Спросить
Войти
2000.02.023. КЕНДИРБАЕВА Г. “МЫ ДЕТИ АЛАША..” ПОИСКИ НАЦ. ИДЕНТИЧНОСТИ И ПЕРСПЕКТИВ КУЛЬТУРНОГО ВОЗРОЖДЕНИЯ КАЗАХСКОГО НАРОДА КАЗАХСКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИЕЙ НАЧАЛА ХХв.
KENDIRBAEVA G. “We are children of Alas..” The Kazakh intelligentsia at the beginning of the 20 th century in search of national identity and prospects of the cultural survival of the Kazakh people// Centr. Asian survey.—Oxford, 1999.—Vol.18, N 1.—P.5—36.
Гюльнар Кендирбаева (Ин-т восточноевропейской истории и страноведения, Тюбинген, ФРГ) констатирует углубление кризиса кочевого образа жизни казахов в начале ХХ в. По словам одного из лидеров “Национально-освободительного движения АлапГ А. Байтурсынова (1873 —1937), народ оказался между “двумя огнями’: на него влияла, с одной стороны мусульманская культура, с другой — Россия и Запад. Первую ориентацию интеллигенции олицетворял журнал “Айкай’ (1911 — 1916 гг., Троицк), вторую —газета ‘ Казах’ (1913—1918 гг., Оренбург). Представители обеих групп получили русское образование и не сомневались в необходимости изучать европейскую культуру. Они обсуждали проблемы перехода от кочевого образа жизни к оседлому, роль ислама, сохранения казахского языка и культуры.
Оба издания спорили надо ли казахам принимать землю по так наз. оседлым нормативам (15 десятин на 1 мужскую дупу) и переходить к земледелию или исходить из кочевых нормативов и продолжать кочевать (норма на кочевника несколько раз урезалась и по декрету 1909 г. свелась к 15 десятинам на каждого человека) (с. 7).
Царское правительство пропагандировало переход казахов на оседлость во имя культурного прогресса, на самом же деле оно стремилось высвободить землю для русских переселенцев. В советской историографии утвердилось клипе о консервативности ‘Казаха’ (отстаивал кочевничевство) и прогрессивности “Айкала’ (за переход к оседлому хозяйству). Однако, подробно анализируя дискуссию между ними (приводятся многочисленные выдержки из статей), Кендирбаева пипет, что “обе группы казахских
интеллектуалов высказывались за оседлость. Различие между ними определялось их пониманием путей и форм перехода’ (с. 8).
‘Айкай’ настаивал на скорейшем переходе, “КазаХ’ — наосгепенном и осмотрительном, с учегом природных условий и при бережном отношении к традиционному кочевому образу жизни. Однако никто из авторов не связывал с кочевым образом жизни сохранение нац. идентичности, а оседлость—с ее потерей.
‘АйкаП’ полагал, что переход на оседлость повысит роль религии у казахов. Один из редакторов “Казаха А. Бокейханов (1866 —1937) возражал, что шариат никогда не заменял нормы казахского традиционного права и считал вредным разрушение последнего в результате введения российских законов. ‘Фактически, ориентированные на Запад казахские лидеры выступали за традиционно ограниченную роль ислама в казахском обществе. В проекте программы партии Алаш они свели влияние казахских мулл к вопросам свадеб, рождений, похорон’ (с. 16). Отрицая роль ислама и кочевничества в сохранении нац. казахской идентичности, “КазаХ’ подчеркивал необходимость развития с этой целью казахского языка, литературы, культуры. “Айка’ полагал, что сохранение языка, развитие образования и приобщение к европейской культуре возможно ‘“только путем перехода на оседлость’ (с. 17).
На развитие казахской литературы решающее воздействие оказало знакомство с европейской, и особенно русской, литературой. Последняя оказала огромное влияние на первого поэта нового типа —Абая Кунанбаева (1845 — 104). Лидеры Алаша считали необходимым и изучение европейской культуры, перевода ее классиков на родной язык, и сбор казахского фольклора. Так, А.Байтурсынов и А.Бокейханов в 1925 г. опубликовали казахские песни (плачи, некоторые из них 400-летней давности), Байтурсынов перевел на казахский язык Вольтера, Крылова, Лермонтова, Надсона, Бокейханов —Толстого, Чехова, Короленко, Эзопа, Фламмариона. “Лидеры Алаша создавали казахскую письменную традицию, которую они считали единственным путем сохранения казахского языка и устной традиции. Письменная традиция называлась главным условием культурного и национального возрождения казахского народа, что в конце концов позволит казахам стать вровень с европейской культурой’ (с. 24).
В заключение автор подчеркивает, что “исламская модель’ казахской нац. идентичности оказалась непопулярной у большинства населения, тогда как “западная модель’ весьма быстро (от революции 1905 г. до лета 1917 г.) сумела “объединить и мобилизовать казахов под знаменем Алаша 1) ... И “исламисты’, и “западники’ считали переход на оседлость, образование, развитие казахского языка и литературы, а также заимствования из европейской культуры необходимыми для сохранения казахского народа как нации’ (с. 33).
Популярность “западников’ объяснялась их пониманием необходимости перехода на оседлость и решения аграрного вопроса—эни выступали против иммиграции из России крестьян и захвата ими с.-х. земель, требуя от царского правительства возвращения этих земель и прекращения переселений пока не будут обеспечены землей казахи; переход на оседлость должен был совершаться постепенно при сохранении традиционных ин-тов хотя бы на переходный период. ‘Исламисты” тож критиковали аграрную политику царского правительства, но их пропаганда немедленного перехода на оседлость привела бы к разрушению традиционного ‘ ‘жизненного пространства’ казахов.
‘Западникй’ стремились связать традиционную казахскую нац. идентичность с европейскими идеями нации и строительства нации-государства как единственный путь сохранения казахов как нации в будущем. Этот путь они видели как‘ постепенный процесс, результаты которого будут достигнуты только когда-то в будущем’ (с. 34).
С.И.Кузнецова
