Спросить
Войти
УДК 94(47).03 DOI: 10.22378/2313-6197.2019-7-1.55-76
РОЛЬ ЗОЛОТОЙ ОРДЫ В ФОРМИРОВАНИИ СТРУКТУР УПРАВЛЕНИЯ НА СЕВЕРЕ ЧЕРНИГОВСКОГО КНЯЖЕСТВА ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIII в.
А.А. Майоров
ФГБОУ ВО «Орловский государственный институт культуры» Орел, Российская Федерация aamajorov@rambler.ru
Цель исследования: расмотреть исторические процессы и выявить факторы, оказавшие значимое воздействие на создание и функционирование управленческих структур новых малых княжеств в северной части Черниговского княжества во второй половине XIII в., определить степень влияния на эти процессы вассальной зависимости от ханов Золотой Орды и сложившейся в тот период внутри- и внешнеполитической обстановки.
Материалы исследования: средневековые русские летописи - Лаврентьевская, Ипатьевская, Никоновская, Симеоновская, Уваровская, Новгородская первая летопись, Галицко-Волынская, Рогожский летописец. Переписка смоленских князей с Ригой и ганзейскими городами, китайские и монгольские источники по истории Золотой Орды, поминальный Любецкий синодик, воспоминания европейских путешественников.
Результаты и научная новизна: анализ имеющейся источниковой базы позволил автору сделать вывод о явной недооценке роли особенностей режима золотоордын-ского вассалитета, ряда политических и административных факторов при рассмотрении причин возникновения в конце XIII - начале XIV вв. группы княжеств, получивших впоследствии в русской истории наименование Верховских. В соответствии с полученными результатами, особенности вассально-сюзерениальных отношений в совокупности с влиянием фактического двоевластия в Золотой Орде, установившегося в последней трети XIII в. вследствие действий беклярибека чингизида Ногая, сыграли важнейшую роль для зарождения предпосылок начала формирования княжеств с высокой степенью суверенизации на севере черниговских земель.
Последующая передача ярлыка на правление Брянским княжеством членам смоленской княжеской династии в совокупности с сохранением на младших столах представителей прежней черниговской династии создали основу для разрыва прежде единой во многих отношениях территории Северной Черниговщины. В последующее время эти предпосылки были усилены вследствии активизации ряда внешнеполитических факторов.
Для цитирования: Майоров А.А. Роль Золотой Орды в формировании структур управления на севере Черниговского княжества второй половины XIII в. // Золотоор-дынское обозрение. 2019. Т. 7, № 1. С. 55-76. DOI: 10.22378/2313-6197.2019-7-1.55-76
© Майоров А.А., 2019
THE INFLUENCE OF THE GOLDEN HORDE ON THE FORMATION OF ADMINISTRATIVE STRUCTURES IN THE NORTH OF THE CHERNIGOV
PRINCIPALITY DURING THE SECOND HALF OF THE 13th CENTURY
A.A. Mayorov
Orel State Institute of Culture Orel, Russian Federation aamajorov@rambler.ru
Abstract: Research objectives: The identification of the factors that had the most significant impact on the creation and function of the new administrative structures of the small principalities in the northern part of the Chernigov Principality in the second half of the fourteenth century, along with the determination of the degree of impact on these processes of two factors: vassalage to the khans of the Golden Horde, as well as the internal political and foreign policy situation.
Research materials: Several medieval Russian chronicles, among which are the Lavrentyevskaya, Ipatievskaya, Nikonovskaya, Simeonovskaya, Uvarovskaya, Novgorod-skaya First, Galicko-Volynskaya, and Rogozhsky Chronicle. Among the materials used are also published correspondence of Smolensk princes with Riga and the cities of the Hansa, Chinese and Mongolian sources on the history of the Golden Horde, the memorandum of the Synod of Lubeck, and the memoirs of European travelers.
Results and novelty of the research: Until now, the process of the emergence of independent principalities in the thirteenth and fourteenth centuries in the northern part of the lands of the Chernigov Principality is regarded as a natural result of intensifying feudal fragmentation of the Russian lands. A multifactor analysis of the processes that took place in the north of the Chernigov lands in the second half of the thirteenth century, carried out in this article, shows that the emergence and preservation of these principalities was largely influenced by the specific characteristics of the vassalage of local princes to the khans of the Golden Horde, as well as the processes generated by the growing influence of Prince Nogai and the emergence of a situation of real dual power.
The adoption of a direct vassalage to the Golden Horde&s khan by Russian princes from the northern Chernigov territories led to the consolidation of the allocated territories for local branches of princely families. The consequence of dual power was the transfer of the rights of the rulers of the Bryansk principality to one of the branches of the Smolensk princely family and the simultaneous preservation of small thrones for princes belonging to the Chernigov dynasty. The last third of the thirteenth century in the north of the Chernigov lands saw the lands divided into those ruled by Smolensk princes (in fact the Bryansk principality itself) and those ruled by the Chernigov dynasty. The interaction and combination of these several factors led to the emergence of legal prerequisites for the disintegration of a formally unified territory in the future.
As a result, in the northern territories of the Chernigov princedom at the end of the thirteenth century, a legal basis was created for the emergence of a group of sovereign administrative and political entities known in Russian historiography as the Principalities of the Upper Oka Basin.
For citation: Mayorov A.A. The Influence of the Golden Horde on the Formation of Administrative Structures in the North of the Chernigov Principality during the second half
of the 13th century. Zolotoordynskoe obozrenie=Golden Horde Review. 2019, vol. 7, no. 1, pp. 55-76. DOI: 10.22378/2313-6197.2019-7-1.55-76
Вторая половина XIII в. стала временем, положившим начало формированию особого и своеобразного пути развития группы расположенных в бассейне Верхней Оки административно-политических образований, известных в русской истории как Верховские княжества. Объективная оценка этого процесса требует проведения многофакторного анализа последствий падения Черниговского княжества, бывшего одним из крупнейших и сильнейших древнерусских княжеств начала XIII столетия, и переноса центра новой административно-политической системы на северные земли.
Крайне малое число письменных источников стало причиной того, что изучение особенностей возникновения и развития княжеств, возникших на северо-черниговских территориях во второй половине XIII в. после разгрома Черниговского княжества в результате монгольского завоевания, никогда не относилось к числу тем, привлекавших большое внимание российских исследователей. Первым выделил вопрос о специфике бывшего его частью верхнеокского региона Н.М. Карамзин, который в «Истории государства Российского» ввёл в научный оборот большой объём фактического материала о политической деятельности князей верхнеокских княжеств, о московско-литовских отношениях XV в., о военных столкновениях этих государств и об участии в них местных правителей [18]. Период ордынского господства характеризовался им как время растерзания России монголами и главная причина отставания Руси от Европы. Хотя, согласно его же взглядам, именно благодаря монголам стало реальностью прекращение русских усобиц и возвышение Москвы. Это мнение было, пожалуй, превалирующим в течение большей части XIX в. В частности, Н.И. Костомаров, в свою очередь, утверждал, что русский феодализм стал следствием «татарского завоевания» [21, с. 94].
XIX столетие стало временем активного накопления значимого источни-кового материала о реальной истории Золотой Орды, о взаимоотношениях, возникших в результате установления ордынского господства на русских землях, который не потерял своё значение и до настоящего времени. В числе учёных, работавших над этой тематикой, следует отметить И.Н. Березина и
B.Г. Тизенгаузена [1; 2; 48].
В 1830-е годы проблему специфического статуса новосильских князей выделил Н.Г. Устрялов, который отмечал особенную роль Великого княжества Литовского в качестве средства освобождения региона от ордынского господства [51]. Новый порядок управления после монгольского завоевания он характеризовал как «власть дикой, степной орды» [52, с. 191].
С.М. Соловьев, напротив, основывался на положении, что направление и ход развития русских земель в XШ-XIV вв. в первую очередь определялись внутренними причинами, к числу которых Орда не относилась: «... влияние татар не было здесь главным и решительным. Татары остались жить вдалеке, заботились только о сборе дани, нисколько не вмешиваясь во внутренние отношения, оставляя всё как было. В своих борьбах князья не обращали внимания на ярлыки...» [47, с. 4]. В своей «Истории Российской с древнейших времен» он указал на особый статус князей Новосильского дома, ввел в исторический оборот большое число эпистолярных памятников и договоров. Линию первичности внутрирусских вопросов продолжили В.О. Ключевский,
C.Ф. Платонов, а на рубеже XIX-XX вв. - М.Н. Покровский и А.Е. Пресняков. Тема взаимоотношения русских княжеств с Ордой продолжала сохранять ощутимую долю эмоционального восприятия, влиявшего на оценки рассматриваемых исторических событий и процессов.
Первое отдельное исследование, посвящённое верхнеокским государственно-административным образованиям, опубликовал М.К. Любавский. Он ввёл в активный научный лексикон термин «верховские княжества», систематизировал и описал основную историческую канву процессов, протекавших внутри верховских княжеств [24]. Внимание историка было сосредоточено на выявление роли и места Великого княжества Литовского в верхнеокской истории, вопросы же взаимодействия с «татарами» занимали его в малой степени.
Стоит упомянуть историко-генеалогическое исследование Р.В. Зотова «О черниговских князьях по Любецкому синодику и о Черниговском княжестве в татарское время», в котором указывалось, что основной целью автора является попытка «...восстановить личности черниговских князей и хоть несколько осветить историю Черниговского княжества от Татарского нашествия до завоевания Южной Руси Ольгердом» [15, с. 3]. О роли завоевания автор высказался двояко. С одной стороны, «...разорение преимущественно городов и истребление князей... было средством, если не целью татарской политики, для более верного упрочения за собою завоеванных ими областей» [15, с. 188]. С другой стороны, «...татарское завоевание и другие события, имевшие к нему отношение, содействовали возвышению Москвы; они спасли Черниговскую область, так и всю Русь от «мелкопоместности, череспо-лосности, разнобоярщины и однодворчества, ... от естественного размножения князей» [15, с. 190].
В большинстве исторических работ, упоминавших о северочерниговских (и верхнеокских) княжествах, тема управленческого взаимодействия с Ордой была освещена крайне незначительно. И это при том, что завоевание Руси Монгольской империей непосредственно предшествовало возникновению этих княжеств и должно было оказать на них прямое влияние. Воздействие Орды на русские княжества рассматривалось, преимущественно, как отношение разбойника и грабителя к объекту немотивированного грабежа и военной агрессии.
В советской исторической науке, при весьма серьёзной терминологической модификации, преимущественно развивались новые версии прежних концепций о приоритете внутренних движущих причин исторических процессов и о национально-освободительной борьбе за освобождение русских земель от монголо-татарского ига. Марксистская теория классовой борьбы, ставшая превалирующей в советской исторической науке, в приложении к тематике русско-ордынских отношений, получила свое отражение в совместной работе Б.Д. Грекова и А.Ю. Якубовского «Золотая Орда», где ордынское владычество определялось как препятствие на пути прогрессивного развития. Второй вариант этой книги, вышедший в 1950 г., значительно расширил объем содержательной части работы, но сохранил нетронутыми основные постулаты [11].
Исследование А.Н. Насонова «Монголы и Русь» стало образцом подхода исторической науки советского периода к данной тематике. Чётко формулировалось, что «непосредственная организация татарского владычества на Руси была в руках монгольской степной аристократии. Образование централизованного государства явилось. в результате борьбы с монголами,
когда, поднялось народное движение за объединение Руси и за свержение татарского владычества» [26, с. 7-8]. Основные положения, сформулированные в этой книге, были развиты в исследованиях выдающихся советских историков, среди которых следует упомянуть А.А. Зимина, Л.В. Черепнина, Г.А. Федорова-Давыдова, В.Л. Егорова, М.Г. Сафаргалиева, В.В. Каргалова [13; 14; 54; 53; 12; 39; 19; 20]. Общие подходы оставались неизменными, а положения о национально-освободительной борьбе русского народа (с разной степенью антифеодальной направленности) в советский период приобрели аксиоматическое значение.
Возникновение новой волны интереса к политической истории верхнеокских и деснянских земель было ознаменовано выходом в 1993 г. небольшой работы А.В. Шекова «Верховские княжества. (Краткий очерк политической истории. XIII - середина XVI вв.)», где давался весьма краткий обзор политической истории территории с древнейших времен до XVI в. Последующие изыскания в данной сфере А.В. Шеков изложил в новой монографии, которая является первым современным научным исследованием, повествующем о возникновении и развитии Верховских княжеств с момента их возникновения до включения в состав Московского государства [55].
Отдельно следует упомянуть значительное число информационно насыщенных и методологически выверенных работ А.А. Горского, посвящённых широкому спектру различных аспектов становления и развития социума древней и средневековой Руси, исследованию социальной и политической истории различных её территорий [7; 8; 9]. Результаты, полученные исследователем, посвящены различной тематике, и часть из них имеет прямое либо косвенное отношение как к истории верхнеокских и постчерниговских земель, так и к месту русских княжеств (князей) в ордынской социально-политической системе.
Следствием интереса к истории Золотой Орды и взаимоотношениям этого имперского государственного образования с русскими княжествами стало положения ряда работ, рассматривающих вопросы статуса, положение и полномочий русских князей внутри ордынской элиты и более подробно освещающих систему взаимоотношений внутри Монгольской империи и Джу-чиева улуса. Превалирующей позицией в них является рассмотрение реальных правовых аспектов взаимоотношений Монгольской империи и Улуса Джучи со своими восточно-европейскими данниками, что позволяет представить их как отношения регулярного государства-сюзерена со своими вассалами-протекторатами. К числу работ, относимых к данному направлению исторических исследований, по мнению автора настоящей статьи, следует отнести книги и статьи В.В. Трепавлова, Ю.В. Селезнева, А.В. Лаврентьева, Р.Ю. Почекаева, ряда других историков [23; 36; 37; 40-45; 49; 50]. Результаты исследований Ю.В. Селезнёва заслуживают отдельного упоминания как наиболее широко освещающие взаимоотношения со своими сюзеренами конкретных княжеских персон, а также ввиду их информационной насыщенности и технологической проработанности.
Помимо прочих, следует отметить статьи Р. Беспалова, посвященные возникновению и функционированию на русско-литовском пограничье отдельных княжеств, в особенности тех, что являлись наследниками княжества Новосильского (княжества Одоевское, Воротынское, Белевское) [3-5]. Эти
работы отражают особенности взаимоотношений этих княжеств, в первую очередь, с их литовскими сюзеренами, и углублённые изыскания в сфере генеалогии. В то же время и отношения Новосильско-Одоевского княжества с Ордой и её наследниками рассматриваются отдельно и подробно.
Факторы, приведшие к возникновению отдельных княжеств на северочерниговских землях, особенности взаимодействия их правителей, длительное время сохранявших самостоятельность на фамильных землях, с их ордынскими сюзеренами и до настоящего времени являются малоизученными. Как отмечалось ранее, главные затруднения при изучении развития политической ситуации на этих территориях во второй половине XIII в. вызваны, прежде всего, малым числом прямых письменных упоминаний из-за утери местного летописания. В то же время, в распоряжении заинтересованного исследователя ныне имеется значительное количество информационных источников, позволяющих, на основании преимущественно косвенных указаний разного рода, непротиворечиво реконструировать ход местных политических, военных и административных процессов.
Важным для анализа хода исторического процесса является уточнение параметров исторического контекста, основанное на результатах исследований последних десятилетий. В настоящее время фактически общепризнано, что возникшие во второй половине XIII в. на территории Черниговского княжества административно-государственные образования, а также их правители признавали сюзеренитет Монгольской империи и наследовавшего ей в Восточной Европе Улуса Джучи над Русью; князья в качестве правителей согласовывались и утверждались (в своих границах и на своих столах соответственно) монгольской администрацией на правах вассалов; новообразованные княжества признавались своими соседями продолжателями прежней черниговской государственной традиции; князья, правившие в рассматриваемых княжествах, входили и являлись составной частью относительно единой родовой княжеской корпорации, возводимой к черниговскому княжескому дому; во главе черниговской княжеской родовой корпорации во второй половине XIII в. находились брянско-черниговские (брянские и черниговские) князья, соединявшие в себе династическую легитимность и политическое старшинство.
При отсутствии либо недостаточности информации о формировании и деятельности каждого отдельного княжества рассматриваемого региона во второй половине XIII в., представляется весьма перспективным осуществить изучение и анализ деятельности ближайшей к ним на иерархической шкале таксонометрической единицы более высокого ранга. В нашем случае такого рода единицей может выступать упомянутая ранее северо-черниговская княжеская корпорация, результаты деятельности которой письменная история до нас донесла в несколько лучшей сохранности. Чётким маркером её активности, без сомнения, следует полагать находившихся во главе указанного объединения брянско-черниговских князей, являвшихся для неё и неформальными лидерами, и формальными руководителями.
Применение изложенного приёма позволяет построить логически непротиворечивую модель политической, военной и административной активности интересующей нас группы наследников древнего Черниговского княжения во второй половине XIII в. В то же время, её использование возможно лишь при
постоянном учёте высокой степени вероятности различных флуктуаций, порождённых индивидуальными характеристиками акторов, либо следствием различных внешних воздействий (к примеру, влиянию стороннего агрессора, активности различных внутриордынских партий и группировок и т.п.).
Взятие Чернигова штурмом в 1239 г. и фактический перенос столицы княжества в Брянск стали началом череды принципиально важных событий. Параллельно «большому переезду» на новое место нахождения главного стола шли процессы формирования новых княжеств, первоначально считавшихся неотъемлемой составной частью большого Черниговского. Без большого риска ошибиться, можно утверждать, что в южной части прежнего большого княжества, на основе прежнего административного деления, возникли меньшие по размерам и статусу Курское, Рыльское, Воргольское и Липовецкое, формально сохранилось и резко сократившееся в размерах и статусе локальное княжение в самом Чернигове; на северо-западе - Брянское (фактический преемник прежней столицы); на северо-востоке - Козельско-Карачевское, Глуховско-Ново-сильское и Тарусско-Оболенское (будущие верховские). Новосильское княжество первоначально возникло в качестве удалённой территории южного Глу-ховского княжества, быстро ставшего Новосильским и Глуховским, а затем -просто Новосильским. Лишь северо-восток в определённой мере сохранил свои прежние «столицы»: в списке новых центров отсутствуют Новгород-Северский, Вщиж, Сновск, Стародуб, Трубчевск (хотя два последних упоминались в титулах князей). После обособления довольно быстро (уже в первые десятилетия XIV в.) исчезают Курск, Рыльск, Путивль, Воргол, Липовецкое княжество. В то же время Брянск, Карачев, Новосиль и Таруса (и многие другие верхнеокские города) избежали уничтожения, а предположительно сожжённый Козельск был поразительно быстро восстановлен.
Пока старший представитель черниговского рода правил в крупнейшем городе, ситуация для новых князей и княжеств в очень малой степени отличалась от прежнего положения, за исключением того обстоятельства, что их высший сюзерен отныне находился вне Руси, принадлежал к иной культурно-этнической традиции и не имел родственных связей с обширным кланом Рюриковичей.
Традиционные генеалогические древа возводят все княжеские династии Верховского (верхнеокского) региона к сыновьям канонизированного впоследствии православной церковью Михаила Черниговского: «Того же великого князя Михаила Черниговского сынове: князь великии Роман Черниговскии...; вторыи сын Мстислав Карачевскои и Звенигородскии; третеи сын Семион Глоуховьскои и Новосилскои; четвертои сын Юрии Брянскои и Тороускои» [35, с. 214-215]. Примерно ту же (хотя и более развернутую) информацию дают поминальные списки предков (синодики, помяники) [15, с. 190].
Принадлежность новых властителей к черниговской династии их современниками сомнению не подвергалась, что подтверждает их легитимность. В то же время конкретные подтверждения достоверности информации позднейших родословцев отсутствуют. В частности, относящаяся к XV в. Ермолинская летопись под 1246 г. сообщает о сыновьях, внуках и последующих потомках Михаила Черниговского: «...князь великии Романъ Черниговскии, бездетенъ... вторыи сынъ Мстиславъ Карачевскои и Звенигородскии; третеи сынъ Семион Глуховьскои и Новосильскои; четвертои сынъ Юрии Брянскои
и Торускои. У Юриа сынъ болшои Констянтинъ, а у Констянтина болшои Иванъ, у Ивана первое Никита, другое Василеи. Мстислава Корачевьскаго сынове: Титъ, вторыи Ондреянъ Звенигородскои. Титове сынове: Святославъ Олгердовъ зять; вторыи Иванъ Козелскои. Ондреяновъ сынъ Звенигородскаго Федоръ; Федоровъ сынъ Олександръ; Александровы сынове Глебъ да Иванъ; Глебове сынове Василеи да Иванъ да Федоръ; Ивана Олександровичя сынове Звенець да Ноздроватои» [34, с. 81-82]. Позднюю датировку вставки выдаёт перечисление дальних потомков черниговского князя и деталей их жизни («Олгердовъ зять»), а также витиеватая титулатура самого Михаила Всеволодовича, которая намекает на конец XIV в., когда многократно возросло почитание этого князя, пострадавшего за православную веру [34, с. 81].
Поздние исследования указывают на большую вероятность значительно более сложной схемы наследования из-за того, что ни один из основателей новых династических линий не мог быть родным сыном Михаила Всеволодовича: кто-то по причинам излишне близкородственного брака в случае прямого родства, кто-то - в силу чрезмерно большого хронологического разрыва между моментом своего рождения и деятельностью будущего святого, а также ряда иных обстоятельств [3]. Основоположниками новых династических линий были, вероятнее всего, представители черниговской династии, относившиеся к боковым её ветвям, имевшие, в случае обычного развития ситуации, не очень высокие шансы на основание собственных наследуемых столов. Иная информация хроник и родословцев легко объясняется стремлением повысить престиж и статусность здравствующих представителей фамилии.
Бесспорно, что Монгольская империя XIII века кардинально отличалась от своих позднейших формальных приемников в виде кочевых орд и оседлых ханств. В отношении северо-восточных волостей Черниговского княжества, ставших основой возникновения княжеств верховских, необходимо уточнить ряд моментов, связанных с ходом региональных военно-политических процессов.
В настоящее время проработаны различные виды периодизации русско-ордынских отношений. В нашем случае наиболее актуальной представляется периодизация, основанная на определении уровней самостоятельности русских княжеств и степени контроля со стороны ордынских властей, разработанная Ю.В. Селезнёвым, где с 1223 по 1480 гг., по изменению степени суверенитета и юрисдикции ордынского хана, выделяется семь периодов ордынского ига на Руси [43, с. 15]. В первые десятилетия (время завоевания, для рассматриваемой территории фактически с 1237 по 1242 гг., а затем оформление вассально-ленной зависимости 1242-1245 гг.) явно прослеживается преобладание военно-политической компоненты, обусловленной полным военным поражением русских княжеств и необходимостью адаптации Руси к новым административно-политическим условиям. Взятие и разгром Чернигова в 1239 г. и последовавшая впоследствии в сентябре 1245 г. беспрецедентная казнь прежнего черниговского владетеля Михаила Всеволодовича стали важнейшими рубежами, обозначившими полное исчезновение прежних порядков [40, с. 187].
После перехода статуса верховного сюзерена русских княжеств к монгольским (а затем и ордынским) ханам, полное правовое оформление сопровождалось особой процедурой: обязательной поездкой князя в ставку хана, с
последующим ритуальным собеседованием и получением соответствующего документа (ярлыка). Титул русского князя в XIII в. точно соответствовал монгольскому нойону - высшему уровню служилой знати, не относимой к чингизидам. Русские великие князья соотносились с эке нойонами (старшими/великими эмирами), князья более низкого уровня (удельные) - с обычными нойонами (эмирами) [43, с. 125-125]. Указанный статус имел ряд интересных особенностей, среди которых следует упомянуть две, важные именно для русской высшей знати. Первая - весьма красноречивый параллелизм (почти совпадение) родового характера правления и передачи должностей в первоначальной Монгольской империи, воспринятого Улусом Джучи, и родового же в своей основе лествичного права наследования, принятого у Рюриковичей на Руси. Вторая - необходимость личного представления хану (в крайнем случае - уполномоченному им лицу) и личного же получение ярлыка, подтверждающего право на управление княжеством, что вело к необходимости обязательного посещения ставки.
Первая особенность позволяет понять относительную лёгкость принятия русской знатью новых административных порядков, привнесённых Ордой в управленческий обычай Руси (в сочетании с военной победой, указующей, согласно воззрениям того времени, на реализацию подобным образом божественного промысла).
Вторая отмеченная особенность определяет, что каждый русский князь во второй половине XIII в. лишь после визита в ставку хана, личной аудиенции и получения ярлыка становился легитимным правителем наследных земель. Отказ прибыть в ставку хана (или его замена своим родственником либо представителем) вызывал передачу ярлыка на правление иному претенденту. Подобный прецедент наблюдался в государстве Сельджуков (также бывших частью Улуса Джучи), когда ярлык на правление в султанате был выдан лично прибывшему на курултай брату султана, из-за чего позднее (с 1249 г. по 1254 г.) на троне в Конье одновременно находились три конкурирующих брата-султана [16, с. 259-260].
Многозначность слова «ярлык» в позднейших версиях русского языка всегда добавляла излишнюю эмоциональную окраску характеристикам данного историического явления. «Советская историческая энциклопедия» определяет, что ярлыки ханские «.являлись иммунитетными льготными грамотами, дававшимися ханами Золотой Орды... подвластным им светским и духовным феодалам. Я.х. утверждали русских князей на столах их княжеств» [46, стб. 977]. И, следовательно, выступали в качестве юридически значительно более развитого варианта традиционной европейской феодальной инвеституры.
События, связанные с казнью Михаила Всеволодовича, достаточно хорошо описаны в источниках, дошедших до наших дней [29]. В свете изложенного, наиболее вероятным условием прихода беглого князя в ставку Бату представляется предварительное заключение некоего соглашения, направленного на избежание смены правящей династии и возникновения кризиса легитимности: эта явка, вероятно, была условием сохранения черниговских земель под властью черниговского княжеского рода. Тогда и казнь князя выглядит как персональная казнь непослушного вассала при общем нейтралитете либо подразумеваемой лояльности остальных потомков черниговских
Ольговичей [40, с. 191-198]. По всей видимости, именно введение конфликтной ситуации в рамки стандартного феодального решения удержало рассматриваемые черниговские (а в их составе и верхнеокские) территории от последующей дезинтеграции. Этим был, по сути, значительно облегчен процесс включения элементов существовавших на Руси управленческих норм в качестве составных частей общеимперской административной лестницы методами их частичного инкорпорирования и целенаправленной адаптации на основе уже сложившейся внутри империи управленческой системы.
Для локального властного уровня глобальные изменения оказались непринципиальными: на местном столе сидел законный князь, а вопрос адреса выполнения «налоговых обязательств» был для подавляющего большинства населения непринципиален. Ситуация падения главного организующего центра (в данном случае - Чернигова) была смягчена достаточно плавным переходом локально-столичных функций к Брянску, а функций имперско-столич-ных - в далёкий Карокорум, а фактически - в более близкий Сарай. Вновь заметно возросло значение транспортно-географических особенностей местной речной сети и иных торговых маршрутов, как и в вятичские времена, во многом переориентировавшихся на Восток.
Понимание порядка передачи властных полномочий путём передачи ханом ярлыка позволяет достаточно чётко идентифицировать первого легального князя, прошедшего процедуру инвеституры на владение Черниговским княжеством - Романа Михайловича (Старого). Об этом свидетельствует упоминание о встрече с князем Романом, который «.въезжал в землю Татар и его товарищей» (вероятно - княжеская свита) в 1246 г. [28, с. 62]. Наличие свиты является признаком подготовки к проведению церемониала личной передачи ярлыка из рук сюзерена.
Вопрос о черниговском княжении как великом в тот период (в противопоставлении великому князю киевскому Александру Ярославичу и великому князю владимирскому Андрею Ярославичу) является дискуссионным. Существует мнение, что новая ветвь Ольговичей приняла «титул великих князей. подчеркивая, очевидно, свою независимость от великих князей владимирских и королей Руси (галицко-волынских обладателей), а также особые отношения с Золотой Ордой, прямыми вассалами которого они стали после гибели Михаила Всеволодовича» [56, с. 419]. В то же время личный вассалитет князя чернигов-ско-брянского непосредственно хану, полученный, вероятно, хронологически ранее передачи ярлыков на княжение владимирским Ярославичам, говорит о высокой вероятности наличия у него столь высокого статуса.
Управленческая вертикаль русских княжеств была четко вписана в административную структуру Улуса Джучи. Русские княжества соответствовали улусам: великое - тьмам (тумен-улусам), прочие - обычным улусам-тысячам [42, с. 84]. Термины «улус» относительно княжества и «улусник» в отношении князя были устоявшимися и держались в административном применении ещё очень долго [32, с. 84].
В связи с включением князей всех уровней в качестве составной части управленческого аппарата Монгольской империи, их участие в организации и проведении общеимперских мероприятий стало обязательным. В этой связи являлись обязательными и поездки представителей черниговской династии в
ставку хана для осуществления инвеституры на наследственный стол. Известны оптимальные сезоны визитов - зима, лето или осень (кроме весны). Лето - время участия в очередном ежегодном курултае, открывавшим вторую половину года. Зимний сезон также был завязан на новогодние праздники (аналогичных летним мероприятиям) и решение срочно возникших безотлагательных дел (подобных утверждению преемника почившего великого князя). Осень преимущественно стала временем решения тех или иных судебных вопросов [43, с. 190].
Путешествие в ставку хана (в случае её расположения в Улусе Джучи) хронологически занимало не менее полугода [43, с. 182]. Учитывая не всегда имевшуюся возможность быстрого получения аудиенции правителя и, зачастую, необходимость предварительного «утрясания» положительного решения стоявшего административно-кадрового вопроса с двором и свитой, такого рода поездка могла протекать и значительно больший период времени.
Каждый из легальных и признанных князей при вступлении на стол в обязательном порядке посещал ставку хана. Основной проблемой точных датировок княжеских «инициирующих путешествий» до настоящего времени является отсутствие точного списка реально правивших князей черниговского дома во второй половине XIII в. и дат их правления. И если князья брян-ско-черниговские, как старшие в роду, нам известны, то даже перечень достоверно существовавших князей верхнеокских княжеств представляет затруднение по причинам, упомянутым ранее. Информация о наиболее значимых владетелях Карачевского, Тарусского и Новосильского княжества во второй половине XIII в. не полна и не точна: приводимые даты правления и жизни, к сожалению, до настоящего времени спорны.
Князья Карачевские - Мстислав Михайлович (правил Карачевским княжеством с 1246 по 1280 гг.) и Святослав Мстиславич (убит в 1310 г.). Есть также информация о правившем козельским уделом князе Тите Мстиславиче [56, с. 419, 422].
Князья Глуховские и Новосильские - Семён Михайлович (с 1246 - дата смерти неизвестна) и Александр Семёнович (казнен в Орде, вероятно, вместе с сыном Семёном в 1326 г.) [56, с. 422, 426].
Князья Тарусские и Оболенские - Всеволод Юрьевич (Орехва) Тарус-ский, Константин Юрьевич Оболенский, Михаил Юрьевич Мышецкий и Иван Юрьевич (Меньший Толстая Голова) Волконский (все - вторая половина XIII - начало XIV вв.) [56, с. 423-424].
По всей видимости, все первые правители перечисленных княжеств участвовали в посольстве брянско-черниговского князя Романа, упомянутого в «Истории монголов» де Плано Карпини. Инвеститура столь высокого уровня должна была подчеркивать особый статус князей, принимавших в ней участие, и быть дополнительной защитой для их столов и земель. Последующие же правители в обязательном порядке должны были получать собственные ярлыки в ханской ставке, чтобы избежать фактического отстранения от стола [16, с. 259-260].
Первыми крупномасштабными мероприятиями невоенного характера, осуществленными создаваемым управленческим аппаратом на территории Руси, было проведение переписей населения для формирования (используя современную терминологию) информационной базы о наличии различных
видов податного населения на контролируемых территориях. Проведение столь масштабных и важных мероприятий в обязательном порядке должно было сопровождаться предварительным сбором и инструктажем управленческого аппарата, в том числе всех русских князей.
Имеются сообщения о, как минимум, трёх общерусских переписях, проведенных соответственно в 1245/46, 1257 и 1273 гг. О первой повествует летописное сообщение новгородской летописи о судьбе черниговского населения: «инеи же бежаша в далнюю страну, а инеи крыяхуся в пещерах и в ле-сехъ... тех же не по колецех временех осадиша в градех, и сочтоша я в число, и начаша на них дань имати» [27, с. 298]. По версии цитированной летописи, именно эти события подвигли князя Михаила Всеволодовича к возвращению на родную землю. Упоминание похожих событий имеется у Плано Карпини: «... В бытность нашу в Руссии, был прислан туда один Сарацин, как говорили, из партии Куйюк-кана и Батыя. И этот наместник у всякого человека, имевшего трех сыновей, брал одного... Остальных же, согласно своему обычаю, пересчитал, приказывая, чтобы каждый... платил... дань... » [28, с. 33].
Перепись 1245 г., по всей видимости, была одной из причин (наряду с определением внутриимперского статуса, подтверждением вассалитета и инвеститурами) большого съезда русских князей в ставке Батыя [43, с. 202]. Этот съезд формально завершил установление монгольского господства над русскими княжествами и закрепил местные столы за конкретными родами.
Опубликованы сообщения восточных источников, что в «...год гуй-чой (1253 г.) было внесение в реестр числа дворов и совершеннолетних тяглых у русских и асов» [17, с. 208]. Мероприятие это, по всей видимости, носило общеимперский характер, так как согласно официальной хронике династии Юань «Юань ши» примерно тогда же была организована и проведена «регистрация простого народа в ханьских землях» [17, с. 190]. Неясна локализация и всеобщность характера прошедшей переписи, вызывает сомнение и завершенность упомянутых действий.
Дата второй переписи - 1257 г. - подтверждена данными из северов?
