Спросить
Войти
10 Вечерняя заря (газета). Самара. 1918. 15 авг. 20 Самарская губерния в годы гражданской войны. Куй11 Наша жизнь (газета). Самара. 1918. 28 авг. бышев, 1958. С. 61-63.
Самара, 1918. 22 Четыре месяца Учередиловщины. Самара, 1919. С. 62.
бышев, 1972. С. 174. 25 Самарская губерния в годы гражданской войны.
мир. 1997. № 7. С. 173. 27 ЦГАСО. Ф. Р-402. Оп. 1. Д. 3. Л. 32.
УДК 34(091) (470) “1939/1940”
РЕПРЕССИВНАЯ ПОЛИТИКА СОВЕТСКОГО ГОСУДАРСТВА И СУДЬБЫ ВОЕННОПЛЕННЫХ КРАСНОЙ АРМИИ -УЧАСТНИКОВ СОВЕТСКО-ФИНСКОЙ ВОЙНЫ 1939-1940 ГОДОВ
А. Ф. Бичехвост
Саратовская государственная юридическая академия,
E-mail: istoriya2@yandex.ru
В статье доказывается, что неудачи в советско-финской войне 1939-1940 гг. государственное и политическое руководство СССР пыталось списать на советских военнопленных, оказавшихся в финском плену. Отношение государства и его высокопоставленных лиц к военнослужащим, попавшим в финский плен, характеризовалось антигуманностью, чудовищным пренебрежением к человеческой жизни, отсутствием желания объективно разобраться в каждом факте пленения советского военнослужащего, его поведении в плену. Судьба пленных решалась не по Закону, а на основании личных указаний и распоряжений Сталина и Берия. Незаконным осуждением значительной части советских военнослужащих, оказавшихся в финском плену, был создан прецедент для дальнейшей расправы с теми, кто в годы Великой отечественной войны оказался в плену, но уже немецком. Ключевые слова: советско-финская война 1939-1940 гг., жертвы тоталитарной системы, военнопленные Красной армии, механизм проверки военнопленных, послевоенная судьба советских пленных, И. Сталин, Л. Берия.
Repressive Policy of the Soviet State and Destiny of Prisoners of War of Red Army - Participants of the Soviet-Finnish War of 1939-1940
A. F. Bichekhvost
In the article it is proved that in the Soviet-Finnish war of 19391940 the state and political management of the USSR tried to write off failures on the Soviet prisoners of war who have appeared in Finnish to captivity. The relation of the state and its high-ranking officials to the military personnel, got to the Finnish captivity, was characterized by antihumanity, monstrous neglect to human life, absence of desire objectively to understand each fact of capture of the Soviet
serviceman, his behavior in captivity. The destiny of the captured was solved not on the basis of the Law, and on the basis of personal instructions and Stalin and Beria’s orders. Illegal condemnation of a considerable part of the Soviet military personnel who has appeared in Finnish to captivity, created precedent for further punishment of those who in days of the Great Patriotic War appeared in captivity, but already in German.
В отечественной истории новейшего времени незаметно прошла одна из памятных дат
- 70-летие завершения советско-финской войны 1939-1940 гг. - «зимней», «северной» или «незнаменитой» войны. На долю советских военнослужащих, вовлеченных в боевые действия и оказавшихся в плену у финнов, выпало суровое испытание «справедливостью» сталинских установок, определявших отношение к военнопленным как преступникам и изменникам Родины. О трагической судьбе бывших узников финского плена, многие из которых стали заключёнными ГУЛага, написано немного. Рассекречивание в последние годы архивных документов, хранившихся в режиме особой секретности, и их публикация дают возможность полнее раскрыть историю противоправных и преступных действий Берия и его подручных в отношении военнослужащих Красной армии, прошедших через финский плен, показать трагическую судьбу многих из них.
Как справедливо отмечает Д. Д. Фролов, несмотря на то что после окончания «зимней войны» прошло уже немало лет, мы до сих пор не знаем точного количества пленных1. Из приведенных
© Бичехвост Л. Ф., 2012
в мемуарах Маннергейма данных о числе военнопленных, взятых при окружении советских войск севернее Ладожского озера, явствует, что в финском плену находилось по меньшей мере более 5 000 красноармейцев2. В исследовании «Россия и СССР в войнах ХХ в. Потери Вооруженных Сил» утверждается: после подписания мирного договора из плена были возвращены 5 468 человек (из них 301 командир, 787 младших командиров, 4 380 бойцов). Добровольно остались в Финляндии 99 человек (из них 8 командиров, 1 младший командир и 90 бойцов)3. Таким образом, в финском плену оказалось 5 567 советских военнослужащих.
Наряду с вышеуказанными цифрами в исторической литературе встречается утверждение о якобы переданных советской стороне 5 572 военнослужащих. По другим данным, в Финляндии добровольно осталось 200 красноармейцев, а из финского плена возвратилось 6 017 человек4. По утверждению финского историка Р Хански, за период «зимней войны» было взято в плен
Согласно дополнительному протоколу к Московскому мирному договору между СССР и Финляндией от 12 марта 1940 г. противоборствовавшие стороны брали на себя обязательства в кратчайший срок возвратить военнопленных, захваченных в вооруженном столкновении. При этом в тексте протокола в отношении процедуры обмена военнопленными содержалась оговорка: «На основании особого соглашения»7.
Советских командиров и рядовых красноармейцев, побывавших в финском плену, в отличие от финских военнопленных, ожидала трагическая участь. Их судьба определялась не на основании Закона, а распоряжениями и личными указаниями представителей высшей государственной власти, в первую очередь И. Сталина и Л. Берия.
и Финляндией. Берия докладывал И. Сталину, что на основании постановления СНК СССР от 10 апреля 1940 г. для обмена военнопленными была образована правительственная комиссия в составе: председатель - начальник разведотдела Ленинградского военного округа комбриг Евстигнеев, члены комиссии - помощник заведующего правовым отделом НКИД Тункин и начальник Управления по делам военнопленных НКВД Сопруненко. По данным Берии, численность красноармейцев и командиров, возвращавшихся из финского плена, составляла 5 395 человек. Финской стороне передавалось более 800 человек. Обмен пленными начался 16 апреля и происходил на станции Вайниккала близ Выборга9.
Народный комиссар внутренних дел СССР обстоятельно информировал главу Советского государства о порядке приема, транспортировки и содержания военнопленных, за которые отвечал Генеральный штаб РККА. В документе пока ещё нет видимого намёка на репрессивную политику, которая будет проводиться в отношении советских военнослужащих.
Прибывавших из Финляндии разделили на команды, команды - на группы, возглавляемые начальником и комиссаром команды. В их подчинении находились представители политического, административно-хозяйственного и медицинского состава из расчёта: на 200 военнопленных - командир, политрук и 10 младших командиров. Команду сопровождали 2 врача и 4 представителя среднего медицинского состава. Военнопленные не конвоировались, но в пути каждый эшелон сопровождал оперативный работник10.
Один из свидетелей трагедии, разыгравшейся в жизни рядовых красноармейцев и командиров, вызволенных из финского плена, вспоминал: «В марте 1940 года, когда было подписано перемирие, финны передали наших военнопленных - изможденных, обмороженных, инвалидов ... Их везли в санитарных поездах, к которым никого не подпускали. Домой они не вернулись»11.
Воспоминания вернувшихся опровергают утверждения о перевозке красноармейцев «в товарных вагонах с закрытыми окнами под усиленной охраной частей НКВД». Первые партии военнопленных везли в обычных пассажирских вагонах плацкартного типа. В числе сопровождавших были начальник и комиссар эшелона, медицинский персонал и по четыре бойца на каждый состав, причём не обязательно из частей внутренних войск12.
НКВД активно включился в работу среди военнопленных. Для спецорганов важно было быстрее вычислить «предателей» и «изменников». В результате индивидуальных опросов появились политдонесения младшего политрука А. В. Храмова: «Павел Ковалец, младший лейтенант, говорит, что в/п Шаронов из 75 дивизии 34 сп, 1 бат.,
В спецсообщении Берия докладывал Сталину, что среди доставленных, проводится «соответствующая оперативно-чекистская работа». Для проведения следственных мероприятий укомплектован штат сотрудников. На обменном пункте станции Вайникалла задействовано
Прибывших военнопленных первоначально разместили в казармах недалеко от Новгорода, начсостав отдельно от рядовых. Внутренние наряды (дежурные и дневальные) назначались из обслуживающего персонала. Охрана казарм и их обитателей не предусматривалась. Увольнение в город лицам рядового состава разрешалось в составе команд, но не ранее чем через 10 дней после возвращения. Командирам не запрещалось увольнение в индивидуальном порядке15.
Изложенные выше факты опровергают мнение отдельных исследователей о якобы заранее спланированной и целенаправленной политике преследования советских военнопленных, вызволенных из финского плена. Из спецсообщения Берии следует ещё один вывод: в Генштабе, в отличие от НКВД, относились к захваченным в плен и освобожденным военнослужащим РККА как к жертвам войны, но не как к преступникам.
Особое беспокойство руководителя НКВД вызывал установленный Народным комиссариатом обороны порядок размещения военнопленных, который, по мнению Берии, не исключал возможности побегов, так как казармы в Новгороде, где размещались доставленные военнослужащие, были рассчитаны на 3 000 человек и не могли вместить всех. Основываясь на предположениях и догадках, глава НКВД заключал: «Учитывая, что среди принимаемых военнопленных, безусловно, будет значительное количество лиц, обработанных финской, а возможно, и другими разведками, НКВД СССР считает необходимым обеспечить тщательную фильтрацию принятых военнопленных и проведение среди них соответствующих чекистско-оперативных мероприятий, для чего необходима их изоляция на срок не менее 2-3 месяцев».
Берия полагал целесообразным разместить бывших пленных в Южском лагере НКВД в Ивановской области, который находился в посёлке Талица в 47 километрах от железнодорожной станции Вязники неподалеку от города Южа, и подходил для надёжной изоляции военноплен-ных16. Лагерь, рассчитанный на приём 8000 человек, по мнению народного комиссара, был «вполне приспособлен для размещения в нём военнопленных». «Приспособленность» лагеря для этой цели позже подтвердили и узники поневоле: «Нас привезли в Ивановскую область, в Южский лагерь, разместили в двухэтажных деревянных казармах, “хорошо” огороженных колючей проволокой, за которой прогуливались солдаты с немецкими овчарками»17.
Исходя из изложенного Берия ходатайствовал перед председателем правительства утвердить предложения:
для Наркомата обороны:
а) принятых из Финляндии военнопленных направлять в Южский лагерь НКВД СССР;
б) установить при движении эшелонов с военнопленными порядок охраны и конвоирования, исключающий возможность побегов;
в) передать руководству Южского лагеря необходимые фонды на питание военнопленных;
г) организовать внутри лагеря среди военнопленных соответствующую работу;
Для Наркомата внутренних дел:
а) подготовить Южский лагерь для приема военнопленных из Финляндии;
б) организовать наружную охрану лагеря силами конвойных войск НКВД СССР;
в) организовать довольствие военнопленных по нормам и за счет фондов НКО;
г) обеспечить тщательное проведение че-кистско-оперативных мероприятий среди военнопленных лиц, «обработанных иностранными разведками, сомнительных и чуждых элементов и добровольно сдавшихся финнам, с последующим преданием их суду»;
д) работу по фильтрации военнопленных закончить в 3-месячный срок18.
Для военнопленных был установлен жёсткий режим. Лагерь охранялся конвойными войсками НКВД. Заключенные были лишены права переписки, свиданий с родными и близкими. Место их пребывания держалось в строгом секрете. Содержание бывших военнопленных в полной изоляции в Южском лагере объясняли как временное мероприятие, проводимое с профилактической целью недопущения в страну шпионов и диверсантов, находившихся среди пленных20.
О количестве и командном составе переданных военнопленных сообщалось в справке начальника политуправления МВО, адресованной дивизионному комиссару Лобачеву: «Южский лагерь начал свою работу с момента поступления бывших военнопленных 25 апреля 1940 года. Люди поступали эшелонами по 500-600 человек. На первое мая было 4815, на 10 - 4897. 29 человек отправлено в госпиталь в Вязники. В числе прибывших 314 человек начсостава от младшего лейтенанта до майора включительно»21.
Прибывших первоначально заставляли соблюдать военный лагерный порядок с физзарядкой по утрам. На работах их пока не использовали. При первом посещении бывшими военнопленными лагерной бани с их обмундирования, сданного в санобработку, спороли петлицы и знаки различия. Несколько дней спустя их расселили по лагерным отделениям и поместили в отдельные бараки. Днем освобожденных из финского плена водили под конвоем на работы, а ночью - на допросы, где их допрашивали по поводу сдачи в плен работники лагерной оперчасти22.
Сотрудники следственной части, составленной в основном из следователей особых отделов армейских подразделений, выясняли обстоятельства пленения военнослужащего и его поведения в плену. Освобождённые собственноручно заполняли «Анкету специального назначения», в которой описывали обстоятельства захвата в плен. Протокол допроса включал стандартные вопросы (кроме автобиографических): в какой части служил, при каких обстоятельствах попал в плен, какие документы при себе имел, в каком лагере находился в плену, сколько раз допрашивался, велась ли пропаганда в лагерях для военнопленных, что может сказать о недостойном поведении в плену других военнослужащих23.
Следствие велось с обвинительным уклоном. Допросы наносили психологические травмы, несправедливые реплики и провокационные вопросы вызывали возмущение и внутренний протест. «Следователи разговаривали с нами как с изменниками Родины, не записывали то, что мы им говорили»24, - с горечью повествовали прошедшие через унизительные лагерные испытания. Приведённый ниже диалог - наглядный пример бесчеловечных методов ведения следствия, когда попирались права и достоинство человека, нарушалась его презумпция невиновности
«Спрашивает:
- Ранен?
- Я контужен и обморожен, - отвечаю.
- Это не ранение.
Так ни разу нигде и не записал, что я обморожен. А у меня руки-ноги обморожены, стоять как следует не могу, брать ничего не способен.
Говорю:
- Скажите, я виноват в том, что попал в плен?
- Да, виноват.
- А в чём моя вина?
- Ты давал присягу сражаться до последнего дыхания, но, когда тебя взяли в плен, ты же дышал.
- Даже не знаю, дышал я или нет. Меня финны подобрали без сознания, замороженного.
- А когда очухался, ты же мог плюнуть финну в глаза, чтобы тебя пристрелили?
- А смысл в этом какой?
- Чтоб не позорил. Советские в плен не сдаются!»25.
Недоверие к советским военнопленным, прошедшим финский плен и возвращённым на основании двусторонних международных договорённостей, было целенаправленной политикой дискредитации военнослужащих Красной армии, уничтожения их воли принуждением к признанию ответственности за сам факт пленения.
Одним из вопросов, которому советские следователи уделяли особое внимание, был вопрос об избиении и издевательствах над красноармейцами в плену. Бывшие пленные рассказывали, что над ними издевались не только финские охранники, но и свои же товарищи по плену. Особенно свирепствовали, по мнению дознавателей, «военнопленные из числа карел». В политдонесениях отмечалось: «Бывший младший командир, ныне пленный Орехов, попав в плен, был назначен старшиной барака, он безжалостно избивал военнопленных ... Дидюк, карел, был переводчиком, избивал военнопленных ... Гвоздович из города Калинина, был старшим палаты, избивал своих, отбирал советские деньги, проигрывал их в карты, купил себе комсоставовскую гимнастерку у пленного командира .»26 И таких показаний много. Но все-таки это не было системой.
Предварительные итоги обмена пленными между Советским Союзом и Финляндией были подведены в докладной записке начальника Особого отдела ГУГБ НКВД СССР комиссара госбезопасности третьего ранга Бочкова, направленной 30 апреля 1940 г. в НКВД СССР. Сотрудник госбезопасности информировал ведомство о результатах обмена пленными с 16 по 26 апреля 1940 г., приводил данные о поступивших военнослужащих РККА. Наибольший наплыв пленных приходился на период с 17 по 22 апреля, когда прибыло соответственно 792, 1002, 901 и 820 советских военнослужащих. С 23 по 25 апреля в процессе обмена наступил кратковременный перерыв, затем он возобновился. 26 апреля прибыло четыре команды военнопленных. Приезд последней партии, остававшейся в Финляндии, ожидался 10 и 15 мая 1940 г.27
Берия продолжал информировать Сталина о работе среди освобождённых военнослужащих,
что свидетельствовало о неослабевающем внимании руководителя силового ведомства к пленным
- участникам «северной войны». 23 мая 1940 г. Берия направил Сталину новое спецсообщение «о разработке советских военнопленных», в котором глава НКВД информировал, что в порядке обмена военнопленными с Финляндией было принято 5277 «бывших военнослужащих» Красной армии, из них 373 представителя командного, начальствующего и политического состава. Указывалась национальность пленных - в лагере находилось 1368 украинцев, 176 белорусов, 19 финнов, 173 карела, 97 татар, 39 грузин, 31 коми и других. На полях документа пометка Сталина: «А русские?». В документе называлась цифра действующих штатных сотрудников оперативного отдела 50 человек, которые до 15 мая 1940 г. допросили
Берия докладывал Сталину: «В процессе работы оперативной группы из 1 448 военнопленных выявлено шпионов и подозрительных по шпионажу - 106 человек, участников антисоветского добровольческого отряда - 166 человек, провокаторов - 54, издевавшихся над нашими военнопленными - 13 человек, добровольно сдавшихся в плен - 72»28.
В спецсообщении приводились факты предательского поведения военнослужащих в плену, раскрывались формы их сотрудничества с лагерной администрацией и спецорганами противника. Так, будучи пленённым, кодировщик секретной части 146-го стрелкового полка 44-й стрелковой дивизии Романов редактировал контрреволюционные листовки. Перед отъездом в СССР он получил задание устроиться на работу на Беломоро-Балтийский канал или в одну из воинских частей. Красноармеец 138-го кавалерийского полка 25-й мотокавалерийской дивизии Гриппа на допросе показал, что ему неоднократно предлагалось начать разведывательную работу против СССР, войти в Финляндии в антисоветскую организацию, ставившую целью свержение советской власти «в интересах всего русского народа». Во время нахождения в плену Гриппа дал финнам письменные ответы на 50 вопросов военного, экономического и политического характера. По предложению финнов военнопленный ознакомился с антисоветской литературой, из которой он назвал три книги - «За черным чертополохом», «Корабль смерти», «Отлично сшитый фрак». За несколько дней до обмена Гриппа был переведен в тюрьму Турку, где были сконцентрированы пленные нерусской национальности. В тюрьме его неоднократно вызывал русский белогвардеец
- офицер финской разведки, который предложил ему по возвращении в СССР устроиться на работу в редакцию какой-либо газеты на Ферганском канале. Офицер заявил, что, независимо от согласия Гриппы сотрудничать с финскими спецслужбами, к нему явится курьер разведки, который назовет пароль: «Где вы были 1 марта 1940 года?»29.
В спецсообщении Берия сконцентрировал особое внимание на фактах вербовки советских военнопленных в добровольческий отряд, создаваемый для борьбы против СССР. По показаниям 41 военнопленного было установлено, что в феврале 1940 г. финское командование совместно с представителями белогвардейских центров сформировало из военнопленных красноармейцев и командиров добровольческий отряд для использования его в борьбе против Красной армии.
Бывший красноармеец 305-го полка 44-й стрелковой дивизии, член этого отряда Кравчук рассказал, что 25 февраля в лагере военнопленных проводилась вербовка в добровольческий отряд. В лагере № 4 в военизированное формирование записалось 152 человека. Все члены отряда были переведены в специальный лагерь, где были разбиты повзводно и где велась их антисоветская обработка. Предназначение отряда - ведение боевых действий на Ухтинском направлении совместно с разведывательными финскими частями. После заключения мирного договора у каждого завербованного спросили о его желании остаться в Финляндии, предупредив о необходимости скрыть от советских властей факт пребывания в отряде30.
Некоторые военнопленные получили предложение выступить по радио с антисоветскими измышлениями и призывами к бойцам Красной армии сдаваться в плен. Военнопленные Яшин и Андреев по заданию финнов позировали на кинофабрике во время провокационных съемок. Яшин после киносъемок выступил по радио с обращением к военнослужащим Красной армии, предлагая бросать оружие, убивать политруков и командиров и добровольно сдаваться в плен31.
После месяца пребывания в Южском лагере большинство бывших военнопленных начало осознавать трагичность своего положения. Подтверждение тому - выдержка из отчета от 25 мая 1940 г. Управления Южского лагеря комиссару УПВИ Нехорошеву: «Бывший военнопленный Борисов Г. А. сказал: “Мы находимся не в госпитале, а в тюрьме под стражей, нам не дают открывать окна, не дают посылать письма домой. Мы были на фронте, проливали кровь, а тут сволочи нас держат, и обращаются с нами, как с заключенными”». Он категорически отказался лечить свою рану и выполнять назначение врача, при том, что рана гнойная. Требует отправки в лагерь, заявляя: “В лагере проведут следствие и ускорят мою судьбу”»32.
Основная оперативная работа с бывшими военнопленными была завершена в намеченный срок. 29 июля 1940 г. Берия адресовал Сталину новое спецсообщение, имевшее гриф «совершенно секретно». Что нового содержалось в этом документе? Во-первых, нарком приводил окончательное количество советских узников спецлагеря, переданных финнами: 5 175 красноармейцев и 293 представителя начальствующего
состава. Во-вторых, сообщал новые факты об агентурной работе среди советских пленных с целью их вербовки для ведения подрывных действий против СССР. В-третьих, Берия информировал, что «оперативно-чекистской группой выявлено и арестовано 414 человек, изобличённых в активной предательской работе в плену и завербованных финской разведкой для вражеской работы в СССР»33.
Содержание докладной записки, направленной И. Сталину, поражает крайней жестокостью и правовым беззаконием в отношении бывших военнопленных. Берия сообщал о передаче прокурором Московского военного округа в военную коллегию Верховного Суда СССР следственных дел на 334 человека. К расстрелу было приговорено 232 военнослужащих. К моменту отправки спецсообщения приговор был приведён в исполнение в отношении 158 военнопленных. Предлагалось арестовать и предать суду Военной коллегии ещё 250 человек, «изобличённых в предательской работе». Л. Берия «считал необходимым» 4354 человека, «на которых нет достаточного материала для предания суду, подозрительных по обстоятельствам пленения и поведения в плену, решением Особого Совещания НКВД СССР осудить к заключению в исправительно-трудовые лагеря сроком от 5 до 8 лет»34. Факт огульного недоверия к военнопленным был налицо.
Допросы окончательно были завершены в течение лета и осени 1940 г. (по другим данным проверка длилась почти год, но, скорее всего, это касалось отдельных лиц). После того как дела бывших военнопленных были отправлены Особому совещанию в Москву, оттуда через несколько недель для каждого пришло решение: «За сдачу в плен белофиннам направить в трудовые-испра-вительные лагеря на .» Одни получили 8 или
До недавнего времени исследователи, говоря о судьбе невольников сталинского режима
- бывших узников финского плена, вывезенных в северные районы, ограничивались фразой: «Дальнейшая их судьба неизвестна». Такой же позиции придерживался и автор этих строк. Колоссальная поисковая работа, проделанная региональными исследователями, краеведами, членами общества «Мемориал», учащимися выпускных классов средних общеобразовательных школ под руководством преподавателей истории позволяет полнее и достовернее заполнить лакуну, связанную с послевоенной судьбой советских военнопленных - участников «северной войны». Её оценка неразрывно связана с эпитетом «трагичная». Факты, которыми сегодня располагают исследователи, свидетельствуют о правовом беззаконии, не имевшем границ, совершившемся в тоталитарном государстве по отношению к значительной части советских бойцов и командиров, честно выполнивших свой воинский долг, но оказавшихся в плену во время боевых действий СССР против Финляндии.
Василию Петровичу Беляеву, 1909 г. рождения, уроженцу и жителю деревни Курган Прудовского сельского совета Новокарельского района Калининской области, красноармейцу 2-й батареи 34-го стрелкового полка 75-й стрелковой дивизии, заключенному Южного лагеря НКВД, арестованному 22 августа 1940 г., было предъявлено обвинение в сдаче в плен белофиннам без оказания сопротивления. Приговорен Особым совещанием при НКВД СССР 13 сентября 1940 г. к 8 годам ИТЛ37.
Иван Кузьмич Смирнов, родившийся в 1910 г. в деревне Крюково Холмжирковского района Смоленской области, во время войны с Финляндией служил в 316-м стрелковом полку 18-й стрелковой дивизии в звании красноармейца. Его участие в боевых действиях закончилось трагично - он попал в плен. Арестованный 23 августа 1940 г. ОО ГУГБ НКВД СССР, он был приговорен Особым совещанием при НКВД СССР 18 сентября того же года по обвинению в сдаче в плен белофиннам без сопротивления к 5 годам ИТЛ38.
Не менее «тяжким» было «преступление» Григория Лодыгина. В финском плену Лодыгин завел записную книжку, куда добросовестно записывал, когда его вызывали на допрос, имена пленных, согласившихся сотрудничать с финнами, «антисоветские высказывания» своих товарищей по несчастью, а также свои патриотические размышления (впоследствии Лодыгин уверял следователя, что это наброски к задуманной им книге). Записная книжка попала в руки следователя. Его насторожило то, что Лодыгина вызывали на допрос 10 раз. Это было расценено как факт «особого доверия следователя финского лагеря». Обвинили Лодыгина и в том, что он якобы «составлял списки на военнопленных камеры». Но главным обвинением была связь с «финским шпионом» Тимушевым, что Лодыгин категорически отрицал. Судьба солдата Тимушева, коми по национальности, так и не установлена. Известно, что он был осужден, но дело Тимушева не найдено, обвинение и приговор неизвестны. Он до сих пор числится пропавшим без вести. А Григорий Лодыгин был обвинен в «измене Родине». 28 октября 1940 г. ОСО при НКВД СССР осудило его «за изменническое поведение в плену» на 8 лет лишения свободы. Лодыгина переводили из лагеря в лагерь. Освободился он в феврале 1948 г. из Норильского ИТЛ. Реабилитировали Григория Лодыгина только в 2002 году39.
Немногим участникам «северной войны» удалось избежать трагической участи стать узниками
сталинского ГУЛАГ а и пополнить скорбный список жертв сталинских репрессий. Кроме 450 раненых, контуженных, обмороженных, больных, в живых остались те из советских военнопленных, кто бежал в нейтральную Швецию и не был выдан СССР.
Бойцы Красной армии, попавшие в плен к финнам и обвиненные в нарушении воинской присяги (НВП), отправлялись в северные лагеря для «трудового воспитания». Издевательства и глумление над людьми, начало которым было положено в Южском лагере, продолжались.
Военнопленных, приговоренных к разным срокам заключения и осужденных «за сдачу в плен белофиннам», завозили в Воркутлаг ГУЛАГ а НКВД СССР и Норильский лагерь. Среди них были представители рядового, сержантского и командного состава, которые получили среди заключенных иронические прозвища «солдатики» и «герои финского плена». Большинство из прибывших было направлено на строительство воркутинских шахт и железной дороги Котлас-Воркута, часть попала на шахты Норильска. Люди, видевшие в Дудинке и Норильске не один этап заключённых, запомнили один, уникальный, таким: в новенькой военной форме, с костылями и палками в руках, с бинтами на незаживших ранах, обмороженные, контуженные, пережившие войну и плен русские солдаты. Новую военную форму им вскоре заменили на лагерную одежду40.
В Воркутинском лагере к бывшим военнопленным применили общий тюремный режим, одели в арестантскую одежду и направили на работы, выдавая пайки по нормам заключённых. Вскоре среди прибывших начались цинга и туберкулёз.
О своей судьбе бывшие заключённые Юж-ского лагеря поведали в коллективном письме к Сталину. 31 октября 1940 г. «первому депутату Верховного Совета СССР, вождю народов Советского Союза тов. И. В. Сталину» «по поручению 230 бывших военнопленных, командиров РККА», ныне «находящихся в Воркутском лагере НКВД», было отправлено письмо, подписанное А. Н. Смирновым, А. М. Светиковым, М. Во-лоховичем, А. Г. Самойловым, К. П. Гичаком, Т. Ф. Никулиным и А. Ф. Зубовым. С горечью и обидой участники «северной войны» писали: «Вам, тов. Сталин, решили мы написать это письмо и просить отозваться на него. Вам хотим мы рассказать о заключениях и мытарствах, переносимых нами неизвестно за что и во имя чего. Мы, группа среднего и старшего командного и начальствующего состава РККА, во время войны захваченные в плен белофиннами и возвратившиеся в СССР после заключения мира, вот уже шесть месяцев содержимся в заключении в условиях строжайшей изоляции даже без права написать семьям и в полной неизвестности об их судьбе, как люди, совершившие тягчайшее преступление
перед Родиной, хотя никто из нас в этом не виноват ни делом, ни словом, ни помышлением»41.
Заключённые сообщали, что 29 августа всех прошедших проверку в Южском лагере под усиленным конвоем и тайно привезли на железнодорожную станцию якобы для передачи НКО, подвергли обыску, заперли в вагоны и отправили в Архангельск. Там их пересадили на пароход и как опаснейших преступников доставили в Воркутинский лагерь, куда водворили, заставив пройти марш в 250 километров пешком почти босыми и полуголодными. Всю дорогу участников «северной войны» везли в военной форме, называли товарищами, прятали от людей и тщательно скрывали место назначения и цель поездки42.
О том, как обошлись с ними после перемещения на север, узники рассказывали так: «В Воркуте с нас сняли звёздочки, отобрали деньги и ценные вещи, подвергли дактилоскопированию и сфотографировали как обычных преступников, затем сказали, что мы арестованы и по существу запретили впредь обращение “товарищ” к начальству. На наши вопросы, чем вызвано наше превращение в арестантов и его основание к этому начальство ответило, что о нас ему ничего не известно. Основания к заключению будут после, а коли мы попали в лагерь, то являемся ни кем иным, как арестантами»43.
Отдельные военнопленные искали оправдание трагическому повороту судьбы в себе, своих поступках и словах, тайно надеялись на скорое освобождение. «Обидно нам было, что нас посадили в лагерь. Морально мы были убиты, -вспоминал Иван Русаков, старший лейтенант 18-й дивизии. - И то даже считали по глупости, что это оправдано, и что и надо нас - в лагерь, потому как вдруг один из тысячи да окажется шпионом, а те, которые честные, и тут сумеют доказать, что они люди порядочные»44.
Однако время шло, а оправдывать «героев финского плена» не собирались. Надежда на быстрое освобождение становилась призрачной, и ожидание грядущих перемен сменилось отчаянием. Как и тысячи невинных сталинских жертв, в сложившейся ситуации невольники особо уповали на коллективную жалобу «отцу народов».
Жертвы произвола справедливо сетовали на то, что стали узниками Воркутлага без предъявления им обвинения, без рассмотрения их дел в суде. «В чём наша вина? За какое преступление мы находимся здесь?» - лейтмотив коллективной жалобы. Бывшие военнопленные указывали на незаконное изменение их социального статуса: для заключённых и народа они до недавнего времени являлись красноармейцами, а в Воркутлаге стали изменниками Родины. «Не знаем, кому и зачем нужна эта ложь?» - вопрошали лагерники. Этот вопрос, как и тысячи аналогичных, остался без ответа.
Авторы письма сообщали, что в Воркутинском лагере содержалось 230 представителей командного состава от капитанов до младших
лейтенантов. Среди заключённых находились политруки, медперсонал, лётчики, сбитые во время выполнения боевых заданий. Поведали обращавшиеся к «вождю всех народов» и о том, при каких обстоятельствах они оказались в плену: ранеными, контуженными, обмороженными и обгоревшими, но при этом не пытавшимися скрыть своей партийной принадлежности и избавиться от партийных документов. Очевидно, по мнению авторов письма, последнее утверждение должно было стать своеобразной индульгенцией, способной смягчить наказание жалобщиков.
Заключительные строки письма, изложенные достаточно эмоц?
