Спросить
Войти
дивидуальных смыслов. Ведь используя такие понятия, как «истинный дух» или «неистинный дух», мы судим по Букве -адекватно или неадекватно эксплицирован Дух (адекватность в данном случае - это не полное совпадение, что невозможно, а экспликация основного, главного, сущностного). С введением понятия Буквы проблем не становится меньше, но они могут быть оригинальным образом структурированы и осмыслены, выведены из единого принципа, что и обеспечивает их системное исследование.
А.В. ЗАХАРОВ, В.О. ШЕЛЕКЕТА (Волгоград)
ЦИВИЛИЗАЦИОННАЯ КАТАСТРОФА В БИБЛЕЙСКОЙ ИНТЕРПРЕТАЦИИ
Рассматривается наиболее архаичная в истории религиозной и философской мысли идея глобальной цивилизационной катастрофы.
Идея катастрофы в результате деградации человечности в человеке и одновременного прогресса цивилизации - материального и духовного проявлений его природы, несущей в себе самоотрицающее начало, впервые в истории религиозной и философской мысли была реализована в библейских мифах Книги Бытия, повествующих о сотворении мира и начале истории. Более поздние ветхо-и новозаветные пророчества апокалипсических событий «последних дней»: главы Книги Даниила, Евангелий от Матфея и Марка, стихи
Второго послания Тимофею и др., повествующие о последней стадии бытия человечества, наиболее отдаленной от ациви-лизационного идеала, представляют собой экстраполяцию катастрофических идей Пятикнижия на различные феномены циви-лизациогенеза.
В мифологической реальности библейского предания Бог, создав человека, немедленно установил пределы его сознания (эволюции идеального) и действия (процесса трансформации материи) запретом употребления плодов древа познания добра и зла (Быт. 2: 17). Однако при условии соблюдения отмеченных ограничений оставил возможность приобретения человеком темпоральной неограниченности (Там же: 16, 9). Примечательны слова Творца, в которых Он описывает наказание, следующее за нарушением первой заповеди, данной человечеству: «ибо в день, в который вкусишь от него, смертию умрешь» (Там же: 17). Зная будущее развитие мифологической истории, возможно упрекнуть Бога во лжи, однако сначала необходимо найти смысл, который Создатель вкладывал в понятие «смерть», обращаясь к первому человеку. Краткий период счастья и безгрешности в мифологическом райском саду отмечен специфической деятельностью человека, повторяющей деяния Творца. Для достижения целей творения, помимо облечения своих интенций в идеальные формы - слова, что незамедлительно придавало им материальную воплощенность, в эпоху создания вселенной и в райском саду ветхозаветный Бог, как и Сын Человеческий Христос, не использует ничего, кроме имманентных его природе способностей. Ему не требуется ставить между Собой и миром орудия, увеличивающие его потенции до степени, необходимой для реализации Его замысла. Библейский миф говорит нам о том, что Богу достаточно только Его слова, дабы земля обратилась в человека (Быт. 1: 26, 2: 7) и ребро Адама пресуществилось в первую женщину (Там же. 2: 18, 21). Еще не завершив дела творения, Создатель предоставляет Адаму возможность самостоятельно нарекать именами животных (Там же. 2: 19 - 20), тем самым, уподобляя человека Себе, рождающему бытие словом (Там же. 1: 27). В библейском мифе имянаречение животных
© Захаров А.В., Шелекета В.О., 2008
Адамом есть повторение в миниатюре акта творения Вселенной, где человек как сотрудник Создателя наделяет универсум бытием в своем сознании. Текст Книги Бытия умалчивает о дословесной истории человечества, как будто для мифологического сознания способность к творению словом имманентна природе человека. Библейская традиция придает слову, которое в данном контексте следует понимать как инструмент реализации замысла, преимущество перед техногенной - орудийной актуализацией намерений, известной человеческому роду с первых дней его реальной истории и не упоминаемой мифом, словно в мечте человечества о счастье этот метод не известен вовсе. В библейском мифе о творении и Эдемском саде отсутствуют орудия как средства выхода за пределы потенций собственного существа, препятствия-проводники между намерением и его реализацией. Исходя из интуиции о наивысшем счастье, достойном человека, мифологическое сознание находило блаженство отнюдь не в бездействии, но в преосуществлении материи словом (Быт. 2: 15).
Однако краткая эпоха гармонии и благоденствия человечества, ограниченного пределами врожденных потенций, была прекращена грехопадением. Грехопадение миф описывает как переход границы по единственной запрещающей заповеди, данной Богом человеку, реализуемой как в сфере мышления, так и в конкретно-практической деятельности. Библейское предание описывает действие, разрушающее Бо-гоподобность - самодостаточность сущности человека. Аутентичный текст Книги Бытия (Брейшит III: 6) на древнем иврите особо акцентирует свойство дерева познания добра и зла как «вожделенного для развития ума», буквально - для образования: рст топ;& В библейском тесте
употреблен глагол 7’Э©ГП, переводимый на русский язык причастной формой «получение образования», т.е. обозначающий специфический процесс, имеющий точку отсчета и устремленный в бесконечность. Исходя из этимологии слова, называющего самую сущность нарушения воли Бога, первым и самым тяжким грехом человечества, определившим сущность цивилизационного пути катастрофы, является пробуждение имманентного природе человека начала, реализующего себя в бесконечном
преодолении границ, налагаемых на человека его природой и внешней средой. Следовательно, уже в первых главах Пятикнижия природа человека осознается как са-моотрицающая ограниченность.
Для образа мышления и деятельности, устремленных в бесконечность во времени и пространстве, уже на заре истории человечества стало недостаточно врожденных
и, согласно библейскому тесту, Богоподобных способностей человека. Миф не случайно обращает внимание, что сразу же после преодоления Божественного запрета человечеству потребовалось использование орудий, пусть еще порождаемых природой, однако излишних в эпоху безгрешности: «... и открылись глаза у них обоих, и узнали они, что наги, и сшили смоковные листья, и сделали себе опоясания» (Быт. 3: 7). Каков же смысл грехопадения и предупреждения Бога о его смертельных последствиях для человеческого рода? П. Тиллих, интерпретируя первые главы Книги Бытия, определяет символ «Адам до Падения» как «спящую невинность» «нерешенных потенциальностей», нечто предшествующее «актуальному существованию» человечества [1]. Согласно мифологическому пониманию истории, грехопадение -это момент истории, в который активировался цивилизационный модус бытия человечества. Произошла актуализация потенциальности человека, направленной на преодоление любых материальных и идеальных ограничений посредством рационального мышления, реализуемого в орудийной деятельности. Рациональность в Книге Бытия - это искушение (Быт. 3: 1 -6), сомнение человека в status quo как идеале, отказ от веры в ацивилизационный идеал совершенства и всемогущества своей природы, нарушение духовной компоненты его ограниченности. Орудийность в библейском мифе есть полагание человека на нечто внешнее, изначально чуждое ему, разрушающее идеальную и материальную компоненты его данности. Следовательно, согласно библейской традиции, цивилизация есть модус бытия человечества, основанный на тотальном преодолении ограничений окружающей среды и природы человека. Раскрытие потенции отрицания человеком своей сущности в цивилизации есть путь греха - катастрофы и, в конечном итоге, смерти, о которой предупреждал Бог. В катастрофе как процессе образ
и подобие Бога, первозданная сущность человека - самопревосхождение в универсуме его природной ограниченности, будучи подмененной цивилизацией, теряется в тотальном самоотрицании. Смысл поспешного изгнания из рая согрешивших людей миф объясняет тем, что Создатель решает предотвратить нарушение последней, темпоральной компоненты ограниченности природы человека (Быт. 3: 22). Бог мифа, который есть не что иное, как голос интуиции человека о самом себе, не может допустить обретения тотальным самоотрицанием, частью его сознания, восстающей против трагически дуалистичной природы человека, важнейшего атрибута неограниченной сущности - вечной длительности. В ситуации бессмертия человека самоотрицание, приобретя качества совершенной тотальности, не только полностью уничтожит фундаментальную компоненту сущности человека - его ограниченность, но и в предельной реализации - всю окружающую среду и, в конечном итоге, самое себя.
Иосиф Флавий в трактате «Иудейские древности» в русле библейской традиции понимания цивилизации, излагая первые этапы истории человечества после грехопадения, создает прекрасную иллюстрацию его развития, в которой жизнь Каина (Там же. 4: 1 - 16) описывается как перманентный процесс превосхождения границ идеальной и материальной ограниченности человека. В этом бесконечном процессе актуализация потенции убийства человека человеком представляется лишь одним из этапов эволюции способности, в принципе, не имеющей ограничений: «Каин же был во всех делах своих весьма порочен; (...) он первый изобрел землепашество, а (затем) убил брата; (...) изобретением весов и мер он изменил ту простоту нравов, в которой дотоле жили между собой люди, т.к. жизнь их, вследствие незнакомства со всем этим, была бесхитростна, и ввел вместо прежней прямоты лукавство и хитрость. Он первый поставил на земле разграничительные столбы, построил город и, укрепив его стенами, принудил своих близких жить в одном определенном месте» [2]. Флавий перечисляет грех убийства среди феноменов технического прогресса, социальной и политической эволюции общества не случайно. Облекая в форму дефиниций
философской рефлексии идеи предпочитаемого Богом, т.е. самим человеком, модуса бытия, выраженные в Пятикнижии символами или только читаемые между строк, историк объясняет причины отвержения Создателем жертвы землепашца Каина и предпочтения даров скотовода-кочевника Авеля: «Каин возложил (на алтарь) произведения своего земледелия и плоды деревьев, Авель же - молоко и перворожденное из стад своих. Господу же последняя жертва понравилась более, так как Он отдавал предпочтение тому, что возникло самостоятельно сообразно самой природе, перед тем, что было насильно вызвано из земли по расчету корыстолюбивого человека» (Там же: 36). В данном контексте корыстолюбие понимается и как насилие, нарушение границ естественного состояния окружающей среды и человека, и как эксплуатация - использование во вред используемому. Корыстолюбивый, т.е. цивилизованный человек уничтожает все необходимое для прогресса его неограниченности, в том числе и себя самого, причиняя страдания своему телу и ацивилизационной компоненте своей души, совершая бессмысленно-обреченный бросок в бесконечность.
Образы крушения античных сверхдержав и «мерзость запустения» в храме - выражение, которое возможно понимать как насилие человека над собственной душой, описанные в книге пророка Даниила (Дан. 11), в контексте рассмотренной выше концепции цивилизационной катастрофы Пятикнижия, представляют собой отвержение человеческим в человеке идеи мировой державы - очередного достижения цивилизации, сопутствующего смерти естественной ограниченности и особых отношений в малых сельскохозяйственных общинах, не претендовавших на мировое господство и отрицавших насилие как сущность государства [3].
В новозаветных пророчествах о событиях, предшествующих концу истории (Мат. 24: 1 - 13; Мар. 13: 1 - 24; 2Тимоф. 3: 1 - 7), описывается состояние цивилизации-катастрофы, которое в наибольшей степени далеко от мечты человека о себе и условиях, наиболее соответствующих сущности его природы. Евангельская интуиция предвидит, что прогресс цивилизации в определенный момент приведет к абсолютному отрицанию любой ограниченности - человечности в человеке. «И, по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (Мат. 24: 12), - фраза Христа, выражающая квинтэссенцию новозаветного понимания катастрофы. Закон стеснителен для цивилизации, поскольку он -препятствие для отрицания и новаций. Любовь как качество человечности в себе ограниченное и самодостаточное, отрицающее любые степени своего иного (1Кор. 13), обречена на смерть в катастрофе-цивилизации, поскольку сомнение-рациональность отрицает ее недоказуемые основы, а ору-дийность как полагание человека на неодушевленное за пределами его существа уничтожает ограниченность человека и его живое всемогущее начало - любовь.
В библейской традиции непосредственно концу истории предшествует кульминационный период цивилизациогенеза. Человек, предельно выразив свою бесчеловечность в катастрофе, тотально превосходит любые границы своего бытия. В «последние дни» все немыслимое актуализу-ется: рушатся границы традиционной нравственности, имманентные природе человека качества предаются забвению в иллюзорном могуществе орудийности, и человеческий род, полностью утеряв смысл своего бытия, пребывает в смятении между несовместимыми полюсами стремления к идеалам святости и жизни и реальностью своей смерти в безгранично растущей цивилизации. В новозаветных текстах отмечается трагическая раздвоенность духовности эсхатологической эпохи: «... признаками приближения Страшного Суда являются: с одной стороны, необычайные успехи добра на земле, распространение Евангелия Христова во всем мире (...). С другой стороны, необычайные успехи зла и явление на земле Антихриста» [4].
Последним актом цивилизационной катастрофы человечества в библейской мифологии является вмешательство сверхъестественных сил в историю. В этой идее выражается предельное отрицание человеком цивилизации-катастрофы как процесса, приносящего страдания и смерть, той части его существа, называемой им же самим Богом, и надежда на то, что не известным ни в древности, ни в наше время способом человек решит проблему двойственности своей природы и реализует мечту внеци-вилизационного пути развития.
Д.А. БЕЛЯЕВ (Липецк)
«АНТИЧНЫЙ ВОПРОС» В ФИЛОСОФСКОЙ КУЛЬТУРОЛОГИИ Ф. НИЦШЕ
Анализируется специфика взглядов Ф. Ницше на культуру античной Греции, выясняется ее место в философско-культурологической концепции немецкого мыслителя с учетом его творческой эволюции.
В работах 1869 - 1876 гг. Ницше выстраивает величественную по размаху и трагическую по содержанию концепцию развития европейской культуры. Античность (в особенности греческая) занимает в ней особое место.
Философ, рассматривая культуру архаической Греции, выделяет в ней два начала - аполлоническое и дионисическое. Аполлоническое является отражением рациональности и порядка, а дионисическое есть воплощение естественных первичных инстинктов и абсолютной иррациональности [1]. Перманентное противоборство этих начал определяет все культурное развитие человечества. Ницше подробно рассматривает причины появления и особенности существования аполлони-ческого и дионисического начал в рамках культуры Древней Греции, при этом особое внимание философ уделяет анализу специфики и прослеживанию генезиса античного искусства. Рассматривая его, Ницше приходит к ряду выводов, которые вступают в смелую конфронтацию с
© Беляев Д.А., 2008
