Спросить
Войти
УДК 94(44).081
Е. Н. Моисеева
ПАМЯТЬ ОБ АНТИЧНОМ ПРОШЛОМ ВО ФРАНЦУЗСКОМ КОЛОНИАЛЬНОМ ДИСКУРСЕ ПОСЛЕДНЕЙ ТРЕТИ XIX В.: «МЕСТА ПАМЯТИ» В КОНТЕКСТЕ КОЛОНИАЛЬНОЙ ПРОПАГАНДЫ
Статья посвящена изучению французского колониального дискурса в последней трети XIX века. Если принять во внимание, что идеологи колонизации редко предавались отвлеченным размышлениям об Империи, то их аргументы в пользу колонизации Северной Африки и Индокитая могли отличаться. Римское прошлое отчетливо присутствовало на территории Северной Африки и служило ориентиром для французских колонизаторов. В этой связи, интерес представляет колониальный дискурс, связанный с актуализацией памяти об античном прошлом. В статье выявляются символы римского прошлого и места памяти в Северной Африке, которые помогали французским идеологам колонизации конструировать имперский дискурс и пропагандировать идею о том, что французы являются настоящими последователями римлян в Африке. Проведен анализ текстов историков, публицистов, которые в своих статьях и заметках о путешествиях ссылались на
опыт римлян в деле колонизации Северной Африки. Значительное внимание уделяется анализу работ французского историка и филолога Гасто-на Буасье. В ходе исследования, было выявлено, что о завоеваниях в Северной Африке публике рассказывалось как о продолжении дела римлян. Идеологи колонизации подчеркивали историческую преемственность между римской и французской колонизациями, между задачами римлян и французов, акцентировали внимание на расовой близости двух народов. Римские развалины в местах французской колонизации способствовали, на мой взгляд, формированию у французов идеи пространственной близости Франции и Северной Африки. Тем острее переживалась во второй половине ХХ века потеря Североафриканских территорий в ходе деколонизации.
E. N. Moiseeva
MEMORY OF THE ANTIQUE PAST IN THE FRENCH COLONIAL DISCOURSE OF THE LAST THIRD XIX CENTURY: THE "MEMORY SITES" IN THE COLONIAL PROPAGANDE
The article studies French colonial discourse in the last third of the XIX century. The ideologists of colonization rarely surrendered to abstract thoughts about the Empire, their arguments for the colonization of North Africa and Indochina could differ. The Roman past was present in North Africa and served as reference points for the French colonialists. We are interested in the colonial discourse associated with the actualization of the memory of the ancient past. The article explores the discourse associated with the actualization of the memory of the Roman past; reveals the symbols of the Roman past and sites of memory in North Africa, which helped the French colonial ideologists construct an imperial discourse and propagate the idea that the French are true followers of the Romans in Africa. We studied the texts of historians, publicists, who in their articles and travel notes referred to the experience of the Romans in the colonization of
North Africa. Great attention is paid to the analysis of the works of the French historian and philologist Gaston Bouasier. The study revealed that the conquests in North Africa were told to the public as the continuation of the mission of the Romans. The ideologists of colonization emphasized the historical continuity between the Roman and French colonizations, between the tasks of the Romans and the French, focused on the racial closeness of the two peoples. Roman ruins in places of French colonization contributed, in the author&s opinion, to the formation of the French idea of spatial proximity of France and North Africa. In the second half of the twentieth century, the French had a hard time with the loss of the North African territories in the course of decolonization.
Споры о колониальном прошлом не прекращаются во Франции до сих пор, но, если в начале ХХ в. французские историки восхваляли империю и имперское прошлое [10, 11], то в начале XXI в. растет число тех, кто, по меткому выражению М. Ферро, пишет «Чёрную книгу» колонизации, то есть концентрирует внимания на её негативных аспектах [14]. Дискурс вины, криминализация прошлого - вот что характеризует работы многих историков империи.
Третья Республика во Франции в последней трети XIX в., провозгласив свои ценности универсальными, и взяв на себя просветительскую, цивилизаторскую миссию, любое сопротивлении и неприятие своих ценностей со стороны покоренного населения рассматривала как доказательство варварства. В настоящий момент Франция столкнулась с необходимостью ответить на неудобные вопросы: нужны ли были эти ценности жителям Африки и Азии?
После выхода в свет трёхтомного издания П. Нора «Франция. Места памяти» [19] актуальным стало изучение колониальной памяти, а также мест памяти, связанных с имперским прошлым [4, 6, 9, 12, 17, 21, 22, 23]. По мнению П. Нора, потрясения истекшего века заставили все страны предъявить счета к своему собственному прошлому. Однако ни одна страна не испытывает таких противоречивых чувств к собственной истории, не переживает такой острый мемориальный шок, как Франция [1]. Колониальное прошлое, по мнению французской исследовательницей К. Кокери-Видро-вич находится «между Памятью и Историей», а колониальная история является частью индивидуальной памяти еще живущих людей [7, 8].
Проблема в том, что память о прошлом во Франции и, например, в Алжире, неодинакова [22, 23]. Франция не хочет отказаться от своей роли державы, выполняющей свою цивилизаторскую миссию. Тогда как в алжирском обществе колонизация - это трагический период истории, разрывающий единство алжирского общества [22, 23]. Неслучайно Николя Бансель и Паскаль Бланшар назвали сборник научных статей, посвящённых проблемам колониальной памяти, «Колониальный разлом» [12].
Такие сюжеты, как колониальные войны, являющиеся кульминационными точками французской колониальной истории, вызывают настоящие «войны памяти». Несмотря на то, что французские историки в настоящее время отказываются от позитивной или негативной трактовки колониализма (Б. Стора настаивает на необходимости изучения различных колониальных ситуаций) [24], коллективная память не может избежать оценок.
Особенности французской реакции на бушующие в мире бури памяти и ее особо острый характер П. Нора объясняет контрастом между мощью того светлого образа, в котором Франция привыкла себя представлять, и тяжким, запоздалым столкновением с исторической правдой, которая несовместима с этим образом [1].
На мой взгляд, в существовании столь глубокого контраста, о котором говорит Пьер Нора, «виноваты» и французские колониальные идеологи. Это они силой слова, искусной пропагандой империализма смогли «навязать» Франции этот «светлый образ». Это они: ученые, экономисты, политики, журналисты, писатели, то есть интеллектуальная элита Франции сконструировали дискурс империализма, который и спровоцировал в дальнейшем тот колониальный разлом, о котором шла речь выше. Как им это удалось? Какие эмоционально окрашенные символы, какие образы, какие мифы они использовали? Внимание привлек тот факт, что, обращаясь к читателям со страниц журналов, книг, идеологи колонизации часто обращались к памяти читателей, предлагая вспомнить те или иные события из славного французского, а иногда и общеевропейского прошлого. Они сознательно актуализировали события, имевшие отклик в коллективной памяти своих читателей.
Цель данной статьи - выяснить, как идеологи колонизации ссылались в своих публикациях на опыт прошлого, какой круг исторических фактов античности они актуализировали с целью пропаганды экспансии, какие символы прошлого и места памяти помогали им конструировать имперский дискурс.
В выборе источников большое значение имел следующий факт: прежде всего анализировались те тексты, в которых авторы обращались к римскому прошлому, пропагандируя настоящие и будущие колониальные завоевания. Это, в том числе, исторические труды (в частности работы французского историка античности Гастона Буасье) [5, 13] и записки путешественников [18].
Идеологи колонизации в XIX в. пытались представить сам феномен колонизации естественным для человеческого общества и искали истоки колонизации в далеком прошлом. Поль Леруа-Больё - французский экономист и автор книги «Колонизация у современных народов», которая стала настоящим учебником колонизации, писал, что уже Адама, первого человека, можно рассматривать как колониста. Хотя он делал различия между иммиграцией и «настоящей колонизацией» [15, р. 11]. В глазах
французских колонизаторов XIX в. самым ранним примером для подражания была римская колонизация. Вполне логично, что для идеологов колонизации римское прошлое в Африке должно было стать частью французского настоящего, вплестись в него.
Исходя из того, что все идеи в высшей степени подвижны, изменчивы, являются творением личности, места, времени, конкретных обстоятельств, идентичности и т.п., необходимо изучать их в материальном и нематериальном окружении. Идея о том, что французы -последователи римлян в Африке, должна была иметь некое обоснование.
Считалось, что район Северной Африки уже подвергался окультуривающему воздействию Рима. Колониальной идее был присущ миф о «золотом веке», который искали в римском господстве. Деятельность же Франции в Северной Африке представлялась как завершение дела цивилизации, некогда начатого римлянами. «Французы, - писал П. Леруа-Больё, -настоящие последователи римлян в Африке» [16, р. 125]. Эта фраза, написанная Полем Ле-руа-Больё в 1881 г. (год установления французского протектората над Тунисом) явно имела пропагандистскую направленность.
Идею о том, что французы - настоящие последователи римлян в Африке отстаивал в конце XIX века историк и филолог, автор фундаментальных работ по истории древнеримского общества Гастон Буасье в статьях «Римская Африка. Археологические прогулки по Алжиру и Тунису» [5].
Гастон Буасье писал о Карфагене и, в том числе, описывал холм, на котором по разрешению Бея Хусейна II была построена в 40-е гг. XIX вв. часовня Святого Людовика (была разрушена в 1950-е гг.), а позади нее кардинал Лавижери выстроил во второй половине 1880-х гг. собор Св. Людовика (музей в настоящий момент). Решение о начале строительства было принято в 1881 г. Этот холм называется Бирса, это акрополь, это сердце старого Карфагена [5, р. 769].
Когда Буасье описывал Карфаген, он говорил не об одном, а сразу о двух городах. «Речь не идет об одном городе. Но на одной земле их было построено два. Пунический Карфаген насчитывал 700 000 жителей. Римский Карфаген был не менее заселенным городом, так как считался третьим в империи» [5, р. 771].
Арабы, по словам Г. Буасье, не разрушили город, они просто оставили его умирать. И от тех двух городов практически ничего не осталось. Но теперь Франция укрепляется на этой земле. Тем самым автор показывал преемственность двух древних городов с новым городом, который стал французским. А символическим местом памяти, тем самым напоминанием о прошлом, которое наполняло смыслом настоящую жизнь, в нашем случае настоящую колониальную экспансию Франции, стал холм Бирса. Это холм, на котором располагались пунические памятники, разрушенные римлянами, а затем римский акрополь, и, наконец, французская часовня в честь Святого Людовика, скончавшегося во время восьмого крестового похода в Тунисе в 1270 г. Автор связал финикийский Карфаген с римским, а римский с французским.
Дик де Лонлей (псевдоним Джорджа Хардо-уина, 1846-1893) историк, художник и доблестный солдат в книге «В Тунисе, воспоминания о семи месяцах кампании» так писал о холме Бирса и о часовне Святого Людовика, также подчеркивая, что «часовня расположена в памятном месте» [18, р. 245]. «Там Сципион разбил карфагенян, которые укрылись в храме на холме Бирса, жена и двое детей последнего защитника Карфагена Гаструбала погибли там, там потом римляне построили свои храмы. Несколько метров к низу - дворец проконсула и храм Юпитера, в котором Ганнибал клялся в своей ненависти римлянам» [18, р. 245]. (Молился он судя по всему своему Баал-Хоммону, но автор отождествляет, видимо, этих богов). «Поодаль развалины других храмов, остатки величия Карфагена (храм Сатурна, храм Цереры, между портами и холмом Бирса - амфитеатр и Форум, чуть дальше храм Аполлона, развалины к югу от холма, возможно, дом Ганнибала; гигантские развалины театра и гимназии...» [18, р. 245].
О часовне он пишет следующее: «Эта часовня, торжественно открытая в 1842 г., была воздвигнута на месте храма Эскулапа., позади возвышается колледж, основанный еще кардиналом Лавижери, архиепископом Алжира. Часовня, построенная в центре античного акрополя, на восточной оконечности плато Бирса возвышается над целым городом» [18, р. 242]. Нам ясно, что для автора это не просто часовня, это нечто большее. Ее возвышение над городом аналогично возвышению Франции над Северной Африкой. Это не просто место, где можно помолиться. «Здесь мы во Франции, по меньшей мере, под защитой нашей родины-матери» [18, р. 242]. Эта фраза - «здесь мы во Франции», заставила меня обратить внимание на такой аргумент в пользу колонизации Северной Африки, характерный для французских идеологов экспансии, как территориальная близость данного региона к метрополии.
В сборнике «Франция в Тунисе» Гастон Буасье писал: «У нас было ощущение, когда мы видели всё это (речь о руинах римской цивилизации), что мы не за границей. Мы представляли, что мы у себя дома». [13, р.18] Он не просто любовался остатками римского господства на североафриканской земле, он словно присваивал это прошлое. Автор писал: «Какое восхищение доставляли нам эти триумфальные арки, эти храмы, эти Капитолии... и особенно эти великолепные театры» [13, р. 18].
Эдуард Циммерман - российский путешественник, правда описывая Алжир, писал в своих путевых заметках, словно подтверждая слова Г. Буасье: «Переехав в одни сутки из Марселя в Алжир, и поднявшись с набережной на эспланаду этого бульвара, французы чувствуют себя здесь совершенно как дома, вовсе не замечая, что очутились в другой части света» [3]. Северная Африка представлялась читателям близким регионом, тем самым создавался миф о доступности и открытости Африки для европейского проникновения.
Сознательно актуализируя римское прошлое Северной Африки, пропагандисты империи старались показать преемственность между римской и французской колонизациями, а временной разрыв между этими процессами становился менее очевидным, если напомнить читателям тот факт, что в Средние века французы уже побывали в Северной Африке и, в частности, в Карфагене во времена Крестовых походов. Дик де Лонлей писал: «Среди античных стен, видевших сражения Ганнибала и Сципиона, рыцарей Святого Людовика. сегодня виднеются красные панталоны наших славных войск, эхо Форума слышится в звуках галльского горна» [18, р. 247].
Идеологи колонизации акцентировали внимание на расовой близости римских и французских колонизаторов. Между колонизацией и расизмом, как известно, была тесная связь. Алэн Руссио пишет: «Концепт «раса» и неотделимое от него понятие «иерархия рас» постепенно проникал в человеческую мысль на протяжении Древности и Средних веков» [20, р. 25]. Но если расизм - это вечное ментальное поведение, то только XIX в., по словам А. Руссио, попытался подвести под него научную основу [20, р. 31]. Историк XIX в. Г. Буасье опирался на концепт «раса», пропагандируя французскую колонизацию. «Ведь те, кто построил все это, не одной ли они с нами расы, не одной ли крови? С первых дней завоевания наши солдаты словно поняли инстинктивную связь с прежними хозяевами этой страны. Они
с уважением относились к памятникам, которые сохраняли их воспоминания о прошлом» [13, р. 18].
Именно расовой близостью Г. Буасье объяснил следующий случай. Некоторые офицеры увлеклись римскими древностями, и в Ламбез-исе (Алжир) они обнаружили военный лагерь, где долгое время стоял третий легион. Г. Бу-асье писал, что они были «счастливы посетить руины». Затем он упомянул о записях Адриана, найденных в Ламбезисе. Это обращение императора к легионерам после военных учений, произнесенная в Ламбезисе в 128 г. во время инспекционной поездки по африканским провинциям. Историкам известно, что в своей речи Адриан отметил быстроту и качество постройки укреплений, похвалил боеспособность пехоты, а бессмысленный и рискованный маневр кавалерии, наоборот, не одобрил. Весь легион получил высшую похвалу [2, с. 514]. Так вот, по словам Г. Буасье, «французские военные были горды похвалой Адриана, как будто она была обращена к ним...» [13, р. 18]. Римских солдат французские солдаты считали братьями по оружию, отождествляя себя с ними.
Еще один не менее показательный эпизод связан с почитанием французскими солдатами и офицерами римских воинов. Г. Буасье пишет, что была обнаружена могила одного из римских легионеров, и по приказу французского офицера солдаты отдали военные почести, как если бы это был павший французский воин. В день церемонии флаг французского подразделения был припущен, и солдаты отдали честь перед захоронением легионера [13, р. 18].
Итак, мы видим, что ранее забытое и заброшенное римское захоронение становится символом доблести для французских солдат, оказавшихся в северной Африке; актуализируется речь Адриана перед легионерами, и она находит отклик у солдат колониальных войск.
Когда французы пришли в Северную Африку, встал вопрос об их цивилизаторской деятельности. Гастон Буасье видел прямую связь между задачами, которые стояли перед римлянами и задачами, которые стоят перед французами. «Прежде всего, мы понимаем, что есть связь между ними и нами, между тем что мы делаем сегодня и тем, что делали они: задача та же и выполнять ее надо с той же отвагой и терпением» [13, р. 18]. Для того, чтобы быть настоящими последователями римлян в Африке, необходимо, писал Г. Буасье, хорошо знать их деяния. Историк привел многочисленные примеры деятельности римлян в Африке, на которые должны ориентироваться французы. Римляне «установили мир в стране», прекратили распри между племенами и наказали мародеров и пиратов. Прекрасные дороги, которые римляне безупречно содержали, приводили войска быстро, куда необходимо. Г. Буасье считает, что и сейчас не так и сложно создать подобную действенную полицию, с учетом того, что Триполитания и Марокко нам не принадлежит, то для Алжира и Туниса нужен гарнизон порядка 48000 человек [13, р. 19]. «Вместе с миром пришло процветание, а с процветанием мир стал более полным» [13, р. 19].
Гастон Буасье восхищался тем, что римляне дали жителям воду, и земля стала плодородной, они к тому же не спешили в деле ассимиляции населения и постепенно прививали туземцам свои нравы. Конечно, они желали, пишет автор, привить туземцам свои законы, обычаи, свой язык, то есть ассимилировать их, но они не форсировали. Мы же слишком спешим, мы огорчаемся, если через несколько лет наши колонии не стали совсем французскими [13, р. 20]. Следует принять во внимание тот факт, что пропагандисты колонизации нередко критиковали некоторые аспекты колониальной политики Франции, однако необходимость самой колонизации не ставилась ими под сомнение. Автор считает, что римляне были мудры, что не наводнили Африку чиновниками, которые ее мало знали и плохо управляли. В африканской провинции у них был только проконсул со своей свитой и прокураторы. Они сохранили местные свободы, то чего хотели туземцы. Для богатых, умных, уже знакомых с культурой римляне открывали школы, для бедняков - устраивали праздники. Все эти храмы, термы, триумфальные арки, театры - это, с точки зрения Г. Буасье, не дань римлян своему тщеславию, а попытка приобщить туземцев к европейской культуре. Это политика, способ показать варварам, что римская цивилизация выше. Римляне потратили 200 лет на приобщение туземцев к цивилизации, у французов в запасе еще 150 лет, чтобы догнать их, считал Г. Буасье. Процветание и мир, по словам Г. Буасье, были недоступно туземцам до римлян. Теперь процветание и мир придут вместе с французским господством [13, р. 20].
Туземцы Северной Африки, по словам Г. Буасье, называли французов Ромеями (курсив Г. Буасье) и смотрели на французов, как «на последователей и наследников тех, кто долгое время управлял ими, и о ком они сохранили смутные воспоминания: нам необходимо принять это наследство» [13, р. 18]. Автор пишет: «Если мы свяжем себя с этим славным
прошлым, мы перестанем быть иностранцами, чужими, людьми, пришедшими вчера, которых забросил на эту землю счастливый случай, у нас здесь были предшественники, предки; мы пришли, чтобы закончить великое дело цивилизации, прерванное на несколько веков, мы вновь овладеваем древними землями, и эти древние памятники, перед которыми даже Арабы не проходят без уважения, станут символами нашего процветания» [13, р. 18].
В заключении Гастон Буасье отметил: «Греция дала нам искусство, Израиль дал нам религию, у Рима мы учимся управлять народами. Воспользуемся этим» [13, р. 21].
Переходя к выводам, следует отметить следующее: ссылка на прошлое в произведениях французских интеллектуалов делала современную экспансию легитимной в глазах современников, а это значило, что парламент будет охотнее голосовать за новые расходы на экспансию. Опора на прошлые успехи римской колонизации в Северной Африке вдохновляла французских завоевателей. Римское прошлое словно освещало настоящую и будущую экспансию Франции. Оно должно было помогать строить будущую империю. О завоеваниях в Северной Африке публике рассказывалось как о продолжении дела римлян. Подчеркивалась историческая преемственность между римской и французской колонизациями, между задачами римлян и французов, акцентировалось внимание на расовой близости двух народов - колонизаторов.
Если принять во внимание, что идеологи колонизации редко предавались отвлеченным размышлениям об Империи, гораздо чаще они рассуждали о проблемах то или иной территории, то их аргументы в пользу колонизации Северной Африки и Африки южнее Экватора или Индокитая могли отличаться. Римское прошлое отчетливо присутствовало на территории Северной Африки и римские развалины - эти остатки цивилизации на варварской земле, служили ориентирами для французских колонизаторов. Э. Циммерман приводит интересный факт: «французские переселенцы. при выборе участков водворяются предпочтительно в местах, где попадаются римские развалины и нередко строят даже свои дома на римских пепелищах», так как сохранившиеся следы римских колоний до сих пор «служат самыми надежными приметами здоровой и плодородной местности» [3].
Холм Бирса стал примером соседства римских памятников и французских построек. За 40 лет до установления (1881 г.) французского
протектората над Тунисом было построено сооружение - часовня Святого Людовика, которое должно было не только способствовать католической пропаганде в Тунисе, но, по сути, стало тем самым местом памяти, которое помогло утвердить идею преемственности Франции и Рима в Африке. Римские руины вызывали восхищение у военных и почитались французскими завоевателями. Колониальные солдаты и офицеры становились той группой, в которой формировалась коллективная память о прошлом. Эта группа выступала носителем информации о ключевых событиях, наиболее значимых деталях римского прошлого. Для нее эти события были эмоционально окрашенными. Вернувшись на родину, колониальные солдаты и офицеры станут носителями и трансляторами этой коллективной памяти во французском обществе.
Римские развалины на африканской земле, свидетельства величия Рима, способствовали, на мой взгляд, формированию у французов
идеи пространственной близости Франции и Северной Африки. Тем острее переживалась во второй половине ХХ в. потеря Североафриканских территорий в ходе деколонизации, это были не отдаленные территории, такие как Индокитай, это в коллективной памяти был географически близкий регион.
Идеологи колонизации, веря в необходимость экспансии, старались передать эту веру массам. Характерно, что, пропагандируя колониальные идеи, они не пытались специально ввести массы в заблуждение. Французские ученые, публицисты сами находились под воздействием мифов, которые увлекали их. Широко распространен был миф о великом прошлом и прекрасном будущем французской колонизации, о безмерном потенциале Африки, о цивилизаторской миссии Франции. Авторы, чьи работы были рассмотрены, старались привить аудитории знание о великом колониальном прошлом Франции и обращали далекое прошлое на службу политическому настоящему.
Источники и литература / References
Nora P. Rasstroystvo istoricheskoy identichnosti (Disorder of historical identity) // Mir istorii. URL: http://www.historia. ru/2010/01/nora.htm (Accessed: 28.10.2017) (In Russian).
Hrestomatiya po istorii Drevnego Rima (Reading-book on the ancient Rome history) / ed by S. L. Utchenko. Moscow: Sotsekgiz, 1962. 675 p. (In Russian).
Cimmerman E. Po Severnym okrainam Afriki. Putevye ocherki. Tunisiya i Alzhiriya (On the northern outskirts of Africa. Travel essays. Tunisia and Algeria) // Vestnik Evropy. 1899. No. 9 URL: http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Afrika/ XIX/1880-1900/Zimmermann_E/text3.phtml?id=8203 (Accessed: 28.10.2017) (In Russian).
