98. 03. 003. Бодрийяр Ж. Иллюзия конца, или прекращение событий. Baudrillard J. l'illusion de la fin ou la Greve des evenements. - P. : Gallimard, 1992. - 173 p

98.03.003. БОДРИЙЯР Ж. ИЛЛЮЗИЯ КОНЦА, ИЛИ ПРЕКРАЩЕНИЕ СОБЫТИЙ.

BAUDRILLARD J. L&illusion de la fin ou la greve des evenements. - P.: Gallimard, 1992. - 173 p.

Гипотезы относительно конца истории разнообразны. В соответствии с одной из них ускорение обновления во всех планах -техническом, событийном, коммуникационном (ускорение экономических, политических и прочих обменов) - привело к тому, что мы перестали учитывать сферу реальных факторов в истории. Мы в такой мере "освободились", что вышли за пределы четко определенного горизонта, в котором "реальное возможно", поскольку еще действует какая-то сила притяжения по отношению к вещам и событиям. Между тем требуется известное замедление для того, чтобы происходила концентрация, значимая кристаллизация событий, которую называют историей.

Вторая гипотеза относительно прекращения истории представляет собой противоположность первой; она обращена не к ускорению, а к замедлению социальных процессов. В современных обществах господствуют массовые процессы. Инерция социального изменения порождается многообразием и насыщенностью социального взаимодействия, сверхплотностью населения городов, сложной структурой рынков, информационных сетей. "Инертная материя социальной сферы представляет собой холодную звезду, вокруг массы которой замерзает история. События чередуются и исчезают в индифферентности. Массы, нейтрализованные информацией, выработавшие невосприимчивость к ней, нейтрализуют историю и служат своеобразным поглощающим экраном. Они не имеют истории, не имеют чувства созидания, не имеют желаний" (с. 14). История, смысл, прогресс уже не ускоряют движение к освобождению. Масса в своей "молчаливой имманентности" глушит всякую социальную, историческую, временную трансцеденцию. История завершается не из-за отсутствия актеров, смягчения насилия или отсутствия событий, а вследствие ее замедления, ее развития, индифферентности и оцепенения ее творцов. У человечества когда-то был свой "Большой Взрыв". Определенная критическая плотность, определенная концентрация людей и их взаимодействия ведет к тому взрыву, который мы называем историей. Речь идет о "растворении плотных и иерархических ядер" прежних цивилизаций. "Сегодня это приобретает обратный эффект. Преодоление порога критической массы в границах популяций, событий

информации ведет к обратному процессу - инерции истории и политики" (с. 16).

Третья гипотеза относительно конца истории связана с преодолением того предела, за которым в процессе все большей информационной экспансии и ее совершенствования история перестает существовать как таковая. Мы уже никогда не обретем историю, какой она была до информационного общества и массовых коммуникаций. Мы уже не сможем изолировать историю от "модели ее совершенствования", которая в то же время есть "модель ее симуляции, модель вынужденного поглощения гиперреальностью" (с. 18). Мы никогда уже не узнаем, какой была социальность до ее возвещения в "бесполезное сегодняшнее совершенство", не узнаем, какой была история до эпохи, в которой господствует "техническое совершенство информации".

То обстоятельство, что мы выходим из истории и входим в "симуляцию", в некое ее подобие и имитацию, является следствием того, что сама история в своей основе представляет собой грандиозную модель "симуляции". Речь идет не о том, что осмысление истории - это рассказ, который мы рассказываем, или интерпретация, которую мы даем истории. О "симуляции" следует вести речь с точки зрения того времени, в котором развертывается история, того целенаправленного времени, которое есть одновременно и время конца и время бесконечного отодвигания конца. Это время, в котором осуществляется история, т.е. последовательно происходят события, обстоятельства которых более или менее осмысляются.

Это историческое время, где причины порождают следствия, но где нет абсолютной необходимости событий и есть неопределенность относительно будущего. Такое время отличается от исторического времени ритуализированных обществ, где предметность жизни уже достигнута в момент порождения бытия и где церемониал поддерживает совершенство этого изначального события. В противоположность такому "завершенному времени" освобождение "реального" времени истории, воспроизводство целенаправленного и дифференцированного времени предстает как чисто искусственный процесс.

В реальном времени истории, в "эвклидовом пространстве истории" кратчайший путь от одной точки к другой, от одного события к другому - это прямая линия прогресса и демократии. Но в наше время, начиная с 80-х годов ХХ в., мы обнаружили, что пройден апогей исторического времени, пройдена вершина эволюционной кривой. Начинается "наклонное движение событий", начинается развертывание в

обратном направлении. "Каждое кажущееся движение истории приближает нас невидимо к своей антиподной точке, к своей отправной точке. Это конец линейности. В такой перспективе будущее уже не существует. Но если нет больше будущего, то нет больше и конца. Это не конец истории. Мы имеем дело с парадоксальным процессом обращения вспять, с реверсивным эффектом модерна, который, достигнув своего предела и обобщив все свои достижения, распадается на свои составные элементы" (с. 24).

Фактически автор в той или иной мере разделяет все те воззрения, которые воплощены в выделенных им гипотезах относительно конца истории. Дальнейшее изложение представляет собой развертывание того или иного момента этих воззрений.

В настоящее время утрачена "слава" события. В течение столетий история разворачивалась под знаком прославления события, превознесения значимости, часто иллюзорной, не только отдельных событий, но и событийности вообще, наследуемой от предков и влияющей на грядущее. История сузилась до "вероятностной сферы" причин и следствий, до сферы актуальности. Смысл событий стал ожидаемым смыслом, события программируются. Бодрийяр называет это "остановкой событий". "Речь идет о подлинном конце истории, конце исторического Разума" (с. 40).

Но дело не обстоит таким образом, что мы покончим с историей. Нам требуется "питать конец истории". Мы как бы продолжаем производить историю, нагромождая "знаки" социальности, политики, "знаки" прогресса и изменения, а в действительности лишь питаем ее конец в том плане, что немного отодвигаем его. Стремление вперед подменятся обращением к прошлому, подменяется бесконечным процессом ревизии всех значимых исторических явлений. Ревизия зачастую принимает форму обеливания исторических преступлений, переосмысления всего и вся.

Вместе с тем обращение к прошлому, бесконечная ретроспектива всего, что предшествовало нам, ставит проблему исторических "отбросов". Что делать с останками угасших идеологий, революционных утопий, мертвых концепций, продолжающих засорять наше духовное пространство. По существу, вся история представляет собой живые отбросы. "Экологический императив" требует, чтобы отбросы были вновь пущены в дело, были "рециклированы". Мы стоим перед дилеммой: либо останки и отбросы истории погребут нас, либо мы

восстановим и преобразуем их в какую-то "причудливую историю", какую мы в действительности создаем сегодня.

У истории не будет конца, поскольку все исторические реликты -церковь, демократия, коммунизм, этносы, конфликты, идеологии и т.п. -могут подвергаться бесконечному рециклированию. Ведь все, что считалось преодоленным историей, в действительности не исчезло, все архаичные и анахроничные формы сохранились, готовые выйти на поверхность. "История вырывается из циклического времени лишь для того, чтобы перейти в порядок рециклирования" (с. 47).

Рециклирование форм прошлого, превознесение и усиленное внимание к явлениям прошлого, реабилитация прошлого через имитацию - все это признаки постмодерна. В ряду явлений постмодерна особое место занимает раскаяние перед прошлым, реализующееся в самых различных сферах социальной и культурной жизни.

Свои воззрения на проблему конца истории автор пространно иллюстрирует, рассматривая события и идеологические процессы, связанные с концом коммунистической эпохи в странах Восточной Европы и СССР. Еще одной иллюстрацией, причем весьма впечатляющей с точки зрения освещения роли современных информационных технологий и возможностей, становится рассмотрение войны в Персидском заливе 1991 г.

В заключительных разделах книги автор обращает внимание на трудности любого рассуждения о конце, особенно о конце истории. Ведь приходится одновременно говорить о том, что остается по ту сторону конца, и о невозможности того, что конец действительно наступит. Конец постижим лишь в границах логического рассмотрения причин и следствий преемственности событий или процессов. Но в этом случае «сами события в силу того, что их производят искусственным образом (т.е. логически. - Реф.), что их конец запрограммирован, а следствия предвидимы, аннулируют отношения между причиной и следствием и тем самым аннулируют реальную историческую преемственность" (с. 155). На самом деле историю следует рассматривать как хаотическое движение, где ускорение кладет конец целенаправленности событий.

В реальном ходе истории следствия взаимодействуют с причиной, приобретая определенную автономию, делающую возможным обратное воздействие на причины. Нужно учитывать также обратное воздействие информации на историческую реальность. Подобная обратимость означает нарушение порядка или (в пределе) хаотический порядок. Создается впечатление, что мы пребываем по ту сторону

истории, "входим в чистую фикцию, открываем иллюзию мира. Иллюзорность нашей истории раскрывает взгляд на гораздо более радикальные иллюзии в отношении к миру (с. 170).

Ю.А.Кимелев