«Афонские рассказы» А. Л. Дворкина в контексте литературной традиции русского зарубежья

Список литературы

А. В. Громова

«Афонские рассказы» А. Л. Дворкина в контексте литературной традиции русского зарубежья

В статье анализируется книга А. Л. Дворкина «Афонские рассказы» в контексте паломнической литературы русского зарубежья. Отмечается типологическое сходство с произведениями Б. К. Зайцева и В. А. Маевского (построение в виде цикла очерков, описание повседневной монастырской жизни, внимание к судьбам афонских монахов) и различия, свидетельствующие как о специфике авторской позиции (проповедническая установка), так и о разрушении жанрового канона (наличие вставных сюжетов, не связанных с Афоном, в том числе анекдотических, введение различных форм комического).

Александр Леонидович Дворкин (р. 1955) известен как историк церкви, богослов, активный деятель по борьбе с тоталитарными сектами. Менее известна его литературная деятельность. В статье анализируется идейно-художественное своеобразие книги «Афонские рассказы» (2002), развивающей сложившиеся в русской зарубежной литературе традиции жанра паломнических путешествий.

В автодокументальном произведении А. Л. Дворкина отразились многие факты его биографии. Об авторе известно, что он родился в Москве, с 1972 по 1975 году учился на факультете русского языка и литературы Московского педагогического института, но был отчислен с третьего курса в связи с участием в движении хиппи, в 1977 году эмигрировал в Америку по политическим мотивам. В Нью-Йорке А. Л. Дворкин изучал русскую литературу, в 1980 г. принял крещение и продолжил образование в Свято-Владимирской православной духовной академии, получив в 1983 году степень кандидата богословия, а в 1988 году в Фордхемском университете защитил докторскую диссертацию. В 1991 году А. Л. Дворкин возвратился в Россию. В настоящее время он руководит кафедрой сектоведения в Православном Свято-Тихоновском гуманитарном университете (Москва), возглавляет Центр религиоведческих исследований во имя сщмч. Иринея Лионского, является Вице-президентом международного института по изучению современного сектантства «Диалог-Центр», Президентом Российской ассоциации центров изучения религий и сект.

В 1981 году, живя в Америке, А. Л. Дворкин совершил паломническую поездку в Израиль и Грецию, впервые побывав на Афоне. Впоследствии он еще трижды посещал полуостров (в 1982, 1984 и 2001 гг.). Впечатления от этих путешествий и легли в основу книги «Афонские рассказы».

Литература путешествий генетически восходит к древнерусскому жанру паломнических хожений, основными чертами которого являются опора на личные впечатления, построение из очерков, сгруппированных на основе временного или топографического принципа, включение легенд, соотнесенных с географической местностью [5, с. 19]. В древнерусской литературе существовали и «светские» хоже-ния, изображающие торговые и дипломатические поездки. На протяжении веков происходило изменение жанрового канона: уменьшался удельный вес символико-религиозных мотивов, расширялся справочно-документальный пласт, появились близкие к этнографическим очеркам картины жизни монастырей, вводились повествовательные (в

том числе авантюрно-занимательные) элементы, усиливалось индивидуально-авторское начало.

По мнению исследователей, данный жанр не исчез и в ХХ веке. В эпоху Серебряного века он трансформировался в «культурологическое хожение» («Тень птицы» И. А. Бунина, «Образы Италии» П. П. Муратова, «Италия» Б. К. Зайцева) [1]. В советской литературе в ситуации гонений на церковь он фактически перестал существовать, но сохранился в литературе русского зарубежья в наиболее традиционном, религиозно-православном, варианте («Афон» и «Валаам» Б. К. Зайцева, «Старый Валаам» И. С. Шмелева, «Афонские рассказы»

В. А. Маевского).

В литературе эмиграции сложился определенный канон паломнического путешествия. Так, произведения Б. К. Зайцева «Афон» (1928) и В. А. Маевского «Афонские рассказы» (1950) состоят из отдельных очерков, расположение которых воссоздает передвижение авторов по полуострову. Отмечая экзотичность афонского мира, путешественники подробно описали повседневную жизнь монастырей, богослужебные ритуалы, а также монахов-афонитов, в облике которых подчеркнули душевную и духовную исключительность. Органической составляющей в описаниях паломничеств являются легенды (например, «чудесное предание» о посещении Афона Богоматерью, которым открывается книга В. А. Маевского), агиографический материал (глава «Святые Афона» в произведении Б. К. Зайцева), предания о былых насельниках полуострова (св. Нифонте, Ниле мироточивом и др.). Б. К.Зайцев много внимания уделил искусству Афона (архитектурному, живописному, декоративно-прикладному), реализуя в своей книге взгляд светского человека на мир монастыря как пространство особой духовной красоты: «Здесь самую жизнь обращают в священную поэму» [3, VII, с. 97]. Произведение В. А. Маевского почти не содержит исторических сведений и описаний предметов искусства: автор, служивший в 1930-е годы в Сербской Патриархии, не столько просвещает, сколько делится с читателем своими эмоциональными и духовными переживаниями. Общность двух произведений обусловлена тем, что для писателей эмиграции первой волны обители Афона были прежде всего частицей утраченной родины, островками «Святой Руси», чудом сохранившимися в инокультурной среде в эпоху революционных потрясений.

Книга А.Л. Дворкина, с одной стороны, наследует многие элементы традиции: документальность («Все истории - подлинные, и их герои - реальные люди» [2, с. 5]), композиционное построение в виде

отдельных очерков, описание уклада жизни монастырей, внимание к их насельникам. Но есть и различия, свидетельствующие о разрушении жанрового канона: обильное включение «вставных новелл», проникновение юмора и иронии в стиль повествования. Отмеченная всеми писавшими о Святой Горе необычность и древность афонского мира передается в книге с помощью образа «машины времени», перенесшей автора из 1981 года «в дореволюционный мир» [2, с. 10]. Как и предшественники, А. Л. Дворкин подчеркивает «русскость» Афона, даже в «самых греческих монастырях» [2, с. 19]. Таким образом, на афонской земле причудливо сочетаются следы «Святой Руси» и экзотичность: «Вся внутренняя афонская жизнь - бытие совершенно особенное, по сути своей такое же, как во времена Византии - без электричества, без машин... Подсчет времени тоже византийский <.. .> Вообще же время на Афоне будто бы неподвижно» [2, с. 26] (ср. у Б. К. Зайцева: «Здесь нет земного времени.» [3, VII, с. 40]). Основной единицей измерения афонского времени является богослужение, которое может длиться по многу часов, нередко - всю ночь: когда «мир спит, в темноте господствуют силы тьмы, и монахи - воины Христовы - выходят на бой, защищая и охраняя всех нас» [2, с. 29].

Подобно своим предшественникам, описавшим особо волнующие моменты богослужений, А. Л. Дворкин подробно изображает главную службу Афона, совершающуюся под праздник иконы Божией Матери «Достойно есть» («Всенощное бдение»). Отмечается торжественность и красота богослужения, которое началось почти в полной темноте под медленные и протяжные песнопения. Постепенно монахи зажгли все светильники и начали вращать паникадила. Тем временем рассвело. «И как только первый золотой луч солнца из за-алтарного окна озарил храм, прозвучали слова: «Слава Тебе, показавшему нам свет!» [2, с. 181]. Данное описание службы -свидетельство продуманности ритуала, восходящего к древним канонам и мало изменившегося на протяжении веков. На подобном богослужении в 1927 году присутствовал Б. К. Зайцев, описавший его в своей книге «Афон».

В описаниях повседневного быта монастырей литература путешествий приближается к этнографическим очеркам. Во всех произведениях о Святой Горе уделялось внимание «ежедневной жизни» монахов, включая службы и послушания, питание и распорядок дня; паломники отмечали, что жизнь на Афоне тяжела, не каждый может ее выдержать: «Это постоянное недосыпание, недоедание, долгие службы, физический труд.» [2, с. 65]. Вместе с тем этот образ жизни

оказывается здоровее и полезнее, чем в миру: так, престарелый монах совершает подъем на вершину Афонской горы в несколько раз быстрее, чем молодые миряне («Отец Максим»), а ограничения «открывают красоту самых простых вещей» («Вкус хлеба с айвой») [2, с. 53]. Ссылаясь на мнение умудренного жизнью инока, автор утверждает, что трудно стать монахом (то есть принять решение уйти от мира), а быть монахом легко («Трудно ли стать монахом»).

Все путешественники отмечали необычность принятого на Афоне погребального обряда: иноческие останки не предают земле, а складывают в специальных усыпальницах, где покоятся «правильно сложенные на полках черепа и отдельные кости умерших братий...» [4, с. 91]. Однако на рассказчика в книге А. Л. Дворкина афонские ко-стницы не производят гнетущего впечатления, поскольку напоминают о жизни вечной. Не случайно он вспоминает, что всегда приветствовал усопших радостными словами: «Христос воскресе, отцы и братия», - «ведь все они <...> вкупе с живой и молящейся братией ждут последних дней, чают воскресения из мертвых и жизни будущего века» [2, с. 58]. В описании усыпальниц проявилась характерная композиционная черта произведения А.Л. Дворкина: многие главки завершаются выводом, оформленным в поэтичную форму (цитата из евангелия, лирическое отступление), устанавливая связь конкретного с вечным.

Как и в произведениях Б. К. Зайцева, И. С. Шмелева и В. А. Маевского о монастырях, в «Афонских рассказах» А. Л. Дворкина самое пристальное внимание уделено обитателям Афона. Отмечена доброта и чуткость людей друг к другу, «чистая забота о радости ближнего» [2, с. 26]. Создается целая галерея необыкновенных иноков: «швейцарского монаха», ученейшего отца В., о. Паисия, о. Сергия и др. Отличие анализируемой книги от произведений предшественников в том, что она включает много историй о людях, живущих за пределами Афонского полуострова. Введение этих рассказов мотивировано причастностью упомянутых людей к афонскому миру: «Если человек был насельником афонского монастыря, если он принял там монашеский постриг, он навсегда остается святогорцем» [2, с. 30]. Таковы владыка Нафанаил, несший послушание в Болгарии, митрополит Кидонский Ириней (регулярно обходивший самые бедные кварталы города в простой рясе и помогавший всем нуждающимся), живущий в Риме о. Г ермоген, да и просто встреченные по пути на Афон люди. Например, церковный сторож в Салониках, бывший солдат армии Деникина, который «всей жизнью своей преподал мне очень важный урок верно183

сти, благоговения и смирения» [2, с. 159] («Дядя Вася»). В числе афонских монахов встречались и бывшие соотечественники, от которых автор многое узнал о церковной жизни в современной России: иеросхимонах Сергий (выехавший на Афон из Псково-Печерского монастыря в 1972 году), безымянный монах-чуваш («Чувашская рукопись»).

Таким образом, характерная для жанра путешествия ограниченность повествования изображаемым пространством разрушается, и композиция становится более свободной. Это происходит за счет включения вставных повествований разных жанров, среди которых встречаются новеллы, притчи, анекдоты. К назидательным новеллам, объединенным мотивом Божьего Промысла, относится история лет-чика-испытателя, спасшегося при падении самолета и уверовавшего в Бога («Летчик-испытатель»), рассказ о провидческом даре о. Сергия, который предложил рассказчику задержаться на Афоне на четыре дня (не послушавшись монаха, автор томился в пыльных Афинах из-за забастовки авиадиспетчеров) («Четыре дня»), рассказ о человеке, который помог паломникам в поездке («Добрый самарянин»). Последняя история предваряется сообщением автора: «Чудесно все,

связанное с Афоном. И когда собираешься ехать туда, начинают происходить удивительные истории» [2, с. 186]. Новеллистические повороты событий, лишенные мистики, соотносятся с представлением верующего человека о чуде, которое трактуется как проявление Промысла.

Новеллистическая жанровая форма встречается в разнообразных вариациях. Например, детективная история о чудесном возвращении украденной из женского монастыря Хрисопиги иконы Успения Божией Матери больше напоминает легенду. Классический тип назидательной новеллы представляет собой рассказ о священнике, который исповедовал жениха своей дочери, признавшегося в убийстве; по золотому кресту священник узнал убийцу своего сына, но простил его и принял в свою семью («Золотой крест»). Развернутой многочастной новеллой является повествование о сербском монахе, восстанавливавшем на родине разрушенные монастыри («Три встречи с отцом Саввой»).

К притчам можно отнести историю о доведенной до отчаяния бедной женщине, которой явился Христос («О кроликах, котятах и кувшине с молоком»). В этой главе притча соседствует с анекдотом. Анекдот в книге А.Л.Дворкина становится едва ли не ведущим жанровым включением. Это может быть конкретная бытовая комическая

ситуация («О кроликах, котятах и кувшине с молоком»). Как «анекдот» определяет автор историю о грабителях, забравшихся в квартиру к о. Гермогену в Риме: «Видимо, это оказались настоящие итальянские взломщики, которые, поняв, что попали к священнику, оставили деньги в знак извинения за причиненные неудобства и удалились» [2, с. 73] («Честные разбойники»).

Целый ряд анекдотических рассказов, по стилю приближающихся к новой прозе и напоминающих произведения С. Д. Довлатова и Л. В. Лосева, воспроизводит реалии советской жизни: это «грустные анекдоты» в главе «Как мы мешаем людям приходить в православие», «хулиганские истории» о встречах автора с советскими туристами за границей («Моряк»), воспоминание о первом путешествии в православную Сербию, где автор не встретил ни одного православного -среди попутчиков оказались римо-католик, баптист и адвентист («Югославия и югославы»), наконец, печальный анекдот об афонском батюшке, который, поехав на родину к родным, завернул подарки в газету «Русская мысль», из-за чего его не выпустили обратно («Эмигрантская газета»). Правда, и в нелепых ситуациях автор старается отыскать провиденциальный смысл. Так, рассказывая об афоните, вынужденно возвращенном на родину, А. Л. Дворкин подытоживает: «Может быть, так повернулось и к лучшему: теперь он духовник одного из самых известных наших монастырей» [2, с. 201].

Введение анекдотов привносит в повествование комизм, иронию, а иногда и абсурд. При этом комическое и возвышенное могут соседствовать - и в этом заключается одна из стилевых новаций А.Л. Дворкина в жанре паломнического путешествия. Например, вспоминая историю своего участия вместе с двумя престарелыми монахами в крестном ходе в Хевроне, под смех арабских мальчишек, автор-рассказчик признается, что ситуация выглядела откровенно абсурдно. «Но большего духовного подъема мне почти никогда не доводилось испытывать, - констатирует он. - Тогда на собственном опыте я пережил слова апостола о том, что наша вера «для иудеев соблазн, а для эллинов безумие», и то, что «безумное мира избрал Господь, чтобы посрамить разумных и мудрых». Я радовался этим насмешкам и чувствовал, что с крестом Христовым с этой процессией готов идти до конца, даже на мучения и смерть» [2, с. 227-228] («Крестный ход»).

Древнее намоленное место своей духовной красотой привлекает не только православных: «Можно говорить об особом притяжении Православия, которое испытывают многие люди иных религиозных

традиций» [2, с. 95]. Данный мотив присутствовал в книге Зайцева «Валаам» (1936), включившей в повествование истории иностранцев, посетивших остров и круто изменивших свою жизнь. А. Л. Дворкин также приводит ряд неожиданных и поучительных примеров об инославных, которые регулярно приезжают на Святую Г ору: среди них -внук писателя Дж. Р. Толкиена, английский принц Чарльз, а также безымянный датчанин, который посещает Афон каждый год и сокрушается, что ему не позволено пробыть там дольше четырех дней. Некоторые из посетивших Афон впоследствии принимают православие, но далеко не всегда, поскольку существует проблема инкультурации: «Принять православие для них равносильно измене

собственной традиции, обычаям и обрядам, впитанным с молоком матери» [2, с. 97]. Автор рассказывает истории целого ряда навсегда очарованных православием людей: это и новообращенный о. Майкл («Первый пост»), и голландец, сын пастора, только в православии «впервые познакомившийся с настоящим христианством» [2, с. 114] («Кальвинистский пастор»). Подробно воссоздан портрет друга автора Джеффри Макдональда - американца шотландского происхождения, пришедшего к православию от баптизма. Задавшись вопросом, когда же началось отпадение верующих от библейских принципов, о котором говорили его учителя, он провел собственное исследование, проштудировав труды всех богословов, от евангелистов до писаний святителей сегодняшнего дня. Характеризуя своего друга как честного и последовательного человека, автор подытоживает свой рассказ евангельской цитатой: «Не о таких ли людях сказал Господь: «Добрый и верный раб! Ты был верен в малом, над многим тебя поставлю. Войди в радость Господина Твоего!» (Мф. 25:20) [2, с. 110].

Несмотря на закономерное присутствие проповеднической идеи о преимуществах православия перед другими религиями, А. Л. Дворкин не идеализирует православных, отмечая их небрежность по отношению к таким качествам, как честность и щепетильность [2, с. 106], посвящая целую главу нечуткости некоторых верующих («Как мы мешаем людям приходить в православие»). Произведению присуща публицистичность, проявившаяся, главным образом, в рассуждениях о современной западной цивилизации. Автор, например, выступает против американской идеологии, превращающей Америку «из страны, основанной на христианских принципах, в острие антихристианского тарана современной глобалистской цивилизации» [2, с. 108]; иронизирует над феминистками, которые «сочиняют один судебный

иск за другим против «дискриминации по половому признаку» и озвучивают свои протесты в Европарламенте» [2, с. 173], критикует зилотов, собирающих средства с международных организаций, которые они клеймят за модернизм и глобализм («О грустном»). Публицистическая тревога проявляется и в размышлениях о возможном упадке Афона как очага православной монастырской культуры и перехода его в статус туристического центра.

В последних главах книги: «Как делают брынзу», «Американцы на луне», «Отъезд с Афона» - автор рассуждает о правоте простодушных людей, не доверяющих «голосу цивилизации». Его знакомство с афонским миром привело к открытию: «А истиной чаще всего оказывается то, что с точки зрения этой самой современной цивилизации выглядит наиболее абсурдно. Такова, например, монашеская жизнь на Афоне» [2, с. 222]. Несмотря на свою экзотичность, эта жизнь, по мысли рассказчика, является наиболее реальной из тех, что существуют на земле. «И занимаются афонские монахи самым главным на земле делом - молитвой обо всех и за всех. Кто знает, не было бы Афона и афонской молитвы, продолжался ли бы еще наш мир?..» [2, с. 233].

Подводя итоги, отметим, что книга А. Л. Дворкина «Афонские рассказы» продолжает и обновляет традиции угасающего в современной литературе жанра паломнического путешествия. Восходя к сложившемуся в литературе русского зарубежья канону, она отчасти разрушает этот канон. Типологическое сходство с произведениями Б.К. Зайцева и В.А. Маевского выразилось в документальности (опора на личные впечатления автора), композиционном построении (цикл очерков), описании монастырских ритуалов, внимании к судьбам афонских монахов. Отличия обусловлены, с одной стороны, авторской позицией церковного деятеля (проповедническая установка), с другой стороны, отражают тенденции, характерные для поэтики новой прозы второй половины ХХ века. Размывание жанрового канона выразилось в обилии разножанровых вставных повествований (новелл, притч, анекдотов), подчас не связанных с Афоном, свидетельствующих как об отказе от пространственной ограниченности, так и о большей внутрижанровой свободе повествования. Новаторским представляется обильное включение анекдотов, привносящих в повествование комизм, а также присутствие в стиле различных форм комического (юмора, иронии, абсурда).

Список литературы

И. А. Спиридонова

Комическое в военной прозе А. Платонова

Материалом исследования стала проза А. Платонова периода Великой Отечественной войны. В ходе анализа была выявлена специфика функционирования сатирических мотивов в сюжетах военных рассказов писателя, установлена связь комического и трагического в эстетике А. Платонова 1941-1945 годов.

А. Платонова, литература Великой Отечественной войны.

Эстетика Великой Отечественной войны задана оппозицией свое - чужое и в патриотической цельности предельно поляризована. Героическое в литературе военных лет является художественной доминантой в освещении подвига народа, защищающего Родину. Комическое, прежде всего сатира, формирует эстетическое ядро образа врага, разоблачая и уничтожая его смехом. А. Платонов, как и художники-современники, писал Великую Отечественную как Священную войну, где священна любовь к Родине и священна ненависть к агрессору. При создании образа врага («живого мертвяка») писатель использовал мотивы страха, живота, зверя, вещи, ветоши, машины, робота, глупости, пустоты, дезавуирующие бесчеловечную природу фашизма. В Библии сходные характеристики имеют дети дьявола: «порабощены вещественным началам мира» [Гал. 4:3]; «не делающие правды» [1 Ин. 3:10]; «сыны проклятия» [2 Петр. 2:14]. Однако некоторые из выше перечисленных мотивов, традиционно закрепленных в военной литературе за врагом, появляются у Платонова и при характеристике персонажей своего мира. В мотивной структуре его прозы 1941-1945 годов прослеживаются нарушения границ свое - чужое.

Мотив зверя с его трагикомическим потенциалом - центральный в сюжетной разработке темы врага-фашиста в советской публицисти188