Спросить
Войти
Ермакова О. К.
(Екатеринбург)
УДК 94 (470)
КОЛОНИЗАЦИОННАЯ ПОЛИТИКА ЕКАТЕРИНЫ II
В КОНТЕКСТЕ МЕЖДУНАРОДНЫХ МИГРАЦИОННЫХ ПРОЦЕССОВ И РАЗВИТИЯ МИРОВОГО РЫНКА ТРУДА1
Исследование динамики, направлений и движущих сил миграционных процессов в России Нового времени - актуальная тематика, включенная в широкий европейский контекст. В статье рассматривается колонизационная политика Екатерины II с точки зрения теории человеческого капитала, изучения трудовых миграций и развития международного рынка труда. На основе анализа делопроизводственных материалов Канцелярии опекунства иностранных при Сенате, а также писем и реляций российских дипломатических представителей за рубежом, выявлены основные позиции европейских государств относительно распространения екатерининского Манифеста 1763 г. о призыве иностранцев в Россию и реализации колонизационного проекта. Сделаны выводы о том, что при разработке и осуществлении российской иммиграционной политики 1760-х гг. широко использовались западноевропейские образцы, модели и методы привлечения поселенцев. Выявлены причины негативного отношения правительств ряда европейских государств к переселению подданных в Российскую империю. В частности, власти небольших германских княжеств опасались оттока жителей, особенно квалифицированных работников, что стало еще более ощутимым в период после окончания Семилетней войны. Австрия конкурировала с Россией, поскольку набирала колонистов для Венгрии, а во Франции и Пруссии и вовсе запрещалось опубликование российских манифестов о привлечении иноземцев. В таких условиях оказались чрезвычайно важны действия дипломатических агентов России по улаживанию конфликтов и скрытному «подговариванию» иностранцев, а также агитационная деятельность так называемых «частных вызывателей», хотя и применявших более грубые методы, но весьма преуспевших в вербовке колонистов.
The study of dynamics, directions and driving forces of migration processes in Russia during the Modern Time is a relevant theme included in the wide European context. The paper considers colonization policy of Catherine II from the position of the theory of human capital, studying of labour migration and development of the international labour market. Based on the analysis of the office documents of the Chancellery of Guardianship of foreigners under Senate as well as of letters and reports of Russian diplomatic representatives abroad, the article reveals the main positions of European states towards the distribution of Catherine&s Manifesto of 1763 about the attraction foreigners to Russia and to the realization of colonization project. The author concludes that during the development and implementation of Russian immigration policy of 1760s the Western European patterns, models and methods of attracting foreigners were widely used. The paper reveals the reasons of the negative attitude of the governments of a number of European countries to resettlement of their subjects to the Russian Empire. In particular, the authorities of small German principalities feared the outflow of residents, especially qualified workers, that became extremely tangible after the end of the Seven Years& War. Austria recruited colonists for Hungary and therefore competed with Russia; in France and Prussia the publication of Russian Manifestos
on call of foreigners was totally forbidden. In these conditions extreme importance was given to the actions of Russian diplomatic agents, settling conflicts and secretly persuading foreigners, as well as to agitation activities of the so called "private recruiters", who although used more rough methods, but succeeded greatly in recruitment of colonists.
DOI: 10.24888/2410-4205-2019-21-4-18-111-118
Иммиграционная политика Екатерины II соответствовала духу времени. Инициирование миграций, привлечение иностранцев широко практиковалось в европейских государствах, в том числе, в Дании, Австрии, Пруссии, Испании, Великобритании. Ярким примером служит переселение французских гугенотов за пределы отечества. В историографии сложилось устойчивое представление о высокой роли концепции популяционизма в качестве объясняющей модели, повлиявшей на миграционную политику европейских правительств. Г. Г. Писаревский придерживался такой точки зрения и связывал российскую колонизацию с распространением популяционистских теорий [2, с. 28-29; 3, с. 103]. Р. Бартлетт подчеркивает, что популяционистские идеи о том, что мощь государства зависит от количества населения, а точнее - слава монарха пропорциональна количеству его подданных, адаптируются на российской почве несколько позднее и постепеннее, чем в Западной Европе. По его мнению, несмотря на очевидную применимость популяционистских теорий к российским условиям, только к середине XVIII в. нацеленность на увеличение численности населения превратилась в один из ключевых принципов политической философии [10, с. 26-27]. Согласно Р. Бартлетту, середину XVIII в. и особенно период, последовавший сразу за Семилетней войной, можно считать расцветом популяционизма и иностранной колонизации в Европе, а «государственный переворот 1762 г. в России дал ей такого правителя, который имел возможность и намерение включиться в этот процесс» [10, с. 30].
В известном труде Э. Равенштайна «Законы миграции», основанном на материалах Великобритании XIX в., утверждается, что основной движущей силой миграций является присущее всякому человеку желание улучшить свое материальное положение [15, с. 286]. Один из законов, выведенных автором, гласит, что главные причины миграций - экономические [11, с. 43]. Из других наблюдений демографа следует, что большинство мигрантов перемещаются на короткие расстояния, а также, что чаще всего мигрируют представители «взрослого» населения в одиночку, семьи же покидают место своего рождения лишь под влиянием исключительных обстоятельств [11, с. 46]. Несмотря на то, что Э. Равенштайн работал с данными более позднего периода и в иных территориальных рамках, сформулированные им законы применимы к другим миграциям. Если же вернуться к российской колонизации середины XVIII в., еще более впечатляющим кажется переселение тысяч семейств из Западной Европы (прежде всего, из германских княжеств) в столь далекую для них Россию, о которой едва ли рядовые крестьяне, составлявшие большинство колонистов, имели какое-либо сформировавшееся представление.
Обратившись к природе миграционных процессов екатерининской эпохи, кажется очевидным, что они явились результатом политики колонизации, направленной на заселение пустующих территорий. В то же время, их вполне справедливо рассматривать в качестве широкомасштабной трудовой миграции, а соперничество за переселенцев, которое наблюдалось между европейскими странами, отражало борьбу на международном рынке рабочей силы. Помимо собственно освоения территорий, мероприятия по вызову иностранных переселенцев преследовали цель привлечения людей, обладающих специальными навыками (в сфере земледелия, выращивания определенных сельскохозяйственных культур, а также разного рода ремесленного и мануфактурного производства). Фабриканты и ремесленники, в свою очередь, принимали решение о переезде, стремясь найти лучшие условия
для организации своего дела и получать более высокую оплату труда. При этом, «трудовая миграция» XVIII в. отличалась мощной организующей ролью государства. В современных исследованиях рынка рабочей силы и трудовой мобильности в Европе раннего Нового времени признается тесная связь экономического развития и трудовой миграции, значение которой трудно переоценить [12, с. 532]. Особое внимание уделяется государству как «работодателю», а также распространяется мнение о высокой степени мобильности европейского населения в этот период [14, с. 160-161].
Основой для разработки условий переселения колонистов в Россию послужили западноевропейские образцы, а также проекты, созданные еще в период правления Елизаветы Петровны. Сделав первый шаг в колонизационной политике - опубликовав манифест о призыве иностранцев 1762 г., Екатерина II через Коллегию иностранных дел обращается к помощи российских резидентов за рубежом и возвращается к тому, что было начато в 1750-е гг. в сфере привлечения иностранных переселенцев. В частности, графом П. Г. Чернышевым был проанализирован опыт переселения французских гугенотов в Англию в конце XVII - начале XVIII в., российские дипломатические представители в Стокгольме (граф И. А. Остерман) и Гааге (граф Г. И. Гросс) представили свои соображения относительно проекта российской колонизации; в Коллегии иностранных дел рассматривалась копия манифеста датского короля 1748 г. [8, л. 1-15об.] (о привилегиях, данных поселяющимся в Дании иностранцам) и не реализованный при Елизавете Петровне проект переселения французов, составленный де Лафоном [8, л. 26-30об.].
Анализ европейского опыта показал, что правительствами придавалось большое значение профессиональным навыкам и вкладу, который вносили иностранные иммигранты в экономическое и хозяйственное развитие государств. Например, граф П. Г. Чернышев подчеркивал, что по свидетельствам англичан, переселившиеся французские протестанты принесли немало пользы заведением мануфактур и фабрик, и «развели здесь разныя на кушанье употребляемыя травы и коренья, так же обучили по-своему стряпать кушанье и каким образом мясникам скот бить и к пище годные штуки не бросать» [8, л. 25об.]. Но если гугенотов принимали в качестве «милости», оказанной монархом, и трудовая миграция являлась хотя и важным, но побочным эффектом, то в определенных сферах деятельности происходил целенаправленный набор для осуществления конкретных профессиональных задач. Например, бурно развивающийся «морской сектор» в Нидерландах и в той же Англии в раннее Новое время и последующий период востребовал большого количества рабочей силы со стороны. По мнению специалистов, голландский рынок труда вплоть до начала XVIII в., особенно в сфере судоходства и морского дела, отличался тем, что приоритетное значение придавалось не столько масштабам притока рабочей силы, сколько ее качеству, что свидетельствовало о модернизационном характере миграций. Голландский рынок труда был привлекателен благодаря развитой зарплатной системе и открытым институциональным рамкам. Однако, возросшая в XVIII в. конкуренция в Европе привела к утрате Нидерландами возможности эластичного предложения труда и, как следствие - способности привлечения высококвалифицированных работников [13, с. 342].
Набор переселенцев в Россию нередко происходил в условиях противостояния со стороны местных правительств и верховных властей тех государств, где действовали российские агенты. Вербовка колонистов осуществлялась, во-первых, за счет деятельности официальных дипломатических представителей России за рубежом: они обеспечивали распространение информации и публикацию екатерининских манифестов в зарубежной периодической печати, а также улаживали конфликты с европейскими администрациями на местах. Средний уровень в иерархии агентов-вербовщиков составляли коронные комиссары, которые занимались непосредственно поиском и «приговариванием» будущих колонистов, организовывали процесс переселения. В подчинении у комиссаров находились переводчики, которые помимо своей основной функции решали иные практические вопросы переезда поселенцев, в том числе, финансовые.
Наряду с государственными агентами набором колонистов занимались наемные частные вербовщики - «вызыватели». Как отмечал Г. Г. Писаревский, практика привлечения частных рекрутеров, в том числе, профессиональных вербовщиков, была широко распространена в Европе [2, с. 88]. «Вызыватели», как правило, не отличались деликатностью и использовали любые возможности, чтобы набрать как можно больше переселенцев, т.к. от количества привезенных семейств напрямую зависел размер их вознаграждения. Именно по вине таких «приватных наборщиков» чаще всего происходили стычки с местными властями, тогда как коронные комиссары отличались более порядочным поведением, однако и их деятельность порой вызывала недовольство.
Препятствия «колонистскому делу», осуществляемому российскими агентами, чинились либо на уровне общих запретов переселения подданных того или иного государства, или же конкретными мерами непосредственно в процессе вербовки (например, колонистов не пропускали через границы). Несмотря на это, «вызов» иноземцев не прекращался. В 1763 г. полномочный министр в Регенсбурге И. М. Симолин ввиду конкуренции с австрийским правительством, набиравшим в Германии колонистов для Венгрии, «скрытно» отправил некоего «надежного человека» в Швабский, Франконский и Рейнский округа для распространения там императорского манифеста. Тогда же действовавший в северной Германии А. С. Мусин-Пушкин старался использовать в интересах России неудачу датской колонизационной политики, однако эта попытка не увенчалась успехом [2, с. 79].
Основным полем действия российских агентов стали германские княжества, в особенности западная и южная Германия. Однако и здесь набор колонистов оказывался сопряжен с трудностями и сопротивлением властей. И. М. Симолин в 1766 г. сообщал, что на коронного комиссара Фациуса, находящегося в Бюдингене, жалуются правительства Майнца и Ганау из-за того, что он незнающих людей подговаривает к переселению и «в пагибль низвергает», называют его «корыстолюбивым эмисаром и вербовщиком» и «душеподряд-чиком»; требуют Фациуса в Бюдингене «не терпеть», а «ганауских и майнцских уроженцов, кои у него уже находятся, арестовать и выдать» [7, л. 12]. При этом Симолин указывает на то, что посол Майнцского курфюршества в Регенсбурге Линкер неоднократно «наиторже-ственнейше объявлял», что курфюрст отнюдь не намерен российское «колонистское дело остановить или отяготить, невзирая на то, что собственным его подданным на переселении выходить запрещено» [7, л. 13].
Спустя месяц, в мае 1766 г., И. М. Симолин вновь реляцией доносил, что в Верхнерейнском округе разразилась такая же буря против колонистского дела, какая происходила в Баварии: «курфюрст Трирской, яко епископ Вормской и курфюрст Пфалцской, яко герцог Симмернской подали окружному в Франкфурте при реке Майне собранию директориальное предложение» [7, л. 146]. Авторы документа резко негативно отнеслись к набору колонистов для Российской империи, называя его «общевредным злом» и высказывая опасения по поводу потери германскими землями квалифицированных работников: «...с каким неимоверным лехкомыслием подлой народ отдается в обман из Германской в Российскую империю в великом множестве переходя, чрез которой великой выезд часто в целых фамилиях состоящей, достойное отечество теряет знатное приращение годных людей и некоторым образом не мало обезлюдивается» [7, л. 148]. «Директориальное предложение» предписывало германским официальным лицам всячески препятствовать выезду колонистов. Под страхом строгих штрафов запрещалось предоставлять транспорт и места для сбора переселенцев. Вербовщиков же и «подговорщиков», как «начальников всего зла», следовало разыскивать и сажать в тюрьму, подвергать телесным наказаниям и «лишать живота». И. М. Си-молин полагал, что Баварское и Верхнерейнское правительства отдавали подобные распоряжения не столько по собственному побуждению, сколько по сильному наущению «посторонних людей». Тем более, что многие находящиеся в Регенсбурге послы различных княжеств, а равно и Регенсбургский магистрат, уверили российского резидента в том, что не собираются реагировать на данное «директориальное предложение» [7, л. 146об.-148].
И. М. Симолин досадовал, что причиной волнения среди властей германских княжеств стали необузданные поступки «партикулярных набирателей» и их поверенных. Показательна в этом плане история некоего «барона» Штейна, самовольно присвоившего себе этот титул и также самовольно объявившего себя вербовщиком иностранцев для России. Штейн, назвавшись уполномоченным «вызывателя» Кано де Борегарда, под разными предлогами выманивал у колонистов деньги, а вдобавок требовал от Канцелярии опекунства иностранных и барона де Борегарда компенсации расходов, совершенных им якобы на «вызов» колонистов. Расследование показало, что Штейн даже не заключал контракта с Боре-гардом [2, с. 103]. Дерзостные поступки новоявленного «вызовщика» привели к тому, что он был заключен в майнцскую тюрьму и впоследствии освобожден только благодаря помощи И. М. Симолина, заступившегося за него перед курфюрстом [7, л. 146об.].
В своих ответах представителям немецких княжеств полномочный министр И. М. Симолин неоднократно подчеркивал, что в качестве колонистов принимаются исключительно вольные, получившие отставку и разрешение от местных правительств люди, ищущие себе лучшего пропитания, и «чрез то никакому имперскому чину ни малейшей обиды учинено быть не может, да и не должно» [7, л. 146об.]. Изначально российские дипломатические представители предполагали, что среди иностранцев, которые пожелают переселиться в Россию, будут «больше скудные, нежели пожиточные люди» [8, л. 2]. По факту, среди переселенцев встречались и вполне обеспеченные семейства. Например, в составе одной из партий колонистов, набранных действовавшим в Бюдингене комиссаром Фациу-сом, преобладали люди зажиточные, «кои снабдены хорошим платьем и бельем, а отчасти и деньгами». В связи с этим, комиссар даже не предъявлял при досмотре транспорта весь багаж колонистов, а отправлял его отдельно [7, л. 160-160об.].
Циркулярным рескриптом, разосланным российским дипломатам в 1763 г., предписывалось земледельцев и пахотных людей отправлять в Россию без задержания, тогда как являвшихся к русским резидентам за рубежом иностранных фабрикантов следовало тщательно расспрашивать на предмет их квалификации и условий переезда. Прежде чем заключить контракт, а тем более выдать какие-либо деньги мануфактурщику, следовало убедиться в его искусстве и уговориться об «умеренных кондициях». Следовательно, российскими агентами должен был производиться отбор искусных фабрикантов и пресекаться случаи обмана [9, с. 69].
Помимо задачи собственно набора колонистов, существовала проблема их транспортировки в Россию. В этом отношении власти отдельных европейских территорий нередко чинили препятствия, боясь оттока собственных подданных. Согласно реляции полномочного министра в Гааге графа А. Р. Воронцова, в мае 1766 г. возникли сложности с прохождением колонистов Кано де Борегарда через области Люттихского (Льежского) епископства. Причиной отказа в пропуске переселенцев послужило то, что вербовщики попутно «подговаривали» к переезду местных жителей, что и вызвало недовольство властей. Граф Воронцов подчеркивал, что он рекомендовал «людям при бароне Борегарде употребляемым, дабы впредь осторожнее поступали и излишною и слепою корыстливостию, подговоря восемь или десять человек, все бы дело не испортили, но сии люди обыкновенно недалеко видят» [6, л. 95-95об.].
Если в германских государствах правовые нормы относительно переселения подданных варьировались, то в Австрии и Франции с самого начала было запрещено опубликование екатерининского манифеста 1763 г. о вызове иностранцев в Россию [10, с. 57-58]. Как удалось установить Г. Г. Писаревскому, французское правительство, желая предупредить и пресечь вербовку своих подданных для русских колоний, тщательно отслеживало действия российских агентов с помощью полицейского аппарата [2, с. 104]. Надо заметить, однако, что большинство частных «вызывателей» были именно французами. По свидетельствам Ивана Матвеевича Симолина, 20 мая 1766 г. в ведомости Франкфуртского императорского почтамта было зафиксировано «весьма странное известие» из парижской газеты в рассуждении колонистского дела. В статье говорилось о неудаче заселения российских земель близ р. Волги и обманутых ожиданиях колонистов: «Сладкими обещаниями приманенные туда чюжестранцы совсем изнурены и болшею частию бедно погибают, отдают их под власть главных людей тамо жительствующих; от уроженцов тамошних они ненавидимы и находятся в страхе без защищения как тех, так и других, и потому берега Волги реки, мнимая похвалная земля, должна быть могилою сей нещастной жертвы незнания и желания» [7, л. 159-159об.].
В сфере распределения «человеческого капитала» между ведущими европейскими державами вступали в силу экономические отношения. Показательно, что союзнически настроенные друг к другу Россия и Австрия активно соперничали за колонистов из германских княжеств, а также переселенцев с Балкан. Применительно к балканским выходцам приоритеты российской колонизационной политики сменились. Если сербские переселенцы, в большом количестве прибывшие на территорию Новороссии в период правления Елизаветы Петровны, принимались на военную службу, то в середине 1760-х гг. иммиграционная политика преследовала цель набора землепашцев и ремесленников, которые расселялись не только в Поволжье, но и в южных губерниях. В отношении балканских уроженцев конкуренция наблюдалась не только с Австрией, но и с Османской империей. Российское правительство и его агенты действовали осмотрительно и скрытно. В начале 1764 г. к единоверным России народам решено было отправить «переводчика ориентальных языков Ва-силья Миролюба с двумя при нем служителями, да сербской нации священника Филиппа Тербоховича» [цит. по: 2, с. 85] с целью распространения сведений об императорском манифесте 1763 г. В паспортах поверенных указывалось, что целью поездки являются собственные нужды и свидание с родственниками [2, с. 85].
Выходцев из балканских народов, хоть и в противоречие контракту, «вызывал» для заселения Малороссии полковник венгерского происхождения Иван Филипович. В качестве вербовщика он был нанят 20 апреля 1765 г. и обязывался набирать «из чужестранных мест разных нацей как хлебопашцов, так и рукодельных людей» [6, л. 71]. Договор предусматривал «вызов» переселенцев «из Европы <...> (кроме поляков, жидов и азиатских народов)» [16, л. 71], однако, в самом скором времени данный пункт контракта был, по мнению Канцелярии опекунства иностранных, нарушен И. Филиповичем. В описании обстоятельств по делу полковника говорилось, что «в противность сего контракта вызваны как поляки так несколько турок, жидов, а болшою частию из состоящих под владением Оттоманской Порты народов, то есть волохи, молдавцы, греки, и болгары». «Вызыватель» на это отвечал так, что представители народов, состоящих под властью Османской империи, фактически жительствуют в Европе и в самой близости турецких границ в Польше и Венгрии ими заселены пустые земли [5, л. 38-38об.]. Действия вербовщика приводили к конфликтам с турецкими властями: «дошел до Канцелярии опекунства иностранных слух, будто бы поверенные ево Филиповича паки поданных турецких вызывают, и притом весма нескромно, так, что якобы и до тревоги с турками доходило» [5, л. 86об.]. Справедливости ради, надо сказать, что, несмотря на запретительные меры Австрии и Пруссии, препятствовавших выезду в Россию своих подданных [10, с. 57], среди вызванных И. Филиповичем колонистов были венгры, а также немцы и чехи.
Незадолго до того, как полковник И. Филипович приступил к вербовке, в Канцелярию опекунства иностранных поступил проект условий переселения в Россию представителей «ромунского народа» (жителей княжеств Молдавия, Валахия и Трансильвания). Проект подали поверенные Кука и Телебуц [5, л. 16об.]. Поскольку колонисты И. Филиповича включали значительную часть выходцев из того же «ромунского народа», Канцелярия опекунства иностранных посчитала нужным учредить сразу два постановления: первое - «для вызываемых полковником Филиповичем и выходящих собою чрез Киев» [4], а второе -«для тех, которые приниманы будут началниками того Ромунского народа, от коего помянутые поверенные сюда присланы» [5, л. 12об.]. Данные постановления содержат условия
обустройства жизни колонистов, основанные на манифесте 1763 г. о вызове иностранцев в Россию, но имевшие отличительные черты, предложенные переселенцами и их начальниками, и заключавшиеся в высокой степени обособленности иностранцев.
Осмысление политики колонизации возможно путём обращения к теориям и концепциям различных уровней: от цивилизационных моделей до экономических теорий разделения труда и человеческого капитала. С одной стороны, следуя мнению Дидро, Екатерина II действовала как просвещенный монарх, стремясь посредством организации иностранных колоний продвинуть страну к уровню «цивилизации». С другой стороны, колонизация явно осуществлялась исходя из чисто практических целей. Как отмечает Дж. Годжи, Дидро в своем политическом фрагменте «О России», высказываясь о колонизационной политике Екатерины, опирался, в первую очередь, на её же Манифест 1763 г. [1, с. 212, 214]. По-видимому, несмотря на богатый «колонистский» опыт европейских держав, екатерининская модель организации колоний вызывала интерес и обладала рядом отличительных характеристик. Насколько успешной оказалась трудовая миграция, спровоцированная государством? Ответ на этот вопрос кроется в многочисленных казусах, удачных и провальных историях отдельных колонистов. Кто-то из них сумел успешно организовать мануфактуры и фабрики, кто-то разорился, а иные (прежде всего, земледельцы) оказались бессильны перед климатическими условиями, в реальности гораздо более суровыми, чем описывалось в «вы-зывательских» агитационных проспектах. Несмотря на трудности в процессе реализации колонизационной политики, очевидно мощное влияние России эпохи Екатерины II на направления и интенсивность миграционных потоков в Европе.
Список литературы
References
