Образы прошлого в трудах Флавия Филострата и проблематика исторической памяти в изучении феномена Второй софистики

И С Т О Р И Я

УДК 94(37).07

ОБРАЗЫ ПРОШЛОГО В ТРУДАХ ФЛАВИЯ ФИЛОСТРАТА И ПРОБЛЕМАТИКА ИСТОРИЧЕСКОЙ ПАМЯТИ В ИЗУЧЕНИИ ФЕНОМЕНА ВТОРОЙ СОФИСТИКИ

© 2011 г. К.В. Марков

Нижегородский госуниверситет им. Н.И. Лобачевского

mkv_2003@mail.ru

Поступилк в редакцию 01.07.2011

Представлен обзор современной литературы, посвященной изучению образов прошлого в трудах Флавия Филострата. Особое внимание уделяется исследованиям специфики его восприятия, осмысления и репрезентации исторических событий, обусловленной как влиянием Второй софистики, так и особенностями политической жизни Рима в эпоху Северов. Рассматриваются дискуссионные вопросы, связанные с данной проблематикой.

В последние два десятилетия наблюдается повышенный интерес исследователей к изучению исторического сознания и исторической мысли разных эпох. Данная проблематика наиболее активно разрабатывается в исследованиях, посвященных истории культуры в целом и, в частности, проблемам исторической памяти как важнейшей составляющей общественного сознания и коллективной идентичности. Историческая (коллективная/социальная) память определяется как совокупность различных форм знаний и общих представлений общества (или его отдельных групп) о прошлом [1]. Применительно к античной истории подобные представления и знания изучаются в первую очередь на материале сочинений историографического жанра. Вместе с тем привлекается более широкий круг литературных текстов, содержащих значимые свидетельства о политической, интеллектуальной и духовной ситуации эпохи [2-3]. Данная проблематика особенно значима для такого периода античной истории, как конец I - середина III в. н.э., когда «Золотой век» Антонинов сменяется переломной в социально-политическом и духовном развитии эпохой Северов, за которой следует всеобъемлющий кризис, охвативший греко-римский мир в 30-70-е гг. III столетия. В культурно-историческом плане эта эпоха определяется прежде всего таким интеллектуальнолитературным движением, как Вторая софистика, которая оказывала существенное влияние на политико-идеологический дискурс и формы

исторической памяти в Римской империи [4-5]. До наших дней дошли многие сочинения представителей данного направления, писавших в самых разнообразных жанрах (историография, биография, эпистолография, философский и сатирический диалог, диатриба, роман, эпи-дейктическое красноречие и другие ораторские жанры). Конечно, наибольшей известностью пользуются такие авторы, как Плутарх, Дион Хрисостом, Лукиан, Павсаний, Афиней, Апулей, Авл Геллий, Арриан. Вместе с тем мы располагаем целым рядом других весьма важных и интересных литературных памятников, отражающих историческое сознание авторов эпохи Второй софистики, к которым наряду с сочинениями Элия Аристида, Менандра Ритора, Корнелия Фронтона, Фаворина, Максима Тирского, Дексиппа относится корпус сочинений Флавия Филострата II (Старшего)1. Само название «Вторая софистика» было введено именно этим автором в его сочинении «Жизнеописания софистов» (УБ. I. 17. 1) [6]. Флавий Филострат родился около 170 г., умер в правление Филиппа Араба, т.е. между 244 и 249 гг. Он был уроженцем Лемноса, получил образование в Афинах. Среди своих учителей он упоминает Анти-патра Иерапольского (УБ. II. 24. 2), который был наставником Геты и Каракаллы. Вероятно, именно по его рекомендации Филострат оказался при дворе Септимия Севера. Впоследствии он вернулся в Афины, где занимался преподавательской деятельностью [7-10]. Флавий Фи-

лострат, принадлежавший к греческой интеллектуальной элите и входивший в окружение Юлии Домны, жены императора Севера, известен как один из ярких представителей Второй софистики и является автором целого ряда произведений: «Жизнь Аполлония Тианского»,

«Жизнеописания софистов», «Картины», «Героика», «Письма»2.

Сочинения данного автора уже давно стали предметом самого пристального внимания как филологов-классиков, так и историков-антиковедов. Тем не менее в течение долгого времени его творчество изучалось преимущественно на материале «Жизнеописания Аполлония Тианского» [11]. В 1960-1970-е гг. появились также работы, посвященные «Героике» и «Письмам» [12]. Значительное расширение проблематики исследований произошло в 1980-е гг., чему во многом способствовало издание монографии Г. Андерсона, затрагивающей широкий спектр вопросов изучения творчества Филострата [4]. В последние два десятилетия наблюдается повышенный интерес к творческому наследию древнего автора. В 2001 г. вышел первый английский перевод «Героики», затем появились и исследования, посвященные данному труду, и новый комментарий [13-15]. Даже надолго забытые «Любовные письма» Флавия Филострата оказались в настоящее время в поле зрения исследователей [16].

Данная статья отнюдь не является попыткой дать исчерпывающую характеристику бесчисленному множеству современных работ, посвященных как общим, так и частным вопросам изучения произведений Филострата. Основное внимание будет уделено тем исследованиям, где рассматривается специфика восприятия и репрезентации автором прошлого, а также отражение в его трудах современных ему римских политических реалий, к которым, судя по данным его биографии, он был весьма близок.

На протяжении долгого времени внимание исследователей было сосредоточено в основном на проблематике, относящейся к двум магистральным направлениям: реконструкция текстов, выявление литературно-стилистических, языковых особенностей трудов и проблема достоверности и историчности описываемых автором исторических событий и реалий как основы для изучения истории общественно-политического и культурного развития греческого мира в период принципата. Традиционными темами исследования стали: датировка и жанровая специфика произведений Филострата, его источники, соотношение между героями произведений и их прототипами [17]. Последний аспект особенно актуален для исследований, посвященных

«Жизни Аполлония Тианского»3. Данное сочинение, написанное, предположительно, после смерти Юлии Домны в 217 г. [9], представляет собой рассказ о странствующем философе-пифагорейце второй половины I в. В течение долгого времени среди исследователей было четкое разделение на тех, кто считал повествование Филострата об Аполлонии более или менее правдивым, основанным преимущественно на фактах, и тех, кто рассматривал данный труд как авторский вымысел, предназначенный для развлечения читательской аудитории [18-19]. В последние годы ученые признают, что подобная противоположность подходов является упрощением, но по-прежнему сохраняются различия в общей интерпретации характера сочинения и того, как этот труд по замыслу Филострата должен был быть воспринят аудиторией. Ярким свидетельством этому является содержание двух недавно опубликованных сборников, содержащих статьи ведущих специалистов по данной проблематике [20-21].

Говоря о современных исследованиях творчества Флавия Филострата, следует отметить, что обширная литература, дошедшая до нас со времен Второй софистики, длительное время рассматривалась как неоригинальная, подражательная, бедная в идейном плане, и даже «упадническая». Однако в 1960-1970-е гг. происходит отказ от подобных оценок. Вторая софистика, как и «греческое возрождение» в целом, начинает рассматриваться как важное и интересное явление, чему во многом способствовали исследования Ф. Миллара, Г. Бауэрсока, И. Боуи и Б. Реардона [22-25]. С этого времени Вторая софистика изучается как важный социокультурный и отчасти политический феномен, и в этой связи особое внимание уделяется «Жизнеописаниям софистов» Флавия Филострата как одному из важнейших источников для изучения данного явления [26-27].

В двух книгах «Жизнеописаний» представлен обзор как древней (начиная с V в. до н.э.), так и собственно Второй софистики, к представителям которой Филострат причисяет Эсхина, Никета, Исея, Скопелиана, Дионисия Милетского, Лоллиана, Марка Византийского, Поле-мона, Секунда, Герода Аттика и многочисленных современных Филострату софистов. В последнее десятилетие наметилось некоторое изменение в подходах к изучению данного памятника, суть которых состоит в том, что в центре внимания исследователей оказывается не столько сама историческая действительность, сколько ее восприятие Филостратом. В новейших работах исследователи обращают внимание на то, что наше понимание Второй софис-

тики неразрывно связано с личностью повествователя, т.е. речь идет о «конструировании» Филостратом образа Второй софистики [28-29].

Еще одно направление - это исследование взаимосвязи между современными Филострату политическими реалиями и повествованием автора о прошлом. Данная проблематика наиболее активно разрабатывается на материале повествования Филострата об Аполлонии Тиан-ском, ибо автор помещает своего героя в самую гущу римских политических событий. В качестве примера можно назвать сюжет, связанный с приходом к власти Веспасиана (VA. V. 27-36). Последний просит Аполлония вручить ему державу и получает от философа наставления о том, как нужно править. Спутники знаменитого пифагорейца, вмешиваясь в его беседу с будущим императором, затевают спор о том, какая форма правления является более предпочтительной для Рима. Эту историю Г.С. Кнабе назвал самостоятельным философским сочинением и пытался выявить в речах действующих лиц отражение политических идей различных направлений общественно-политической мысли I в. н.э. [30]. Впрочем, данный сюжет нередко привлекался для характеристики политических симпатий самого Филострата и в контексте дискуссии о степени политизированности его труда [9, p. 320; 10, p. 159].

С данной проблематикой тесно связан вопрос о принадлежности автора к ближайшему окружению Юлии Домны. Главное свидетельство - это заявление самого писателя во вступлении к «Жизни Аполлония Тианского» о том, что он принадлежал к «кружку» Юлии Домны (I. 3. 1). Существуют различные представления о сущности этого кружка. Долгое время считалось, что Юлия Домна собрала вокруг себя многих, и притом наиболее известных софистов своего времени [31]. Согласно другой точке зрения, «кружок» мог и не быть объединением знаменитостей [9, p. 22-24; 22, p. 101-109]. Т. Уитмарш, опираясь на текстологический анализ упомянутого пассажа, полагает, что Филострат писал о принадлежности не к «кружку» как определенной группе людей, но к «окружению» Юлии Домны, т.е. кругу её близких знакомых [32, p. 33].

Подобная трактовка побуждает по-новому взглянуть на попытки интерпретировать сочинения Филострата в свете идеологической политики Северов. Некоторые исследователи пытались связать содержание «Героики» с предполагаемым возрождением культа героев при Ка-ракалле [14, p. XX]. Другие полагают, что вряд ли следует говорить о целенаправленной политике императоров в данной сфере и указывают

на то, что в греческом мире культы героев были характерным явлением в течение всего императорского периода [32, p. 33]. Вопрос о датировке «Героики» также является спорным. Вероятно, произведение относится ко времени после смерти Каракаллы, скорее всего к 20-м гг. III в. [33]. Вот почему некоторые исследователи видят в данном сочинении не отклик на религиозную политику Каракаллы, а влияние идеологии Александра Севера. Протесилай, выступивший против «варваров» во главе ополчения из 40 кораблей, как нельзя лучше подходил на роль героя в условиях новой угрозы с Востока, или, например, поражение, нанесенное Ахиллом амазонкам, должно было внушать уверенность в победе над Сасанидами [34, p. 280-281; 35]. C критикой подобных интерпретаций выступил Т. Уитмарш, который полагает, что «Аполлоний» Филострата далек от северовской проблематики и отражает преимущественно увлеченность автора греческой этикой, риторикой, литературой и прочими аспектами греческого культурного наследия. Вероятно, некоторые читатели действительно могли бы провести подобные параллели, но упомянутые сюжеты вряд ли имеют явный внешнеполитический подтекст и, скорее всего, не связаны напрямую с императорской идеологией времен правления Александра Севера. В тексте нет прямых аллюзий на римскую проблематику. В центре внимания автора - взаимоотношение между греческим прошлым и греческим настоящим [32]. Главным аргументом Т. Уитмарша является то, что доводы его оппонентов основаны на общих местах, ибо тема превосходства эллинов над варварами - довольно частое явление в античной литературе.

В связи с данной дискуссией следует отметить, что в исследованиях последних десятилетий можно встретить иное, не столь однозначное отношение к античным литературным клише и идеологическим штампам. В качестве примера можно привести ряд статей Л. де Блуа, который попытался ответить на вопрос о том, как греческие интеллектуалы воспринимали кризис III в. В одну группу вместе с Флавием Филостратом он объединяет вольноотпущенника Геродиана, сенатора Диона Кассия, представителя афинской аристократии Дексиппа и Псевдо-Аристида на основании их греческого происхождения, образованности, причастности к литературному творчеству и Второй софистике. Эти факторы, по мнению Л. де Блуа, повлияли не только на форму, в которой перечисленные авторы преподносят читателям свои политические взгляды, но и на их содержание. Все они уделяют повышенное внимание воспи-

танию и образованию императоров, а также выступают против разнузданности солдат и возвышения homines novi из числа простолюдинов, поскольку данные явления угрожали не только их имущественному и социальному положению, но и греческой культуре в целом. В поисках ответа на существующие вопросы они придают преувеличенное значение личности императора, обращаясь к разработанной еще в позднеклассической литературе концепции идеального монарха, который выступает образцом для подданных и вводит в надлежащие рамки представителей всех социальных групп [36]. Этот то-пос, а также многие другие литературные клише, которыми изобилуют сочинения греческих авторов периода Второй софистики, рассматриваются исследователем как своеобразный язык, выявляющий взгляды самих авторов, поскольку они делают выбор между различными loci communes и по-своему расставляют акценты. В работах Л. де Блуа также применяются некоторые методы, характерные для социокультурного подхода к изучению феномена власти и направленные на определение своеобразия восприятия отдельными индивидами или группами тех или иных властных институтов, выявление оценки этих институтов в сознании отдельных субъектов и групп и определение связи этой оценки с господствующими в обществе культурными топосами [37, p. 268].

Безусловно, современность и, в частности, политика накладывали определенный отпечаток на повествование Филострата о прошлом. Один из примеров мы находим в недавно защищенной диссертации А.В. Белоусова. Автор рассматривает «Героику» и «Жизнь Аполлония Тианского» как важнейшие источники по изучению новых тенденций в религиозной жизни греков и римлян эпохи Северов. В частности, он пишет о «явном солнцепоклонничестве» Аполлония у Филострата и объясняет его «стремлением выразить религиозные предпочтения императорского двора, в частности угодить вкусам своей покровительницы Юлии Домны или Эла-габала» [38, с. 13].

Текст «Жизни Аполлония Тианского» содержит и более явные аллюзии на современные Филострату реалии. В первую очередь это касается некоторых ярких событий политической жизни Рима времен Северов, таких как убийство Геты Каракаллой (VA. I. 28; VI. 32), поведение Элагабала (VA. III. 28). Авторское мнение наиболее отчетливо заметно в тех случаях, когда речь идет об ущемлении греческих интересов: обеспокоенность стремлением молодых

греков изучать римское право (VA. VII. 42) или же назначение сенаторов не-греков в греческие провинции (VA. V. 42).

К числу основных направлений исследования исторического сознания и политического мышления Флавия Филострата принадлежит также изучение концептуального содержания образов прошлого в его сочинениях. Изучение восприятия Филостратом римской истории неразрывно связано с вопросом о культурной идентичности авторов Второй софистики как основе ментальности, мировоззрения, идеологии греческих интеллектуалов данной эпохи. Было время, когда большинство исследователей полагали, что элита греческого общества в императорское время подверглась романизации и слилась в единую социальную группу с римской элитой, которая была уже в определенной степени эллинизирована [39, S. 81; 40,

p. 361 sg.]. Этот процесс получил название греко-римского синтеза. Интерес исследователей к «греческому возрождению» увенчался появлением своего рода «ревизионистской линии», представители которой отмечают, что, хотя в политическом отношении греческая элита примирилась с римским владычеством, в большинстве сфер жизни они оставались греками и влияние римской культуры на них было незначительным [41, 42, 6].

Подобный подход прослеживается в диссертации Й. Флинтермана, посвященной представлениям Филострата об идеальной власти, взаимоотношениях правителей и философов, проявлению греческого самосознания, восприятию Рима и актуальных вопросов римской политической жизни. Флинтерман стремится показать, что универсальность греческой культуры, с которой встречается Аполлоний во время своих путешествий, выполняет идеологическую функ-цию4. Кроме того, постоянное упоминание о величии греческого прошлого, как ничто другое, позволяло представителям греческих аристократических семей принимать римскую власть и сохранять при этом свою идентичность и самоуважение. Использование Филостратом этнонима «эллины» для обозначения великих софистов иллюстрировало значимость ораторского искусства как метода выражения греческой идентичности. У Филострата есть восхищение Римом как гарантом мира и порядка, но он не идентифицирует себя с Римом. Он пишет о всех жителях империи «мы», только когда они противопоставляются варварам или иудеям, но в остальных случаях римляне для него - «другие». В целом же именно культурная идентичность Филострата выступает как важнейший фактор, определяющий концептуальное оформление его труда [10, p. 380].

Похожий взгляд мы встречаем и у С. Свэйна, согласно которому греческое прошлое для Филострата, так же как и для ряда персонажей его «Жизнеописаний», было важно как «способ достичь могущества в настоящем». Он был римлянином лишь в политико-административном смысле, но по своей культуре и мировоззрению он оставался «таким же греком, как Плутарх или Гален» [9, p. 380-400].

Идеи Флинтермана получили развитие в диссертации А. Кемезиса, который предпринял попытку дать общую трактовку особенностям восприятия и репрезентации прошлого Филост-ратом. И в «Жизнеописаниях», и в «Жизни Аполлония» Филострат на свой лад переделывает греческую и особенно римскую историю. Он «конструирует» свои собственные грекоримские миры, в центре которых помещает своих героев, т.е. софистов. Цель подобного обращения с прошлым - побудить читателя по-новому взглянуть на известные ему римские реалии [43, p. 141-189; 44].

Таким образом, в современном антиковеде-нии уже достигнуты довольно весомые результаты в изучении творческого наследия Флавия Филострата и, в частности, его восприятия, осмысления и репрезентации прошлого. Тем не менее в нашей стране творчество авторов Второй софистики почти не изучалось. Исследования, посвященные Флавию Филострату, исчисляются единицами, и проводились они преимущественно на материале сочинения «Жизнь Аполлония Тианского» [7, 8, 30, 45, 46, 47]. Редким исключением стала статья А.С. Мельниковой о социальном статусе софистов, где «Жизнеописания» рассматриваются как важнейший источник по изучению социокультурных реалий Римской империи, а также отмечаются некоторые композиционные особенности данного труда [27]. В целом же можно констатировать, что несмотря на нарастающий интерес зарубежных исследователей к проблемам восприятия и осмысления прошлого авторами Второй софистики, и в том числе Флавием Фи-лостратом, данная проблематика остается вне поля зрения отечественных антиковедов.

Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ в рамках научно-исследовательского проекта «Образы прошлого в творчестве авторов Второй софистики (Флавия Филострата, Элия Аристида, Максима Тирского, Фронтона, Менандра Ритора, Дексиппа)», проект № 11-31-00218а1.

Примечания

связанные родственными узами: Филострат I, Филострат Лемносский (Филострат III) и внук Филострата Старшего Флавий Филострат Младший (Филострат IV).

Список литературы

Griekse identiteit, voortellingen rond de verhouding tus-sen filosofen en alleenheersers en polit. ideen in de Vita Apollonii van Philostratus: Proefschr. Groningen:

Nijmegen, 1993.

эллинские истоки христианства. М.: Беловодье, 2003.

IMAGES OF THE PAST IN FLAVIUS PHILOSTRATUS’ WRITINGS AND CURRENT ISSUES OF HISTORICAL MEMORY IN THE STUDIES OF THE SECOND SOPHISTIC PHENOMENON

K. V. Markov

The paper is an overview of the recent scholarly literature on Flavius Philostratus’ treatment of the images of the past. Special attention is paid to the research centered on Philostratus’ perception, understanding and representation of historical events, as shaped by the influence of the Second Sophistic and the political life of Rome under Severans.