятий создавались условия, приближенные к условиям специально оборудованного охотничьего парка.
С вопросом об административной системе сасанидского Ирана и власти Сасанидов тесно связаны сообщаемые Аммианом Марцеллином сведения о представителях знатных родов, игравших в Персидском государстве важную роль и занимавших высшие государственные посты. Историк упоминает имена двух персидских вельмож. В первую очередь, это Сурена (Surena) (XXIV 2. 4; 3. 11; 4. 7; 7. 12; XXV 7. 5; XXX. 2. 5, 7). Сурена в изображении Аммиана - прежде всего военачальник, командующий значительными воинскими контингентами. Кроме того, дважды (XXV. 7. 5; XXX. 2. 5) он выступает в качестве главы делегации, направленной Шапуром II к римлянам для ведения переговоров. Дважды Сурена характеризуется Аммианом и как второе лицо в государстве после царя (XXIV. 2. 4; XXX. 2. 5). Сурена в данном случае - это, скорее всего, не личное имя одного из персидских военачальников, а название парфянского рода, к которому он принадлежал. Род Суренов еще при Аршакидах являлся одним из знатнейших в Иране (5, Crass. XXI) [13, с. 283; 46, с. 252, 262], и его представители, как правило, являлись именно военачальниками [31, с. 38]. О важной роли Суренов в Парфии говорит и тот факт, что их представители возлагали царскую диадему на голову царя во время коронации (4, Ann. VI. 42).
Представляется, что в сасанидском Иране статус рода Суренов был не менее высок. Это было обусловлено, видимо, в первую очередь тем, что на этапе возникновения Новоперсидской державы они перешли на сторону Сасанидов, и во многом благодаря именно их поддержке Арташир I смог утвердить в Иране свою власть [ см.: 28, с. 38 - 40, 84]. Следует отметить, что в надписях Шапура I на "Каабе Зороастра" и Нарсе в Пайкули род Суренов назван одним из первых вслед за представителями царствующей династии [24, с. 62; 46, с. 288]. В сасанидскую эпоху владения Суренов находились в Андегане (современный Систан) [35, с. 174; 13, с. 283; 46, с. 288]. Таким образом, Аммиан был недалек от истины, считая Сурену вторым лицом в Персии после царя.
Помимо Сурены, Аммиан называет в числе высших персидских военачальников некоего Мерену (Merena). Аммиан дважды упоминает это имя (XXV. 1. 11; 3. 13), и оба раза Мерена выступает в качестве одного из командующих персидским войском. Мерену представляется возможным идентифицировать как представителя рода Михранов (букв.: "почитателей Митры" [8, с. 61]), так же, как и Сурены, известного еще с аршакидской эпохи [17, с. 51; 46, с. 262], однако особенно возвысившегося именно при Сасанидах [52, р. 103 - 105; 13, с. 283]. В парфянскую эпоху владения Михранов находились в области Раги (близ современного Тегерана) и в Парсе [35, с. 174; 16, с. 116; 46, с. 262].
Ряд ценных сведений Аммиан Марцеллин сообщает о развитии торговли в современной ему Персии, а также о роли сасанидской державы в международных торговых контактах. При этом известия, сообщаемые историком по данному вопросу, довольно четко делятся на две группы: сведения а) о сухопутной и б) морской торговле.
Аммиану известно о великом азиатском торговом пути, связывавшем Китай с античным миром и проходящем через территорию Персии. Он сообщает об "очень протяженном пути" (iter longissimum), по которому "ведутся активные торговые сношения с серами [т. е. китайцами.
- В. Д.]" и который, по его сведениям, проходит через землю проживающих в Персии саков, у подножья Комедских гор (XXIII. 6. 60). Аммиан называет и один из пунктов этого торгового пути, а именно - Каменную башню (vicum quem Lithinonpyrgon appellant) (XXIII. 6. 60). Все это позволяет достаточно точно определить источник, к которому в данном случае восходят сведения Аммиана Марцеллина. Таковым, бесспорно, является " Географическое руководство" Клавдия Птолемея, где автор, опираясь на данные купца Марина Тирского, достаточно подробно описывает путь в страну серов [т.е. Китай. - В. Д.] и неоднократно отмечает, что он проходит именно через Каменную башню (I. 12), а также через Комедские горы (I. 12) и землю саков (I. 16). Посредников, стоящих между Птолемеем и Аммианом, определить невозможно, но ясно, что автор "Деяний" использовал не оригинальный текст "Географического руководства", а его краткое изложение, поскольку при описании торгового пути он не следует буквально Птолемею (так, Аммиан упоминает Асканимские горы (Ascanimia mons), которые известны Птолемею под названием гор Аскатанкас (Аокатаукад) (VI. 13. 1, 3; 14. 13)).
Видимо, приводимая Аммианом информация о трансазиатских торговых путях была основана не только на письменных источниках. Говоря о неудавшейся военной акции персов, направленной на захват города Батна, историк упоминает о том, что здесь должна была проходить ярмарка, на которую стекалось "великое множество людей... для закупок товаров, присылаемых индийцами и серами, и всяких других" (XIV. 3. 3). Стало быть, о торговле с восточными странами Аммиан мог узнать и из слов самих торговцев, бывавших в Китае или Индии.
Следует отметить, что единственным восточным товаром, который отдельно упоминает Аммиан Марцеллин, является шелк, который он называет "серик" (sericum). Подобное внимание историка к торговле шелком не случайно. Еще Н.В. Пигулевская в своих работах [32; 34; 36] убедительно показала значимость закупки шелка-сырца для Римской (а позднее - и Византийской) империи начиная именно с IV в. н.э. [32, с. 185; 34, с. 84] Развивающееся в восточной части Римской империи шелкопрядильное ремесло требовало ввоза сырья из-за рубежа, т.е. из Китая, через территорию сасанидского Ирана. Миновать владения Сасанидов торговцы могли, лишь обогнув с севера Каспийское море и переправившись через Кавказский хребет, однако этот путь
был гораздо длиннее и опаснее, чем традиционный, через территорию Ирана. В результате вся сухопутная торговля шелком (как и другими товарами) находилась под контролем Сасанидов [32, с. 186 - 187; 34, с. 110; 36, с. 3].
В "Деяниях" содержится информация и о персидской морской торговле. Описывая границы Персии, Аммиан сообщает, что на персидском побережье расположено много городов и селений, и здесь происходит оживленная морская торговля (per oras omnes oppidorum est densitas et vicorum naviumque crebri discursus) (XXIII. 6. 11). В Персидском море, по его словам, также идет активная торговля (XXIII. 6. 10). Исследования Н.В. Пигулевской показали, что в позднеантичную и раннесредневековую эпохи морская торговля в северо-западной части Индийского океана действительно был очень оживленной, и первенство здесь принадлежало именно персидским купцам, с которыми могли конкурировать лишь торговцы из Эфиопии; в связи с этим римское, а затем и византийское купечество было вынуждено поддерживать тесные контакты с эфиопскими торговыми кругами, дабы не зависеть от персидских торговцев [32, с. 186; 34, с. 170].
Общий план описания Аммианом Марцеллином торговых путей, проходящих у побережья Персии, показывает, что автор "Деяний" использовал здесь главным образом устные сведения, полученные им от мореплавателей-купцов, которые хорошо знали находившиеся здесь морские коммуникации. На это указывает то, что информацию о проливе, отделяющем Персидское море от океана, Аммиан предваряет глаголом "perhibentur" ("говорят", "утверждают"). Кроме того, само описание морского побережья Персии выглядит как описание пути, который проделывает путешественник, плывущий на корабле по Евфрату, затем - по Персидскому морю, а затем выходящий в открытый океан. При этом основное внимание уделено состоянию морской торговли именно в описываемом регионе, что и указывает на представителей купечества как информаторов Аммиана Марцеллина. Здесь мы еще раз можем вспомнить о родине Амми-ана - Антиохии Сирийской, являвшейся одним из главных центров восточной торговли в Поздней (затем - и Восточной) Римской империи, где, вероятнее всего, историк и почерпнул сведения о торговых путях, пролегавших у берегов Персии.
Важным для характеристики представлений Аммиана о современном ему Персидском государстве (а именно - о его религиозной системе) является экскурс о магах (XXIII. 6. 32 - 36) и связанные с ним сведения. Аммиан сообщает, что маги являются народом, издревле проживающим на территории Мидии и владеющим плодородными землями (Magorum agri sunt fertiles) (XXIII. 6. 32). Число магов первоначально было очень невелико (exilis), однако затем их племя значительно увеличилось и составило особую категорию firmitudine communitas) населения Персии (XXIII. 6. 35). При этом маги, согласно Аммиану, параллельно являлись и религиозным объединением, выполнявшим у персов важные жреческие функции: " Было грехом приблизиться к жертвеннику или коснуться жертвы прежде, чем маг, произнеся по определенной формуле молитву, не совершит предварительных возлияний" (eratque piaculum aras adire vel hostiam contrectare, antequam magus conceptis precationibus libamenta diffunderet praecursoria) (XXIII. 6. 35). Как отмечает Аммиан, в современную ему эпоху магам "разрешено жить по своим особым законам, и из уважения к религии они пользуются высоким почтением" (XXIII. 6. 35). Характеристика высокого социального статуса магов в сасанидском Иране, данная Аммианом Марцеллином, находит полное подтверждение в персидских источниках, и прежде всего - в надписи Картира в Накш-и Рустаме. Картир - глава корпорации магов
- возвысился при первых Сасанидах, а именно - при Ормизде I (272 - 273), Варахране I (273 -276) и, в особенности, Варахране II (276 - 293). Если два первых правителя приблизили Картира к престолу, сделав его магупатом (главой сословия магов) и удостоив его кулаха и камара (специального головного убора и пояса, означавших принадлежность к высшей аристократии), то Варахран II сделал его практически вторым лицом в государстве [см.: 46, с. 301]. В надписи Картира по этому поводу говорится: "Для удовольствия Ахура Мазды и богов и души своей ради этот [Варахран II. - В. Д.] мне в стране пожаловал более высокое место и владетель-ность, и мне место и власть великих он дал. И сделал он меня по всей стране адвенпатом и владыкой... храма огня Анахиты... И дал он мне имя: "Картир, хранитель души Варахрана,
магупат Ахура Мазды. И от шахра к шахру, от области к области, по всей стране дела Ахура Мазды и богов возвысились, и вера маздаяснийская и маги получили по всей стране великое господство..." [цит. по: 28, с. 88]8 . Таким образом, в конце III в. н.э. положение магов в сасанид-ском Иране резко усилилось, и с этого времени, как отмечает В.Г. Луконин, "вся дальнейшая внутренняя история сасанидской державы во многом определялась той ролью, которую играло при дворе в стране зороастрийское жречество" [28, с. 44]. Исходя из косвенных данных, можно предположить, что при Шапуре II значение магов в жизни персидского государства вновь возросло: именно в это время были организованы сильнейшие гонения на христиан, которые проводились при активнейшем участии зороастрийского духовенства [9, с. 144 - 146]. Иными словами, сообщение Аммиана Марцеллина о крайне важной роли магов в современной ему Персии имеет под собой реальную почву и может иметь своим источником сведения, полученные автором "Деяний" от кого-то из персов (возможно, находившегося при Юлиане во время персидской экспедиции 363 г. сасанидского царевича Ормизда, перешедшего в свое время на сторону римлян) или же римлян (купцов, бывших пленных), хорошо знакомых с религиозной и общественной жизнью сасанидского Ирана9 .
Положение о том, что маги в древности представляли собой одно из мидийских племен, является традиционным для античной историографии и встречается еще у Геродота (I. 101), а затем - у Страбона (XV. 3. 1). Следует отметить, что понимание античными писателями термина "маги" как этнонима является вполне обоснованным, поскольку сами персы использовали понятие "маги" в качестве племенного обозначения10 . Те же авторы сообщают и о религиозных функциях, выполнявшихся исключительно магами уже при Ахеменидах (Herod. I. 132; Strabo. XV. 1. 68; 3. 13). Таким образом, повествуя о магах, Аммиан в целом следует весьма древней исторической традиции. Однако в непосредственной связи с рассказом Аммиана о магах состоит крайне любопытное и оригинальное сообщение об их отношениях с Гистаспом, отцом Дария
I (XXIII. 6. 32 - 33). Историк пишет дословно следующее: "В древние времена многое из этой науки [магии. - В.Д.] значительно распространил. бактриец Зороастр (Bactrianus addidit Zoroastres), затем царь Гистасп, мудрейший отец Дария (deinde Hystaspes rex prudentissimus Darei pater)... Смело проникнув в неведомые области верхней Индии, прибыл Г истасп в уединенное лесное место, в спокойной тишине которого жили только брахманы, обладатели возвышенной мудрости. Под их руководством он постиг ... законы мирового движения, течения звезд и чистые обряды священнодействий. Из того, что он усвоил, передал он кое-что магам (aliqua sensibus magorum infudit), а эти последние из поколения в поколение передают это дальнейшим векам вместе с наукой предсказания будущего" (XXIII. 6. 32 - 34).
Что же стоит за этим сообщением Аммиана? Для ответа на этот вопрос целесообразно обратиться к другим источникам, затрагивающим вопрос о Гистаспе, его отношении к Дарию I и раннем зороастризме. Одним из них является сочинение Агафия. Агафий, будучи хорошо осведомленным относительно персидской истории (т. к. использовал в качестве источников персидские официальные документы11 ), указывает, что "современные персы говорят просто и без всякого разъяснения, что он [Зороастр. - В. Д.] жил при Гистаспе, что вызывает недоумение и не позволяет знать точно, был ли это отец Дария или другой какой Гистасп" [1, II. 24]. Данные
Агафия показывают, что даже в VI в. н.э. (а в IV в. тем более) в Персии не существовало традиции о Виштаспе как отце Дария.
Оба автора - и Аммиан, и Агафий - сообщают сведения, являющиеся свидетельством возникновения совершенно новой традиции, согласно которой Виштаспа был покровителем Заратуштры. Это явилось отражением формирования в Иране светской эпической традиции ("национального эпоса"), которая впоследствии вылилась в создание "Книги царей" ("Худай-наме", затем - "Шах-наме") [см. об этом: 40, с. 11; 39, с. 19, 20; 49, р. 69; 59, р. 163 - 168].
Другой важный момент, связанный с сообщением Аммиана Марцеллина о Гистаспе, состоит в том, что здесь мы впервые в античной литературе встречаем пример отождествления двух Г истаспов - 1) отца Дария I и 2) покровителя Зороастра, проповедника его учения [62, р. 172]. Цитированное выше сообщение Агафия достаточно ясно указывает на то, что персы знали лишь одного Гистаспа - покровителя Зороастра; второй же - отец Дария - был им вообще неизвестен (в противном случае Агафий определенно сообщил бы об этом). Античная традиция до Амми-ана, в свою очередь, напротив, знала только Гистаспа - отца Дария, и не знала Гистаспа -покровителя Зороастра. Отождествление Аммианом Марцеллином двух Гистаспов не имеет под собой никаких реальных оснований, носит чисто спекулятивный характер и обусловлено простым совпадением их имен, что в силу недостаточной осведомленности Аммиана относительно зороастрийской традиции о Гистаспе было вполне естественно12 . Причиной этого отождествления является стремление Аммиана дать свое (хотя и ошибочное) объяснение совпадению имен двух указанных персонажей персидской истории.
Следует также отметить, что в рассматриваемом фрагменте "Деяний" Зороастр назван бактрийцем, т.е. Аммиан придерживается мнения, согласно которому родиной пророка была Бактрия. Это указание Аммиана служит серьезным аргументом в пользу так называемой "бактрийской" гипотезы происхождения Заратуштры13 и, по всей видимости, является отражением очень древних представлений о восточно-иранской родине пророка, сохранившихся в светской эпической традиции ("Худай-наме"), но отсутствующих в авестийской литературе [40, с. 11; 39, с. 341 - 34214 ].
Резонно возникает вопрос об источниках, из которых Аммиан мог почерпнуть информацию о Гистаспе как покровителе Зороастра в Бактрии. Следует вспомнить предположение
Э. Томпсона, согласно которому одними из главных информаторов Аммиана могли быть сумевшие вернуться на родину римляне, которые находились в персидском плену и прожили несколько лет в глубинных областях сасанидского государства [65, р. 27 - 28]. Кроме того, подобные сведения историк мог получить и от самого царевича Ормизда, находившегося, как и автор "Деяний", в римском войске во время персидского похода Юлиана 363 г.
Таким образом, Аммиан Марцеллин приводит весьма богатый и, как правило, достоверный материал о современной ему Персии, основанный главным образом на автопсии автора и потому содержащий много ценной (зачастую - уникальной) информации о Персидском государстве эпохи правления Шапура II.
Источники
4. P. Cornelii Taciti libri qui supersunt. Vol. 1 - 2 / Ed. E. Koestermann. Lips
