Спросить
Войти
УДК 94(480)»1929/1933»
А. И. Рупасов
Лапуаское движение и советско-финляндские отношения (конец 1920-х — начало 1930-х гг.)
История возникших в Финляндии на рубеже 1920-х — 1930-х гг. Ла-пуаского движения и Патриотического народного движений (1КЬ) изучена в финской историографии достаточно хорошо. Финский историк Лаури Карвонен отмечал, что как правило в научной литературе стремятся провести четкую границу между упомянутым первым и вторым, подчеркивая, что только 1КЬ представляет собой собственно фашистское направление мысли в финской политике. При этом, если лапуаское движение характеризуется как в значительной степени спонтанное народное движение, единственной целью которого являлось искоренение коммунизма, то 1КЬ считается действительно политической партией с выработанной идеологией, имеющей явные признаки влияния Италии и Германии. Од- ^ нако в практической деятельности существовали явные отличия: о лапуаское движение было нейтральным в языковом вопросе, тогда как 1КЬ руководствовалось истиннофинской манией Карельско- 2 го академического общества; лапуаское движение имело сильную 3 поддержку со стороны деловых кругов, 1КЬ — двигалось к корпо- д ративному общественному строю Муссолини и, по крайней мере 13 в принципе, негативно относилось к капиталистической системе 1. о Однако в историографии почти не привлекала к себе внимания тема ^ оценок в СССР, советской дипломатией политических процессов ^ в Финляндии, результатом которых и стало возникновение Лапуа-ского движения и 1КЬ. £
К концу 1920-х гг. политическая атмосфера в Финляндии накалилась. К возможным массовым беспорядкам, вызванным забастовочной борьбой и деятельностью коммунистов, готовилась Центральная сыскная полиция, внимательно следившая за событиями. Действия коммунистов, направленные на крайнюю радикализацию рабочего движения на фоне ухудшавшейся экономической ситуации, привели к возникновению контрдвижения, в котором инициатива быстро перешла в руки крайне правых, прибегнувших к испытанной тактике активистов — тактике упреждающих ударов. Сдвиг вправо стал более заметным и в высших эшелонах власти. Уже правительство Оскари Мантере (декабрь 1928 — август 1929 г.) предприняло подготовку ряда законодательных мер, направленных на сдерживание активности коммунистов. Завершать этот процесс, правда, пришлось другому правительству — Кюёсти Каллио, которое в сентябре 1929 г. внесло в парламент проекты поправок в закон о свободе печати и в уголовный кодекс. Контроль над применением закона о свободе печати предлагалось передать от министерства юстиции канцлеру права, а изменения в уголовном кодексе позволили бы на законной основе закрывать злоупотребляющие свободой печати издательства на длительный срок и опечатывать их имущество.
Беспокойство у руководства Центральной сыскной полиции вызывала, однако, не только активизация коммунистов и рабочего движения в целом. В подготовленной ею инструкции для служебного пользования «О действиях полиции по поддержанию общего порядка и спокойствия» подчеркивалось: в борьбе с коммунистами и забастовочным движением желательно довольствоваться исключительно собственными силами и не прибегать к помощи шюц-коров и армии. Эта предусмотрительность диктовалась тем, что у шюцкоров все большее влияние приобретали местные активисты, и в силу этого действия шюцкоровцев в кризисной ситуации легко могли стать мало-, а то и полностью 2 неуправляемыми. Шеф сыскной полиции Эско Риекки был также хорошо осведомлен о блуждавших по стране слухах о возможном правом государственном ^ перевороте. В полиции внимательно следили не только за развитием рабочего « движения в Европе, но и за активизацией правых кругов — перевороты 1926 г.
в Польше и Литве, попытка государственного переворота 1927 г. в Латвии по-^ казывали, что и Финляндия не застрахована от подобного развития событий. 5§ Впрочем, не меньшее внимание вызвали и события в Вене в июле 1927 г., по- влекшие большие человеческие жертвы2. В 1929 г. у сыскной полиции стала Ци вызывать беспокойство деятельность возникшей в этом году, правда, недолго £ просуществовавшей правой организации Биотви ЬаШ-ШЫо, ставившей целью ® борьбу с коммунизмом, парламентаризмом и демократией. § Естественно, внутриполитическая ситуация в Финляндии была в центре ^ внимания как дипломатического представительства СССР в Хельсинки, так и структур Коминтерна. Однако существенным препятствием для них являем лась необходимость использования при анализе ситуации того понятийного С
аппарата, отличительной чертой которого была расплывчатость содержания применяемых терминов, обусловливавшая вульгаризацию представлений о социальной и политической структуре финского общества. В силу этого оценки перспектив и динамики развития процессов менялись, как в калейдоскопе. Основное внимание уделялось процессу так называемой «фашизации» Финляндии. О. В. Куусинен летом 1930 г. на заседании Польско-прибалтийского лендерсекретариата ИККИ заявлял: «Проявления фашизма уже были в 1905— 1906 гг., потом в 1917 г. (вооруженные организации, которые выступали против царизма и рабочего класса). Окончательно он оформился в 1918-1919 гг. Шюцкоры можно сравнить с итальянской фашистской милицией»3.
Так далеко в поисках корней фашизации Финляндии советские дипломаты не заходили. Отмечая весной 1929 г. обострение внутриполитической ситуации, секретарь полпредства СССР И. Карташев тем не менее не считал, что на повестке дня стоит вопрос о фашизации страны. По его мнению, к этому ни одна из партий финляндской буржуазии еще не была готова, ни сама по себе, ни по ее относительному значению в стране. «Крайние активистские группировки здесь недостаточно значительны даже в армии и в то же время сильно скомпрометированы в прошлом монархическими устремлениями. Эта тень падает отчасти и на коалиционеров. Абсолютизм же здесь совершенно непопулярен, ибо слишком напоминает недавнее прошлое царизма, — информировал он свое руководство. — Аграрии с их усилением «истиннофинского» курса начали одновременно поговаривать о необходимости найти для Финляндии «сильного человека» <...> Но поиски диктатора путем газетных объявлений только доказывают, что партия не созрела еще для принятия таких методов управления. К тому же аграрии являются здесь кулацкой партией и у них меньше чем у кого бы то ни было имеется людей, годных к оформлению фашистских тенденций <...> Шведы и соц[иал]-дем[ократы]ы, конечно, не могут считаться подходящей питательной средой для роста фашистских тенденций. Остаются прогрессисты. И они отлично нащупывают пределы возможностей, даваемых методами парламентской арифметики. Но ничтожной фракции прогрессистов в сейме терять на выборах почти нечего. Их 10 депутатов попали в сейм голо- а сами интеллигенции и чиновничества, и не в последнюю очередь — высшего 21 чиновничества, которое, скорее всех других, и может быть средой для роста действительно близких к фашизму не только настроений, но и действий. Одна- | ко этим я не хочу сказать, что прогрессисты уже теперь делают ставку на бюро- ^ кратию именно в этом духе и смысле. Для этого им не хватает еще чрезвычайно -с многого. У них нет достаточно тесной связи с армией, у них нет никакой опоры в деревне, им противостоит рабочий и мелкобуржуазный город, еще целиком ^ живущий идеями «демократического парламентаризма», им нужно не в шут- ^ ку считаться и с революционным авангардом пролетариата, хотя он и загнан § в подполье <...> Прогрессисты достигли большого успеха в деле мобилизации сил государственного и административного аппарата под своим руководством я
пока на предмет парламентской борьбы, а позже, может быть, и иной, за дело осуществлений «твердой власти» в стране. Поэтому я склонен считать этот успех весьма опасным с точки зрения того, что он открывает в Финляндии перспективы роста уже не только тенденций, но и возможностей фашизма <...>. Фашизация Финляндии не перспектива завтрашнего дня»4.
Менее чем через месяц после сделанного им категоричного вывода об отсутствии ближайших перспектив фашизации Финляндии поверенный в делах СССР в Финляндии И. Карташев огорошил курировавшего отношения с Финляндией члена коллегии НКИД Б. С. Стомонякова следующим заявлением: «Финляндский фашизм в настоящий момент не имеет никаких оснований противопоставлять себя парламентской демократии и нынешним конституционным формам правления. Наоборот, он уже в настоящее время является органичной и притом существеннейшей частью финляндского конституционного государства. Представленный в основе шюцкором <. > он официально признается частью государства <. > финляндский фашизм в лице шюцкора выполняет роль организующего и объединяющего звена всей финской и шведской городской и сельской буржуазии <. > Нынешняя финская демократия не приходится фашизму антагонистом, наоборот, под ее крылом фашизм нашел все необходимые ему средства для того, чтобы крепнуть и развиваться»5. Исходя из отмеченной им «особенности финского характера» — медлительность, тягучесть и холодное спокойствие — он приходил к выводу об устойчивости политического режима и об отсутствии каких-либо серьезных опасностей парламентской демократии в Финляндии даже со стороны рабочего класса. Анализ поступавшей из Хельсинки информации не устраивал руководство НКИД, о чем назначенному в мае 1929 г. полпредом И. М. Майскому вежливо намекнул Б. С. Стомоняков6. Впрочем, более увлеченный анализом общеевропейской ситуации Майский, судя по всему, не особо вникал в это время в изучение 2 политических процессов в Финляндии, лишь поражаясь медлительности всех
этих процессов, не наблюдавшейся им ни в одной другой стране 7. ^ Направленная против коммунистов деятельность получила мощный « всплеск, когда организованная Финляндской профсоюзной организацией всеобщая забастовка повлекла серьезные негативные экономические послед-^ ствия8. А в конце ноября 1929 г. в г. Лапуа произошли столкновения правых 5§ с представителями коммунистической молодежной организации. После них у 1 декабря в Лапуа собрался митинг, на котором от правительства потребовали Ци решительных шагов для запрещения коммунистической деятельности. Даль-£ нейшее развитие событий привело к тому, что уже в декабре правительство ® Каллио поспешило внести в парламент законопроект, предоставлявший мини-§ стерству внутренних дел и губернаторам право запрещать общества, деятель-^ ность которых они сочли бы противозаконной, без вынесения судебных постановлений. Коммунисты также перешли в наступление: их фракция в эдускунте, £ насчитывавшая 23 депутата, внесла запрос по поводу событий в Лапуа. Однако С
при ответе правительства на запрос и в последовавшей за этим дискуссии главное внимание парламентариев оказалось сконцентрировано на изменнической деятельности коммунистов, а не на противозаконных действиях их политических противников. Полученный правительством вотум доверия подлил масла в огонь. Крайне правым теперь уже не казались достаточными меры кабинета Каллио, они требовали его отставки. Одними из первых на события в Лапуа отреагировали в Коминтерне руководители компартии Финляндии, что спустя несколько лет послужило поводом для одного из обвинений в неправильной оценке ситуации. В принятой в апреле 1934 г. «Резолюции об антипартийной фракционности Ханны Мальм и ее поддержки со стороны т. К. Маннера» констатировалось: «Т. Маннер в конце 1929 г. писал в «Пролетарий», что в Финляндии, якобы, уже «совершен переход» к методам фашистской диктатуры. Это было крайним проявлением господствовавшей тогда в партии легалистской слепоты в отношении фашистской опасности, которая находилась впереди, а не сзади. Решения партийного руководства, правда, не включали такой односторонней установки, в них подчеркивалась необходимость борьбы против предстоящей фашизации, но это делалось в совершенно абстрактной форме, не указывая, и даже не увидя той конкретной опасности, что решительный переход к фашизму произойдет путем насильственного внезапного штурма, а не постепенно — «сухим путем»»9.
Для советской дипломатии обострение внутриполитической ситуации в Финляндии имело несколько измерений. Прежде всего руководство НКИД исходило из вероятности серьезного осложнения двусторонних отношений в силу резкого ухудшения экономического положения Финляндии, а также усиления конкуренции СССР и Финляндии на европейском лесном рынке 10 и проводимой в районах Ленинградской области, населенных ингерманландца-ми, политики насильственной коллективизации и выселения кулаков. По этой причине реакция руководства НКИД на события в Лапуа и на обрушившуюся на рабочее и коммунистическое движение волну репрессий последовала очень быстро. Уже 7 декабря Б. С. Стомоняков писал И. М. Майскому: «Ввиду воз- 2 можности разгона ком[мунистической] фракции сейма отмечу, что мы считаем совершенно нецелесообразным и прямо вредным всякое вмешательство со стороны Полпредства в подобных случаях. Недопустимы даже указания на то, что разгон ком[мунистической] фракции может, ввиду неизбежной при этом антисоветской кампании, вызвать соответствующую реакцию со стороны нашего общественного мнения. Все подобные разговоры не только истолковывались бы как подтверждение нашей связи с компартией Финляндии,
но и ухудшили бы положение самой коммунистической] фракции в сейме»11. ®
С другой стороны, помимо антикоммунистической истерии учитывались
и широко распространенные в финском обществе русофобские настроения. Одним из выразителей таких настроений был, например, Эркки Алексантери Ряйккёнен, журналист, один из крайне правых представителей активистов,
в 1927-1944 гг. являвшийся личным секретарем П. Э. Свинхувуда. В одном из своих сочинений он писал: «Оглянитесь вокруг, сограждане! Не полна ли наша страна предателей, Эфиальтов, продававших и всё еще продающих свою маленькую, несчастную страну кровному врагу? Десятки тысяч наших коммунистов живут на восточное золото, горбятся по русским делам, дожидаются темной ночи, чтобы продать соотечественника кровному врагу. Они не голодают и не мерзнут, лишенные остатков чести, они не являются простыми горными пастухами, неспособными отличить добро от зла, они действуют с полным сознанием того, что делают, с умыслом. Рядом с ними покраснела бы от стыда история Эфиальта. Было бы здорово дать каждому из наших изменников его родословие и предложить перелистать на несколько столетий назад. Может случиться, да и нередко, что он найдет страницы, которые охладят его любовь к рюсся. Наверное, падал его предок на пороге своего дома с разрубленной русским мечом головой. Может, бросали его бабку со связанными руками в горящий дом, а детей казак счел украшением для колов в изгороди... Десятки тысяч наших целуются с рюсся. Они продадут страну московиту в любой момент, не прося ничего взамен. Они верные как собаки, а ненавистный запах рюсся манит их к себе, как падаль шакалов»12.
В марте 1930 г. на собрании в Лапуа была официально создана организация Биатви Ьикка («Замок Финляндии»), которую возглавил Арттури Лейно-нен. Впрочем, заявлялось, что организация свою деятельность будет строить на законной основе. Жаждавшие более решительных действий радикальные элементы позже — в ноябре 1930 г. — объединились вокруг Вихтори Косола, создав организацию Ьариаи ШЫ («Лапуаское движение»). К лету 1930 г. ситуация в Финляндии накалилась до предела. Лидер социал-демократов Вяй-нё Таннер советовал проживавшему в Америке бывшему главе сената Оскари Токою отложить приезд на родину до прояснения ситуации, подчеркивая при 2 этом, что раздражение, вызванное коммунистами, исключительно сильно, хотя коммунизм уже и не представляет опасности13. В Польско-прибалтийском лен-^ дерсекретариате Коминтерна в это же время продолжались прения по вопросу, « есть ли фашизм в Финляндии. Примечательным в этом отношении было заявей
ление, сделанное финским коммунистом Лехтиненом: «Было мнение у некото^ рых товарищей, что в Финляндии полный фашизм есть и теперь. Надо сказать,
у наступает, и дело идет к настоящему фашизму»14. 16 июля Политсекретариат
в ИККИ принял резолюцию о компартии Финляндии, в которой констатиро£ валось: «Партия должна уяснить себе, что, хотя фашистский переворот уже
® совершился, однако фашистская диктатура еще не успела укрепиться. Всё на§ ходится еще в движении»15. Точку в обсуждении этого вопроса в конце июля
^ 1930 г., казалось, поставил В. Мицкевич-Капсукас: «На заседании в июне.
я высказал мысль, что вопрос о том, когда в Финляндии зародился фашизм,
£ является академическим вопросом; я говорил так потому, что боялся, как бы С
прения не пошли по неправильному направлению <...> все финские товарищи теперь согласны с тем, что фашистский переворот в Финляндии только теперь совершился; раньше были лишь элементы фашизма»16. Однако всего неделю спустя он же заявлял: «Когда у нас стоял вопрос в связи с директивой, данной Политбюро ЦК Финляндии в июне месяце, как раз шел спор относительно того, есть ли фашизм в Финляндии или нет, можно ли говорить о перевороте в Финляндии или нельзя говорить, во всяком случае ясности по этим вопросам в финской КП не было тогда, и, конечно, это не могло не сказаться на подготовке финской КП к предстоящим выступлениям, к борьбе в связи с обострением фашистской опасности, в связи с приближением фашистского переворота <...> думать о том, что возможно в Финляндии создать единую фашистскую партию не приходится, т[ак] к[ак] трения между существующими партиями, вне всякого сомнения, есть и останутся»17.
Вместе с тем на руководителей лапуасцев было оказано достаточно серьез- 22 ное давление со стороны разных политических сил. Фактически являвшийся а
в то время политическим советником Свинхувуда Лаури Ингман направил ^ асессору Каарло Каресу, одному из лидеров лапуасцев, письмо с предостережением: «Полагаю, что Вы одного со мной мнения, что худшим, что могло бы | случиться <...> [будут] внешнеполитические инциденты. Россия, разумеется, ^ навострит уши. Но и другие страны, особенно те из них, которые предостав- -с ляют нам займы, а, впрочем, и весь круг Лиги Наций, будут сильно опасаться и искры в нынешнем политическом пылу. О том ущербе, который был бы на- ^ несен такой деятельностью, которая дала бы повод России вмешаться в наши ^ дела, лучше и не говорить»20. Карес был вынужден 14 июля публично за- § явить, что у движения нет внешнеполитических целей: «Лапуаское движение не имеет ни малейшего желания мешать миру других народов и государств я
или изменять внешнеполитическое направление Финляндии <...> Мы желаем лишь удержать для нашего народа положение среди других народов. И мы верим, что Финляндия лишь тогда может быть действительной гарантией мира на Севере, когда здесь будет уничтожена всякая коммунистическая деятельность. Все речи об опасности для международного мира со стороны лапуаско-го движения являются ложью и ловлей рыбы в мутной воде»21. В этой связи примечательно сообщение в Москву полпреда Майского: «До сих пор фашисты весьма искусно избегали в своих выступлениях делать прямые выводы против СССР, так что у нас не было повода делать МИД представление. Только 2-го июня в сеймовой речи агрария Лохи я нашел одно выражение, против которого можно было протестовать. Я тот час же обратил на него внимание Прокопе. Вообще все фашистские выступления я рассматриваю под лупу под указанным углом зрения»22.
К концу осени 1930 г. как в советском полпредстве, так и в Коминтерне не имелось ясности в понимании происходившего, и, тем более, перспектив развития событий. В начале ноября Майский в докладе члену коллегии НКИД Крестинскому весьма красочно описывал ситуацию: «Политическое положение характеризуется чрезвычайной неопределенностью <. > происходит мобилизация сил двух лагерей — фашистов и полуфашистов. Кристаллизационным пунктом первых является намеченный на начало ноября съезд лапуасцев в Лапуа. Кристаллизационным пунктом вторых <...> был протест против похищения Столберга23 <...> после ареста Валлениуса24 лапуасцы сразу осеклись, притихли и стали заметать следы <...> Полуфашисты топчутся на месте, колеблются, путают следы, вообще попусту теряют время и, весьма вероятно, упустят выгодный момент для решительного выступления против фашистов <...> По существу в одних и в других живет одна душа <. > Поскольку основные причины подъема фашистской волны (кризис, наша лесная торговля, усиление 2 опасности войны) не имеют шансов на скорую ликвидацию, трудно рассчитывать на спад этой волны»25. ^ В свою очередь Политсекретариат ИККИ в том же ноябре принял резо-« люцию, которая, несмотря на жесткость и кажущуюся ясность формулировок, оставляла открытым ответ на вопрос, можно ли говорить о превраще-^ нии Финляндии в фашистское государство: «В руководстве партии не было 5§ ясности по вопросу о фашизме в Финляндии <...> До фашистского перево- рота во многих резолюциях и заключениях КПФ, во второй и даже в третий в период ошибочно именовался фашизмом весь существующий государствен-£ ный строй Финляндии. Ввиду наличия в Финляндии серьезных фашистских ® элементов <...> некоторые финские товарищи высказывали в печати и устно § мысль, что в Финляндии не только происходит рост фашизма и фашизации ^ власти, но что существует уже фашистская диктатура. Такой взгляд <...> был неправилен <...>. Другой взгляд, получивший особенно большое распростра-£ нение среди руководящих финских товарищей при обострении фашистского С
движения в Финляндии, сводился к тому, что имеются две возможности существования фашистской диктатуры: первая возможность — фашисты восстанут и насильно захватят власть из рук парламента; вторая возможность — существующая система правления превратится в фашистскую диктатуру, эволюционируя постепенно»26.
Представитель компартии Финляндии в ИККИ М. Штейн (Мякинен) в конце зимы 1931 г. заявлял: «<...> в данный момент у руководства партии имеется полная ясность о причинах фашистского переворота и пассивности партии во время переворота <. > Мы в Финляндии недооценили опасность фашистского переворота, считали лапуаское движение местным движением. В заблуждение нас ввело резкое выступление лапуасовцев против парламента и буржуазных партий. Мы думали, что буржуазные партии так легко не сдадутся. Мы не увидели, что лапуаским движением руководит буржуазия, что лапуасцы — это ударная бригада фашизма»27.
Оценивая в мае внутриполитическую ситуацию в Финляндии и ее воздействие на двусторонние отношения, Б. С. Стомоняков в своем докладе И. В. Сталину писал в мае 1931 г.: «<...> было бы неправильно рассматривать отдельные антисоветские выходки и манифестации в Финляндии, как изолированные временные явления, и лапуаское движение, как только локальное движение финляндского активизма против СССР. Направленные против нас события последнего времени в Финляндии являются лишь наиболее яркими проявлениями серьезного непрерывного процесса организации антисоветских сил для будущей войны с СССР. Серьезность лапуаского движения заключается в том, что оно является авангардом международных интервенционистских кругов. Имевшая место осенью прошлого года попытка лапуасцев под руководством генерала Валениуса перебросить бывшего президента Финляндии Столберга в СССР с целью вызвать военный конфликт с Советским Союзом ясно показывает нам, чего мы можем и должны постоянно ожидать от безответственных элементов лапуаского движения, пользующихся достаточной силой и влиянием в своей стране и руководимых международными интервенционистскими кругами»28. а
Однако наиболее серьезным вызовом для конституционного строя Финлян- ^ дии стали события февраля-марта 1932 г. С осени 1931 г. стали распростра- ^ няться слухи о возможной попытке государственного переворота. Рождество Финляндия, однако, встретила спокойно. Поводом к резкому обострению внутриполитической ситуации послужило событие рядовое. 27 февраля перед сто- -а ронниками социал-демократической партии в рабочем доме в Мянтсяля дол- ^ жен был выступить депутат парламента Микко Эрих, пользовавшийся дурной ® славой в шюцкоровских и лапуаских кругах. Несмотря на рекомендации отказаться от выступления, Эрих всё же приехал в Мянтсяля. Дальнейший ход со- § бытий во многом был спонтанным. Приезд Эриха вызвал буквально взрыв негодования среди местных шюцкоровцев и сторонников Лапуаского движения. я
В руках появилось оружие, зазвучали призывы к отставке правительства, к необходимости мобилизации всех, кто готов бороться с марксизмом. Вихтори Ко-сола и К. Валлениус стремились придать начавшемуся волнению более организованный характер и обеспечить ему поддержку по всей стране. Призыв был услышан во многих районах Финляндии, в Мянтсяля стали съезжаться группы вооруженных людей. Наибольшее беспокойство правительства вызывала возможная реакция шюцкора в целом. Среди высшего военного руководства только генерал Аарне Сихво решительно высказывался за применение силы и быстрое подавление противозаконного выступления.
ния»: «<...> Организация борется против международной социал-демократии, ставя главной целью то, чтобы социал-демократическая партия как противная духу наших основных законов и подтачивающая унаследованные от предков основы общественного устройства была объявлена незаконной и как абсурдная уничтожена <...> Организация борется с материализмом, эгоизмом, равнодушием и безволием и своей главной нравственной целью ставит всестороннее оздоровление нашего народа»31. В отличие от Лапуаского движения 1КЬ создало особый аппарат, фактически стало партией. Однако оно почти не располагало теми финансовыми источниками, из которых черпало Лапуаское движение — промышленные и финансовые круги, особенно затронутые организованной в 1920-х гг. коммунистами забастовочной борьбой. Правда, 1КЬ стало заниматься бизнесом самостоятельно — открывало рестораны (по эмблеме 1КЬ называвшиеся «Медведь»), оптовые магазины, газетные компании. Активисты движения носили черную рубашку и синий галстук. У 1КЬ имелась своя молодежная организация. Помимо 1КЬ в Финляндии в 1930-х гг. существовали и другие правые радикальные организации, например Патриотическая народная партия (1КР), Финляндский национал-социалистский союз и др. В программе 1КР (1932 г.) констатировалось, например: «Так как опыт показал, что парламентаризм с его нынешними формами деятельности и неизбежностью партийности политики неспособен выражать истинную волю народа, эта система приговорила сама себя». Основной же способ решения проблем общества 1КР видела в том, чтобы железной рукой подавлять все формы изменнической, антигосударственной деятельности и подстрекательства. Эквилибристика правительства в отношениях с правыми радикалами (возможно, правда, она и способствовала в определенной мере тому, что правительство Кивимяки, несмотря на довольно узкую парламентскую основу, смогло продержаться почти четыре года) лишалась значительной части риска при условии, если высшей исполнительной власти удастся создать предпосылки для пресечения в дальнейшем такого поворота событий, который имел место в 1932 г. Патриотическое народное движение, вынужденное отказаться от некоторых способов борьбы с левыми, 22 в это же время приступило к активной вербовке сторонников среди личного со- а става полиции. Не будем утверждать, что сделанное П. Суситайвалом в ноябре ^ 1933 г. в Оулу заявление отражало истинное состояние дел, однако упомянем, что этот видный деятель 1КЬ сказал тогда, что в полиции столь много сторон- | ников движения, что порядок в стране может оказаться поколебленным, если ^ полицейских будут склонять к лояльности властям под угрозой увольнения -с со службы32.
Оценивая события в Мянтсяля, полпред Майский писал в Москву: «Мятеж ^ в Менцеля является прямым продолжением несостоявшегося переворота 8-го ^ декабря. Однако есть все основания полагать, что мятеж в Менцеля явился не- § сколько неожиданным для лапуаских вождей преждевременным выкидышем <...> Решающее выступление лапуасцев намечается на более поздний срок, я
примерно на май-июнь <...> Мне думается, что нам надо исходить из той установки, что в не особенно отдаленном будущем <...> к власти придет лапуаское правительство»33. Вместе с тем заслуживает внимания следующее сообщение Майского: «Судя по всему, итальянский посланник Тамаро весьма тесно связан с лапуасцами и всё время порывается служить мостом между ними и нами. Ввиду большой вероятности прихода к власти лапуаского правительства, не считаете ли Вы целесообразным, чтобы я через посредство Тамаро начал бы осторожно заводить некоторые связи с лапуаскими вождями? Само собой разумеется, что это должно делаться по инициативе лапуасцев или Тамаро, но не моей»34. Учитывая особые отношения, складывавшиеся в 1920-1930-х гг. у СССР и Италии, инициатива итальянского посланника не может не вызывать удивления, однако с учетом сдержанности советской дипломатии в реакции на репрессии в отношении коммунистов и деятелей левых профсоюзных организаций не только в Финляндии, но, например, в Литве и Эстонии, заставляет с осторожностью относиться к высказывающимся в историографии оценкам советской внешней политики.
К мнению Майского в НКИД отнеслись довольно скептически. Стомоня-ков прямо написал об этом Майскому: «Мы не согласны с оценкой внутриполитического положения в Финляндии, даваемой Вами в последней почте <...> я лишь укажу, что «авторитет центральной государственной власти», олицетворяемый Свинхувудом, не только не «потерпел серьезного урона», как Вы пишете, но как раз наоборот, вышел сильно укрепленным из последнего лапу-аского путча. Не понимаю, далее, почему Вы ожидаете скорого прихода к власти лапуасцев, после того как они оскандалились и действительным вождем финляндской реакции вышел Свинхувуд, а не Валлениус и Косола <. > все шансы теперь на стороне мирной фашизации Финляндии под авторитетным руководством Свинхувуда»35. 2 На просьбу руководства оценить перспективы развития ситуации в ФинО
ляндии Майский откликнулся фактически отпиской: «Вы просите в своем ^ письме «наметить возможности дальнейшего развития». Откровенно ска-« жу, что это сейчас довольно трудно сделать. Ясно одно, что нынешнее правительство долго не просуществует, хотя я не рискнул бы сколько-нибудь ^ точно фиксировать момент его смерти <...> Финляндия с 1930 г. находится 5§ в процессе быстрой фашизации, которая, однако, проходит этапами. Первый у этап — полная ликвидация всяких легальных возможностей для левого рабо-^ чего движения — был проведен в основном в 1930 г., хотя формальное завер-£ шение его путем избрания Свинхувуда в президенты приходится на начало ® 1931 г. Второй этап, который уже должен состоять в большей или меньшей § перестройке финской конституции в сторону приближения ее к системе от-^ крытой фашистской диктатуры, стоит теперь на очереди, и последнее восстание в Менцеля было лишь первой, но неудачной попыткой реализации £ второго этапа»36. С
Для Ивана Михайловича Майского, так же как и для его коллеги, служившего в то время на посту полпреда в Таллине Федора Раскольникова, было характерно резкое неприятие любой критики руководства. Ответ на апрельское письмо Стомонякова последовал хотя и не сразу, но по стилю и содержанию был весьма категоричен: «Внутреннее положение Финляндии продолжает развиваться в указанном мною ранее направлении. Лапуаское движение в различных его формах и прослойках всё более оживает. Однако его ударная сила сильно ослабляется пока наличием крупных разногласий внутри лапуаского лагеря. Разногласия эти чрезвычайно многочисленны, пестры и разнообразны. Поэтому сейчас нелегко разобраться во всех группах, группочках и течениях, на которые разбивается лапуаское движение. В основе все-таки можно отметить две главные линии. Первая линия — это так называемая «тавастгустская концентрация», именующаяся так по имени недавнего съезда лапуасцев в Та-вастгусе 37, она объединяет крупнокапиталистические, банковские элементы, открыто стремящиеся к фашистской реформе конституции, но до поры до времени склонные прикрываться фиговыми листочками законности. Вторая линия — это так называемое «кризисное движение», которое объединяет разорившихся и задолжавших кулаков, требующих от государства прежде всего своего экономического спасения <...>. Конечно, и «кризисное движение» сочувствует фашизации государственного аппарата страны, но для него в настоящий момент — это вопрос второго порядка, на первом плане стоит проблема собственного экономического спас?
