Спросить
Войти
Категория: Социология

ИНДИВИД В РОССИЙСКОМ ОБЩЕСТВЕ: СТРАХ КАК ОТНОШЕНИЕ К СОЦИАЛЬНОЙ РЕАЛЬНОСТИ

Автор: указан в статье

DOI: 10.18522/2070-1403-2016-59-6-2-12

ФИЛОСОФИЯ

УДК 101 С.В.Смирнов

Донской государственный университет г. Ростов-на-Дону, Россия redaction-el@mail .га

ИНДИВИД В РОССИЙСКОМ ОБЩЕСТВЕ: СТРАХ КАК ОТНОШЕНИЕ К СОЦИАЛЬНОЙ РЕАЛЬНОСТИ

[Smirnov S. An individual in Russian society: fear as an attitude towards social world]

A social functioning of fear is viewed through the concept of individualized society. The individual in Russian society is notable for his optimism rooted in the customary craving for being self-reliant. Fearing is interpreted in a context of social solitude and social uncertainty. The author argues that fearing in Russian individuals is associated with compelled adaptivity and act as the way of limitation of social interactions but then carry out the demand for social alignment.

Рассматривая индивидуальные страхи на языке психологии, ускользает один важный момент: социальные страхи являются социальными потому, что носят не уникальный, одиночно проявляющийся характер, а являются модальными, определяют в целом господствующий тип личности в обществе. Для социальной философии важным является получение знания о страхе, как атрибуте и параметре жизни социального индивида, существенным, влияющим на самосознание индивида и на отношение к «другим» людям. Реализуя это положение, можно сказать, что индивидные страхи в российском обществе проявляются на уровне повседневных практик. Поэтому особенно важным является выявление того, что можно назвать индивидным наследством в виде коллективного и индивидуального (семейного) опыта, а также приложение к сфере повседневности понятий рефлексии, соотносимых с теоретическим уровнем сознания.

Рассматривая это положение, можно говорить, что предложенная феноменологией повседневности схема описывает трансцендентальные чувства, фундаментальные настроения, априорные чувственно-эмоциональные структуры [4]. Однако по отношению к страхам повседневные практики не являются незаметными. В большей степени культивирование беззаботности на уровне житейского оптимизма ретушируют особенность, связанную с проблематичностью существования и не согласуются с представлением о личности, как исполненном оптимизма. Указанные авторы отмечают роль трансцендентального страха в контексте торможения и табуирования активности и возможности бессмысленных поступков. Власть страха, по их мнению, разрушает обыденность, поскольку не позволяет выстраивать и сохранять постоянный порядок жизни [4].

Это важное замечание, поскольку, как отмечалось ранее, в российском обществе индивидуальные страхи ассимилированы, вытеснены в сферу отношений с государством и обществом, с объективированными социальными структурами. На уровне повседневных практик отсутствует невыносимость жизни, обнаруживается связь страха в самоограничении социальным микромиром, желанием не допускать влияния возмущающих факторов, озабоченность избыточными проблемами. Корпускулирование страха является адаптивной процедурой, и в российском обществе, где проявляется ностальгия по прошлому, не включаются механизмы тревоги. Это кажется противоречащей установкам исследователей, которые полагают, что именно на осознании прошлого построены индивидные страхи в российском обществе, что страх возникает из чувства тоски по, пусть не прекрасному, но стабильному и предсказуемому прошлому.

Такое суждение нельзя назвать полным, так как индивидные страхи в российском обществе порождаются повседневными практиками, актуалист-ски, и то, что можно охарактеризовать как обращенность к прошлому, в реальности представляет реконструкцию прошлого, ее восприятие в настоящем. Поэтому попытки представить российское общество зараженным сталинизмом, тоскующим по диктатуре и железному порядку, в реальности является «социально-оптической» иллюзией: в обществе на индивидном уровне проявляется псевдокультивирование образа вождя, так как в рамках реализуемых адаптивных стратегий поведения и отношения к приватной сфере как сфере завоеванной свободы, трудно ожидать от большинства россиян одобрения возврата в «чудесное» прошлое.

В большей степени это напоминает протест, индивидуальную реакцию на ситуацию социального беспорядка, на отклонение от социальных ожиданий, связанных с сильным государством и практиками социального опекунства. Россияне в этом смысле не являются фроммовскими персонажами, бегущими от свободы, и теми, кто готов вручить свою судьбу в руки вождя. На уровне индивидуальных страхов проявляется псевдоностальгия, когда индивидуальные страхи оправдываются разрушающим влиянием социальной среды и не исключают личную ответственность и озабоченность индивидов. Другими словами, индивидуальные страхи характеризуются выделением абстрактно общих, внешних, доминированием связей личной вещной зависимости между индивидами, что снижает уровень принятия социализированных, содержащих элементы самоуважения и почтительности, страхов и в той же степени наделяет самостоятельностью ограниченные коммуникативные практики. В силу того, что межличностное взаимодействие ранжируется в зависимости от прагматического интереса, страхи продуцируются в виде формулы потери, утраты жизненных целей и, главное, ощущения социальной неудачливости, выпадения из круга знакомых как обычных людей.

Для понимания природы личностных, индивидуальных страхов в российском обществе важным представляется положение В.Г. Федотовой о том, что в российском обществе разрушен коллективизм, но ему на смену пришел не автономный индивид, а массовый, с примордиальной идентичностью. Не решаются проблемы научно-технологической политики, конкурентоспособности, депопуляции и угрозы территориального распада, русского сепаратизма при реализации плана укрупнения территории. Вместе с тем, доминируют апатия, стабилизационный тип порядка, как и анархия, найденный не в проектной деятельности властей, а в некоторой игре исторических последствий российской истории как с властью, так и с народом. Для понимания этого нужна не упрощенная идеология, а серьезный научный анализ [8]. Иными словами, индивидуальные страхи проецируют состояние неопределенности, мятежности существования и то, что можно назвать основанием страхов как формально-рациональный порядок, является социально бедным. В этом случае не возникает дилемма «жить или не жить», но реальностью является ориентация индивидов в российском обществе на отстранение от эффекта социального сопереживания, социального соучастия и ограничение

своего социального микромира, как отмечалось ранее, общением в кругу близких или имитации деятельности в Интернет-сфере.

С другой стороны, индивидуальные страхи имеют позитивное значение, так как сигнализируют о патологии в общественном организме в той же степени, как показывают ухудшение социального самочувствия индивидов. Именно обнаружение сверхчувственного бытия страхов содержит стимул к его анализу. В силу того, что источники индивидных страхов во многом не даны непосредственно в социальном восприятии, маскируются в качестве индивидуального социального опыта или страдают односторонностью обыденного сознания. Вместе с тем, анализируя индивидуальные страхи в российском обществе, можно говорить о страхах несоциали-зированных, недосоциализированных и социализированных. Несоциализи-рованные страхи проявляются в социальных инстинктах, которые имеют генетические основания в индивидуальной жизни в том, что можно охарактеризовать как социобиография индивида, и могут квалифицироваться как инвариантные, независимые от внешних социальных воздействий и актуальных обстоятельств жизни индивида. Часто под этими страхами понимаются страхи, унаследованные от прошлого, страхи, актуализируемые социальным бессознательным, боязни репрессий и преследований.

Но говоря о несоциализированных страхах, необходимо указать, что описываемые боязни не могут ограничиваться для простоты непреодоленностью исторического прошлого, спонтанным сталинизмом или авторитаризмом. Необходимо отделить реализацию страхов в межличностных контактах и взаимодействиях, в которых участвуют отдельные конкретные личности, от проявления страхов между теми, кто является абстрактными носителями социальных статусов. Несоциализированные страхи во многом являются результатом личного влияния, их тиражированием личности, которое представляется наиболее модальными, авторитетными в кругу общения.

В условиях, когда наблюдается упадок общественных авторитетов, авторитетов в сфере науки, культуры, политики, личный авторитет становится референтом социальной самооценки. Страх может преобладать, если присутствует также боязнь применения силы, чем объясняется феномен бытового страха, страха перед преступником, страха, как субъективации действий. В этих примерах можно видеть, что несоциализированный страх хотя и базируется на основе латентных криптомеханизмов, влияние оказывает массовый индивидуализм. Это подтверждается тем, что Интернет-сфера, позиции и мнения ее участников формируют страх в большей степени, чем типичные конфигурации личных обстоятельств.

Характерно, что решающую роль в несоциализированных страхах играет несовершенство социального самоконтроля. Более того, несоциализированный страх можно представить как последствие маргинального поля свободы и независимости [9]. Если индивид социально маргинализован, отчужден в такой степени от остальных, что его круг общения девиантен, то им выстраивается параллельная социальная карьера, в которой недосоциализированные страхи, в равной степени как и мотивированная агре?%

Другие работы в данной теме:
Контакты
Обратная связь
support@uchimsya.com
Учимся
Общая информация
Разделы
Тесты