Спросить
Войти
Еще трое коллег, и надо сказать, первоклассных профессионалов, поделились с нами своим настольным чтением. Описанные книги по раннему христианству, ментальности классического Средневековья и придворной культуре Стюартовского двора объединяет семантическая направленность исследований:речь идет о символах, мифах и масках. У рецензий, между тем, также есть общая черта. Их авторы делятся с нами казусами: В. Ковалев — казусами историографическими, В. Андресен — казусами источников (то что он называет «чистой радостью»), А. Каргальцев уделяет внимание обоим. Это лишний раз подтверждает, что главное в науке — получать удовольствие. Смеемся, господа, и повышаем профессиональный уровень!
Саndida Moss. The Myth of Persecution: How Early Christians Invented a Story of Martyrdom. New York: Harper One, 2013.
Провокативность в научной литературе, в отличие от публицистики, — явление не столь частое. Все же данный жанр достаточно консервативен, чтобы с ходу принимать весьма смелые гипотезы. Как правило, это удел квазинаучного или откровенно лженаучного сообщества, аудитория которого не в состоянии критически оценить труды авторов. Тем не менее, в 2013 году исследования по истории ранней Церкви пополнились монографией Кандиды Мосс «Миф о преследовании» — редким примером академической провокации. И что самое приятное во всей этой истории, научное сообщество «попало на крючок». Рецензии, посвященные книге, клеймят автора в некомпетентности в исследовании раннехристианской агиографии, в которой ее, профессора университета Нотр-Дама, однако трудно заподозрить. Залогом тому являются предшествующие монографии К. Мосс, одна из которых базируется на ее докторской диссертации, а также многочисленные статьи.
Первые главы открываются дискуссией о мучениках дохристианской эпохи (Глава 1, 2). Сама по себе проблема не нова и давно исследуется в научной литературе, более того, общепринятым считается заимствование ряда моделей поведения христианских мучеников у их языческих и иудейских предшественников: это и Маккавеи, и смерть Сократа, и в целом феномен «благородной смерти». Однако в изложении К. Мосс проблема приобретает скандальность в силу категоричности автора, которая забывает отметить, что смерть Христа была все же главным ориентиром для верующих. Следует признать, что для отечественных гуманитариев, старшее поколение которых выросло на трудах Е. Ярославского, а младшее — на опусах
А. Т. Фоменко, такие рассуждения весьма тривиальны (как говаривал известный герой романа М. А. Булгакова: «Христиане, не выдумав ничего нового...»). Тогда как на западного читателя книга К. Мосс произвела сильное впечатление, о чем свидетельствует множество критических рецензий англо-американского научного сообщества в весьма респектабельных изданиях.
В Главе 3, озаглавленной как «Изобретая мучеников в раннем христианстве», исследовательница обращается к другой важной проблеме — аутентичности отдельных агиографических памятников. Здесь К. Мосс обрушивается на «Мученичество Хрисанфа и Дарьи», не без оснований показывая, что сюжет памятника мало достоверен, полон неточностей и следов позднейшей правки. Впрочем, пафос исследовательницы по этому поводу сложно воспринимать всерьез. Ни для кого не секрет, что лишь наиболее ранние небольшие памятники, выполненные в жанре Acta, можно рассматривать как точные свидетельства, поддающиеся более менее устойчивой датировке. Агиографические тексты конца III веке и более поздние очень многослойны. Они часто многократно перерабатывались, редактировались, дополнялись в течение нескольких столетий, и лишь небольшая часть таких текстов
восходит к оригинальным passiones. Прекрасно осведомлена об этом и наша исследовательница, которая, вероятно, столь незамысловатым образом призывает вновь развернуть критическую дискуссию об аутентичности агиографических текстов.
Наконец, остальная часть книги обращается к еще одной серьезной и во многом новой для историографии проблеме — провоцировании самими мучениками гонений против себя. При кажущейся надуманности и однобокости выводы, к которым приходит К. Мосс, не лишены научной основы. Анализ проблемы ригоризма, добровольного мученичества, стремления к «венцу страдания» в нарушение установившихся правил внутри Церкви доконстантиновской эпохи, безусловно, выходит за рамки нашей заметки, заметим однако, что имеющиеся в научном обороте агиографические памятники далеко не всегда позволяют расценивать отдельных мучеников жертвами гонений: подчас сами они провоцировали римские власти к ужесточению преследования — столь высок был авторитет мучеников и исповедников среди верующих.
Трудно заподозрить К. Мосс в некомпетентности, скорее всего перед нами чистой воды провокация, призванная разбудить и взбудоражить весьма вялую и во многом поверхностную дискуссию о ранней
Церкви, которая идет в современной англо-американской историографии. В этом смысле сама по себе книга «Миф о преследовании» имеет весьма сомнительную научную ценность, однако такой набор откровенных штампов позволяет предположить, что автор сознательно провоцирует критику, подобно героям агиографических памятников, дабы слово о Церкви вновь зазвучало громко в историографии.
Алексей Каргальцев Санкт-Петербургский государственный университет kargaltsev@gmail.com
Мишель Пастуро. Символическая история европейского Средневековья. СПб.: Alexandria, 2012.
Средние века потеряют львиную долю своего шарма, если рассматривать их в духе вульгарного марксизма — исключительно как эпоху феодальных отношений, а главным и единственным долгом медиевиста считать полуночное бдение над боковыми ветвями королевских родов. Притягательность Средневековья во многом заключается как раз в том, что видимые объекты и события пронизаны более значимыми, чем они сами, невидимыми, символическими связями. Нераздельный союз их рациональной формы и мистической
сути иногда приводит к откровенным курьезам (подчеркнуто серьезный Ратрамн о необходимости нести слово Божие обитавшим, как всем известно, где-то в районе вольного города Данцига людям с песьими головами), но, в целом, и лежит в основе феномена целостного, живого здания средневекового мировоззрения. Книга Пастуро, профессора и директора парижской Практической школы высших исследований, аккуратная диссекция этого живого организма, результат его анатомической препарации.
Первая часть книги, посвященная двум конькам Пастуро: символике животных, растений и истории цвета — не только первоклассная научная работа, но и чистая радость. «В 1457 году одна свинья созналась под пыткой (!), что убила и частично сожрала пятилетнего Жеана Мартена» (с. 33), в 1516 году епископ Труа под страхом отлучения от церкви предписывает саранче покинуть виноградники (с. 36), кабан воплощает в себе все смертные грехи, кроме алчности (с. 76), судить разрешается только под дубом, вязом или липой (с. 98), под последней также дозволяется любовь (ср. «Я славной девушкой была»). Картины восприятия животных и растений в Средние века у Пастуро, конечно, скорее демонстрация эрудиции, чем стройная концепция, но все приведенные им ехетр1а, по меньшей мере, весьма
