Спросить
Войти
ГОСУДАРСТВЕННАЯ ЭТНОГРАФИЯ, ИЛИ ОТРАЖЕНИЕ ПРОЦЕССА СОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО СТРОИТЕЛЬСТВА НА ПРИЕНИСЕЙСКОМ СЕВЕРЕ,
В РАБОТАХ ЭТНОГРАФОВ KOHUA 1930-х гг.
(К ПОСТАНОВКЕ ВОПРОСА)
Прикладной аспект советской этнографии, государственный заказ, Эвенкия,
советское строительство.
Известно, что существование советской этнографической школы всегда протекало в русле государственной политики страны. И помимо решения сугубо научных проблем, этнографическая наука, не зря характеризующаяся как государственная, стояла в авангарде решения задач ускоренной интеграции коренных народов в экономическую, социальную и политическую структуру СССР.
С каждым годом история отечественной этнографии XX в. вызывает все больший интерес. Поднимается ряд проблемных вопросов, касающихся взаимоотношения государства и науки: какова степень государственного заказа в работах советских этнографов? прикладной аспект советской этнографии: плохо или хорошо? и т. д.
Наиболее глубоко данная проблема разрабатывается в зарубежной историографии: работы Д. Дж. Андерсона, Ю. Слёзкина, И. Шанты, Дж. Форсайта, П.П. Швейцера, Н. Ссорин-Чайкова и многих других. Авторы пытаются по-ново-му взглянуть на исследовательские методы и подходы советских этнографов, разобраться в проблемных аспектах их работы, играющей, по мнению большинства историков, роль легитимизации научно-политических интересов власти. Так, например, по мнению Юрия Слёзкина, одна из главных проблем состояла в том, что «полезность этнографов в деле построения социализма состояла в их способности вскрывать классовые структуры, задача же их как ученых заключалась в изучении обществ, которые по определению не имели классов» [Слёзкин, 1993, с. 116]. В отечественной историографии этнографии хоть и поднимаются проблемы прикладного аспекта советской этнографической науки, например, тема «изобретения» тех или иных наций на территории Советского Союза учеными-этнографами (С.Н. Абашин, В.А. Шнирельман, В.А. Тишков и др.), но основной корпус всё же составляют работы об отдельных институциях («с явным преобладанием юбилейных публикаций» [Соловей, 2004, с. 17), научных школах и персоналиях (А.Б. Ипполитова, А.М. Решетов, А.А. Сирина и многие другие). В общем же отечественная историография советской этнографической науки весьма фрагментарна. Редкой попыткой составить целостный взгляд на историю советской этнографии является работа Т.Д. Соловей «Власть и наука в России» (2004).
Весьма полярны и мнения о характере самой работы советских этнографов. Ю. Слёзкин считает, что во главе этнографической дисциплины постепенно становятся радикалы-марксисты, пережившие чистки и действующие в духе сталинской политики [Слёзкин, 1993, с. 122]. Д. Дж. Андерсон, хотя и называет советскую этнографию государственной, тем не менее не вкладывает в эти слова никакой нега-
тивной оценки: само соединение науки и государственности рассматривается исследователем как интересный социально-политический феномен, отчасти и сделавший советскую этнографию «возможной и уникальной» [Андерсон, 2004, с. 25—28]. Т.Д. Соловей имеет схожее мнение, считая, что советская этнология сформировалась как целая и завершенная система только благодаря советской власти [Соловей, 2004, с. 345].
Конкретной целью нашего исследования стала попытка решить достаточно узкий вопрос: насколько достоверно освещался процесс социалистического строительства профессиональными этнографами? Для этого нами был проведен сравнительный анализ опубликованных и неопубликованных материалов по советскому строительству в Эвенкийском национальном округе. Таким образом, данные источники являются предметом нашего исследования, а объектом, становятся этнографические исследования севера края в общем.
Использованные нами источники можно разделить на неопубликованные: полевые материалы и официальные партийные документы; и опубликованные: научные труды, периодика. Заметим, что в рассматриваемый предвоенный период количество исследовательских публикаций по северу края значительно сократилось. Видимо, это объясняется тем, что на тот момент уже прошли две масштабные волны государственных переписей (середины 1920 и 30-х гг.) и практически закончились основные шаги по соцстроительству — мероприятия, давшие новый импульс проведению этнографических исследований и определившие их прикладной характер: советские этнографы не только изучали коренные народы, но и напрямую создавали их «категории самосознания и социально-экономические категории» [Андерсон, 2004, с. 28].
Уникальным источником является хранящийся в фондах КККМ неопубликованный полевой материал так называемой «Северной экспедиции», организованной Б.О. Долгих на территории Таймырского и Эвенкийского национальных округов в 1938—39 гг. По сути, именно он и определил хронологические и географические рамки (материал по Таймырскому н / о в данной работе не рассматривается) нашего исследования. Борис Осипович Долгих (1904—1971) — один из наиболее выдающихся советских этнографов-сибиреведов — заведовал этнографическим отделом КККМ с 1937 по 1944 гг. Кроме самого Б.О. Долгих, в исследованиях принимали участие фотограф Иван Иванович Балуев и молодой комсомолец Марк Сергеевич Струлёв.
Полевой материал Северной экспедиции несет в себе как несомненную научную ценность, так и как нельзя лучше характеризует специфику работы этнографов предвоенного периода.
Заметим, что сам Б.О. Долгих уже в начале 30-х гг. стал жертвой сталинских репрессий: за крамольные мысли по поводу проводившейся коллективизации в 1929 г. он был осужден на четыре года ссылки в Сибирь на р. Лену [Вайнштейн, 1999, с. 289]. Это испытание не изменило жизненных установок ученого, но научило осторожности. Не случайно, видимо, Б.О. Долгих организовал экспедицию в 1938 г. — в период развернувшихся арестов среди интеллигенции. Поэтому и нельзя найти в его личных полевых дневниках высказываний собственного отношения к властям (КККМ. О/ф 7886 / ПИр 216. Тетр. № 8, 9).
Интересен и другой момент — Б.О. Долгих не был официальным руководителем отряда: эти функции выполнял партиец М.С. Струлёв; а поддержку идея организации экспедиции получила благодаря официально заявленным целям изучения процесса социалистического строительства.
Единственным существенным для раскрытия нашей темы источником из всего экспедиционного архива является рукописный фонд совсем непрофессионального этнографа, 25-летнего М.С. Струлёва. Данный архив представлен обширным статистическим материалом, освещающим практически все аспекты строительства новой социальной, экономической и политической жизни севера края (КККМ. О/ф 7886 / 223, 227). В Эвенкийском н / о им были собраны сведения по простейшим производственным объединениям (ППО) (состав хозяйств, доходы и их распределение); отчеты ОКРЗО; были составлены отдельные таблицы по оленеводству, сельскому хозяйству, товарообороту, народному образованию, здравоохранению и другим сторонам жизни (КККМ. О/ф 7886 / 227-2. Тетр. № 12).
Интересно, что М.С. Струлев не собирал, а только переписывал, не комментируя, сведения в архивах местных партийных организаций. Его личных дневников обнаружить нам пока не удалось, хотя косвенные свидетельства об их наличии имеются (КККМ. О/ф 7886 / ПИр 222. Тетр. № 3. Л. 12). Поэтому и неудивительно, что сведения М.С. Струлева практически полностью совпадают с данными, обнаруженными нами в официальных архивных документах.
Дневники же И.И. Балуева дают лишь подробную картину экспедиционного быта, всё остальное обходится стороной (КККМ. О/ф 7886 / ПИр 222).
Второй блок используемых (по большей части, для проверки достоверности предоставленной краеведами и этнографами информации) нами архивных источников представляет собой справки и докладные записки работников Эвенкийского окружного комитета ВКП (б), отосланные когда-то в краевой центр и ныне хранящиеся в ГАККе.
Говоря о периодике, мы имеем в виду только газету «Красноярский рабочий». Уже упоминалось о неком вакууме, существовавшим в вопросе освещения ситуации на севере в конце 1930-х гг. В первую очередь речь здесь идет о научно-по-пулярной периодике. Выпуск журнала «Советская этнография» тогда был приостановлен, а другие научно-популярные издания («Жизнь национальностей», «Сибирская живая старина», «Советский Север», «Северная Азия», «Сибирские огни», «Краеведение» и т. д.) уже прекратили свое существование. Номера газеты «Советская Эвенкия», издававшейся с 1934 г. (до 1945 г. — «Эвенкийская новая жизнь»), нами не были обнаружены. Потому и этот материал мы можем привлекать только как вспомогательный.
Большой интерес представляет четвертая группа источников: научные работы краеведов и профессиональных этнографов, освещавших процесс соцстро-ительста. Но здесь, как и в ситуации с периодикой, стоит отметить существующий пробел: необходимую информацию по Эвенкийскому округу на конец дают только вышедший в 1939 г. труд «Первобытные производственные объединения и социалистическое строительство у эвенков» 1939 г. этнографа Николая Петровича Ни-кулынина, бывшего работника краеведческого пункта Туринской культбазы, и книги 1958, 1971, 1984 гг. историка и государственного деятеля Василия Николаевича Увачана. Остальные этнографические исследования того периода были посвящены другим аспектам жизни коренного населения (шаманизм, традиционный быт, культура) и нами не рассматриваются (А.Ф. Анисимов, Г.М. Василевич, И.М. Сусловидр.).
Итак, для того чтобы оценить степень достоверности в описаниях процесса соц-строительства на севере мы попытались наглядно сравнить сходный материал разных групп источников. Результат, полученный нами, назвать однозначным нельзя.
Например, описывая состояние школьного образования в Эвенкийском округе, М.С. Струлёв приводит общеизвестные цифры: «...на 1 января 1939 г. ... общий процент охвата всех детей 96 %» (КККМ. О/ф 7886 / 227-2. Тетр. № 12. Л. 31 об.), но о том, что в погоне за цифрами власти посадили за парты больных туберкулезом детей, М.С. Струлёв не упоминает, и эту информацию дают уже другие архивные документы: «...больше половины учащихся заражены начатками туберкулеза» (ГАКК. Ф.П-35. Оп. 5. Д.7. Л. 57). В другом случае Марк Струлёв о существующих проблемах говорит, но поверхностно: «Школьный инвентарь ... его не хватает... наглядных пособий нет.... На ремонт школ отпускается мало средств...» (КККМ. О/ф 7886 / 227-2. Тетр. № 12. Л. 32 об.). А из сообщений окружного комитета партии и окрисполкома можно узнать более конкретно, что на 1937 / 38 учебный год всего на школы было отпущено 40900 рублей, когда только на одно отопление требуется 92950 рублей; а ремонт закончен в 40 % школ ... в остальных задерживается в связи с отсутствием средств (ГАКК. Ф.П-35., Оп. 3., Д. 18., Л. 17). В монографии Н.П. Никулынина вообще никаких точных данных конкретной информации нет, только «красивые» слова об «успехах ленинско-ста-линской национальной политики, обеспечившей ... быстрые темпы развития грамотности, образования, культуры, национальной по форме и социалистической по содержанию». Ссылается ученый и вовсе на статьи «Красноярского рабочего» [Никулынин, 1939, с. 93].
Вот другая ситуация: Н.П. Никулынин пишет, что в 1936 г. в Байките противники советской власти сожгли школу и вместе с нею 20 учеников-эвенков [Никулынин, 1939, с. 93]; у В.Н. Увачана речь идет уже о 26 детях, причем школу, по его данным, сжег бывший поп в сговоре с шаманами и кулаками [Увачан, 1958, с. 158]; в записях М.С. Струлева и ряде других архивных документов об этом и вовсе не говорится, а указывается только то, что построенная «вредительски ... на болоте» в 1937 г., Байкитская школа уже в том же году пришла в негодность (КККМ. О/ф 7886 / 227-2. Тетр. № 12. Л. 32 об.; ГАКК Ф.П-35. Оп. 5. Д. 7. Л. 57).
Положительную оценку Н.П. Никулынин дает культурному строительству: «...растет количество библиотек, клубов, кино... В 1937 г. 1 кино, 3 кинопередвижки, 3 клуба, 3 библиотеки, 3 красных чума и 25 Домов промышленника» [Никулынин, 1939, с. 93—94]. Но в одном из докладов работников Эвенкийского окрисисполкома от 2 июля 1939 г. читаем: «...клубных зданий нет, помещаются в неприспособленных помещениях. Звуковые кинопередвижки при Байкитском и Туринском клубах снабжаются картинами плохо, а две немые кинопередвижки (в Ванаваре и Туре) вообще не работают за отсутствием работников» (ГАКК. Ф.П-35. Оп. 5. Д. 7. Л. 51).
Схожая ситуация в освещении социалистических успехов в области здравоохранения. Так, Н.П. Никулынин пишет о том, что «...антисанитарные условия в чуме сменились для рожениц необходимыми для благополучных родов больничными условиями» [Никулынин, 1939, с. 95] — кратко и «по-существу»! Про некую «сеть родильных домов» упоминает и В.Н. Увачан [Увачан, 1958, с. 164; 1971, с. 248]. То же и в «Красноярском рабочем»: «В Полигусовском кочевом совете на днях открывается родильный дом на 10 коек»; а в другом номере, в речи М.Г. Юрьева, секретаря эвенкийского окружкома ВКП (б), говорится о том, что в округе имеются 3 родильных дома и 6 яслей [Красноярский рабочий. № 154 (5979), с. 4; № 156 (5981), с. 3]. Зато у М.С. Струлева читаем совсем о другом положении вещей: «...строятся 3 родильных дома: [в] Туре, Ванаваре и Полигусе. Сейчас родотделения помещаются при больницах. Родильных коек всего 8 на округ: 3 в туринской больнице, 3 в Чунской и 2 в Байките. И на весь округ имеется
Интересную информацию можно найти по организации ПОСов (промысловоохотничьих станций). Н.П. Никулынин сообщает, что охотничьи бригады в Эвенкии стали организовывать с 1932—33 гг., и к зиме 1933—34 гг. в них состояло 90 % охотников округа. Тогда же начинается и массовая заброска товаров в охотничьи избушки, построенные в каждом кочевом совете [Никулынин, 1939, с. 107, 109]. Вместе с тем в докладной записке о состоянии работы в Усть-илимпейском нацсо-вете от 1 июля 1939 г. говорится о том, что «до приезда представителей из нашего округа в Илимпее не было создано ни одной охотничьей бригады... нет оборудованных домов охотников. ... нет масла, сахара, готовой одежды ... посылали в Ер-богачи за товаро-продуктами, но в продуктах было отказано...» (ГАКК. Ф.П-35. Оп. 5. Д. 5. Л. 3—4). О невыполении ПО Сами своей прямой задачи пишет и М.С. Струлев (КККМ. О/ф 7886 / 227-2. Тетр. № 12. Л. 44 об.).
Статистические данные по динамике посевных площадей, развитию оленеводства, колхозного строительства во всех источниках практически полностью совпадают. Но как видно из приведенных выше примеров, такое сходство данных еще требует тщательной проверки.
Итак, становится очевидным, что за частными вопросами, отдельными цифрами скрывается отношение исследователя к происходящему, что важнее для него: угодить власти, умолчать негативные моменты или дать объективную картину — сразу разглядеть сложно.
Научная ценность многих работ также понимается лишь с течением времени. Например, интересна та высокая оценка, которая дается Н.П. Никулынину как современными, так и советскими учеными. Б.О. Долгих пишет Николаю Петровичу в отзыве на монографию: «Это, по-моему, первая работа о народах севера Красноярского края, затрагивающая не только этнографические, но и актуальные вопросы социалистического строительства... То, что во многих произведениях, отчасти моих, было общей фразой ... у Вас с удивительной тщательностью и большой глубиной проработано на "мелочах"...» [Решетов, 2004, с. 76].
Характеризуя опубликованные работы данного периода в целом, можно выделить общее: реальная обстановка на севере, истинное отношение коренных народов к соцстроительству не освещались — все работы, пусть и в разной степени, несли на себе отпечаток сталинской эпохи и были, по сути, политически ангажированы. Классическим в этом плане является известный фундаментальный труд М.А. Сергеева «Некапиталистический путь развития малых народов Севера», хотя написан он был уже в 1955 г. Несмотря на использование очень обширного фактического материала и большой временной и географический охват, данная работа ценна скорее как показатель эпохи, чем как научный труд. То же можно сказать и о книгах В.Н. Увачана.
В целом, оценивая работы 1938—39 гг., нельзя забывать о том, что этот период — время максимальной централизации власти и жесткого пресечения даже мнимого сопротивления воле партии годы. Что касается собственно «Северной экспедиции», то на её примере хорошо видно, как отразилось на исследователях давление того времени: внешнее — государство, власть, «государственный заказ»; и внутреннее — опасение, с одной стороны, и желание использовать любую возможность экспедиционных исследований — с другой. Государственное давление отра-
жается и в работе Н.П. Никулынина, где можно увидеть интересное сочетание исполнения «политического заказа» с добросовестным научным исследованием.
Таким образом, очевидно, что и в оценке научной работы этнографов 1930-х гг., и во вложении той или иной смысловой нагрузки в термин «государственная этнография» исследователю необходимо быть более осторожным и в то же время менее категоричным, помня о специфике той непростой и тяжелой эпохи.
Список сокращений
КККМ - Красноярский краевой краеведческий музей.
ГАКК - Государственный архив Красноярского края.
Библиографический список
