"Связанные одной целью, скованные одной цепью": особенности коррупционного этоса в России
Красиков Владимир Иванович
доктор философских наук
главный научный сотрудник, научный центр, Всероссийский государственный университет юстиции;
профессор, Российский институт театрального искусства
Krasikov Vladimir Ivanovich
Doctor of Philosophy
Professor, Scientific Center, Al-Russian State Univsrsity of Justice 115184, Russia, g. Moscow, ul. Bol&shaya Tatarskaya, 7, kv. 64
El KrasVladIv@gmail.com
Статья из рубрики "ГОСУДАРСТВО И ГРАЖДАНСКОЕ ОБЩЕСТВО"
Аннотация. Объектом исследования статьи являются коррупционные сети высших административных элит. Предметом - их этос или специфическая неформальная ценностно-нормативная система - в сравнении с общепринятыми формальными моральными кодексами. Автор подробно рассматривает такие аспекты темы как ценностно-поведенческие пересечения взглядов, поведенческой практики и принципов, имеющих место быть среди представителей управленческих элит - с этосами патримониальных альянсов и блатных сообществ. Автором предложена концепция трехсоставного характера коррупционного этоса, включающего в себя: идеологию-прикрытие, функциональные нормы поведения и своеобразную "философию жизни". Арсенал методологических средств, применяемых здесь, определяется слабой степенью изученности и малодоступности объекта исследования. Это рефлексия над соответствующими работами социологов, политологов и психологов. Новизна исследования заключается в выявлении основных характеристик каждого из указанных структурных составляющих коррупционного этоса. Особым вкладом автора в исследование темы можно назвать выявление существенных трансформаций общих норм бюрократической рациональности в условиях российской действительности, в итоге которых власть и повиновение превращаются в самоцель, а служение организации становится средством достижения собственной выгоды.
УДК: 177.5
DOI: 10.7256/2454-0684.2017.7.23234 Дата направления в редакцию: 06-06-2017 Дата публикации:
Abstract. The object of this research is the corruption networks of the highest
administrative elites. The subject is their ethos or specific informal value normative system in comparison with the generally accepted formal moral codices. The author meticulously reviews such aspects of the topic as the value-behavioral intersection of opinions, behavioral practice and principles existing among the representatives of administrative elites with ethoses of the patrimonial alliances and criminal communities. The author suggests the concept of threefold character of corruption ethos, which includes the ideology-cover, functional behavioral norms, and distinct "life philosophy". The scientific novelty consists in determination of the key features of each of the indicated structural components of corruption ethos. Author&s main contribution into this research lies in identification of the substantial transformation of general norms of the bureaucratic rationality within the framework of Russia reality, as a result of which the power and obedience transform into the goal in itself, and serving to organization becomes the means for achieving the own profit.
Говоря о коррупции, мы в большинстве случаев подразумеваем моральную негодность и этого социального явления, и нравственную ущербность людей, являющихся ее субъектами. Однако, те, кто вовлечены в подобные практики, зачастую имеют другие мнения по этому поводу. Они не только этим занимаются, но и каким-то образом оправдывают свои позиции, создавая свою самодостаточную ценностно-нравственную систему, устанавливающую какие-то согласования с имеющимися общепринятыми взглядами.
Предлагаемая статья и ставит своей целью, во-первых, очертить тот круг людей, которые признают и практикуют коррупцию в качестве своей реальной жизненной основы (хабитус), во-вторых, определить ценностно-нравственную составляющую их групповых практик.
Известно, что каждая, относительно долго существующая группа, субкультура, создает свою характерную (согласованную, принимаемую, отличительную) жизненную нишу, манифестируемую в качестве особо значительной и самоценной. Многие из них создают и свои профессиональные этики, которые, в отличии от общепринятых систем морали, имеют по преимуществу неписанный вид. И чем более закрыта и неформальна группа, тем больше степень сокрытия своих нравственных правил и ценностей. Это своего рода "мораль по обычаю" - в отличие от общепринятых систем безусловной морали как
формализованного и идеализированного должного -Ш, потому-то мы и используем для ее обозначения термин "этос".
Если существуют коррупционные сети, долговременные, чуть ли поколенно-воспроизводимые коррупционные практики, то должны существовать и их специфические системы норм, тщательно укрываемые от посторонних взглядов. Попытаемся хотя бы приблизительно локализовать эти закрытые сообщества, в которые, как реально функционирующие, вряд ли может проникнуть социолог или же антрополог - со своими опросниками и анкетами, может быть - в места заключения, в которых оседают разве что редкостные неудачники из среды подобных закрытых сообществ.
Также имеются трудности и в определении правил и ценностей, которые регулируют внутреннюю жизнь в этих сообществах, их соответствующие самооправдания. На самом
деле, закрытых сообществ имеется в преизбытке: начиная от разнообразнейших половых перверсий, мистиков, оккультизма и кончая криминалитетом. Коррупционные сети - тоже тщательно законспирированные образования, но, как и криминальная среда находятся поблизости от нас, соприкасаются с нами. И в отличие от перверсий и умственных излишеств (расстройств), люди из мира блатных и из коррупционных сетей - зачастую живут рядом с нами: мы знаем, чем они занимаются и можем общаться с ними. Аналогии и параллели между блатным миром и миром коррупции довольно-таки очевидны. Многие из нас могут потому реконструировать - из поведения и разговоров - их специфические хабитусы и этосы, методом так сказать "включенного наблюдения" или рефлексии над практикой общения.
Итак, объектом нашего рассмотрения являются закрытые сообщества - в виде коррупционных сетей. Предметом - их этос или специфическая неформальная ценностно-нормативная система - в сравнении с общепринятыми формальными моральными кодексами.
Арсенал методологических средств, применяемых здесь, определяется слабой степенью изученности и малодоступности объекта исследования. В нашем распоряжении -рефлексия над соответствующими работами социологов, политологов, психологов, посвященных как эмпирическим описаниям (опросы, анкетирование и пр.), так и концептуализациям - в отношении психологических и мировоззренческих особенностей административных элит, обобщение и моделирование. Также анализ, сравнение и типологизация - в отношении результатов "включенного наблюдения" над поведением представителей административных элит.
Каждое общество имеет свои специфические элиты, чьи особенности определяются характером того социума, к которому они принадлежат. В России за последние четверть столетия сложилось рентно-сословное общество периферийно-сырьевого капитализма
в котором рыночные реформы оказались скорее формой перераспределения собственности. Советские этакратические социальные группы распались, массовые экономические классы так и не сформировались, реальностью стали социальные группы,
живущие на доходы от разработки природных ресурсов отечества К старым советским группам бюджетников и пенсионеров, зависимым от государства, добавились новые: как автономные от государства новые рыночные группы, так и группы, кооптированные во властный аппарат.
Как свидетельствуют специалисты, экономическая структура страны выстроена отчасти на рыночном регулировании, но в значительной степени - на властном распределении доходов от природной ренты, где доступ к благам и наделение ресурсами находится в прямой зависимости от принадлежности к той или иной рентной группе. При том привилегированные группы наделяются различными эксклюзивными правами и льготами, защищающими их от рыночной стихии, тогда как массовые слои вынуждены брать на себя растущие риски, бороться за выживание в условиях рыночной конкуренции и свертывания социального государства.
Под коррупцией мы понимаем не только и не столько взяточничество, сколько форму взаимодействия, обмена благами, сохранения властных позиций и передела влияния в отечественном правящем классе, включающую в себя широчайший спектр взаимных обоюдовыгодных услуг, многие из которых могут и не подпадать под действие уголовного кодекса. Это базисная, имманентно-властная или "верхушечная" коррупция, которая задает матрицу для массовой, "низовой" коррупции, определяя неистребимость последней. И не более, чем упрощением, можно считать сведение ее сути лишь к страсти
элементарного обогащения, она выражает симбиоз личных интересов властвующих группировок в их торговле влиянием, где последнее и есть главная "валюта" негласного политико-экономического рынка услуг, легко конвертируемая в любые социальные блага.
Таким образом, коррупция у нас - это системная социальная практика внутриэлитного взаимодействия. Ее признаки: двойственный характер использования властно-распорядительных функций, при тайном приоритете частного интереса; прикрытие эгоистического использования власти благовидными идеологическими и юридическими резонами. Похоже, она играет роль неформальной потаенной системы сдержек и противовесов в реальной практике осуществления власти элитами, которая на деле подменяет традиционную формально-юридическую европейскую практику разделения
властей Подобная важная роль способствует ее институциализации.
Последняя означает, что коррупционная деятельность обретает устойчивый вид тайных сетей, признается всеми ее участниками и ее структуры передаются межпоколенно. Ранее эпизодическое, индивидуально вариативное, коррупционное поведение хабитуализируется, становится секретной корпоративной традицией - в виде особого этоса, а коррупция через институциализацию превращается во внутренне дифференцированную и самовоспроизводящуюся социальную систему
Где она, верхушечная коррупция, существует? Можно лишь предполагать - согласно элементарной логике и локализациям последних "посадок" - в крупных административных управленческих центрах: обеих столицах и республиканских, областных центрах, где принимаются наиболее важные распределительные решения и пролегают русла основных финансовых потоков.
Если есть закрытые сообщества людей со схожими интересами, жизненными позициями и образом жизни, у них должна существовать и система сходных взглядов, привычек, предпочтений, самоопределительных идей или этос. Если есть этос, то он должен себя каким-то образом обнаруживать, манифестировать, иметь пересечения, резонансы с другими этическими кодексами, которые могут фиксироваться и фиксируются многими наблюдателями: включенными и внешними, знающими и догадывающимися. Так оно и проис ходит.
Естественно, что этос верхушечной коррупции ожидаемо должен серьезно отличаться от общего этоса высшей управленческой элиты. И хотя мы можем допустить, что некоторые носители высшей власти могут оказаться коррупционерами, однако маловероятно, что большинство высшего политического и административного истэблишмента страны являются членами коррупционных сетей. Однако, несомненно, что их этосы каким-то образом взаимодействуют - в силу имеющих место пересечений ролей некоторых их носителей.
Этос (не официальная идеология) отечественной высшей управленческой элиты вряд ли еще сложился - слишком мало времени прошло. Вспомним, что на складывание исторических прецедентов соответствующих систем морали уходили века (рыцарство, дворянство, купечество и т.п.). Однако, многими подмечено - по соответствующим примерам, поговоркам (оговоркам), афоризмам и нравоучениям наших высших чинов -что они не только "вышли все из народа", но и имеют явные ценностно-поведенческие пересечения с этосом одной из типичных отечественных городских молодежных субкультур. Называют их по-разному: "гопники", "молодежные банды", наконец наиболее пристойно - "реальные пацаны", патримониальные альянсы.
И действительно, некоторые максимы уличного молодежного хулиганского поведения, типа: "пацан сказал, пацан сделал", "пацан всегда прав", "если драка неизбежна - бей первым", "следить за базаром (за базар ответишь)", "своих не сдавать" и т.п., мы частенько слышим из уст наших лидеров, конечно, в более благообразных выражениях. Однако, полное отождествление здесь вряд ли уместно. Как показывает недавнее
социологическое исследование казанских молодежных группировок во-первых, многие прочие максимы "пацанского этоса" (своеобразная внутригрупповая демократия и "справедливость", социальная и этническая инклюзивность группировок, подчиненное положение женщин и т.п.) явно не соответствуют жизненной практике и умонастроениям наших сегодняшних элит; во-вторых, имеющиеся совпадения объяснимы как отсутствием сложившейся традиции (только-только намечается смена поколений), так и общим происхождением многих из сегодняшних их представителей.
При этом, подобные сопоставления свидетельствуют о чрезвычайно неудовлетворительной ситуации, когда российская властвующая элита оказывается пока неспособной к достойной ценностной, идеологической легитимации своих целей. Согласно замерам общественного мнения жителей гг. Екатеринбурга и Владивостока (2013), зачастую элита вместо выдвижения привлекательных моральных и интеллектуальных образцов демонстрирует обществу не лучшие, а часто даже более примитивные человеческие качества и принципы, чем те, которыми руководствуются в своей повседневной жизни широкие слои населения.
Обратимся теперь к реконструкции этоса коррупционных сетей в высоких эшелонах власти. То, что таковые сети имеются, мало кто сомневается - после серии последних крупных разоблачений: как на уровне правительства (А. Улюкаев), так и на уровне региональных элит (Н. Белых, В. Гайзер, А. Хорошавин и др.). В условиях же жесткой властной вертикали, когда "последние равняются на первых", именно этос высшей управленческой элиты - ценностный эпицентр, "мир образцов и архетипов" для всего административного сословия.
Секретность, глубокая законспирированность этого мира, немыслимые деньги и влиятельность, предположительная жестокость и предельный цинизм порождают ожидаемые аналогии с этосом организованных криминальных сообществ: мафии на Западе и блатного мира в России. В первом случае это модель "большой семьи" (клана), во втором - воровского "ордена" или "братства". И, действительно, здесь очевидны (ожидаемы) определенные общие черты: это самозамыкающиеся группы, построенные на принудительном доверии, которое фундируется постоянной взаимной подозрительностью, постоянными проверками и угрозой применения жесткого насилия. Отношения в сообществе предельно персонифицированы, между его участниками подразумевается имплицитный контракт с четкими взаимными обязательствами, одним из которых является правило "каждый должен вести себя понятным, предсказуемым образом", существуют свои системы санкций против нарушителей и барьеры к возможному выходу из сообщества 81>1941.
Есть также явные параллели между психологическими особенностями коррупционеров и профессиональных преступников. В частности, в одном из проведенных психологических исследований, выявлено, что "испытуемые, относящиеся к группе коррупционеров, характеризуются высокими уровнями коммуникативных и организаторских умений, а
также высоким уровнем готовности к риску" [9]. Также и другие исследователи, также опираясь на соответствующие опросы, отмечают, что отношение "к коррупции как к опасной и увлекательной игре" весьма характерно для людей, "подсаживающихся на
иглу взятки".
Культ переживаний риска, мгновений "настоящей жизни" - ярчайшее свидетельство гедонизма как жизнеобразующего стиля профессиональных преступников. Блатные рассказывали писателю В. Шаламову, так сказать "включенному наблюдателю", что в момент кражи они испытывают волнение особого рода, ту вибрацию нервов, которая роднит кражу с творческим актом, с вдохновением. Это необычное психологическое состояние большого волнения и подъема, которое не сравнимо ни с чем по своей привлекательности, глубине и интенсивности. Тот, кто ворует, живет при этом качественно более полной жизнью, даже чем картежник [11,30].
Другой характерный признак коррупционера - слабое, до угасания, социальное чувство, можно даже сказать - зоологический индивидуализм. Отмечается лицемерие, цинизм и
удивительное равнодушие к общим делам, национальным интересам и пр. И здесь также трогательное созвучие с воровской моралью, основанной на принципах, описанных А. Солженицыным: "хочу жить и наслаждаться, остальных на ...!"; "прав тот, кто сильнее"; "тебя не (дол) бут - не подмахивай!"; "умри ты сегодня, а я завтра!" Г13.346-3471.
Однако, на этом сходство и кончается. Все же это достаточно разные сообщества и разные люди, хотя их общая преступность и страсть к риску делают их сходно асоциальными и мизантропичными.
В криминальных группах отсутствуют границы между публичной и приватной сферами, в коррупционных же сообществах они, напротив, как Рубикон. Также не может идти речи и о показной эгалитарности, свойственной воровскому миру, коррупционные сообщества -жестко иерархичны. Гедонизм антропологического типажа профессиональных преступников более впечатляющ, откровенен и радикален, нежели у также любящих пожить коррупционеров. Брутальность, тоже ценимая в мире управленческой
аристократии [1411, не принимает, конечно же, одиозных форм душевной тупости и грубости - с образованием, кругозором, рефлексией и манерами у высших чиновников, как правило, все в порядке. Соответственно, аналогии между этосами коррупционеров и преступных профессиональных сообществ имеют ограниченный характер.
Итак, мы выяснили, что сама закрытость, тайность и преступность коррупционных сообществ в средах управленческой элиты порождает самозамыкание, крайнюю осторожность, ограниченное доверие, питаемое постоянной взаимной подозрительностью индивидуалистически настроенных людей со слабой внутренней социализированностью. Вместе с тем, известно, что сплоченное сообщество не может не иметь некоторых фундаментальных форм внутренних связей. И таковые имеются.
Любая этика исходно базируется, прежде всего, на отношениях "родственности-семейственности-дружбы-соседства-приятельства-знакомства-рекомендации". Эволюция систем морали идет по линии возрастания общечеловечности, распространения добросердечного приятия на все больший круг людей. Но исходно мораль имеет клановый характер. В тотально враждебном окружении, которому по каким-то причинам невозможно доверять, основа - доверенные, проверенные и поверенные, по крови и совместному прежнему опыту.
Таким образом, состав коррупционных сетей имеет личностно-связывающий характер. Каждое их звено может быть вполне самодостаточным (для конспирации), но обязательно сцеплено общностью прежней жизни и историей взаимности - как
непременные условия доверия. Эти общность и история могут иметь разную степень интенсивности эмоциональной близости и обязанностей: прямого родства, семейных, сексуальных, дружеских, соседских и пр. отношений. Понятно, что человеческий мир полон примеров историй предательств и самых близких людей, однако, если все же кому и доверять, то лишь тем, кого знаешь и чьи поступки можешь все же, хотя бы отчасти, предвидеть. Потому мы видим вокруг крупных чинов, помимо их многочисленной родни и свояков, также и одноклассников, однокурсников, соседей и земляков. Поэтому, хочешь найти сеть - реконструируй биографию коррупционера, его эмоционально-жизненную среду.
К а к и в любо й пр о фе с с иона льно й э тике , ос о бе нно с о о бще с тв , тя готе ющих к существенному самообособлению и закрытости от остальной "публики", в этосе коррупционной составляющей административной элиты, можно ожидать встретить как
минимум три слоя: 1. идеологию-прикрытие, мифы I!51, оправдывающие как явные привилегии, так и потаенную общественную неблаговидность данной практики - для внешнего (публике) и внутреннего потребления; 2. "функционалы" - "технические" нормы поведения, являющиеся, одновременно, и моральными предписаниями; 3. "философию жизни" - рефлексии относительно своего места в мире, государстве, которые ожидаемо не идеалистичны, а циничны, т.к. исходят из обобщений их преступной практики, а не из абстрактного морального долженствования. Охарактеризуем кратко содержание этих ингредиентов коррупционного этоса.
Идеология-прикрытие административных элит образуема из некоторых принципов, своего рода "этических императивов", которые также успешно оправдывают и коррупционные составляющие их деятельности. Это мифологемы:
Другой слой этоса - это "функционалы" - "технические" нормы поведения, являющиеся, одновременно, и моральными предписаниями особой, "офисной публичности". Согласно
классической веберовской схеме, подобные нормы поведения покоятся на особой рациональности, которая коррелирована с типовой структурой бюрократического аппарата. Однако, если в западноевропейских обществах бюрократия имеет в основном автономное от политики существование (средство управления, передаваемое по эстафете победившей политической силе), то у нас, в силу сохранения прежних, в том числе и советских традиций, бюрократия существенно трансформировалась.
Она утратила свой статус передаточного механизма и приобрела положение, при котором высшие чиновники стали играть важные политические роли. С советских времен и ранее у нас существует "единство" администрации и политики, политика по сути всегда поглощает административный сектор, а базовые административные позиции находятся в руках политиков. Потому-то власть не имеет какой-то отдельной, публичной, признаваемой всем обществом легитимации, а по сути узаконивается самим фактом пребывания в должности первого лица (царя, генсека, президента). Эта самодовлеющая авторитарная власть опирается на лояльность патерналистского большинства, и в любой момент готова на негативные санкции, о чем всегда знает и чувствует "агрессивно-послушное большинство". В подобных социокультурных условиях происходит существенная трансформация общих норм бюрократической рациональности, в итоге которой власть и повиновение превращаются в самоцель, а служение организации становится средством достижения собственной выгоды. Речь идет о трех основных классических "функционалах", приобретающих у нас некоторые спецификации.
реальному статусу публичного права в контексте внутриэлитных взаимодействий ("закон, что дышло ..."). Вместо и наряду с регламентами складывается корпоративная солидарность, превращающаяся в круговую поруку - в коррупционных сетях. Последняя основывается на взаимном обмене услугами (вид инвестиций в будущее), взаимопомощи (до известного предела: каждый - сам за себя), совместной защите от внешних угроз и омерте.
Наконец, большинство людей и групп имеют свою, по-разному выражаемую, некоторую "философию жизни" - рефлексии относительно своего места в жизни, основных ориентиров в ней и смыслового содержания собственного существования. Что же можно вменить в качестве идей подобной философии - тем, кто этой жизнью распоряжается, нашим "хозяевам жизни", опираясь, естественно, как на указанные социологические и психологические исследования, так и на логичные экстраполяции из тех умозаключений, которые получены ранее?
Разумеется, это представление может качественно разниться - в диапазоне от благородного мессианизма до чванливости нуворишей, в зависимости от степени развитости чувства ответственности и меры самокритичности. В этом они, замкнутый слой высших чиновников, противопоставляющий себя обществу и занимающий в нем привилегированное положение, представляет собой типичный пример закрытых эзотеричных сообществ с высоким самомнением, особой моралью "для своих" и отношением к "остальным", вне своего круга, как к существам, не совсем полноценным.
Особенно по-детски непосредственно (хамски) подобное самочувствие избранности "хозяев жизни" проявляется у еще несозревших отпрысков элит, одетых буквально в психологическую броню "тайной власти и защиты". Однако, и поведение вполне половозрелых представителей этой категории высших существ, даже в бытовых мелочах, интенсивно насыщенно ощущением своего глубокого внутреннего превосходства над окружающими. Закон потому им не писан, они не боятся расплаты за свои действия и считают их вполне оправданными. Самый большой их экзистенциальный страх - страх выпадения из обоймы, поражения в правах и "падения в массу".
материалах для самовыражения они не должны испытывать.
Как мы уже отмечали, этос высшей управленческой элиты - ценностный эпицентр, "мир образцов и архетипов" для всего административного сословия. Отсюда эти образцы и "архетипы" заимствуются в итоге мимесиса и распространяются в среде региональных элит. Различия, каковые, конечно же, имеют место быть, могут касаться, скорее, степени закрытости, скрупулезности исполнения, доступности вступления-ротации в соответствующие сети. Возможно, они менее жестки, ослаблены большей гласностью, стремлением к респектабилизации и согласованию с публичными нормами морали.
Низовая коррупция в итоге стала массовой моделью поведения отечественных общественно-гражданских отношений ПШ. с. Кордонский отмечает, что наши всеобщие стенания по поводу отсутствия в нашей стране гражданского общества - неверны и есть результат теоретической близорукости, вызванной, скорее всего, зашоренностью некритическим усвоением западного социологического и политологического дискурса. Мы стремимся найти у себя имеющиеся там институты, не находя - призываем к их формированию - как панацеи от имеющихся у нас социальных несчастий и проблем. Между тем, у нас имеются свои доморощенные, общераспространенные и устойчивые институты гражданского общества, выполняющие те же роли, что и их западные аналоги: нахождение ниш самоорганизации и самостояния в сосуществовании и противостоянии с государственными структурами. Только у нас они другие, вследствие традиционного всевластия государства. Они довольно разнообразны: дачные сообщества, кооперативы, товарищества, организации в рамках конфессионального общения, самодеятельные клубы (любителей-футболистов, рыболовов-охотников, спортивные и пр.), совместный отдых, домашнее или ресторанное застолье, бани и мн. др. В ходе совместных времяпрепровождений, люди ищут пути решения своих проблем с "нужными людьми": получить землю под застройку, закрыть уголовное дело, устроить родственника на хорошую работу, минимизировать налоги, выиграть тендер, освободить сына от призыва в армию, пристроить дочь в престижный вуз, вернуть изъятые полицией документы на машину, устранить конкурента при помощи силовиков и т.п.
И практически в каждом городе имеются свои подобные неформальные объединения, созданные для встреч людей, как правило успешных и удачливых в своей профессиональной области - для решения собственных насущных проблем. Однако, обязательно - за счет материальных и административных ресурсов, номинально принадлежащих государству. И подобные "институты" нашего гражданского общества, а по сути ячейки низовой коррупции, закрыты и структурированы - так же, как коррупционные сети верхушечных элит. Сюда не пускают с улицы, туда можно попасть только по знакомству-рекомендации. Это также сообщества избранных, куда стремятся попасть не допущенные. В свою очередь, "сильные люди" из регионов мечтают о допуске в центральные коррупционные сети - так замыкается общероссийский круг.
Подытожим и мы. Итак, вниманию читателей предложена концепция трехсоставного характера коррупционного этоса, включающего в себя: идеологию-прикрытие, функциональные нормы поведения и своеобразную "философию жизни". Выявление основных характеристик каждого из указанных структурных составляющих коррупционного этоса можно считать особым вкладом автора в исследование темы.
Библиография
http://iphlib.ru/greenstone3/library/collection/newphilenc/document/HASH0194d86f33a 7480853864994 (Дата доступа: 21.05.2017)
id = 5671page_id = 453 (Дата доступа: 23.05.2017).
http://www.rbc.ru/opinions/politics/02/02/2017/589350299a7947551f7c2348 (Дата доступа: 19.05.2017).
записки. 2005, № 6 (27). URL: http://www.strana-oz.ru/2005/6Zgosudarstvo-grazhdanskoe-obshchestvo-i-korrupciya (Дата доступа: 21.05.2017)
References (transliterated)
http://iphlib.ru/greenstone3/library/collection/newphilenc/document/HASH0194d86f33a 7480853864994 (Data dostupa: 21.05.2017)
option = com_contenttask=view.id = 1501.Itemid = 52 (Data dostupa: 20.05.2017).