РУСЬ ОТ НОВГОРОДА, НОВГОРОД ОТ НОЯ: НОВГОРОДСКИЙ ВКЛАД В ОБЩЕРУССКОЕ ЛЕТОПИСАНИЕ XVII В

УДК 94(47) ББК 63.3(2)46

DOI 10.25797/Ш.2019.2.2.016

А.П. Богданов

РУСЬ ОТ НОВГОРОДА, НОВГОРОД ОТ НОЯ: НОВГОРОДСКИЙ ВКЛАД В ОБЩЕРУССКОЕ ЛЕТОПИСАНИЕ XVII В.

Аннотация: В статье рассмотрена малая часть вклада новгородцев в русскую историческую мысль XVII в. Из величественных общерусских летописных сводов этого времени, связанных с Новгородом, автор выделяет лишь сочинения, которые разнесли по России знаменитую Повесть и Словене и Русе, созданную и внедренную в летописание новгородцами. Статья объясняет содержание Повести и раскрывает процесс углубления ее понимания авторами XVII в. Автор показывает, как новгородский взгляд на место Руси в мировой истории вошел в общеВ начале Нового времени Господин Великий Новгород пережил страшные погромы: при Иване III Великом и Иване IV Грозном, в Смуту, при Алексее Михайловиче Тишайшем граждане пострадали жестоко. Тем не менее, они и в XVII столетии поддерживали ведущую роль в общерусском летописании, которое Новгород, усилиями их предков, играл с самого начала русской историографии, сохранив в своем непрерывном на протяжении веков летописании Начальную летопись, в то время, когда все удовлетворялись позднейшей Повестью временных лет. Многие дворянские, купеческие и промышленные роды Новгоственное самосознание и официальную историографию великой державы. На примере широкого круга больших и малых, официальных и частных летописей и хронографов доказано, что новгородские историографы удовлетворяли настоятельную потребность русского общества в обосновании центрального места России в мировой истории.

родской земли были новыми, явившимися здесь в ходе массовых переселений людей московскими великими князьями и русскими царями. Но их самосознание быстро становилось новгородским, проникнутым гордостью за ведущую роль, которую граждане играли в стране со времен формирования Русского государства. И даже раньше, ибо откуда могла пойти Русь, как не от издревле славных предков новгородцев?!

А не замахнуться ли нам на Адама? — Подумали добрые граждане в «бунташном веке» (как раз перед тем, как в очередной раз восстать за правду). И, как обычно, свой замысел исполнили, со свойственным

им масштабом и последовательностью. С уточнением, что все живущие ныне люди пошли все-таки от Ноя и его сыновей. Родословие Ноя до Адама и так было известно. Поэтому достаточно было привести происхождение новгородцев от Афета, сына Ноя. И показать, что не только русские, но и все славяне ведут свой род именно от новгородцев. А затем убедить в этом всю Россию. Что граждане и сделали.

Трудности возведения своего рода к Адаму сформулировал представитель новгородских дворян Корсаковых, из ветви их, перебравшейся в Москву. В начале 1680-х гг. архимандрит московского Новоспасского монастыря Игнатий Корсаков, известный Соловецкий композитор, создал в России научную генеалогию, чтобы доказать, что его предки происходят от римской династии Фабиев. А значит, Корсаковых следует писать Римскими-Корсаковы-ми. Затормозить на этом пути он не смог и вывел Фабиев от Адама. В предисловии к «Генеалогии явленной от Сотворения мира фамилии ... Корсаков-Римских» выдающийся ученый, публицист и летописец, будущий митрополит Сибирский и Тобольский, пояснил, почему все люди, независимо от богатства и учености, знатности и пола, происходящие от Адама, не могут возвести к нему свой род. Просто, почти у всех между ними и Адамом было «много людей, не достойных и единого воспоминания», злодеев, и т.п. «Истина, что старее, то и славнее фамилия бывает, но редко случается, когда и старость, и слава вместе шествуют». Люди стыдятся убогих в роде своем и возводят фамилию к знаменитым. «Таких фамилий или родов во Вселенной не много», «которых слава от наследника на наследника, от рода в род

до сотого колена и больше снисходит». Наконец, «иных стран люди на честь и славу прародительскую мало рассуждают и тысячи заслуг сотворивших мужей за единое прегрешение и со всем родом погубляют. И противным образом за единую малую заслугу от худшего и малого рода на высоких начальствах поставляют»1.

Новгородцев подобные соображения никогда не смущали, ибо очевидно, что их предки были во все века от Сотворения мира не менее славными, чем предки Игнатия Корсакова. Не даром это были сло-вене или славяне, издревле склонные, по названию, к слову и славе. Тогда как иные племена Руси звались кривичами и т.п., союзниками новгородских словен была чудь, а селились среди них заморские варяги. По названиям ясно, кто есть кто. Понятно было, что новгородские «великие словене» — древнейшая и лучшая часть всех славян, ведь они, в отличие от прочих, сохранили родовое имя. Потуги недавно появившихся москвичей вывести предков новгородского князя Рюрика, по случаю призванного словенами и их союзниками, от римского цезаря Августа, вызывали у новгородских летописцев лишь добродушную улыбку. В конце концов, только они на всей Руси хранили традицию общерусского летописания непрерывно, от его начала в XI в., а не с Повести временных лет XII в., да еще с переходом из одного града в другой, как прочие2.

Именно новгородцы должны были объяснить россиянам, «откуда мы пришли» с самых древнейших времен. И сделали это в Повести о Словене и Русе. Историки многократно пытались найти ее истоки где-нибудь вне Новгорода, в западнорусской книжности, но таковых не обрели. Объективно можно сказать только, что первые известные списки Повести появляются в рукописях образованных книжников в 1630-х3 и начале 1640-х гг4.

культурно-историческое значение. М.-Л., 1947; Тихомиров М.Н. Русское летописание. М., 1979; Азбелев С.Н. Новгородские летописи XVII в. Новгород, 1960; Насонов А.Н. История русского летописания XI - начала XVIII в.: Очерки и исследования. М., 1969; Зиборов В.К. Русское летописание XI-XVIII веков. СПб., 2002; Бобров А.Г. Новгородские летописи XV века. СПб., 2001; и др. Основная историография: Вовина-Лебедева В.Г. Школы исследования русских летописей: XIX-XX вв. СПб., 2011.

Л. 193об.-202.

Неизвестный новгородский книжник5, начавший в 1630-е гг. создавать Повесть с хорошим знанием местных этнонимов и топонимов, справедливо заключил, что возводить русский народ непосредственно к Адаму излишне. Ведь все равно живущие на земле люди происходят от сыновей Ноя: Сима, Хама и Афета. Правнуки последнего Скиф и Казардан (или Зардан) поселились в Причерноморье, где их потомки основали Великую Скифию. От них пошли родоначальники существующих и хорошо известных в истории народов: Словен, Рус, Болгар, Коман, Истер и хазарский «каган-сыроядец».

Из-за усобиц в Великой Скифии Словен и Рус в 3099 г. (т.е. в середине третьего тысячелетия д.н.э.) ушли на север. Всего за 14 лет скифы обследовали бескрайние пустые земли и нашли место для поселения, заодно приняв новые имена словян и русов. Князья назвали озеро Ильмень в честь своей сестры Илмеры, реку Волхов в честь Волхва, старшего сына Словена, а реку Шелонь — по имени жены Словена Шелони. Словен основал Великий Сло-венск (будущий Новгород), а Рус — Старую Русу. Волхв (в полном соответствии с северной былиной о Волхве Всеславиче) был колдуном, способным превратиться в «лютаго зверя крокодила», почитался невеждами за бога и именовался ими Перуном. Он поставил свой городок с капищем на месте современной Перыни; там же после его гибели в Волхове ему насыпали «вельми высоку» могилу, которая

впоследствии «просела»6. Внук Словена Жилотуг (от его второго сыта, Малого Волховца) утонул в протоке, названном его именем7.

Потомки Словена и Руса покорили весь Север, Урал и Сибирь. Они были столь славными воинами, что Александр Македонский, не надеясь их одолеть, предпочел разделить с ними мир пополам. И прислал русским князьям написанную «златопернатыми буквами» грамоту с «златокованым гербом» (рисунок герба с одноглавым орлом приведен)8, на вечное

владение землями «от моря Варяжского до моря Хвалимского» (или Хвалынско-го), т.е. от Балтики до Каспия9.

Великий град Словенск дважды приходил в запустение и возрождался славянами, возвращавшимися с Дуная вместе с их родичами, болгарами и скифами10. При последнем обновлении Словенска, город был поставлен ниже по течению Волхова, поэтому один из древнейших русских городов и называется Новым городом11.

городище удревнилось недавно до начала IX в.

Это делает Новгород «младше» Старой Ладоги

Его «старейшиной и князем» был легендарный Гостомысл, при котором славяне расселились по всей Восточной и Юго-Восточной Европе. Он предложил согражданам после его кончины призвать из Прусской земли самодержцев «от рода Августова». Таковым и стал легендарный Рюрик12.

Эта захватывающая «История о начале Русской земли и о создании Новаграда и откуда пошел род славянских князей» вошла в знаменитый патриарший летописный свод 1652 г., еще на ранней стадии подготовки его материалов в Новгороде13. Оттуда Новгородский митрополит Никон (1649-1652) взял летописные материалы в Москву. Уже в столице свод, доведен(с 750-х), Полоцка (около 780 г.) и Изборска (начало VIII в.) и мотивирует применение к крупнейшему городу-государству Европы эпитета «Новый». Факты и библиография: Богданов А.П. Повседневная жизнь Древней Руси. М., 2016.

ный до «избрания» Никона патриархом, согласно исследованию А.В. Лаврентьева, был завершен в 1652-1658 гг. Включение в авторитетный летописный свод, распространившийся во множестве списков (14 только полной редакции) придало Повести солидность в глазах составителей крупных исторических произведений XVII в., а затем и историков14.

Списки Повести, в том числе включенные в важнейшие исторические произведения XVII и XVIII вв., бесчисленны. Повесть вошла в Цветник 1665 г.15, Архивский список патриаршего свода 1670-х гг16. и множество списков подготовленного при дворе патриарха Иоакима Хронографа Русского 3 разряда III-й ре14 Повесть использовал в своей «Летописи» св. Дмитрий Ростовский (Сочинения святого Димитрия, митрополита Ростовского: В 5 томах. 7-е изд. М., 1849. Т. 4. Содержащий в себе Летопись, сказующую деяния от начала мира бытия до Рождества Христова). Выдержку из нее по «Степенной новгородской» привел В.Н. Татищев (История Российская. Т. I. 1962. С. 310311), а на многочисленность ее списков указал Н.И. Костомаров (Северорусские народоправства во времена удельновечевого периода. История Новгорода, Пскова и Вятки // Истори--ческие монографии и исследования. Т. 7. СПб., 1886. С. 4-6).

свод и русские летописи XVI-XVII веков. М.,

дакции17. В царствование Федора Алексеевича она была использована в Новгородской Забелинской летописи, в 1690-х гг. Тихоном Макарьевским в Латухинской степенной книге (и осталась в ее производных редакциях), в Новгородской Погодинской летописи (продолжавшейся в многочисленных списках с конца XVII до начала XIX в.). Ею дополнялись рукописи классических памятников: Степенной книги, Никаноровской и Холмогорской летописей. Естественно, повестью пользовались и составители кратких, в т.ч. провинциальных летописцев18.

Помимо освящения авторитетом патриархов, народных симпатий и восторга просвещенных книжников, Повесть

привлекла внимание светских властей19. По меньшей мере, ее популярность свидетельствовала, что традиционное начало русской истории в Повести временных дет, Хронографе русском и Степенной книге уже не удовлетворяло подданных, а вслед за ними и властей. В 1657-1659 гг.

писать «о начале народа великославян-ского сарматского, словенского, русского народа и московского» с правления легендарного Гостомысла (по польской хронике Стрыйковского) предполагал Записной приказ, учрежденный Алексеем Михайловичем для создания официальной истории России20. Такая история выглядела солиднее, чем голословная декларация наследия кесаря Августа и Константина Мономаха, которые Вселенной, как было понятно воинственному царю, напрасно названному Тишайшим, не обладали.

В 1661-1663 гг. к Повести о Словене и Русе обратился начальник государева Печатного двора Арсений Суханов в своем знаменитом Хронографе21, изученном Б.М. Клоссом22. В это время ученый старец, отвлекшись от эпических подвигов на Востоке (1649-1655) на хлопотной должности келаря богатейшего Троице-Серги-ева монастыря (1655-1660), жил в Москве в давно излюбленном им Богоявленском монастыре, которым, заодно с Печатным двором, заведовал. Он еще в конце 1640-х -начале 1650-х составлял23, а теперь перерабатывал собственное историческое произведение, положив в основу великолепные памятники — Хронограф Русский

редакции 1617 г. и Никоновскую летопись Троицкой редакции, но последовательно и упорно дополняя их по другим источникам.

Текст Хронографа от Сотворения мира до взятия Царьграда турками в 1453 г. Суханов дополнил уместными эпизодами из Палеи, книги Козьмы Индикопло-ва, Александрии, Синоксаря, толкового Евангелия, «от Библии», из «Хожения» игумена Даниила, сочинений Максима Грека, «Криницы Григория мниха» и «литовского Пролога печатного», не забывая указывать источники, как станет почти обязательным в русских исторических, в том числе летописных сочинениях последующих лет. Особенно много дополнений было сделано Сухановым в рассказах о турках и взятии ими Константинополя: и из разных небольших памятников, и из другой редакции Хронографа, и, главное, из «полного летописца» или «большого летописца», как Арсений именовал Никоновскую летопись. Эта работа по созданию возможно более ясного представления о турках была впоследствии продолжена и завершилась в 1692 г. созданием фундаментальной «Скифской истории» Андрея Ивановича Лызлова24. Гибель Империи ромеев традиционно завершала в Хронографе всеобщую историю.

Повестью о Словене и Русе Суханов начал русскую историю25. Основой дополнений в повествование была все та же Никоновская летопись, с выписками из Хронографа редакции 1617 г., Степенной книги, Киево-Печерского патерика, Хронографической палеи, Космографии,

Казанской истории, Сказания Авраамия Палицына и входившей в моду польской Хроники Матвея Стрыйковского. Завершался текст популярным памятником о сражениях казаков с турками за Азов в 1637-1642 гг26. Серьезность его работы над всем текстом книги убедительно свидетельствует, что представления о чрезвычайной древности славян, русов и их государственности, ярко выраженные в «Истории о начале Русской земли и о создании Новаграда и откуда пошел род славянских князей», прочно вошли в сознание русских книжников.

Арсений, как подавляющее большинство русских историков и летописцев его времени, удовлетворился текстом повести о Словене и Русе, поместив его в начало отечественной истории без заметной переделки. Однако уже работавшему при царе Федоре Алексеевиче (1676-1682) патриаршему летописцу Исидору Сназину, из новгородских детей боярских (младший дворянский чин), этого показалось недо-статочно27. Прежде всего, в своей второй

В результате получилась такая картина первых событий: 2242 г. — Потоп; 2244 г. — Афет получает от отца Ноя западные и северные страны, а «по малом времени» его «правнуки» Скиф и Казар-дан основывают «Великую Скифию», в которой народы стремительно плодятся, и где вскоре становится тесно. Посему превзошедшие всех в роде своем мудростью и храбростью скифские князья Сло-вен и Рус, еще до того, как на исторической сцене появились какие-либо народы, упоминаемые в библейских сказаниях и хронографах, обратились к соплеменным скифам с призывом отправиться «в жребий прадедов наших», которым «благословил праотец наш Ной прадеда нашего Афета». Афету же Ной отвел все земли запада и севера. В этот «жребий прадеда нашего», в «части земли западнаго всего, и севернаго, и полунощнаго ветров», и решил двинуться народ Славена и Руса, как говорила еще изначальная Повесть.

В Повести долгий поход Словена и Руса от Черного моря на север датирован 3099 г. Но этого Сназину показалось мало. И он включил в летопись статью на основе

данов А.П. Летописец и историк конца XVII века: Очерки исторической мысли «переходного времени». М., 1994. С. 14-62; 2-е изд.: М., 2019. С. 18-82.

№ 522. Издание: Полное собрание русских летописей. Т. 31. С. 11-36.

популярной повести о Мосохе, сыне Афета. Якобы этот «шестой сын Афетов, внук Ноев», «шедше от Вавилона с племенем своим», в 2373 г. от Сотворения мира (т.е. в 3135 г. до Рождества Христова) явился в район над Черным и Азовским морями. И, поселившись там, «народил московитов от своего имени»29. Получилось, что именно эти московиты и были скифами, коих в 3099 г. (2409 до н.э.) объединили и повели на освоение новых территорий легендарные князья Словен и Рус.

Следующей статьей под 3099 г. излагается рассказ Повести о 14-летнем хождении Словена и Руса, «яко крилатих орлов», по вселенной, пока они не остановились в будущих новгородских землях, дав название тамошним рекам и озерам. В Повести не было даты основания града Словенска, но Сназин учел 14 лет хождения и выделил соответствующую часть повести в летописной статье под 3113 (т. е. 3099+14) г. от Сотворения мира. Все равно статья об освоении северных земель до океана и прославлении славян силой оружия в египетских, иерусалимских и варварских странах получилась большая. И для любителей атрибуции набегов неведомых «народов моря» и прочих атлантов не менее загадочной Гиперборее — крайне привлекательная.

Далее, в Повести после основания Великого Словенска говорилось о трех славянских и русских князьях, слух о которых «возгреме во уши» самому Александру Македонскому, самодержцу всей

тогдашней вселенной. Такое соседство не устраивало Сназина ни с хронологической, ни с идейной точек зрения. Об Александре Македонском он считал правильным писать под 4885 г. - что же, славянские князья прославились только через 1772 г. после основания своей великой северной державы?! Ведь уже по замыслу новгородского автора Повести, славяне и Русь были одним из древнейших народов мира — новгородскому летописцу в Москве это следовало ясно и определенно показать.

Включив имена трех князей (Велико-сана, Асана и Авесхасана) в древние походы на Египет и Палестину, Сназин записал статьи об Иове (3575 г.), Моисее (4015), Иисусе Навине (4058) и прочих израильских героях, явивших миру свои имена почти на полтысячелетия позже славянских князей. Только после Иеремии (4880) можно было переходить к статье об Александре Македонском, слышавшем «от всех стран» неутешительные вести о славянах и русах.

Не решившись воевать с ними, пишет Сназин по Повести, «Александр, царь царем и над цари бич Божий» собственноручно подписал им грамоту на вечное владение народами «от моря Варяжского даже до моря Хвалынского». К чести нашего славного летописца надо отметить, что он не исключил из «писания» Александра Македонского обращения к «милым моим, храброму Великосану, мудрому Асану, счастному Авесхану», хотя здесь эти имена противоречили хронологической его раскладке. Он и так сделал все, что мог, датировав грамоту Адексан-дра 4885 г. (623 г. до н.э.), т.е. удревнив второго после славяно-русских князей

геройского завоевателя вселенной на три столетия. Но чего не сделаешь ради славы отечества!

Далее в Повести назывались славянские князья Лалох и Лахерн, прославившиеся войнами с Византией, причем упоминалось, что на месте гибели Лахерна возведен был монастырь Богородицы Влахернской. К этому материалу Сназин обратился лишь через 27 листов своей летописи, плотно заполненной кратчайшими статьями по древней истории, в которых он особенно тщательно погодно расписал христианских мучеников (эта тема и далее - одна из наиболее проработанных в памятнике). Наконец, после преставления Иоанна Златоуста (под 5928 г.), Сназин вернулся к повести.

Вместо слов: «По сих же (трех князьях) многим летом прошедшим восстали от рода их в языке славянском два князя», -в летописце смелого новгородца указано: «Того же году востали от рода словенского от Великого Новаграда два князя»30. Сназин приводит текст Повести целиком, добавляя лишь, что хотя Русь была еще в поганстве, но уже приняла первое крещение от Андрея Первозванного.

Согласно Повести, из-за сильного мора земли вокруг Словенска запустели, а жители ушли на Белое море31 и «на Дунай к прежним родом своим на старожитель-ные страны возвратились». Лишь спустя долгое время дунайские славяне со скифами и болгарами вновь отстроили и стали заселять Словенск и Русу — но сие было прервано нашествием гуннов. Хронологических зацепок у Сназина не нашлось. Поэтому он был вынужден начать следующую статью (вновь разделив текст Повести) словами «по мнозе же времени оного запустения.». Во фразе о построении вновь поднявшимися с Дуная славянами, скифами и болгарами Новгорода Великого «от старого Словенска вниз по Волхову яко поприще и боле» автор сохранил выделенное уточнение, обличающее новгородца.

В перечне племен, построивших Новгород и разошедшихся затем «с родом своим по ширине земли», Сназин следует очень интересному варианту повести: отмечает поляков, полочан, мазовшан, жмудь, бужан (по р. Бугу), пропускает дреговичей, называя затем смолян, чудь, ростовцев (названных в повести также «меря»), древлян, моравов, сербов, болгар, северцев, лопь, мордву, «муравию» (мурому). Это не случайно. В дальнейшем повествовании Сназин будет строго придерживаться версии, что все славяне, включая западных и южных, родом от Великого Словенска. Также как и коренные жители Северо-Восточной Европы, объединенные по прошествии столетий в Российском государстве. И он будет стараться отразить в летописце события в истории всех этих народов.

Много веков спустя Гостомысл правил огромным государственным образованием, которое Сназин описывает и как обширный племенной союз, и как «Рускую землю». Повесть о Словене и Русе кончалась знаменитым предложением Госто-мысла призвать «властодержца и государя от роду царского», что было незамедлительно выполнено после смерти премудрого старца, когда на Руси явился Рюрик с братьями. Сназин, однако, отделил последние слова повести о Рюрике и перенес их в летописце аж на четыре столетия после Гостомысла. После завещания Го-стомысла он вставил значительный блок статей32, начиная со статьи из Синопсиса «О начале и о княжении Киевском» под 5930 г., основанной на Повести временных лет.

Статья была составлена из двух сокращенных глав Киевского издания 1680 г. (с. 12-13 и 18-20), помещенных вместе с Повестью о Словене и Русе в двух руко32 В массе своей эти статьи посвящены византийской истории, но Сназин не дает читателю забывать, что славяно-русские государства продолжали в это время свою историю. Под 6060 г. он поместил очевидно ошибочную статью о начале великого княжения Московского при «Алекандровиче Нев-ском» — причем «того же году приходил вдругоряд воевати на Русь безбожный Батый, убъен в Уграх от короля Владислава». Эта статья показывает, что при заготовке множества выписок для первой ре-дакции своей летописи, Сназин пользовался разными источниками, не гнушаясь кратких летописцев типа «Летописца выбором» или «Краткого Московского летописца». Ср.: Буганов В.И. Краткий Мос-ковский летописец конца XVII в. из Ивановского областного краеведческого музея // Летописи и хроники за 1976 г. М., 1976. С. 283-293; Богданов А.П. Краткий Московский летописец // Исследования по источниковедению истории СССР. М., 1991. С. 140-160.

писях Хронографа 3 разряда III редакции (т. н. «Хронографе 1679 г.» и Егоровском), что, возможно, говорит об использовании Сназиным именно этого извода Хроногра-фа33. Одна из глав доказывала, что основавший Киев Кий был князем, а не перевозчиком. Другая повествовала о разделении княжений меж славянскими племенами после его смерти, что как раз соответствовало приведенным Сназиным опасениям Гостомысла, что без князя от «рода кесаря Августа» нельзя будет «владети таковыми многочисленными народы».

Новгородцы скептически относились к про-полянской статье Начальной летописи Никона Великого о Кие, Щеке и Хо-риве, которые были «мудры и смыслены, назывались поляне, от них же есть киевляне». Статья особо возмущала граждан именно потому, что Начальная летопись с ней открывала собой летописные своды Великого Новгорода. Сназин, как истинный новгородец, должен был поставить легендарных «основателей Киева» на место, и сделал это в статье 6463/955 г. об

Музейное 3058 л. 16 об.- 18

«А иннии летописцы пишут сице: в лето 6463, по Игоре великом князе, в Великом Новеграде княжил Олг. И в то время в Великом Новеграде беша три брата разбойницы, имена же им Кий, Щок, Хорив, имеяху же и сестру имянем Лыбед. И великую новгородцем пакость творяху».

Олеге, который княжил в Новгороде после Игоря (деяния Вещего Олега и Игоря Старого описаны им выше, дела княгини Ольги — выше и ниже). Для этого он использовал текст, явно восходящий к новгородскому этапу разработки Свода 1652 г., но, согласно А.Н. Насонову, в Свод не вошедший34.

Эту новгородскую версию мы читаем в рукописи ГИМ, Музейное собрание № 3058, которая отразила работу над Сводом еще в Новгороде, и где Сназин обрел также Повесть о Словене и Русе. Автор Музейного «летописца» активно использовал Хронограф II редакции, Степенную книгу, интересовался легендами о первославянах и славянском мире, включающим западных и южных славян, использовал Хронику А. Гваньини (также как Сназин - Хронику М. Стрый-ковского) и весьма широко - новгородские летописные источники. Последние весьма ощутимы, при том, что новгородец Сназин заимствует текст более раннего новгородского памятника.

Мазуринскии летописец с. 39

«Лета 6463 по Игоре великом князе, в Великом Новеграде княжил Ольг. И в то время в Великом Новеграде быша три брата разбойницы, имена же им Кий, Щок, Хоров, имеяше же и сестру имянем Лыбедь.

И великую новгородцем па кость творяху».

Насонов А.Н. История русского летописа33 Попов А.Н. Обзор хронографов. Вып. 2. ния. С. 485; ср.: Лаврентьев А.В. К вопросу о спиС. 205-206. сках свода 1652 г. С. 46.

Разумеется, гордые граждане не могли такого стерпеть. Поэтому, рассказывает Сназин вслед за своим источником, этих злодеев «новгородцы переимали со всею дружиною их, числом тридцать душ, все же были храбрые и сильные зело, и осудили их повесить. Они же молили князя Олега со слезами, чтобы их отпустил, и обещали идти, где нет вотчины, ни державы князя Олега. Он же отпустил их. Они же шли два месяца от Великого Новагра-да и пришли на реку Днепр, который течет из Русской земли на полдень в море теплое». Там они нашли «горы высокие и на них поставлен крест Андреем, апостолом Первозванным. И вселился Кий на той горе, которая и ныне зовется Киевец. А Щок на другой горе, которая и ныне хо-вется Щековица. Горив же (так! — А.Б.) вселился на третьей горе, которая и ныне зовется Хоривица. И начали пахать землю с родами своими. К ним же многие приходили и жили с ними. И потом кий создал мал градец и нарек его Киевец. И пришел на них князь Олег, и побил Кия с братьями его, и заложил град великий Киев».

Происхождение киевлян от недопове-шенных разбойников, простых землепашцев, которым новгородский князь построил великий град, каковой, как мы знаем, впоследствии занимали один за другим новгородские князья, усмиряя странную, не по силам, гордыню киевлян, выглядело для читателей вполне разумной версией. Особенно во второй половине XVII в., когда после серии наглых казачьих измен даже царь Алексей Михайлович вынужден был отказаться от своей любимой идеи «братской дружбы?