Спросить
Войти
мы блокируем возможность увидеть различие и рассмотреть новые смыслы. С другой стороны, когда мы рассматриваем фотографию как встроенную в собственный дискурсивный мир, мы ослепляем себя, мы больше не способны полагаться на свои глаза, не доверяем нашему чувственному опыту в обеспечении очевидности» (050, с. 167). Следует сочетать оба подхода. При помощи узнавания мы получаем опыт пре-дискурсивного видения, чувственной немоты в отсутствие языка, пишет Дж. Томас. При помощи углубления мы относимся к каждому событию как к происшествию, которое мы должны интерпретировать. В этом случае не следует доверять своим чувствам, задаваться вопросом об их достоверности. Сочетание этих противоречивых способов изучения фотографии обеспечивает познание прошлого.
Ю.В. Дунаева
Writing European history today. // European history quart.- L., 2010. -Vol. 40 (4): Special issue.
COLE L., THER PH. Introduction: Current challenges of writing European history. - P. 581-592.
EVANS R.J. What is European history? Reflections of a cosmopolitan islander. - P. 593-605.
Издатели журнала Л. Коул (Ун-т Восточной Англии) и Ф. Тер (Венский ун-т) предваряют собрание статей введением:
«Современные проблемы европейской историографии». Оно посвящено размышлениям о том, как изменились параметры и содержание европейской истории за последние четыре десятилетия с момента основания журнала, а также о воздействии на европейскую историю общих тенденций развития исторической науки -таких как распространение культурной истории, подходов в духе постмодернизма и глобализации. Это значит, считают авторы, что европейскую историю следует рассматривать как находящуюся в состоянии кризиса, если видеть в ней сумму национальных историй. Далее они выявляют, каким образом европейская история все более «европеизируется» и с какими проблемами она при этом сталкивается.
В европейской истории особо проявляется тесная связь с современностью. Крушение берлинской стены в 1989 г., последующее открытие европейских границ, решительные шаги в направлении европейской интеграции согласно Маастрихтскому договору 1992 г., введение евровалюты в 2002 г. и расширение Евросоюза в 2004 г. способствовали усилению академического интереса к европейской истории, особенно к процессу европейской интеграции. Характерно, что в учебных заведениях сокращается спрос на преподавание курсов истории отдельных стран ХУШ-Х1Х вв.
Авторы указывают на три тенденции, особенно значимые для новых подходов к истории Европы.
Первая: исследования постколониальной истории способствовали отходу от европоцентристских позиций. Сегодня европейская история децентрализована: предшествующие европоцентристские подходы, в соответствии с которыми Европа рассматривалась как модель для всего мира, как средоточие западной цивилизации, источник прогресса, демократии, религиозной терпимости, науки, философии, шедевров искусства, отвергаются.
Вторая: историки на протяжении последних двух-трех десятилетий существенно пересмотрели концепции истории европейских стран на национальном уровне. Другими словами, можно говорить о кризисе европейской истории только в том случае, если рассматривать ее как простую сумму национальных историй.
Третья: прежние дебаты о пространственных конфигурациях Европы в 1980-е годы, а также изменения после 1989 г. вынудили историков вновь задуматься о давно сложившихся схемах «Восточной» и «Западной» Европы. Указаны недостатки истории, ориентированной лишь на Западную Европу, которая в настоящее время сводится к Евросоюзу. Однако, если разрушение национальных историй сместило фокус исследования с национального государства на субнациональный, региональный и локальный, а также наднациональный уровни исследования, то и собственно концепции региона и национального государства также претерпели существенные изменения после 1989 г.
В результате распада Советского Союза, войн на территории бывшей Югославии и разделения Чехословакии внутренняя структура Европы изменилась полностью. Сегодня континент поделен на множество государств. Исходя из численности населения насчитывается не менее 10-12 государств в каждой из следующих категорий: малые, с населением 5 млн. жителей; средние, с населением 6-10 млн.; и крупные, с населением более 10 млн. жителей. Если рост числа национальных государств, казалось бы, способствует развитию национальных историй, то их многочисленность и множественность различий снижают их ценность в качестве предмета для анализа. «Для преодоления этой трудности одни историки прибегают к стратегии конструирования более обширных, негосударственных единиц анализа, таких, как Центральная, Восточная, Западная и Северная Европа. В качестве альтернативы политологи выдвигают терминологический ответ на эту фрагментацию, рассматривая ЕС как "неосредневековую" империю» (054, с. 584). Однако понятие «империя» в Европе не отличается новизной. Если принять во внимание, что до 1918 г. большая часть Европы управлялась империями того или иного рода и что большинство национальных государств также были имперскими державами, станет очевидным, что понятие «империя» должно играть более значительную роль при анализе европейской истории.
Конечный результат этих недавних тенденций довольно противоречив: с одной стороны, в более широкой перспективе Европа была децентрирована, с другой - европейский уровень стал более значим по отношению к истории национального государства. Эта двойственная картина проявляется на практическом уровне - специализации исторических журналов и самих историков. В данной перспективе основание журнала «European history quarterly» симптоматично в плане растущей специализации истории в 1970-х и
Примечательно, что в академических журналах исследования на европейском уровне испытали беспрецедентный рост за последние 15 лет. За это же время существенно увеличилось число европейских историков, работающих в Великобритании. В этом смысле можно говорить о настоящей «европеизации» европейской истории в британских университетах. Этой тенденции, особо продвинутой в Великобритании, следуют Скандинавские страны, Нидерланды, но она менее очевидна в других странах. Отмечая значительный сдвиг в способе преподавания и написания истории, авторы подчеркивают, что в целом во многих областях, особенно в истории культуры, запас знаний в Западной Европе значительно превосходит подобный в остальных частях Европы. Западноевропейская история преподается специалистами по этой истории, в то время как рассмотрение истории Центральной и Восточной Европы носит довольно маргинальный характер. Здесь по-прежнему актуальна задача преодоления старых концепций времен «холодной войны».
Наконец, историки редко задаются вопросом, какой должна быть европейская история. Последнюю нередко определяли негативно - как не следует ее писать, подчеркивая при этом три основные угрозы. Первая, самая непосредственная, состоит в том, что расширение Евросоюза способствовало усилению тенденции противопоставлять Европу и ЕС в общественном и академическом дискурсе. Это происходит со странами - членами ЕС, когда такая страна, как Россия, ссылается на «Европу», как если бы она не являлась ее частью, даже в Великобритании ее СМИ и политики часто говорят о Европе как о некоем чужом континенте. Короче говоря, двойной процесс расширения и интеграции может привести к новым переделам территории Европы и к исторически не оправданным исключениям.
Вторая опасность - «европоцентризм», более свойственный англоязычным странам. Возможно, речь скорее идет о позиции Англии по отношению к континенту, с одной стороны, а с другой -о попытке определить культурные корни Соединенных Штатов в более широкой перспективе, нежели история о Бостонском чаепитии. Вместо повторения привычного обвинения в европоцентризме, считают авторы, перед лицом вызова глобальной истории следует поразмышлять о том, в какой контекст должна быть помещена европейская история. Анализ, проведенный в недавних исследованиях отношений с заморскими странами и с колониальными территориями, можно назвать плодотворным. Однако Европа имеет также другие границы - в Средиземноморье и на Востоке, где отношения не могут быть определены просто как колониальные.
Третья опасность, которую следует избегать, давая определение Европы, состоит в том, что Европа не может трактоваться как фиксированная территориальная единица, которая начинается от атлантического побережья и кончается где-то на Востоке - около Уральских гор или на границах ЕС у реки Буг. Понятие Европы сегодня нуждается в очередном пересмотре. Сегодня стало общим местом вспоминать, что определение европейских границ менялось на протяжении столетий (исключая то Балканы, то Восточную Европу).
Осознание всего этого должно помочь покончить с историей фрагментарной, какой она была в ХХ в. Растущее значение приобретает «сравнительное измерение», как внутри-, так и внеевропейское. Большинство исследований «европейской идентичности» концентрируется на внутриевропейском дискурсе, но конструирование таких терминов, как «европейская цивилизация», «европейская культура», предполагает взгляд извне. Удивительно, что именно в таком ракурсе Европа выглядит более единой.
Если такой подход передает значимость анализа прежних постижений европейских нормативных истоков, то и понятие «европеизации» историографии также приобретает растущее значение. Излишне говорить, что это не следует понимать в терминах мифотворчества на новом уровне, в смысле изобретения «европейских традиций» тем же способом, каким историки создавали «национальное прошлое». Следует избегать создания новой телеологии европейской идеи или европейской интеграции, проецируя их в прошлое, хотя подобная опасность потенциально присуща институтам, работающим на европейском уровне. Скорее, речь идет о более европеизированной истории с более широким сравнительным подходом, уделяющей большее внимание «взаимодействиям», «взаимосвязям» и «коммуникациям». «Европеизация» европейского общества в XIX и XX вв. включает следующие моменты: 1) конвергенция между европейскими государствами и регионами в плане экономики, культуры, политики и закона; 2) взаимодействие и связь между европейскими странами; 3) освоение европейского пространства европейцами, в диалоге и конфронтации с неевропейцами относительно этого пространства; 4) особенности Европы, увиденные историками в перспективе; 5) восприятие европейцами самих себя; 6) построение общеевропейских политических и юридических институтов.
Приведенные примеры и размышления характеризуют современное состояние проблемы, стоящей перед историками Европы: найти ответ на вызовы истекших десятилетий в плане написания европейской истории во всех ее параметрах и измерениях.
Последующие статьи предлагают те или иные элементы такого ответа.
Понятия европейской истории не существовало до появления самой идеи «Европы». Это произошло в начале эпохи Новой истории, когда христианство утратило узкогеографическую принадлежность в результате религиозных войн XVI-XVII столетий и распространения христианских миссий в заморские земли. В XVIII в. реформы Петра Великого способствовали распространению европейской идеи на большей части России. В последнее время попытки уравнять европейскую историю с историей стран - членов Европейского союза были встречены с меньшим сочувствием. В Соединенном Королевстве европейская история обычно означает историю европейского континента, исключая Британские острова. Спор о культурных параметрах европейской истории продолжается (052).
Европа - это не континент, это концепция. Идея общеевропейской истории была выдвинута лордом Актоном в его проекте «Кембриджская новая история» в конце XIX столетия. Выходец из католической семьи, жившей в Италии, наполовину немец, воспитанный во Франции, Актон с недоверием относился к национализму и рассматривал европейскую историю как единое целое. «Всеобщая история, - писал он, - это не сумма частных историй, в ней должны, в первую очередь, рассматриваться такие составляющие ее понятия, как Ренессанс, Реформация, Религиозные войны, Абсолютная монархия, Революция и т.д. Отдельные страны могут вносить свой вклад или не участвовать в основном процессе... Мой план состоит в том, чтобы преодолеть простое сопоставление национальных историй и выявить, насколько это возможно, вне-территориальное и универсальное начала» (052, с. 596).
Актон скончался, прежде чем успел осуществить свой амбициозный план, и издание «Кембриджской новой истории» под руководством сэра Адольфа Уорда скорее пошло путем странового подхода. Идея общеевропейской истории постепенно ожила после Второй мировой войны. В годы «холодной войны» Европа, как организующая концепция, должна была соперничать с «Западом», включавшим США, при этом исключалась Россия, по крайней мере после 1917 г. «По мере того как Евросоюз группировался под руководством Франции и Германии, обе эти страны выдвигались в центр истории Европы, отодвигая остальные страны на периферию: Европейский союз становился воплощением ключевых ценностей, и в этом плане крах коммунизма в 1990 г. попросту способствовал экспансии этих ценностей дальше на Восток» (052, с. 600).
В последние годы историография Европы все более явно участвует в попытках создать общеевропейского сознание, способствующее укреплению европейского единства. В 2008 г. завершилась публикация трехтомной истории Европы, созданной в соавторстве команд французских и немецких историков. Идея с
энтузиазмом была поддержана молодежными организациями и Европейской комиссией, предполагалось использовать ее в странах -членах ЕС. Представитель германского правительства заявил: «Общая история будет способствовать общей европейской идентичности и знанию всего, что важно для европейской культуры и истории». «Однако, возможно неслучайно, - отмечает Р. Эванс, -учитывая ее авторство, книга содержала узкую концепцию Европы, сосредоточиваясь прежде всего на Франции и Германии и неизбежно опуская более трудные участки европейского прошлого, акцентируя позитивные, общепринятые аспекты европейской, или, скорее, западноевропейской культуры» (052, с. 601).
Более сложный подход был осуществлен в начале нового столетия группой европейских историков, работающих над проблемой «Европейского исторического сознания», опубликовавших свой труд в 2000 г. В нем негативный исторический опыт рассматривался сквозь призму европейского самосознания. Так, преступления нацистского режима рассматривались не как негативный аспект германской истории, но как проблема, существовавшая независимо от национальных границ. В этом смысле недавние тенденции в познании транснациональной и межкультурной истории, изучение культурных взаимовлияний и аналогичных процессов выглядят как попытка стереть национальные границы и создать образ Европы, в котором нации и государства имеют относительно малое значение. «При этом мы проецируем в прошлое наше собственное транснациональное глобализированное сознание, что верно лишь частично, - отмечает автор. - От середины XIX до середины XX в. нации и государства занимали центральное по важности место в европейской истории, их соперничество было причиной войн и разрушений, и скрывать это неисторично. Тем не менее ослабление значения национального государства повело после 2010-х годов к оживлению интереса к истории Европы как целого» (052, с. 601).
Теперь, в условиях глобализации, писать историю Европы стало еще сложнее. Разумеется, сама идея рассмотрения европейской истории в глобальном контексте не нова. Существуют важные методологичесие основания для акцентирования связей Европы с остальным миром. Европейские войны и дипломатия всегда существовали в глобальном контексте, оказывая на него воздействие и,
в свою очередь, испытывая воздействие с его стороны. Эти взаимосвязи нуждаются в исследовании, и его результаты могут изменить наше понимание многих аспектов европейской истории. В момент основания журнала «European history quarterly» европейская история была менее важным предметом в британских университетах, зато имелись специальные журналы и общества по изучению французской истории, итальянской истории, истории других стран, современной европейской истории, европейской экономической истории и другие субдисциплины. Двойственна позиция британских историков по отношению к истории европейской, которая отражает прежнюю неоднозначность участия Великобритании в ЕС, сохраняя британскую концепцию истории европейского континента как, прежде всего, историю Франции и Германии.
Разумеется, журнал зависит от присылаемых материалов, он может направить их в то или иное русло посредством специальных выпусков или заказных статей. И данный спецвыпуск являет пример этого, по-своему свидетельствуя о том, что «европейская история является тем, что хотят в ней видеть историки» (052, с. 603).
Дж. Дуиндам (Лейденский университет) в статье «Европа на заре новой истории: вне структур модернизации и национальной историографии» (053) рассматривает особенности европейской политической истории в плане хронологическом и пространственном. Термин «ранняя новая история» (early modern history), введенный относительно недавно, требует, по мнению автора, включения в сферу исследования всей фазы развития от кризиса XIV столетия до революционной волны середины 1840-х годов. Общепринятые границы средневековой и новой истории и разделительная линия 1650-х годов систематически пересекаются и «нарушаются». Независимо от границ Европы в тот или иной момент, ее история обретает форму только как специфический вариант социальных, культурных, политических схем, встречаемых повсюду. Фактически Европа всегда определялась в оппозиции к культурам или силам, воспринимаемым ею как «иные». Контуры европейской истории, в свою очередь, конгломерат отдельных случаев, определяются вопросом: что именно отличает ее от других. «Только в процессе дальнейшего изучения мы сможем удостовериться, обладает ли период "ранней новой истории" особым качеством и коннотациями
как для Европы, так и для остального мира или же он относится только к Европе» (053, с. 617).
Далее в журнале рассматриваются проблемы европейской истории в глобальном, транснациональном и международном контекстах, а также проблемы наций и территориальных идентично-стей в Европе с транснациональной точки зрения.
Т.М. Фадеева
