Спросить
Войти
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 12. ПОЛИТИЧЕСКИЕ НАУКИ. 2017. № 6
Алексей Викторович Михалев,
доктор политических наук, директор Центра изучения политических трансформаций Бурятского государственного университета (Россия), e-mail: mihalew80@mail.ru
МНОГООБРАЗИЕ ПОЛИТИЧЕСКИХ СМЫСЛОВ РУССКОГО МИРА НА АЗИАТСКОМ ФРОНТИРЕ
Статья посвящена анализу политических смыслов концепта «русский мир» в условиях российско-китайского и российско-монгольского фронтира. Автор статьи исходит из тезиса о том, что русский мир—это одна ключевых отечественных политических категорий, посредством которой возможно описывать и интерпретировать русские диаспоры и знаково-символические системы, связанные с российским или советским присутствием за рубежом. В тексте рассматриваются три основных составляющих русского мира — идеология российского присутствия, православие, русский язык. Автором статьи отмечается множественность значений каждого из перечисленных разделов. В условиях изучаемого фронтира каждый из них имеет как минимум три коннотации. Данные коннотации определяют многообразие содержания русского мира, делая акцент на категории «мир», предполагающей определенную множественность. Исходя из этого предпринимается попытка поставить под сомнение аморфность концепции русского мира, предлагаемую западнымирусистами. По нашему мнению, конфессиональное многообразие и гибридность являются ключевыми характеристиками русского мира на всем протяжении азиатского фронтира России.
Alexei Viktorovich Mikhalev,
Doctor of Political Science, Director, Center for Political Transformation Studies, Buryat State University (Russia), e-mail: mihalew80@mail.ru
DIVERSITY OF POLITICAL SENSES OF THE &RUSSIAN WORLD& AT THE ASIAN FRONTIER
This article is an analysis of the political senses of the Russian World concept at the Russian-Chinese and Russian-Mongolian frontiers. The author proceeds from the thesis that the Russian World is a key domestic political category in Russia and can be used to describe and interpret both the Russian diasporas and systems of signs-symbols that have a correlation with the Russian or Soviet presence abroad. The text deals with three main components of the Russian World: ideology of the Russian presence, Russian orthodoxy and the Russian language. The author points
out that each of the components can have multiple meanings. On each frontier, each component has at least three connotations. These connotations define the diversity of the Russian World, focusing on the category of&world& as presupposing multiplicity. Proceeding from this, an attempt is made to dispute the amorphousness ascribed by Western Russianists to the Russian World concept. In the author&s opinion, diversity of religious confessions and its hybrid nature are the key characteristics of the Russian World across the entire expanse of the Asian frontier of Russia.
C конца XIX в. территории Внутренней Азии, прежде всего империи Цин, стали объектом русской колонизации1. К началу XXI в. в результате того, что в различные исторические периоды с российским присутствием связывали различные политические смыслы, потомки колонистов представляют политически и культурно неоднородное сообщество. Данные смыслы изменялись под влиянием ряда внешних факторов, ключевым из которых является фронтирное положение русского мира во Внутренней Азии. Эта изменчивость для некоторых западных исследователей стала основанием для заявления об аморфности понятия «русский мир». В изучаемом нами регионе русский мир представляет собой достаточно сложное по своему политическому, религиозному и социальному составу явление. Здесь мы сталкиваемся как с русскими диаспорами, образованными в период Российской империи или вследствие ее распада и Гражданской войны, так и с постсоветскими.
Исходя из специфики исследования, мы опираемся на определение русского мира, предложенное В.А. Тишковым, поэтому в данной работе русский мир понимается как трансгосударственное, трансконтинентальное сообщество, объединенное своей причастностью к определенному государству и лояльностью к его культуре2. При этом смыслы, придававшиеся идее русской колонизации, на протяжении ХХ в. существенно колебались между имперским проектом «Желтороссия» и советской идеей старшего брата. Все это оказывало влияние на политическую лояльность русского населения изучаемого региона.
Многообразие смыслов русского мира в изучаемом нами регионе, на наш взгляд, определяется прежде всего его фронтирным положением. Дело в том, что большинство русских поселений было
основано вблизи российской границы. В условиях Гражданской войны и репрессий почти неохраняемая граница предоставила возможность значительной части нелояльного советской власти населения найти убежище на территории русских поселений в Китае и Монголии3. Это позволило сохранить имперское представление о русском присутствии в Азии вплоть до середины ХХ в. В начале 1990-х гг. под влиянием местных национализмов положение русских общин в регионе существенно изменилось. Реализация проекта «Соотечественники» в начале 2000-х гг., а также «Возращение России на Большой Восток»4 изменили отношение к русским диаспорам за рубежом. В этот период появляются новые политические смыслы и актуализируется концепт «русский мир».
Содержание концепции русского мира раскрыто в работах О.Н. Батановой5, И. Зевелева6, Н.А. Нарочницкой7, В.А. Никонова8, Е.И. Пивовара9, В.А. Тишкова10, П.Г. Щедровицкого11. Особенностью научного обсуждения русского мира является многообразие его дефиниций. Большинство из перечисленных нами авторов предлагают свое определение данного термина. Ведется дискуссия по поводу «расширенного» понимания русского мира, предполагающего включение в его пространство не только представителей диаспоры, но и всех, кто владеет русским языком и разделяет русские культурные ценности.
Что же касается положения русских диаспор во Внутренней Азии, то этот вопрос освещается в трудах Н.Н. Аблажей12, Е.Е. Аурилене13,
Н.Е. Единарховой14, О.И. Курто15, Е.Н. Наземцевой16, И.О. Пешкова17. В работах перечисленных исследователей рассматриваются различные вопросы, связанные с положением русских диаспор в Китае и Монголии, а также на территории уже не существующих государств, таких как Манчжоу-го или Тувинская Народная Республика. На современном этапе выявлена общность историко-культурных корней русского населения Внутренней Азии, имевшего единый центр исхода — Восточную Сибирь18. К сожалению, исследователи миграционных потоков, идентификационных практик и хозяйственной деятельности упускают из внимания возможности обобщения, на основе которых концептуализируется русский мир.
Среди западных исследований, занимающихся критическим анализом политики русского мира, нужно упомянуть М. Ларюэль и П. Колсто. По предположению данных авторов, русский мир является одной из форм русского национализма. М. Ларюэль рассматривает русский мир как геополитическую теорию, легитимизирующую новый статус России в мире. В ее работе «Русский мир. Российская мягкая сила и геополитическое воображение» отмечается, что данная доктрина не является достаточно структурированной и твердой. Множественность смыслов, придаваемых русскому миру, в перспективе открывает возможность для постоянного ребрендинга и повторных артикуляций19. Кроме того, М. Ларюэль отмечает аморфность концепта «русский мир»: «Концепт русского мира предлагает достаточно широкий репертуар: это геополитическое воображение и нечеткий ментальный атлас, на котором разные регионы мира и многообразие их связей с Россией имеют размытые артикуляции. Эта
размытость является структурной характеристикой этой концепции
" 20 и позволяет ей реинтерпретироваться в нескольких контекстах»20.
В данной работе мы рассматриваем содержание политических смыслов русского мира в рамках трех основных сегментов:
Русский мир или Желтороссия?
С начала ХХ в. вдоль территории обширной границы между империей Цин и Российской империей появлялось большое количество русских поселений. При этом на уровне генерального штаба Российской империи постоянно поднимался вопрос о «желтой угрозе». Ответом на данную угрозу стала концепция Желтороссии, разработанная И. Левитовым и предполагавшая русификацию значительных территорий, прилегавших к России со стороны империи Цин21. Проект «Желтороссия» предполагал масштабные ассимиляционные процессы на территории от Байкала до Тихого океана. Идея Желтороссии как буфера между Китаем и Россией нашла поддержку у генерала А.Н. Куропаткина22, а впоследствии и у П.Н. Бадмаева23, имевшего влияние при дворе Николая II. Развитию данного проекта, по мнению ряда историков, помешала русско-японская война и разграничение сфер влияния между этими странами. Однако в период столыпинских реформ на территории современной Монголии (тогда входившей в империю Цин) было основано несколько русских поселений. Кроме того, продолжалась активная земледельческая колонизация кочевых окраин империи Цин.
Миграционные потоки еще более увеличились после окончания Гражданской войны в России. На территории Маньчжурии, в районе Трехречья, а также в ряде крупных китайских мегаполисов были сформированы русские анклавы. На протяжении 1920-х гг. из Забайкалья в Монголию прибывали беженцы, спасавшиеся от голода, вызванного наводнением и коллективизацией24. В итоге на территории Китая и Монголии сформировался особый тип метисного русского населения — местнорусские25. К середине ХХ в. это была группа населения, объединенная не только фенотипом, но и общностью исторического опыта. Идеи И. Левитова нашли свое фактическое воплощение в больших русских анклавах на территории Внутренней Азии. При этом в Китае и Монголии русские общины
de facto существовали в рамках собственной нормативно-правовой системы, при этом не имея юридического статуса сеттльмента.
После 1920 г. Гражданская война в Забайкалье и на Дальнем Востоке сместилась на сопредельные территории в Азии. В 1921 г. в Монголии силами красных партизан и войсками ДВР была разгромлена Азиатская дивизия Р. Унгерн фон Штенберга, отряд генерала А.С. Бакича и ряд других более мелких подразделений Белой армии. На территории Северо-Восточного Китая борьба белых эмигрантов против СССР продолжалась вплоть до 1945 г. Фактически в регионе существовало два русских мира: эмигрантский, поддерживаемый Японской империей, и советский, ориентированный на Коминтерн.
Идеи русской колонизации Азии, сформулированные в проекте И. Левитова, просуществовали почти до второй половины ХХ в. Разгром Японии, политические репрессии, новая волна миграции в Австралию и Южную Америку, а также культурная революция в КНР — все это окончательно разрушило уклад жизни русской диаспоры в Китае. Однако в Монголии сформировавшаяся в первой трети ХХ в. русская община просуществовала до 1990-х гг. Ее численный состав сократился со 100 тыс. человек в 1960-е до 3 тыс. в 1990-е гг. лишь под влиянием вывода советских войск, распада СССР и нарастания националистических настроений в монгольском обществе26. По данным 2008 г., численность русской диаспоры составляла 965 чел., студентов — 693, командированных специалистов — 179327.
Итак, в начале ХХ в. для определения характера русской колонизации в Северо-Восточной Азии использовался термин «Желто-россия», предполагавший масштабный ассимиляционный проект. С середины ХХ в. позиции СССР в Азии существенно укрепились, страна оказывала масштабную, зачастую безвозмездную поддержку Монголии, Китаю, КНДР, Вьетнаму. Сотни тысяч советских гражданских и военных специалистов были направлены в эти страны для оказания интернациональной помощи. Сегодня результаты их работы также стали частью русского мира. Именно советские специалисты способствовали масштабному распространению русского языка, советского образования и популяризации русской классической литературы. По сей день их вклад в формирование основ русского мира недооценен.
В духе политической идеологии того времени интернациональная помощь объяснялась в категориях помощи старшего брата — советского народа младшим братьям — угнетенным народам Азии. Эта
теория опиралась на тезис В.И. Ленина о необходимости «.. .оказать этим отсталым и угнетенным, более чем мы, народам "бескорыстную культурную помощь"». Политика пролетарского интернационализма была ориентирована на задачу строительства социализма, минуя капитализм, согласно гипотезе Ленина, что «.с помощью пролетариата передовых стран отсталые страны могут перейти к советскому строю и через определенные ступени развития — к коммунизму, минуя капиталистическую стадию развития»28. С распадом СССР идея привнесения прогресса извне и статус старшего брата стали основой антирусских настроений в ряде стран Азии.
По сей день дихотомия старшего-младшего брата вызывает на территории бывших стран социалистического лагеря негативные реакции. Именно идея старшего брата, например в Монголии, служит поводом говорить о советском колониализме29. Под влиянием десоветизации идея старшего брата превратилась в негативно нагруженное историческое клише. Что же касается Желтороссии, то данный термин не вошел в политический оборот и остается практически неизвестным. В целом, говоря о динамике смыслов русского мира в Азии, нужно учитывать негативный опыт натурализации в принимающем обществе политических доктрин, обеспечивавших российское и советское присутствие в регионе в предыдущие исторические периоды.
Многообразие православия
Православие является важной составной частью русского мира изучаемого региона. Так, например, на территории Северного Китая до середины ХХ в. велась достаточно успешная миссионерская работа. В то же время в Монголии православие было сугубо диаспораль-ной религией. Однако православие, проникавшее во Внутреннюю Азию из России, было неоднородно: так, параллельно с официальной религией Российской империи в регионе распространялось и древ-леправославие.
Освоение Восточной Сибири и Дальнего Востока на протяжении почти двухсот лет велось при участии старообрядцев. Значительная часть из них участвовала в колонизационных проектах на территории Тувы, Монголии и Маньчжурии. При этом необходимо учитывать, что на территории Китая большую роль играла Русская духовная миссия в Пекине, распространявшая свое влияние не
только на приграничные с Россией территории30. В этой связи говорить о православии как об основе русского мира во Внутренней Азии необходимо с учетом его многообразия. В данном регионе Русская православная церковь вела миссионерскую работу, сталкиваясь с многочисленными согласиями старообрядцев (как часовенных, так и беспоповцев; как признававших молитву за царя, так и отрицавших ее). На территории Манчжоу-го в 1940-е гг. была основана митрополия Русской старообрядческой православной церкви (РСПЦ)31. Между старообрядцами Трехречья и старообрядцами Бессарабии и Румынии в 1930-40-е гг. поддерживались тесные связи. Свидетельством тому является название митрополии РСПЦ — митрополия Маньчжурская и Кишиневская. Неоднородный по своему составу русский мир, укрепившийся после распада двух империй в Азии, представляет собой уникальную модель конфессиональной толерантности, сформировавшейся в условиях внешних вызовов. В Харбине с разрешения императора Пу И митрополия РСПЦ получила возможность открыть типографию. На большинстве богослужебных книг, изданных в данной печатне, указывалось, что книги изданы с дозволения императора Пу И. Что же касается беспоповских согласий, то информация об их деятельности достаточно хорошо со32
хранилась в японских источниках32.
Как уже отмечалось выше, основная масса русского населения на протяжении всего русско-цинского фронтира исповедовала каноническое православие. В условиях инокультурного окружения поселения казаков и старообрядцев находились в непосредственной близости, поэтому говорить о существовании культурного барьера между ними было бы неправильно. В 1934 г. при поддержке японских властей было создано Бюро по делам российских эмигрантов в Маньчжурской империи (БРЭМ)33. Данная организация оказывала поддержку как Русской православной церкви, так и старообрядцам. На небольшой территории, заселенной русскими в Азии, фактиче30 История Российской Духовой Миссии в Китае: Сборник статей. М.: Изд. Свято-Владимирского Братства, 1997.
ски было сконцентрировано все многообразие конфессий, претендовавших на звание традиционно русских. Необходимо отметить отсутствие в японских источниках упоминаний о конфликтах между эмигрантами на конфессиональной основе.
Наряду с православием самых разных направлений на территории Маньчжурии было немало русских, исповедовавших другие направления христианства, в частности католиков, баптистов и пятидесятников. В этой ситуации русский мир региона представлял собой сообщество людей, объединенных прежде всего общностью страны исхода и русским языком. Православие в той или иной форме представляло собой основу для консолидации ядра русской диаспоры в регионе. Например, на территории Монголии, по данным Д. Сундуевой, системным явлением в 1920-30-е гг. были браки между православными казаками и старообрядцами34. В условиях инокультурной среды конфессиональные границы стирались и зачастую переставали играть важную роль.
Отношение лидеров белого движения к православной церкви в Монголии и Китае существенно отличалось. Так, на территории Маньчжурии церковь пользовалась полной поддержкой эмигрантов. Большинство лидеров белого движения искали поддержки у православной церкви. Что же касается Монголии, то в 1921 г. настоятель Троицкого храма в столице Монголии был казнен казаками белого генерала Р.Ф. фон Унгерн-Штернберга. До 1927 г. в Троицкой церкви в г. Урга богослужения проводились редко и приезжими священниками35. После 1927 г. революционные власти Монголии приняли решение окончательно закрыть храм. Однако православие не исчезло полностью, а перешло на уровень бытовой традиции. Восстановление православной церкви в Монголии началось по предложению местной русской диаспоры лишь в 1990-е гг. В 2000 г. храм был снова открыт, а для богослужений был приглашен священник из России36. Сегодня Русская православная церковь в Монголии имеет приход в Улан-Баторе и не только окормляет русскую диаспору, но и ведет миссионерскую деятельность. Что же касается КНР, то после 1954 г. большинство русских покинуло эту страну, а возможность служения для русских священников появилась лишь в конце 2000-х гг.
На наш взгляд, именно конфессиональный симбиоз является характерной чертой русского мира. В политическом плане фактор
старообрядческой эмиграции как важной составляющей части русского мира является наиболее значимым. Русский мир в изучаемой нами части Азии представляет собой многообразие конфессий, характерных для страны исхода — России. Учитывая, что на территорию империи Цин, а впоследствии МНР и Китая, русское население переселялось не только в рамках государственных проектов, но и в качестве беженцев, формирование конфессиональной однородности было невозможно. Особенностью Китая является то, что православное миссионерство в этой стране было относительно успешным, в то время как в Монголии оно не имело успеха. Подобное многообразие было характерно и для региона исхода — Восточной Сибири, территория которой заселялась колонистами самых различных вероисповеданий: от староверов до католиков. При этом как в Сибири, так и в Северо-Восточном Китае и Монголии колонисты сталкивались со схожей инокультурной средой — тюркской, монгольской или тунгусо-маньчжурской.
Роль русского языка в регионе
На протяжении почти всего ХХ в. русский язык в этой части Азии являлся инструментом, посредством которого распространялись идеи революции, социальных преобразований и глобального прогресса. Русский язык к середине ХХ в. стал значимым атрибутом престижного образования и в перспективе позволял получить доступ к более высоким должностям в иерархии коммунистических режимов, сложившихся в регионе под влиянием СССР. Даже в условиях советско-китайского противостояния в 1960-70-е гг. востребованность русского языка не снизилась. Русский язык оставался едва ли не главным инструментом трансляции и формирования политических смыслов в условиях господства марксистско-ленинской идеологии. Советский Союз фактически существенно расширил пространство употребления языка, ставшего важным и незаменимым для пропаганды идей марксизма-ленинизма. Это наследие советской эпохи стало основой русского мира, который в условиях перипетий 1990-х гг. сохранился прежде всего в языковом пространстве.
При этом нужно отметить, что с конца XIX в. на протяжении русско-цинской границы шел процесс формирования пиджинов. Их формирование и развитие было связано с потребностями торговли. Наиболее содержательным примером является кяхтинский пид-жин37. Кяхтинский пиджин сформировался на территории г. Троиц-косавска (Кяхты) в условиях постоянного взаимодействия между русскими и китайскими купцами. Особенность этого взаимодействия
заключалась в том, что большинство русских торговцев не было готово изучать китайский язык. В результате этого на территории торгового квартала Маймачена возник пиджин, в основе которого были русские слова с поправкой на грамматический строй китайского языка. Однако революция 1921 г. в Монголии и последующие преобразования ликвидировали кяхтинскую торговлю, а вместе с этим отпала и необходимость в пиджине.
Распространение марксистской идеологии в Азии было связано с подготовкой кадров из числа представителей «угнетенных народов Востока» на территории СССР. В результате сформировалась достаточно большая группа национальных специалистов, вернувшихся в Монголию, Китай и Корею. Строки В. Маяковского: «Я русский бы выучил только за то, что им разговаривал Ленин» — стали символом эпохи. Как отметил в своем выступлении на Конгрессе соотечественников в 2015 г. Президент России В.В. Путин: «На протяжении столетий он был языком межнационального общения для многих-многих народов евразийского континента, помогал им открывать для себя сокровища мировой культуры, знакомиться с передовыми достижениями науки, техники»38.
Соответственно, статус русского языка в условиях диаспораль-ных групп региона оставался неизменным. В Монголии, по данным на 1985 г., русским языком владело в той или иной степени 70 % населения39, что позволяло русскому анклаву существовать, практически не сталкиваясь с проблемой преодоления языкового барьера. В Китае ситуация была более сложной. До середины ХХ в. использование русского языка, а также масштабная издательская деятельность в условиях диаспоры не вызывали противодействия местных властей. Однако внешнеполитические перемены и культурная революция вызвали отток русского населения из страны, и сфера употребления языка сильно сократилась. По данным соцопроса, проведенного в середине 2000-х гг. Центром изучения общественного мнения «Сант Марал фонд», хорошую и удовлетворительную оценку своим знаниям русского языка дали свыше половины респондентов — 50,1 % (13,3 % — хорошую, 36,8 % — удовлетворительную), еще 21,6 % оценили свои знания русского языка как слабые, т.е. почти % столичных жителей в той или иной мере знают русский язык.
При изучении роли русского языка в формировании русского мира в Азии необходимо обратиться к теории Э. Сепира, согласно
которой «то, что мы называем реальным миром, создается языковыми навыками группы, и поэтому миры, в которых живут различные сообщества, значительно отличаются друг от друга, это не один мир, к которому приклеиваются разные ярлыки»40. Данное суждение справедливо не только к окружающему физическому миру, но и к миру социально-политическому, к которому относится русский мир. Русский язык стал инструментом для описания марксистской теории для многих тысяч выходцев из стран Азии, которые посредством набора русскоязычных категорий знакомились с политической теорией. В итоге помимо белогвардейцев появился термин «белокитайцы», фактически экстраполирующий внутрироссийские противоречия за пределы СССР.
Положение русского языка во Внутренней Азии находилось в зависимости от политических изменений, происходивших в России. Востребованность пиджина была связана с экспансионистскими проектами царской России, стремившейся сформировать геополитический буфер — Желтороссию. Идея экспорта революции и прогресса привела к распространению языка, характерного для советской политической пропаганды, а также способствовала укоренению идеологических категорий. Схожие процессы можно было отмечать в 1990-е гг., когда русские жаргонизмы получили распространение в Монголии и приграничных с Россией китайских провинциях.
Сегодня распространение языка тесно связывается с продвижением «мягкой силы» государства. Уровень распространения русского языка за рубежом — это один из показателей международного статуса России. Функционально русский язык, в отличие от православия, зачастую не связывается только с диаспорой, но является важным ее атрибутом. В качестве иллюстрации к сказанному можно привести слова Президента РФ В.В. Путина: «Россия не раз переживала коренной перелом традиционных культурных устоев и всегда черпала силы в возвращении к своим духовным историческим ценностям. Русская классическая литература, эталонный русский язык всегда были и остаются основами этих ценностей. Они необходимы, чтобы мы понимали друг друга не только на уровне простейшей коммуникации и сиюминутных потребностей. Это связь с историей и культурой своего народа и сопричастность к судьбе Отечества, то, что объединяет людей в нацию»41.
Русский мир объединяет причастность к России и лояльность к русской культуре во всем ее многообразии. В русских диаспорах Внутренней Азии видение России неоднородно, оно являет собой набор представлений, необходимых в локальных условиях для поддержания идентичности. В итоге они существенно отличаются от понимания Родины, православия и русского языка, принятых в самой России. Отсутствие системы производства политических смыслов, определяющих представление о современной России и ее месте в мире, формирует региональные особенности русского мира. Однако при всей значимости региональных контекстов было бы неправильно выделять и ставить особняком русский мир Внутренней Азии из общепринятого понимания данного концепта.
Русский мир является сложносоставной моделью преемственности как официального российского присутствия за рубежом, так и взаимосвязей внутри эмигрантских сообществ. При этом мы не рассматриваем русский мир как абстрактную категорию вне территориального контекста. В изучаемом нами регионе русский мир включает в себя не только современные российские политические проекты, но все многообразие политического наследия Российской империи и СССР. Русский мир видится как глобальная категория, включающая в себя многообразие отечественного историко-культурного наследия за рубежом. Она интегрирует самые разные сегменты (например, имперский и советский), формируя представление о лояльности не только к отдельно взятой стране (России), но и связанной с нею историко-культурной общности русского мира. Иными словами, мы говорим о сложносоставной категории, но не об аморфной.
Термин «русский мир» — один из немногих отечественных политических терминов, посредством которого возможно описывать и интерпретировать русские диаспоры и знаково-символические системы, связанные с российским или советским присутствием за рубежом. Наиболее сложными для интерпретации составляющими русского мира являются русскоязычные сообщества, православие и статус русского языка. С одной стороны, существует проблема многообразия всех трех перечисленных составляющих, с другой стороны, все элементы этого многообразия связаны между собой и именно взаимосвязь в виде историко-культурной общности является основой русского мира. Японская оккупация, культурная революция в КНР, распад СССР не могли не сказаться на состоянии русского мира в Азии.
Сегодня русский мир Внутренней Азии вновь находится в состоянии перемен. Приток русскоязычного населения из Сибири и Дальнего Востока в 1990-2000-е гг. существенно изменил и состав
диаспоры, и районы ее проживания. Основными принимающими центрами стали города-миллионники Китая и столица Монголии — Улан-Батор с ее полуторамиллионным населением. Такие изменения являются традиционным явлением для региона, в котором в условиях перемен наиболее востребованными становятся мигранты из России.
Аблажей Н.Н. С востока на восток: Российская эмиграция в Китае. Новосибирск: Издательство СО РАН, 2007.
Аурилене Е.Е. Российская диаспора в Китае (1920-1950-е гг.). Хабаровск: Частная коллекция, 2008.
Бадмаев П.А. Россия и Китай: к вопросу о политико-экономическом влиянии. М.: Издательство ЛКИ, 2001.
Батанова О.Н. Русский мир // Международная жизнь. 2008. № 11. С.109-117.
Единархова Н.Е. Русские в Монголии: основные этапы и формы экономической деятельности (1861-1921 гг.). Иркутск: Оттиск, 2003.
Зевелев И. Границы русского мира // Россия в глобальной политике. 2014. № 2. С. 34-45.
Игауэ Н. Представления о маньчжурских старообрядцах в японских письменных и визуальных материалах (середина ХХ — начало XXI века) // Старообрядчество: история и современность, местные традиции и зарубежные связи: Материалы V Международной научно-практической конференции (г. Улан-Удэ, 31 мая — 1 июня 2007 г.). Улан-Удэ: Издательство Бурятского госуниверситета, 2007. С. 134-140.
История Российской Духовой Миссии в Китае: Сборник статей. М.: Свято-Владимирское Братство, 1997.
Куропаткин А.Н. Русско-китайский вопрос. М.: Ленанд, 2016.
Курто О.И. Русский мир в Китае: исторический и культурный опыт взаимодействия русских и китайцев. М.: Наука; Восточная литература, 2013.
Левитов И. Желтороссия как буферная колония. СПб.: Типография Г. А. Берн-штейна, 1905.
Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Т. 41. М.: Издательство политической литературы, 1958.
Лузянин С.Г. Восточная политика Владимира Путина. Возвращение России на «Большой Восток» (2004-2008 гг.). М.: Восток-Запад АСТ, 2007.
Матвеев Л.М. Русская колония в Монголии // Ургинские ведомости. 2008. № 10-11. С. 3.
Михалев А.В. Русский язык в политическом пространстве постсоциалистической Монголии // Политическая экспертиза. 2010. №. 2. С. 198-212.
Наземцева Е.Н. Правовой статус русской военной эмиграции в советско-китайских отношениях 1929-1931 гг. // Проблемы Дальнего Востока. 2015. № 5. С. 108-115.
Нарочницкая Н.А. Русский мир. СПб.: Алетейя, 2007.
Никонов В.А. Русский мир и русский язык // Русский язык за рубежом. 2007. № 5. С. 110-119.
Перехвальская Е.В. Русские пиджины. М.: Алетейя, 2008.
Пивовар Е.И. Русский язык и русский мир как факторы социокультурного диалога на постсоветском пространстве // Гуманитарные чтения РГГУ-2010. Пленарное заседание «Диалог культур и партнерство цивилизаций: формирование глобальной культуры». М.: РГГУ, 2010. С. 167-170.
Сакамото Х. Старообрядческая деревня Усть-Ширфовая в Трехречье // Старообрядчество: история и современность, местные традиции и зарубежные связи: Материалы V Международной научно-практической конференции (г. Улан-Удэ, 31 мая — 1 июня 2007 г.). Улан-Удэ: Издательство Бурятского госуниверситета, 2007. С. 107-113.
Старцев Е. Через Монголию с крестом // Вестник центра «Москва — Улаан-баатар»: (Приложение к газете «Монголия Сегодня»). 2006. Май. С. 13.
Сундуева Д.Б. Нарративная история и «жизненный мир» русской общины в Монголии // Дискуссия. 2014. № 10 (51). С. 101-112.
Сундуева Д.Б. Речевые портреты соотечественников в Монголии // Вестник Читинского государственного университета. 2011. № 4 (71). С. 67.
Тишков В.А. Русский мир: смыслы и стратегии // Стратегия России. 2007. № 7. С. 5-15.
Трубач А. Троица в Урге // Вестник центра «Москва — Улаанбаатар»: (Приложение к газете «Монголия Сегодня»). 2005. Сент. С. 12.
Щедровицкий П.Г. Русский мир. Возможные цели самоопределения // Независимая газета. 2000. 14 февр.
Knutsen J.N. Outer Mongolian Study in Soviet Colonialism. Hong Kong: Union Research Institute, 1959.
Laruelle M. The "Russian World". Russia&s Soft Power and Geopolitical Imagination. Washington: Centre on Global Interests, 2015. URL: http://globalinterests.org/ wp-content/uplo
